– Что ты несёшь? – возмутился Зрячий, и Чернов видел, что возмущение не наигранно. – Кто с Ним может говорить? Это – нонсенс. Бегун, Сущий – не человек, не устройство, вообще – никто. Он – Сущий, то есть существующий, но где и в какой форме – это, Бегун, не для нашего с тобой умишки… Я просто в один момент понял, где мне немедленно надо быть. И зачем… – Засмеялся: – А ты любопытен, Бегун, любопытен не по чину, хотя чин у тебя вроде серьёзный: Бегун… – Оборвал смех. – Почему ж тогда ты не любопытствуешь, куда попал?
Резонный вопрос. Сущий подождёт. До времени коньяка, например.
– И куда я попал?
Это было тоже любопытно, и ещё как!
– Ты находишься в информационном блоке Центра Сопротивления Виртуальности Мира, сокращённо ЦСВМ, – сообщил Зрячий, и прописные буквы заняли свои законные места.
У Чернова давно не осталось сил на удивление. В конце концов, когда живёшь в сумасшедшем доме или сумасшедшем мире, то рано или поздно перестаёшь замечать то, что свежего человека, только-только попавшего в этот дом или мир, прямо-таки сшибает с ног. А несвежий (пардон за некорректный термин) воспринимает всё как должное. Вы кто, больной? Я Наполеон, доктор. Тогда поспешите в палату, больной, а то здесь сейчас начнётся та-а-акое Ватерлоо. И жизнь продолжается, и ход её плавен и невозмутим.
– Вот с этого места поподробнее, пожалуйста, – попросил Чернов Зрячего. – Я о вашем мире не знаю ничего. Я в нём пробегом, сам понимаешь… Что это за виртуальность такая? Память, к грусти моей, сильно ослабшая за последние дни, всё же подсказывает мне парочку вариантов толкования термина. То ли это – мир, вообще не имеющий физического воплощения, то ли он всё-таки возможен, но для его появления необходимы были определённые условия. Какой из вариантов более уместен, а, Зрячий?
– Подойдём к экрану, – вместо ответа сказал Зрячий и пошёл к ближайшему пульту, за которым сидел один из стриженых. – Уступи-ка мне место, сынок, – ласково попросил его.
Стриженый с готовностью вскочил.
– Прошу вас, Старший… – Поинтересовался: – Стул для нашего гостя?
Чернов отметил на автомате: для парней Зрячий – не Зрячий, а Старший, а он, Чернов, гость не только одного Старшего, а общий. Отложил в копилку «ослабшей» памяти: вдруг пригодится…
Зрячий-Старший согласно кивнул парню, уселся за пульт, а стриженый мгновенно подкатил Чернову пластиковую табуреточку на колёсах и отошёл: Встал поодаль. Ждал, будут ли ещё приказания.
– Два варианта, говоришь? – спросил Зрячий. – Давай проверим. Начнём с первого. Наш мир не существует в действительности, но лишь – результат чьего-то воображения, твоего, например. Чистой воды солипсизм, конечно, но почему бы и не проверить. – Он пощёлкал кнопками на пульте, поиграл джойстиком, и на экране – вместо какого-то многомашинного перекрёстка – возник… Вефиль. Родной, знакомый, желанный. – Ты знаешь этот город. Он прибыл сюда с тобой. Ты считаешь его виртуальным в первом значении, тобою названном?
Куда делся очкарик из камеры?.. Профессорские круглые очки оказались работающей деталью: рядом с Черновым сидел уверенный в себе и своём знании человек, эрудированный, умный, в меру наглый и в меру ироничный, а что до тюремной одежонки, так ведь и Чернов, считавший себя тоже умным и эрудированным, не в нобелевском фраке красовался. Два сапога – пара…
Впрочем, не исключено – он себе польстил: насчёт двух сапог…
– Нет, конечно, – тем не менее ответил Чернов. – Во-первых, солипсизм мне чужд, я привык доверять своим ощущениям, а этот город, ставший в вашем МВП… я правильно произношу?.. аттракционом, мною, так сказать, исхожен, ощупан и, главное, он – причина моей заботы… Но поверь, Зрячий или Старший, не знаю, как мне тебя называть, поверь, что всякий термин несёт в себе смысл. Я лишь назвал возможные по определению. Теперь подтверди либо опровергни любой из них или дай третий.
