Абсурдность ситуации была таковой, что он даже не попытался как-то отреагировать – только разглядывал их со спокойным любопытством, подмечая детали: доброй ковки кольчуги и тяжелые нагрудные брони в желтых отсветах автомобильных фар, шлемы с опущенными забралами, длинные копья, предназначенные для конного боя…
Это показалось забавным. Но прошел миг, и фигуры вдруг утратили неподвижность. Один из всадников вытянул из-за спины тускло блеснувший меч, и по его команде три сильных боевых коня взяли с места в галоп, одним мощным движением. Два копья опустились одновременно, целя в лобовое стекло, прямо в лицо водителя. Он мог бы поклясться, что, несмотря на расстояние, видит пар, вырывающийся из лошадиных ноздрей, и слышит отчаянный, безумный крик воина, с улыбкой идущего на верную смерть… Пусть боковые стекла были закрыты, отделяя салон от внешних звуков и холодного ветра, пусть опущенные забрала хоронили крики под глухими шлемами… Он услышал их и завизжал сам, лихорадочно выкручивая руль и шаря ногой в поисках педали тормоза. Фары метнулись в сторону, высветили кювет и стволы сосен у обочины. Машину развернуло, взвизгнули шины, и две лошади с налета врезались грудью в капот и дверцу со стороны пассажира.
Всадники разом вылетели из седел. Один ударился о крышу машины и сполз вниз, оставив алый потек на боковом стекле. Второй, с треском сломав копье, распластался на дороге, точно сломанная ребенком кукла. Третий…
«Сегодня мэр города торжественно перерезал ленточку нового здания городской администрации. Это строительство было приурочено к семиде…»
Толчком распахнув дверцу, Глеб кубарем выкатился наружу. Будет здоровая вмятина на кузове, подумалось некстати, как о чем-то важном. Борька голову оторвет.
Огромный конь вырос над ним из мрака, точно из преисподней, и встал на дыбы. Злобное ржание ударило по ушам, в руке третьего всадника сверкнул занесенный над головой клинок…
– Откуда взялся пистолет? – спросил я.
– Купил в прошлом году. Даже сам не знаю зачем.
– И все время возил с собой?
– Ну да, в «бардачке», где техпаспорт. Сам знаешь, как сейчас на дорогах.
– А где приобрел? Не в «Эгиде-сервис»? (вспомнился «вальтер», из которого был застрелен ведун).
– Нет, это еще в Москве.
– Марка?
– «Макаров», девять миллиметров, – не задумываясь, ответил брат.
Пистолет лежал в «бардачке». Как он очутился в руках (в боевом положении: предохранитель спущен, затворная рама передернута), Глеб не помнил. Должно быть, рванул в полубеспамятстве – несколько секунд словно бы выпали из общего временного потока. Он не помнил даже, как нажал на курок. Всадник дернулся, меч выпал из ладони, лошадь – уже без седока – испуганно шарахнулась в сторону. Глеб бросил взгляд – человек лежал без движений, откинув голову назад и обнажив развороченный пулей кадык.
Движение чуть в стороне, меж елей. Что-то еле слышно щелкнуло и тонко просвистело над ухом. Он присел и развернулся, сквозь мушку и прорезь «Макарова» обшаривая пространство.
От черной мохнатой ели медленно, словно в дурном сне, отделилась фигура. В такой же кольчуге, но без панциря, в открытом полукруглом шлеме. Глеб разглядел перекошенное лицо. Это был совсем мальчишка, не старше семнадцати. Пришедший из неведомо какого мира, он дрожал в бессильной ярости: трое его боевых товарищей ушли, не уронив чести, и оставили его одного во враждебном лесу, с незащищенной спиной…
Он выпрямился на полусогнутых ногах и отбросил бесполезный разряженный арбалет. Стараясь унять дрожь в руках, вытащил из-за пояса кинжал. Он не посрамит своих друзей. И не заставит ждать себя долго…
Глеб видел, как последний противник бросился вперед, раскрыв рот в беззвучном крике. Видел оранжевую вспышку – будто софит мигнул посреди съемочной площадки… Видел, как пуля остановила чужой прыжок на середине, парня развернуло спиной и безжалостно швырнуло на землю.
