А этого Чернов сделать не мог. И не потому, что верил истово, а потому, что упрямо видел – или всё же подозревал, но тоже упрямо! – железную логику во всей внешней нелогичности происходящего изо дня в день, из ночи в ночь.
Логика в нелогичности – это сильно, признал Чернов, но от подозрений не отказался. Четыре Вефиля – это знак, намёк, четыре карты, упавшие на сукно рубашками вверх, одна из которых – искомый туз. Туз – это обязательно. Чернов должен найти его и, говоря языком преферансистов, зайти прямо с него.
Четыре города лежали на четыре стороны света. С какой начать?.. Начну-ка я с востока, решил Чернов, поскольку солнце вставало с утра именно там, а именно в солнце крылась подсказка, которую Чернов пока не обнаружил. Не любил кроссвордов, ребусов, криптограмм, не умел разгадывать их.
К месту – маленькое отступление. Очень часто пополняется список того, что Чернов не любил и не умел. Поневоле должно сложиться впечатление, будто Бегун – ограниченно образованный, ленивый умом физкультурник из разряда «сила есть – ума не надо». Не стоит спешить с выводами, до конца Пути ещё пилить и пилить…
Отступление закончено, можно вернуться к действию. Оно началось с привычного – с бега. Через лес – к Вефилю-восточному, обозначим его так.
Домчал до него Чернов, бодро домчал, хотя и провёл ночь без сна и в нервных метаниях по полям-лесам, обосновался на площади перед Храмом, решив начать поиск с центра. Поиск чего – этого он не знал. Считал по-наполеоновски: главное – ввязаться в сражение, а потом, как в песне, «зелёная сама пойдёт». Была общая цель: определить, какой Вефиль настоящий, выбрать его из четырёх одинаковых и тем или иным способом сообщить о результате Сущему. Или – что вернее! – Он сам всё узнает. И тогда, как надеялся Чернов, возникнут люди, где-то сейчас спрятанные Главным Мистификатором, и продолжится Путь. И ещё, опять надеялся Чернов, станет более или менее ясно, на кой чёрт Мистификатору понадобилось испытывать логические способности Бегуна. Может, потому что он, Бегун, неоднократно и не без самодовольства отмечал про себя собственное пристрастие к науке логике? Доотмечался, выходит…
Город был всё тем же. Как прошёл по нему Супервихрь, так ничего не изменилось: порушенные ограды, с корнями вырванные деревья и кусты, сорванные двери, взрытые на улицах кривые траншеи. Чернов опять уселся на ступени Храма – и принялся думать. Процесс этот идти не хотел, в башку лезли отвлекающие мысли, наука логика не будоражила творческую мысль. Очень есть хотелось.
Помнится, когда в первом Вефиле Чернов шастал по домам в поисках жителей, он не обратил внимания на отсутствие или наличие в домах съестного. Воды не было, высохла вода – это факт. А вот насчёт еды…
Он не поленился дойти до дома Кармеля, вошёл в знакомую гостиную, добрался до подвального помещения, где Хранитель держал вяленое и сушёное мясо, кое-какие овощи, пресный хлеб. Здраво полагал, что коли вихрь и смерчи не уничтожили и не повредили обстановки в домах, то с чего бы им «выдуть» из подвалов припасы? Однако ничего не обнаружил. Деревянный ларь, или аргаз на еврейском, оказался девственно чист. При внимательном изучении его нутра Чернов не нашёл даже крошек. Ну, ничего в аргазе никогда не хранилось! Сюрприз! Примитивное чувство голода позволило замечательной логике Чернова сделать вывод: этот Вефиль – липовый. Дубль. Декорация. Фантом… Хотя не спеши с выводами, тут же подумал он, уж коли людей изъяли, то и следы их пребывания – по той же логике! – следовало уничтожить. Что и сделано… А что насчёт одежды?.. Обыскал дом – нет одежды…
Всё та же замечательная логика тащила за собой: странно, что дом (и все остальные дома, ясный пень…) был девственно пуст. Ну хоть бы нитку неизвестные Чистильщики где-нибудь обронили, хоть бы тряпка какая в углу завалялась – так нет ничего, всё подмели-подобрали. Понятно, что Режиссёру или Декоратору сей очистительный процесс – с Его-то возможностями! – нетруден, но зачем огород городить?.. Четыре Вефиля, все – без людей! Да Чернов уже на стену от всего увиденного влез и по ней в панике мечется…
И опять продекларированная логика настойчиво долбила: дубль, декорация, фантом. Потому долбила, что круто замешана оказалась на интуиции Бегуна, коей – в отличие от логики – всякий профессиональный спортсмен должен быть наделён по определению. Интуиция игры, борьбы, соревнований – как же без неё?..