Ну чем он был сейчас хуже Зрячего? Два, знаете ли, учёных человека всегда улучат минутку-другую, чтоб обменяться взвешенными мнениями о том или ином научном или ненаучном явлении…
– А если нет третьего? – спросил Зрячий. – Если верны все варианты – а их может быть десятки или сотни! – и выбрать единственный невозможно?.. Ты ищешь в слове, произнесённом вечный смысл, но разве смысл слова вечен? Ты измерил своим сознанием причину заботы, свой город-странник, город-свою-ношу, но разве твоё сознание константно? Всё приходит, и всё проходит, поток времени стремителен и непредсказуем, и уж тем более нельзя держаться в этом потоке за слова: их уносит, как щепки… Смотри, смотри… – Он повёл джойстиком, и невидимые камеры слежения полетели вниз, нырнули в улицы, которые исходил, как он заявил, Чернов.
Если иметь в виду его полубессознательное хождение «сквозь строй», когда горожане отдавали ему свою силу, то и впрямь исходил, пусть так будет.
А сейчас он увидел группы туристов, более-менее равноудаленно друг от друга мигрирующие по улицам. Были и японцы, но, наверно, уже другие: те, что первыми вошли в Вефиль, давно переместились к иным аттракционам. Были и негры – то ли местные, то ли из чёрной Африки, если имелась в этом ПВ таковая. Были и белокожие – смуглые дети Юга и бледные дети Севера, и детям этим было от семи, как говорится, до семидесяти: аттракционы в Парке – развлечение семейное, вневозрастное. Летали и сверкали камеры, туристы вовсю фотографировались на фоне вефильских домов и с самими вефильцами фотографировались, а те охотно и даже радостно – на экране видно было всё преотменно! – обнимались с неведомыми пришельцами, вставали в положенные позы, улыбались. И ещё шёл на улицах натуральный обмен. Со стороны вефильцев – лишние (а может, и не лишние вовсе!) миски-кружки из глины, домотканые рубахи вроде той, в которой сидел Чернов, плетёные шляпы-вьетнамки, попавшие в город из некогда братского Панкарбо, и красные шали оттуда же, и свистульки из глины, и ещё что-то… А в обмен туристы щедро втюхивали горожанам пёстрые майки со всевозможными надписями на всевозможных языках, выкидные ножи (они-то, кстати, в вефильских хозяйствах лишними не окажутся…), бейсболки и цветные козырьки от солнца, какие-то прозрачные шары и пирамиды с меняющимися внутри изображениями, шейные и головные платки, складные многолезвенные ножи – короче, то добро, что продаётся в любом парке увеселений любого большого и малого города любой страны. В том числе и виртуальной.
А вот камера поймала площадь перед Храмом, мелькнуло испуганное (почему?) лицо Кармеля-Хранителя, и сразу же всплыл ответ на «почему?». На площади назревала драка. Какие-то юнцы из туристов привязались к трём вефильским девушкам, вышедшим поглазеть на пришлецов и получить от них какой-нибудь подарочек. А неслабые парни-вефильцы, оказывается, спрятали мечи недалеко. Они – мечи, а не парни, вестимо, – взлетели над толпой, разгоняя летающие туристские камеры, но – лишь угрозой взлетели. Толпа, до сего мига с острым любопытством следящая за начинающимся конфликтом, мгновенно подалась назад, оставив в круге пятерых туристов, сбившихся в стайку, и около десятка молодых вефильцев с мечами. Драка ещё не началась, она лишь зрела в гудящей с экрана картинке. Слышались классические «fuck you» и «shit» – с одной стороны, видимо, англоязычной, и никому, кроме хозяев, непонятные «хазир» и «тэмбэль» – с другой. Чернову казалось, что в руках туристов ничего не было – только пустые сжатые кулаки. Но нет, ошибся он! Какое-то сказанное одним из вефильцев слово, не пойманное Черновым, и – тут же резко выброшенная вперёд рука туриста, сверкнувший в секундном полёте крошечный непонятный предмет, короткий и страшный вскрик, кровь, сразу же залившая лицо вефильца… Он кулём упал, вовремя подхваченный товарищами, остальные бросились вперёд с мечами наперевес, и – вновь короткие летящие молнии, рассекшие воздух. И все вефильские парни, оставшиеся девять, попытавшиеся отомстить за друга, как пулей скошенные свалились в уличную пыль, схватились руками – кто за лицо, кто за грудь, кто за живот… И тогда медленно, но неотвратимо и грозно на немногочисленных всё же по сравнению с хозяевами туристской пошла вефильская молчаливая толпа. И мечи были в руках у мужчин, и камни, и тяжёлые металлические прутья, полученные от соседей из Панкарбо, может, тоже от Зрячего, от коллеги сидящего рядом с Черновым очкарика полученные… Знал ли он, Кузнец, для чего их ковал?..