Мальчишка не почувствовал боли. Он попытался снова встать, но ноги вдруг предательски обмякли, и он опустил удивленный взгляд, увидев собственную кровь на пробитой кольчуге. Сердце еще билось, но с каждым ударом все медленнее и слабее. Кажется, парень даже не связал свою смерть с той маленькой металлической штукой, которую Глеб зажал в трясущихся руках…
Не снимая палец с курка, Глеб осторожно подошел к лежавшему, наклонился над ним и заглянул в глаза – будто окунулся в черный омут, где все смешалось: тоска, ярость, боль…
– Кто ты? – спросил он.
Тишина. Луна была яркая, и на нее хотелось завыть, надрывая горло, чувствуя, как все человеческое вытекает по капле, уступая место потаенному, звериному, первобытному. Развернутые поперек шоссе «Жигули» со смятым капотом, неподвижные тела и понуро стоявшая чуть в отдалении лошадь белой масти – оседланная, но без всадника. На запряженной такой лошадью повозке в древние времена знатный русич отправлялся в свой последний путь, в могильный курган…
– Кто ты? Что тебе было надо, мать твою?!
Ненависть в чужих глазах, уже ускользающих, подернутых белесой предсмертной пеленою…
– Ненависть, – задумчиво повторил Глеб. – Вот что меня поразило больше всего. Я очень хорошо запомнил лицо того, молодого… Клянусь, я видел его впервые в жизни. За что? Почему?!
– Куда ты дел пистолет? – меня по роду профессии интересовали в первую очередь материальные улики.
– Пистолет? Не знаю. Должно быть, обронил. Немудрено.
– Но перед этим ты стрелял… Сколько раз?
– Два… Нет, три. А что?
– Ты мог задеть кого-то постороннего. А рыцари из сопредельного мира… Конечно, тебе почудились (ведун недаром интересовался насчет психиатра). И не сверкай тут гневными очами. Сам говорил: ночь, пустое шоссе, ты «умаялся, как собака».
– Я не псих!
– Верю, – я тяжело вздохнул. – И знаешь, что мне хочется больше всего?
– Что?
– Прикрыть вашу кинолавочку.
Судя по всему, Глеб хотел возмутиться (вот еще, работа в полном разгаре, все полны творческого горенья и энтузиазма, даже Вайнцман перестал вещать черные пророчества… И потом, что еще за «лавочка»? Вполне современная студия с классной аппаратурой. А актерский состав!.. Ушинский, Баталова, Игнатов в роли князя Олега…). Потом вдруг призадумался – некая догадка отразилась на лице…
– Ты что это выдумал, братец?
Я пожал плечами, давая Глебу самому развить мысль.
– Да нет. Глупости, – он помрачнел еще больше. – Ты считаешь, что кто-то со студии… Что меня хотели убить таким способом? Переодевшись воинами тринадцатого века?
Он нервно забегал из угла в угол, схватившись за голову.
– Нет, Борька, не верю. Зачем? За что? У нас отличная команда! Ну, мы ссоримся (да почти все время ссоримся). Но это же несерьезно. Мы выпускаем пар. Дурачимся. Выплескиваем творческую энергию (хотя где тебе понять). Мы с Моховым вчера подрались, он на мне порвал новенькую рубашку. А я ему нос расквасил. И ты решил, будто он…
– Ты во время драки поранил запястье? – перебил я.
– Откуда тебе… Ах да, кассета. Нет, это когда я вылетел из машины. Дашеньке Богомолке надо свечку поставить, ее наука. Мог бы насмерть разбиться.
– Дарье Матвеевне? – я невольно улыбнулся. – А почему Богомолка?
– Стиль Богомола. Она изучала его на Тибете. Пыталась обучить меня, но, боюсь, я изрядная бестолочь.
– Ну прям бестолочь! Как ты вышвырнул сынка Карантая из своего кабинета!
