— А на что? Свой заклад ты уже проспорил, а больше мне от тебя ничего не надо.
— Да без заклада, просто охота посмотреть, как ты это делаешь.
— Ну, давай, коли хочешь, — улыбнулся Невдогад и принял стойку.
Вновь сошлись. На сей раз Упрям бился осмотрительнее. Он догадался, что все намерения Невдогад прочитал у него на лице, и теперь почти обхитрил его: удачно изобразил повтор своей ошибки, но в последний миг сдержал атаку. Однако и Невдогад не растерялся, отскочил.
Они закружили по двору, глядя глаза в глаза.
Ничего, захочется этому странному пареньку блеснуть ловкостью! Настанет миг, когда его нападение из пробного превратится в настоящее…
Этот миг и правда настал. Но Упрям его пропустил, а когда спохватился, поздно было — сечка замерла у самой груди.
— Хватит, — сказал Невдогад, вытирая лоб — ага, все же не так просто далась ему победа! — Если живы будем, потом еще потешимся. В общем, знаешь, совсем неплохо. Победить меня ты не можешь, и не вздумай обижаться: мне отец самого лучшего мечника приводил в учителя. Кроме того, сечка — мой любимый клинок.
— Хороший у тебя отец, — улыбнулся Упрям.
— Да я, вообще-то, не жалуюсь. Я пока оставлю ее себе? — кивнул Невдогад на сечку.
— Конечно, бери. И все-таки — драться будешь там, где я тебе скажу.
— Я же слово дал, — кивнул Невдогад и вдруг насторожился: — А это значит — где?
— Придумаю — скажу. Буян, айда с нами, сегодня в доме ночуешь…
— Узнав, кто наш враг, мы поймем, как с ним бороться, — заявил Невдогад, препоясываясь ножнами. Однако мальчишеская увлеченность, несмотря на немалый ум, была отнюдь не чужда ему, и он опять свернул на обсуждение поединка. — У тебя хороший меч, и ты его чувствуешь, но тебе не хватает гибкости, а главное — быстроты. В бою нельзя задумываться, надо, чтобы мысли струились по телу, иначе твои замыслы, самые блестящие, легко можно будет угадать по лицу.
— Неужели ты думаешь, что я никогда этого не слышал? — пожал плечами Упрям. — Учитель все мне рассказывал, но ведь растил он из меня чародея, а не бойца.
Он уже видел, что Невдогад не успокоится, пока не выговорится до конца. Но ничуть не сердился. В снизошедшем после двойного проигрыша вдохновении он до странного легко представлял себе все то, чего сам никогда не имел: и богатый дом, и родительскую опеку в виде лучших учителей… Даже самого этого учителя — внимательного, мудрого, но все равно чужого. Мастера, которого не то, что победить — даже заставить вспотеть уже не мечтаешь. И желание самому учить и наставлять — потому что в этом и только в этом мыслится основа взрослости.
«Ладно, сам-то не лучше», — беззлобно попрекнул себя Упрям.
— Да, конечно, — согласился Невдогад. — Но кое-что ты должен запомнить раз и навсегда. Видно, ты любишь меч, который взял. В нем — большая сила — но и большая слабость. Ты хорошо им защищаешься, это уже полдела. И устроен он так, что ты можешь наносить им поистине богатырские удары. Но вот чего ты, похоже, не видишь: у тебя только одно расстояние удара, ровно в полторы руки. Если ближе врага подпустишь, силу замаха утратишь.
— А если дальше?
— Тогда опоздаешь, потому что обмануть врага тебе не удастся. Один раз я чуть было не попался на твою хитрость, в начале второй схватки, когда ты изобразил замысел. И то, как помнишь, быстрота меня выручила. Дважды на такую уловку никого не поймать. Твоя надежда — стойкая защита. Выжидай, и когда враг окажется на расстоянии удара — бей!
— Так ведь он же заметит, когда я бью.
— Пожалуй, заметит, если останется жив. Но тут уж твоя забота, чтобы первый удар был и последним. А в общем, сражайся по наитию. Просто помни, что ошеломить противника ты можешь либо нападая первым, либо когда он выходит из нападения. Старайся скрыть до времени свое расстояние удара.
— Запомню. Спасибо за науку, Невдогад. Ну а сейчас о другом подумаем.
— Да. В первую очередь — кого нам ждать?
— Орков.
— Возможно. Но орки уже потерпели поражение. Кроме того, знает ли враг наверняка, что ты тут один? Вдруг ты известил князя да приютил тайком десяток дружинников?
Упрям согласился: возможно. Но как станет действовать враг, который не знает наверняка? Постарается узнать!
— Буян! — позвал он. — Заметил ли ты сегодня посторонних людей поблизости? Кроме бояр со слугами, конечно.