А посему плюнем на голод и рванём на север, но не по катетам треугольника, через лес, а прямо по гипотенузе. В конце концов, заблудиться в этом квадрате сцены, где углами стоят декоративные города, вряд ли возможно, да заодно не мешает разнообразить маршрут.
Любимый и наиболее часто употребляемый глагол в этой истории – «бежать». Но в чём здесь беда? Герой – бегун со строчной буквы и Бегун с прописной, что ему ещё делать, как не бежать бесконечно либо по дистанции (как было), либо по Пути (как есть)? Он и бежит. Как теперь – по полю, в обход леса, вниз с горушки… А это что такое? А это – дорога. Причём вынырнула откуда-то сбоку и потянулась вдаль, круто забирая вправо от того маршрута, куда направлялся Чернов. То есть Вефиль-северный явно оставался слева, дорога вела не к нему. Но – дорога! И Чернов, забыв о голоде, забыв о желании исследовать остальные три города, забыв обо всём, потому что любопытство, которое оказалось сильнее здравого замысла, перевесило оный замысел, – неугомонный Чернов понёсся по дороге, поскольку ясно было и ежу: всякая дорога куда-то ведёт. И раз есть дорога, значит, есть люди. И в конце концов, Чернов всё-таки – не крыса, чтоб гонять между «кормушками-городами, кто бы их там ни расставил для него. Он – человек, это, как известно, звучит гордо, у него есть право выбора. И он выбрал дорогу.
Хотя есть хотелось смертельно.
Он бежал по дороге и вдруг с удивлением отметил, как быстро и резко, а главное, незаметно для глаз поменялся пейзаж по её сторонам. Куда делась зелень?.. Вдоль дороги тянулись вроде бы те же поля, но будто над ними вот уже многие недели лили сплошные ливни, превратив их – и дорогу, кстати, – в месиво грязи, в болота. А дождь и вправду моросил, будто выдохся уже, залив округу водой, или взял короткую передышку, чтобы пополнить небесные водные запасы. И холодно стало Чернову в лёгкой рубашке, холодно и отвратительно мокро. И что, ещё раз повторим, странно: Чернов действительно не заметил, когда климат из среднеевропейского стал среднерусским, осенним, октябрьским. Как-то вся эта перемена сразу случилась, даже более того: Чернов понял, что она случилась, когда и волосы, и рубаха, и тело стали мокрыми, а в кроссовках захлюпала вода, а он всё бежит по одной и той же дороге, которая не стала ни уже, ни шире. И бежит при этом минимум десять минут по грязи под дождём, мило представляя, что вокруг по-прежнему – солнце и лето. Помня тезис о логике нелогичности, стоило предположить, что Чернов просто не понял, как проскочил Сдвиг. Ни тебе встречи со Зрячим, ни тебе дополнительных эффектов в виде, например, полётов и падений – бежал в одном ПВ, прибежал в другое. Как у классика: «Шёл в комнату, попал в другую»… Кстати, очень точное и ёмкое описание Сдвига.
А просторы в этом ПВ – поистине бескрайние! От горизонта до горизонта, куда ни кинь взгляд – равнина грязи. Что было на ней до прихода ненастья? Сущий знает… Только сдавалось Чернову, что ненастье не приходило, а существовало здесь изначально. Пространство дождя! И повезло Чернову, что дорога из лета в осень привела его сюда в краткий, наверно, момент, когда дождь действительно приустал. Но есть вариант: коли ненастье здесь – с сотворения мира, то такая мелкая морось за такой бескрайний срок что угодно в болото превратит, даже камень.
И как следовало ожидать, впереди сквозь дымную пелену дождя замаячил Вефиль. Пятый! Даже он здесь выглядел не белым, а серым, мокрым насквозь.
Чернову хотелось прибавить темп, но тонны грязи, налипшие на когда-то белые кроссовки, еле позволяли переставлять ноги. Поэтому он перешёл на шаг, что, к слову, дало возможность поразмыслить в неторопливости об очередной «логичной нелогичности» Верховного Метеоролога, в которой Чернов ну никак не усматривал логики. Кажется, он польстил Верховному. Ну, попробуйте отыскать хоть что-то разумное в том, чтобы сутки гонять «крысу» по квадрату между четырьмя моделями любимого Вефиля, а потом, ничего от «крысы» не дождавшись, перебросить её к настоящему Вефилю. (Если он настоящий, а то Чернов ещё не дотопал до него…) Всякий эксперимент имеет цель, продолжительность и результат, пусть и отрицательный. «Крыса» Чернов только-только сумела найти подтверждение того, что её дурят, что города не просто безлюдны, но пусты, как бочки, в которых никогда не было вина. А тут её раз – и в другое ПВ!.. Или цель эксперимента заключалась как раз в том, чтобы узнать: сообразит «крыса» про бочки или нет?.. Вряд ли. Уж больно просто. Думать так – Чернова не уважать, а ему очень хотелось считать, что Сущий к нему относится особенно: ведь он – Бегун, он – один у Сущего на все времена.