В дверь просунулось «преданнейшее создание» Машенька Куггель и строгим голосом сказала:
– Глеб Аркадьевич, мы готовы, ждем вас.
– Исчезни.
– Карантай приехал. Желают вас пред светлые очи.
– Скажи, что я под арестом и меня допрашивают.
Машенька округлила глаза.
– Господи! Что вы натворили?
– Убил троих мудаков.
Машенька произнесла «О!» и исчезла.
Возникла неловкая пауза. Глеб посмотрел куда-то мимо меня и произнес:
– Может, ты и прав. Иногда мне самому хочется бросить все и уехать подальше. Место здесь… гиблое.
– В башке у тебя «гиблое место». И «Гиблое место-2».
И я неожиданно почувствовал, что разговор мне надоел. Не видения Глеба я пришел сюда расследовать, в конце концов – на мне висело полнокровное убийство в Якорном переулке.
– Кстати, я приехал на машине.
– На какой машине? – не понял Глеб.
– На наших «Жигулях».
– И что? – с замиранием сердца спросил он.
– А ничего. Абсолютно. Ни единой вмятины, ни малейшего следа крови. Даже краска на капоте не попорчена. Ты ведь, кажется, утверждал, будто на нашу колымагу налетели две лошади? – сказал я и, развернувшись на каблуках, вышел, со злостью хлопнув дверью. Уж с нее-то, я надеялся, краска точно посыплется.
Глеб догнал меня на улице. Вид у него был одновременно виноватый и решительный.
– Что еще? – устало спросил я.
– Подожди. Я должен тебе кое-что показать. Где ты оставил машину?
– На стоянке перед воротами.
– А что не на территории?
– Ваш цербер за шлагбаум не пустил. Возле соседнего павильона я заметил роскошный серебристый «Ситроен» господина Карантая. Знамо дело, перед ним в отличие от меня, сирого, шлагбаум гостеприимно подняли, позволив проехать куда ему хочется. Сторож в синей фуражке, поди, и честь отдал… Это во мне шипела, как яйца на сковородке, моя пролетарская сущность.
Я открыл переднюю дверцу «жигуленка». Глеб легонько отстранил меня, чуточку покопался и откинул коврик с водительского сиденья. Коврик был новый – я, сыщик хренов, заметил это только сейчас. В спинке кресла, сбоку, совсем рядом с подголовником, зияла уродливая круглая дырка около трех сантиметров в диаметре, и из нее торчал кусок поролона.
– Сюда попала стрела из арбалета, – тихо пояснил Глеб и положил что-то мне на ладонь. – Древко сломалось, а наконечник я вытащил плоскогубцами.
Длиной он был чуть больше среднего пальца. Тускло блестевший, не новый, но и не старый, с некоторыми неровностями ручной ковки. Я неуверенно потер его ладонью, и он заискрился сильнее. Мы с братцем обменялись тяжелыми взглядами.
Наконечник был сделан из серебра.
Глава 9
ЕЛАНЬ
Интересно, способно ли серебро (к примеру, серебряный кинжал или наконечник стрелы… или просто горсть серебряных монет) его убить? Или надобен осиновый кол под сердце?
Глядя на собеседника, князь Олег вдруг понял, что думает об, этом всерьез. Ибо не знал, к каким силам тот принадлежит. Точно, что не к божественным, – да как Господь мог допустить этакую нечисть на землю? И как Он допустил меня самого?
Гриша Соболек мирно почивал, постелив себе по обыкновению прямо на полу, возле дверей в княжеские покои. Рядом – только протяни руку – лежали и самострел, и меч… Гриша не проснулся, и низкая дверь в горницу не скрипнула, а маленького роста бородатый человечек со сморщенным лицом по-хозяйски уселся за стол, подвинув к себе лампаду, чтобы читалось лучше, пробежал глазами письмо князя и улыбнулся. Улыбка у него была хорошая: добрая и открытая.