Пес отрицательно помотал головой. Невдогад ойкнул и с непосредственностью малыша в скоморошьем балагане приготовился хлопать в ладоши, за что и заработал очень неласковый взгляд волкодава.
— А кто-нибудь еще за нами мог присматривать? Какие-нибудь духи? Собаки видят или просто чуют многих духов, — пояснил он Невдогаду.
Снова отрицательное движение головой.
— Значит, подсылов не было, — задумчиво проговорил Упрям. — И какой вывод? Знает враг, что нет в башне засады? Или на авось понадеется?
— Только не это, — решил Невдогад. — Готовиться надо к худшему. Значит, предположим, он напустит на нас лихих людишек, на золото падких. Это навряд ли больше десяти, иначе их просто трудно спрятать поблизости. Да и парни дядьки Боя хлеб не даром едят…
— Чьи-чьи? — переспросил Упрям.
— А… Дядька Бой — так сотника Залеса воины прозвали. Его сотня — головная в Охранной дружине, как раз следит, чтобы дороги да чащобы вблизи от города безопасными были. Мимо них и десятку-то разбойников просочиться нелегко, но мы же готовимся к худшему.
— Значит, будем считать, что придет дюжина разбойников, — решил Упрям. — Орки… сколько их ждать?
— Два-три, я думаю, — сказал Невдогад. — А, скорее всего — ни одного. Их-то звать еще более хлопотно, чем разбойный люд. Почти наверняка вся угорская нелюдь днем здесь полегла.
— Либо враг разбил отряд на две части. Значит, ждем еще шестерых.
— Ну почему так много? Это ты, брат, лишку хватил. Давай хотя бы четверых!
— Но мы же готовимся к худшему. Ну ладно, уговорил, возьмем пятерку.
— Возьмем… — Голос Невдогада звучал уже далеко не так уверенно. — Кто еще?
— Я боюсь, что кто-то из бояр мог с ворогом снюхаться, — признался Упрям. — Тогда он своих людей отправит.
Исключено. Во-первых, из знатных бояр некому, все приближенные батюшки князя — люди проверенные. А если даже и пошел, кто на предательство, подставляться не станет. Да и прислужники — не все же дураки, хоть один, да выдаст мерзоту продажную.
— Тогда остается магия, — сказал Упрям. — Наш враг ею владеет, а значит, всякое может быть. Мороки, умертвия, да хоть нави… в любом количестве.
— От них ты защитишься?
Постараюсь.
Разговор скис. Вот и польза от разума, от ожиданий худшего. Испорченное настроение и ни проблеска надежды.
Оставалось только идти в город и сознаваться во всем Болеславу. Однако что-то внутри противилось такому решению.
— Да, спрятаться за стенами кремля было бы надежно, — согласился Невдогад, когда ученик чародея все же поделился с ним сомнениями. — Но и враг затаится, и мы просто ничего не узнаем о нем.
— А главное, — сказал Упрям, — я не хочу оставлять башню. Что, если Наум вернется, когда за ним придут? А меня не будет рядом… Вот только боюсь, что толку от меня будет немного против такой-то орды.
— Не нужно себя запугивать, — взбодрился Невдогад. — Этакое войско самому большому ловкачу собрать не по силам. И, как ты верно сказал, мы их ждем. Значит, так сделаем: ставни запрем, одну оставим как бы сломанной. Полезут, стало быть, именно в это окно и в дверь.
— А еще через черный ход, — добавил Упрям. — А еще по крышам пристроек и через окно на второе жилье. Нет, дружище, в своем доме я обороной править буду. Взойдем наверх и там засядем. Коли враги летать не умеют, там и сами, если прижмут, по воздуху уйдем, — в кои-то веки забывчивость оказалась полезной: котел так и стоял, готовый к новым полетам. — Я встану на вершине всхода, справа Буян будет, а ты — за перильцами…
— Ну вот еще! Мне слева встать надо.
— Забыл свое слово? — посуровел Упрям. — Встанешь там, где я скажу. Всход мой! Если случится так, что по воздуху в окна залезут — тогда ладно, дерись, где сочтешь нужным, а иначе — мое место можешь занять, только если меня ранят, — слово «убьют» как-то даже на язык не взошло, хотя думал Упрям именно об этом. — Видел же, как всход устроен: перильцами огражден и узок, больше одного человека по нему враз не пройдет. Зато, пока один сражается, второй третьему плечи подставит, и тот перильца-то перемахнет. Вот его и рази. И еще я тебе кое-что дам.
Невдогад понимающе покивал, а потом, оглядевшись вокруг, чуть не воскликнул:
— Так разворотят же все негодяи. Еще, поди, и пожар учинят.