А на площадь с неба уже падали крохотные чёрные яйца – точь-в-точь такие, как унёсшее Чернова в тюрьму. А из них выпрыгивали здоровенные орлы в чёрном, с бляхами на груди, с буквами «SS», более похожими на параллельные молнии – как у настоящих эсэсовцев из недавнего прошлого черновского ПВ. Чем-то хитрым они были оснащены или вооружены, не только трубками, похожими на фонарики «Maglite», а может, это «фонарики» и поработали, но только народ на площади волшебно застыл – все сразу, а те, кто подбегал к площади с окрестных улиц, словно натыкались на некую преграду, бились об неё и не могли прорвать…
– Карракс стафф, – то ли объяснил случившееся, то ли выругался Зрячий.
Чернов не понял ни объяснения, ни ругани. Да и не рвался понять.
– Что с ними? – Он подался к экрану.
– Да живы все, скорее всего живы, – успокоил его Зрячий. – Обычная здесь драчка, обычная мера пресечения. Сейчас копы повяжут «мастифов», отвезут в жандармерию, завтра – суд и скорее всего чистка памяти… А как увезут, снимут пара-поле, и аттракцион продолжит работу. Финита… А ты, Бегун, говоришь – виртуальность… Кровь-то настоящая. И к тому же не исключаю, что кто-то из раненых не сможет уйти с тобой дальше по назначенному Пути. Вот тебе и ответ: кровь реальных для тебя людей реально пролилась на не существующей в действительности местности. Вывод: местность таки существует.
– Почему? – тупо спросил Чернов. – Почему не смогут уйти?
Он необычно для себя заторможенно мыслил, словно и его задело названное Зрячим пара-поле. «Пара» значит «парализующее»? Похоже, так.
– Потому что «муха»… – «fly» сказал он, что могло означать и что-то другое, тоже летающее… – оружие опасное, если попадает в нужное место. А «мастифы» – это у нас такие молодёжные бандочки – ребятки, не раздумывающие подолгу. Сначала делают, потом сидят в тюряжке…
– Что значит «нужное место»? – продолжал «тормозить» Чернов.
– Сердце, например, – жёстко пояснил Зрячий и встал. – Пойдём со мной, Бегун. Времени мало, а поговорить надо. Не беспокойся, видишь: там всё уже в норме… – Он указал на экран.
Чернов глянул. «Яйца» улетели, раненых унесли, народ продолжил осмотр аттракциона, как будто ничего не случилось. Но самым странным – если не страшным! – показалось Чернову то, что и «экспонаты», то есть вефильцы, вели себя так, словно не было драки, не было крови, не было раненых, а может, и мёртвых соседей. Гулял город, шумел, сверкал, менял шило на мыло. Виртуальность царствовала в очень реальном для Чернова месте. Настолько реальном, что уже не ноги, как давеча в коллекторе, – сердце почувствовал, что для великого спортсмена было вообще невероятным. Так что первое толкование виртуальности – про отсутствие физического воплощения – мимо проехало. Воплощение такое физическое, что впору валокордин хлебать…
– Пойдём, пойдём, – повторил Зрячий, – коньяк ждёт… – и кивнул всё так же стоящему поодаль стриженому парню: продолжай, мол, своё дело, а мы насмотрелись…
Когда они уселись в мягкие креслица в небольшом, но уютном кабинетике Зрячего, где всё хотелось называть с применением уменьшительно-ласкательных суффиксов – такое всё было маленькое, тесное, чуть ли не игрушечное, когда они подняли не очень подходящие для хорошего коньяка длинные узкие рюмки, когда чокнулись – ну совсем по-русски! – и выпили действительно пристойный «Bowen», заели странного вкуса орешками, незнакомыми Чернову, не из его ПВ явно, – вот тут Чернов окончательно обрёл себя, сильного, уверенного в себе и упрямого в убеждениях Бегуна, и поинтересовался:
– И всё же, Зрячий, в чём относительность понятия «виртуальность»?
Зрячий откинулся в креслице (если действие можно было так определить), прожевал орех, сказал:
– Не понял? Врёшь, всё понял преотлично, только сознаться не хочешь… Ладно, объясню… Допустим, мой мир действительно существует в чьём-то воображении. Допустим. Но тогда тебе придётся признать, что и Вефиль – результат воображения, ибо не может реальное слиться с воображаемым и дать в результате реальную – вефильскую! – кровь и реальную смерть реального вефильца, не дай, Сущий, такому случиться.
– Демагогия, – не согласился Чернов. – Настоящий Вефиль остался в настоящих мире и времени, а этот – виртуален. Его лет. Он – игра воображения. Виртуальное отражение реального.
– Тогда и ты невозможен, – усмехнулся Зрячий. – Настоящий Бегун бежит сейчас где-нибудь по настоящему лесу или по настоящему полю, а здесь, передо мной – его виртуальная копия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58