– Толково, – оценил он. – Вроде бы за объединение земель радеешь, даже готов Юрию Всеволодовичу уступить главенство над всем войском (он уж своего не упустит!), а на деле… Думаешь, он поверит в то, что за его спиной новгородский князь ведет переговоры с Батыем? А ведь поверит. Его жизнь научила верить всему плохому. Ты молодец.
Его звали Малх. Впервые он появился на Белоозере прошлой зимой, и случилось это прямо посреди санной дороги, что пролегала по руслу замерзшей реки. Олег Йаландович, развлечения ради пустивший свою любимицу Луну в галоп, оторвался от двух сопровождающих и скакал по белому полю в одиночестве, опьяненный ветром, легким морозцем и свободою – статный, красивый, в алом плаще, развевающемся за спиной…
Старик появился на дороге неожиданно, будто вынырнул из полыньи. Встал, опираясь на посох, посмотрел Олегу в глаза. Тот едва успел натянуть повод и грозно спросил:
– Жить надоело, смерд? Кто таков?
И услышал в ответ:
– Здрав будь, княже. Не гневайся, поговорить надо. Сошел бы ты с коня, а то мне, старому, трудновато башку задирать.
Олег едва не задохнулся.
– Да как ты смеешь…
«Зарубить не зарублю (хоть старый сморчок и заслуживает), но уж кнутом отстегаю», – решил он и протянул руку… Пальцы в рукавице словно свело судорогой. Лошадь встала как вкопанная, ни назад, ни вперед, только глаза косят и пар валит из ноздрей. Олег оглянулся через плечо. Русло в этих местах было прямое, точно рукотворное, левый берег круто поднимался вверх, и чуть подальше впереди, на голой возвышенности, стояла крепость Селижар – туда князь и держал путь. Воевода Желоб, поди, уже встречает перед воротами, а Гришка Соболек – взобравшись на въездную башню, оттуда скорее заметишь.
Сзади не было никого – ни телохранителей, ни даже конного и санного следа, раз проложенного еще в начале зимы, как только лед на реке стал. Впереди стелился странный белесый туман – легкий, невесомый, но за ним исчез вдруг и каменистый заснеженный холм, и кременец… Они были вдвоем. Олег медленно отнял руку от кнутовища (пальцы тут же вновь сделались послушными) и сошел на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Это показалось забавным. Но прошел миг, и фигуры вдруг утратили неподвижность. Один из всадников вытянул из-за спины тускло блеснувший меч, и по его команде три сильных боевых коня взяли с места в галоп, одним мощным движением. Два копья опустились одновременно, целя в лобовое стекло, прямо в лицо водителя. Он мог бы поклясться, что, несмотря на расстояние, видит пар, вырывающийся из лошадиных ноздрей, и слышит отчаянный, безумный крик воина, с улыбкой идущего на верную смерть… Пусть боковые стекла были закрыты, отделяя салон от внешних звуков и холодного ветра, пусть опущенные забрала хоронили крики под глухими шлемами… Он услышал их и завизжал сам, лихорадочно выкручивая руль и шаря ногой в поисках педали тормоза. Фары метнулись в сторону, высветили кювет и стволы сосен у обочины. Машину развернуло, взвизгнули шины, и две лошади с налета врезались грудью в капот и дверцу со стороны пассажира.
Всадники разом вылетели из седел. Один ударился о крышу машины и сполз вниз, оставив алый потек на боковом стекле. Второй, с треском сломав копье, распластался на дороге, точно сломанная ребенком кукла. Третий…
«Сегодня мэр города торжественно перерезал ленточку нового здания городской администрации. Это строительство было приурочено к семиде…»
Толчком распахнув дверцу, Глеб кубарем выкатился наружу. Будет здоровая вмятина на кузове, подумалось некстати, как о чем-то важном. Борька голову оторвет.
Огромный конь вырос над ним из мрака, точно из преисподней, и встал на дыбы. Злобное ржание ударило по ушам, в руке третьего всадника сверкнул занесенный над головой клинок…
– Откуда взялся пистолет? – спросил я.
– Купил в прошлом году. Даже сам не знаю зачем.
– И все время возил с собой?