Короче, всё, что происходило с Черновым в минувшие сутки, казалось ему сейчас бредом сумасшедшего, причём сумасшедшим он считал не себя: Кого? Этого он предпочитал не знать.
И сразу нашёл подтверждение мысли: нет, не он – сумасшедший, он – умница, потому что понял! Он понял, что была подсказка: детский рисунок чёрным пятном в ослепших глазах. Домик с острой крышей. Четыре угла «сруба» – четыре липовых Вефиля, угол острой крыши – дорога к Вефилю настоящему, Путь, дверь в Сдвиг. Он выбрал!.. Правда, не подозревая о том, что выбирает. Так называемый неосознанный выбор, но ведь выбор же!
Спасибо за толковую подсказку, милая Книга. Жаль только, что неясна по-прежнему цель твоего автора, который, как опять – не впервые! – отмечаем, повторяется в приёмчиках, меняя их форму, но не суть. Можно сказать: однообразие. Можно иначе: единообразие. Вроде синонимы, а всё ж второй термин звучит покрасивее, подостойнее. Речь-то о Сущем идёт, о Его фантазии, которая должна по логике быть, как и всё у Него, бесконечной, ан нет…
А тут и дорога к Вефилю подползла и вползла в город. Никто Чернова опять не встречал, но сие не означало, что город мёртв, как и те, что углами у домика. Город жил, несмотря на дождь, превративший улицы в такое же, как и за стенами, грязное месиво. Насквозь промокшие горожане (все, от мала до велика) работали под дождиком, буквально пахали: сравнивали землю, заваливали траншеи, которые вырыли смерчи, латали дыры в оградах, вешали двери, пытались посадить в водяную почву те несчастные растения, которые вихрь выдрал с корнями.
Кто-то первым заметил Бегуна, крикнул:
– Смотрите, Бегун!
И ещё – мальчишеский голос:
– Где ты пропадал так долго. Бегун?
Где он пропадал так долго? Долго? Вот странный вопрос!.. А люди оставляли работу, тяжело выпрямлялись, смотрели на бредущего Бегуна, и не было в их взглядах ни радости, ни ненависти, которую, если честно, ожидал Чернов. Только усталость, одна бесконечная, как этот дождь, усталость, а ещё полное безразличие к вошедшему в город, как будто не Бегун это никакой, а обычный прохожий. Чужой и ненужный. И только женщина, тяжко опёршаяся на черенок лопаты, сказала, когда Чернов проходил мимо:
– Уведи нас отсюда, Бегун. Скорей уведи. Сил больше нет…
Так и шёл до дома Кармеля-Хранителя – опять «сквозь строй». Только никакой силы не чувствовал. Ни в себе, ни в людях.
Кармеля дома не было, что следовало ожидать. Наверно, он – в Храме. Или на площади. Со всеми. Надо бы и Бегуну туда – ко всем, но сил не осталось. Были и – разом кончились. Понимал, что у горожан тоже почему-то нет сил, а работы ещё – невпроворот. Понимал, что лишние руки – его руки! – лишними как раз не будут. Понимал, что просто жизненно необходимо понять очередную непонятку – про своё долгое отсутствие. Но фантастически хотел поесть – раз, напиться воды, благо её теперь, в отличие от ПВ пустыни, вдосталь – два, переодеться и хоть десять минут пожить в сухом – три. А потом – на площадь, это само собой разумеется.
Кармель появился, когда Чернов, почти не жуя, заглатывал куски вяленого мяса и влажного от сырости хлеба. Он бросился к Бегуну, обнял его, упав перед ним на колени, причитал:
– Мы думали, что потеряли тебя… Так долго, так долго… Я знаю Книгу, я даже смотрел в неё, но ничего не нашёл о том, что Бегун может оставить ведомый народ… Нет там таких слов…
– Что ты несёшь, Кармель, – прожевав и судорожно проглотив кусок мяса, сказал Чернов. – Что значит – долго? Одно солнце и одна луна – это, по-твоему, долго?
Кармель встал с колен.
– Не понимаю тебя, Бегун. Может, ты был в месте, где тебя лишили новой памяти?.. В Книге сказано: «Но бойтесь мест вне Пути, где память сокращает время». Скажи, где ты был, и я смогу помочь тебе и всем нам. Очень сложно жить, не зная истины…
Чернов, любитель логики, не преминул заметить, что фраза из Книги, говоря научно, дуалистична.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58