— Попытаются, как пить дать, — согласился Упрям. — Только это уж им точно не удастся. Ты не перебивай, ты дальше слушай, что у меня на уме…

* * *
К тому времени как Упрям изложил все нехитрые, как сам он понимал, соображения, Невдогад уже смотрел на него с трепетом, как ополченец на прославленного полководца. Неожиданно от умного вроде бы парня, но… приятно, леший побери!
Подготовка к бою отняла время до темноты. Готовились так основательно, что под конец Упрям уже внушил себе: ждать врага следует самое большее через час. Сна у обоих, понятное дело, не было ни в одном глазу.
Каково же было удивление Упряма, когда, выйдя напоследок во двор, он услышал на дороге стук копыт одинокого коня! Никто из горожан в столь поздний час уже не стал бы тревожить чародея. Неужели главный ворог самолично пожаловал? Как он должен быть уверен в себе…
— Невдогад! — громко шепнул он.
— А? — высунулся тот из дверей.
— Поднимись наверх. Если со мной что случится, сиди тихо. У тебя будет только один удар. И ни слова поперек! Ты обещал.
Невдогад помедлил, рванулся в глубь башни, вернулся. Губы его дрожали. Однако Упрям на него уже не смотрел, и он, сглотнув комок в горле, побежал в чаровальню.
Копыта отбили дробь и затихли. Раздался сухой, тревожный в душистой темноте майской ночи стук подвешенного к воротам деревянного молотка. Ученик чародея медленно приблизился и спросил:
— Кого там нелегкая принесла?
Голос предательски дрогнул, но вроде бы не сильно. Он сомкнул пальцы на рукояти меча…
— Свои. Открывай, малый.
Упрям ушам своим не поверил. Не может быть!..
— Ну, чего ждешь? Али забоялся? Без Наума уже и норов растерял? Я это, я. Велислав.
— Князь-батюшка?
Будь что будет, Упрям откинул засов. Человек на неприметном сером мерине был наглухо закутан в плащ, но, едва въехав на двор, сбросил накидку с головы, и сомнений не осталось — сам повелитель Тверди посетил башню.
— Не ждал, малый? Понимаю. Ворота прикрой, а вместе с ними и рот. Идем, поговорить нам нужно. Коня не расседлывай, я ненадолго.
И, спешившись, он уверенно шагнул на крыльцо.
Затворившись, Упрям вбежал в горницу. Князь уже повесил плащ на деревянный гвоздь и поджидал его, сидя за столом.
— Второй раз советую, отрок: рот закрой. Да не стой столбом, лучше дай напиться.
— М-меду?
— Уважь.
Упрям поднес ковшик. Уже много позже он сообразил, что князь заставил его бегать за питьем, чтобы дать время прийти в себя.
— Садись подле и слушай внимательно. Я сейчас тайком к тебе приехал, и вот почему: понял по твоему лицу давеча, что Наум тебе ничего не рассказывал. Не мне судить, и, может, ошибку я совершаю, что в ваши дела мешаюсь. Но обстоятельства теперь другие, и раз уж ты сейчас вместо Наума, то и знать должен поболе.
Упрям потом спрашивал себя: почему в тот же миг не сознался? Почему не дал волю рвавшейся из груди жалобе: нет Наума рядом, сгинул Наум! Помоги, Велислав Радивоич, заслони щитом державным от погибели!.. Но, видно, слишком он опешил, а с другой стороны — почувствовал, что правдой сейчас может только подкосить князя. Просто так владыка к мальчишке не поедет — происходит нечто гораздо более загадочное и странное, чем он может себе представить.
А Велислав между тем продолжал:
— Ты правильно сделал, сказав о болезни чародея. Знаю, что ложь тебе не по нутру, но порою ложь бывает оружием. Об отъезде Наума никто не должен знать. До исчезновения дочери моей — другое бы дело, но пока не вернется она — ни-ни. Болен, в башне затворился, к людям не выходит — но никуда не делся. Рядом он, вот-вот поправится. Так все думать должны.
Упрям понимающе кивнул, украдкой прикусив себе язык.
— Хоть что-то о своем отъезде он тебе говорил?
— Нет, — хрипло ответил ученик чародея и вновь загнал язык меж зубов.
Князь вздохнул:
— Придется мне рассказать. Ну так слушай, начну я издалека. Ты, конечно, знаешь, кто такой Баклу-бей?
— Хан Безземельный? Знаю.
— Ну, теперь его так называть глупо. Пожалуй, все-таки напомню. Двенадцать лет назад один из младших сыновей булгарского хана, султан Баклу-бей, сбежал от отца — сманив несколько родов, не самых сильных, не самых слабых. Откочевал он в Дикое Поле, два года там разбойничал, скота не растил, только резал — награбленного не жаль. Ты, поди, помнишь, тогда участились набеги кочевников. Помнишь, знаю — в одном из них ты и остался сиротой…
— То были не баклубеевцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63