– Ну да, в «бардачке», где техпаспорт. Сам знаешь, как сейчас на дорогах.
– А где приобрел? Не в «Эгиде-сервис»? (вспомнился «вальтер», из которого был застрелен ведун).
– Нет, это еще в Москве.
– Марка?
– «Макаров», девять миллиметров, – не задумываясь, ответил брат.
Пистолет лежал в «бардачке». Как он очутился в руках (в боевом положении: предохранитель спущен, затворная рама передернута), Глеб не помнил. Должно быть, рванул в полубеспамятстве – несколько секунд словно бы выпали из общего временного потока. Он не помнил даже, как нажал на курок. Всадник дернулся, меч выпал из ладони, лошадь – уже без седока – испуганно шарахнулась в сторону. Глеб бросил взгляд – человек лежал без движений, откинув голову назад и обнажив развороченный пулей кадык.
Движение чуть в стороне, меж елей. Что-то еле слышно щелкнуло и тонко просвистело над ухом. Он присел и развернулся, сквозь мушку и прорезь «Макарова» обшаривая пространство.
От черной мохнатой ели медленно, словно в дурном сне, отделилась фигура. В такой же кольчуге, но без панциря, в открытом полукруглом шлеме. Глеб разглядел перекошенное лицо. Это был совсем мальчишка, не старше семнадцати. Пришедший из неведомо какого мира, он дрожал в бессильной ярости: трое его боевых товарищей ушли, не уронив чести, и оставили его одного во враждебном лесу, с незащищенной спиной…
Он выпрямился на полусогнутых ногах и отбросил бесполезный разряженный арбалет. Стараясь унять дрожь в руках, вытащил из-за пояса кинжал. Он не посрамит своих друзей. И не заставит ждать себя долго…
Глеб видел, как последний противник бросился вперед, раскрыв рот в беззвучном крике. Видел оранжевую вспышку – будто софит мигнул посреди съемочной площадки… Видел, как пуля остановила чужой прыжок на середине, парня развернуло спиной и безжалостно швырнуло на землю.
Мальчишка не почувствовал боли. Он попытался снова встать, но ноги вдруг предательски обмякли, и он опустил удивленный взгляд, увидев собственную кровь на пробитой кольчуге. Сердце еще билось, но с каждым ударом все медленнее и слабее. Кажется, парень даже не связал свою смерть с той маленькой металлической штукой, которую Глеб зажал в трясущихся руках…
Не снимая палец с курка, Глеб осторожно подошел к лежавшему, наклонился над ним и заглянул в глаза – будто окунулся в черный омут, где все смешалось: тоска, ярость, боль…
– Кто ты? – спросил он.
Тишина. Луна была яркая, и на нее хотелось завыть, надрывая горло, чувствуя, как все человеческое вытекает по капле, уступая место потаенному, звериному, первобытному. Развернутые поперек шоссе «Жигули» со смятым капотом, неподвижные тела и понуро стоявшая чуть в отдалении лошадь белой масти – оседланная, но без всадника. На запряженной такой лошадью повозке в древние времена знатный русич отправлялся в свой последний путь, в могильный курган…
– Кто ты? Что тебе было надо, мать твою?!
Ненависть в чужих глазах, уже ускользающих, подернутых белесой предсмертной пеленою…
– Ненависть, – задумчиво повторил Глеб. – Вот что меня поразило больше всего. Я очень хорошо запомнил лицо того, молодого… Клянусь, я видел его впервые в жизни. За что? Почему?!
– Куда ты дел пистолет? – меня по роду профессии интересовали в первую очередь материальные улики.
– Пистолет? Не знаю. Должно быть, обронил. Немудрено.
– Но перед этим ты стрелял… Сколько раз?
– Два… Нет, три. А что?
– Ты мог задеть кого-то постороннего. А рыцари из сопредельного мира… Конечно, тебе почудились (ведун недаром интересовался насчет психиатра). И не сверкай тут гневными очами. Сам говорил: ночь, пустое шоссе, ты «умаялся, как собака».
– Я не псих!
– Верю, – я тяжело вздохнул. – И знаешь, что мне хочется больше всего?
– Что?
– Прикрыть вашу кинолавочку.
Судя по всему, Глеб хотел возмутиться (вот еще, работа в полном разгаре, все полны творческого горенья и энтузиазма, даже Вайнцман перестал вещать черные пророчества… И потом, что еще за «лавочка»? Вполне современная студия с классной аппаратурой. А актерский состав!.. Ушинский, Баталова, Игнатов в роли князя Олега…). Потом вдруг призадумался – некая догадка отразилась на лице…
– Ты что это выдумал, братец?
Я пожал плечами, давая Глебу самому развить мысль.
– Да нет. Глупости, – он помрачнел еще больше. – Ты считаешь, что кто-то со студии… Что меня хотели убить таким способом? Переодевшись воинами тринадцатого века?
Он нервно забегал из угла в угол, схватившись за голову.
– Нет, Борька, не верю. Зачем? За что? У нас отличная команда! Ну, мы ссоримся (да почти все время ссоримся). Но это же несерьезно. Мы выпускаем пар. Дурачимся. Выплескиваем творческую энергию (хотя где тебе понять). Мы с Моховым вчера подрались, он на мне порвал новенькую рубашку. А я ему нос расквасил. И ты решил, будто он…
– Ты во время драки поранил запястье? – перебил я.
– Откуда тебе… Ах да, кассета. Нет, это когда я вылетел из машины. Дашеньке Богомолке надо свечку поставить, ее наука. Мог бы насмерть разбиться.
– Дарье Матвеевне? – я невольно улыбнулся. – А почему Богомолка?
– Стиль Богомола. Она изучала его на Тибете. Пыталась обучить меня, но, боюсь, я изрядная бестолочь.
– Ну прям бестолочь! Как ты вышвырнул сынка Карантая из своего кабинета!
В дверь просунулось «преданнейшее создание» Машенька Куггель и строгим голосом сказала:
– Глеб Аркадьевич, мы готовы, ждем вас.
– Исчезни.
– Карантай приехал. Желают вас пред светлые очи.
– Скажи, что я под арестом и меня допрашивают.
Машенька округлила глаза.
– Господи! Что вы натворили?
– Убил троих мудаков.
Машенька произнесла «О!» и исчезла.
Возникла неловкая пауза. Глеб посмотрел куда-то мимо меня и произнес:
– Может, ты и прав. Иногда мне самому хочется бросить все и уехать подальше. Место здесь… гиблое.
– В башке у тебя «гиблое место». И «Гиблое место-2».
И я неожиданно почувствовал, что разговор мне надоел. Не видения Глеба я пришел сюда расследовать, в конце концов – на мне висело полнокровное убийство в Якорном переулке.
– Кстати, я приехал на машине.
– На какой машине? – не понял Глеб.
– На наших «Жигулях».
– И что? – с замиранием сердца спросил он.
– А ничего. Абсолютно. Ни единой вмятины, ни малейшего следа крови. Даже краска на капоте не попорчена. Ты ведь, кажется, утверждал, будто на нашу колымагу налетели две лошади? – сказал я и, развернувшись на каблуках, вышел, со злостью хлопнув дверью. Уж с нее-то, я надеялся, краска точно посыплется.
Глеб догнал меня на улице. Вид у него был одновременно виноватый и решительный.
– Что еще? – устало спросил я.
– Подожди. Я должен тебе кое-что показать. Где ты оставил машину?
– На стоянке перед воротами.
– А что не на территории?
– Ваш цербер за шлагбаум не пустил. Возле соседнего павильона я заметил роскошный серебристый «Ситроен» господина Карантая. Знамо дело, перед ним в отличие от меня, сирого, шлагбаум гостеприимно подняли, позволив проехать куда ему хочется. Сторож в синей фуражке, поди, и честь отдал… Это во мне шипела, как яйца на сковородке, моя пролетарская сущность.
Я открыл переднюю дверцу «жигуленка». Глеб легонько отстранил меня, чуточку покопался и откинул коврик с водительского сиденья. Коврик был новый – я, сыщик хренов, заметил это только сейчас. В спинке кресла, сбоку, совсем рядом с подголовником, зияла уродливая круглая дырка около трех сантиметров в диаметре, и из нее торчал кусок поролона.
– Сюда попала стрела из арбалета, – тихо пояснил Глеб и положил что-то мне на ладонь. – Древко сломалось, а наконечник я вытащил плоскогубцами.
Длиной он был чуть больше среднего пальца. Тускло блестевший, не новый, но и не старый, с некоторыми неровностями ручной ковки. Я неуверенно потер его ладонью, и он заискрился сильнее. Мы с братцем обменялись тяжелыми взглядами.
Наконечник был сделан из серебра.
Глава 9
ЕЛАНЬ
Интересно, способно ли серебро (к примеру, серебряный кинжал или наконечник стрелы… или просто горсть серебряных монет) его убить? Или надобен осиновый кол под сердце?
Глядя на собеседника, князь Олег вдруг понял, что думает об, этом всерьез. Ибо не знал, к каким силам тот принадлежит. Точно, что не к божественным, – да как Господь мог допустить этакую нечисть на землю? И как Он допустил меня самого?
Гриша Соболек мирно почивал, постелив себе по обыкновению прямо на полу, возле дверей в княжеские покои. Рядом – только протяни руку – лежали и самострел, и меч… Гриша не проснулся, и низкая дверь в горницу не скрипнула, а маленького роста бородатый человечек со сморщенным лицом по-хозяйски уселся за стол, подвинув к себе лампаду, чтобы читалось лучше, пробежал глазами письмо князя и улыбнулся. Улыбка у него была хорошая: добрая и открытая.
– Толково, – оценил он. – Вроде бы за объединение земель радеешь, даже готов Юрию Всеволодовичу уступить главенство над всем войском (он уж своего не упустит!), а на деле… Думаешь, он поверит в то, что за его спиной новгородский князь ведет переговоры с Батыем? А ведь поверит. Его жизнь научила верить всему плохому. Ты молодец.
Его звали Малх. Впервые он появился на Белоозере прошлой зимой, и случилось это прямо посреди санной дороги, что пролегала по руслу замерзшей реки. Олег Йаландович, развлечения ради пустивший свою любимицу Луну в галоп, оторвался от двух сопровождающих и скакал по белому полю в одиночестве, опьяненный ветром, легким морозцем и свободою – статный, красивый, в алом плаще, развевающемся за спиной…
Старик появился на дороге неожиданно, будто вынырнул из полыньи. Встал, опираясь на посох, посмотрел Олегу в глаза. Тот едва успел натянуть повод и грозно спросил:
– Жить надоело, смерд? Кто таков?
И услышал в ответ:
– Здрав будь, княже. Не гневайся, поговорить надо. Сошел бы ты с коня, а то мне, старому, трудновато башку задирать.
Олег едва не задохнулся.
– Да как ты смеешь…
«Зарубить не зарублю (хоть старый сморчок и заслуживает), но уж кнутом отстегаю», – решил он и протянул руку… Пальцы в рукавице словно свело судорогой. Лошадь встала как вкопанная, ни назад, ни вперед, только глаза косят и пар валит из ноздрей. Олег оглянулся через плечо. Русло в этих местах было прямое, точно рукотворное, левый берег круто поднимался вверх, и чуть подальше впереди, на голой возвышенности, стояла крепость Селижар – туда князь и держал путь. Воевода Желоб, поди, уже встречает перед воротами, а Гришка Соболек – взобравшись на въездную башню, оттуда скорее заметишь.
Сзади не было никого – ни телохранителей, ни даже конного и санного следа, раз проложенного еще в начале зимы, как только лед на реке стал. Впереди стелился странный белесый туман – легкий, невесомый, но за ним исчез вдруг и каменистый заснеженный холм, и кременец… Они были вдвоем. Олег медленно отнял руку от кнутовища (пальцы тут же вновь сделались послушными) и сошел на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57