Он смотрит вниз, на толпу, и среди радостных лиц наталкивается на убийцу… Встречается с ним глазами! Это будет один короткий миг, Кон-Гьял. Я знаю, ты великий воин… Во всей стране не найдется тебе равных. Поэтому запомни: ты не должен упустить это мгновение. Если тебе только дорога жизнь твоего господина… Ну, и твоя собственная, конечно.
Прекрасный белый конь чистейших кровей встал как вкопанный, когда король вставил ногу в золоченое стремя и сел в роскошное пурпурное седло. Вновь запели трубы, и знамена взметнулись ещё выше, к самым небесам. Поводья чуть колыхнулись – и послушный конь ступил на дворцовую площадь.
Люди кричали от восторга. Их правитель, будто легендарный герой Гесер, в окружении свиты проехал через всю площадь, и каждому казалось, что король улыбается именно ему, и ему машет рукой, и уж теперь-то, в новом году, все будет иначе… Тучнее стада, трава на пастбищах зеленее и сочнее, меньше налоги, прочнее внешние границы…
– И ты совсем не помнишь, где был в это время учитель?
Чонг покачал головой.
– Я смотрел на короля. Он был так прекрасен… И счастлив.
– А его брат Ти-Сонг действительно стоял возле трона, где обычно было место телохранители?
– Не знаю. Я не запомнил. Верховный лама Цзосан-КьянИи говорил приветственную речь. Потом послы иностранных держав преподносили дары. Все было очень торжественно. Меня то и дело толкала в бок какая-то старая женщина. Видимо, непременно хотела пробраться поближе к помосту. В конце концов я уступил ей место, а сам оказался чуть сзади.
– Но ты хорошо видел со своего места?
– Да, да, конечно. Уже стемнело, но всюду горели факелы… И ламы танцевали магический танец. Очень красиво!
Акробаты и жонглеры, а также глотатели огня убежали под восторженные выкрики зрителей. На площади, как по волшебству, оказались ламы, одетые в длинные черные халаты с рукавами, расшитыми зеленым шелком. Несколько секунд они стояли неподвижно, словно изваяния, в полной тишине. Потом вдруг слабо, чуть слышно, зазвучала одинокая флейта. Один танцор, что стоял впереди, медленно поднял голову, будто прислушиваясь.
Но вот к флейте добавили барабан. И в такт глухим ударам лама начал притоптывать, дергаясь всем телом. Его движения становились сильнее и быстрее с каждым тактом, и, подчиняясь назойливому ритму, в танец стали включаться другие ламы, словно очнувшись от глубокого сна. Резко звучал стук рудженов – костяных браслетов на руках и ногах танцоров. Широкие черные рукава, как крылья больших птиц, поднимались и опускались в едином вихре. Танец лам завораживал. Он исполнялся строго раз в году, в определенный час, при определенном положении небесных светил. И, хотя движения фигур в черных халатах выглядели, пожалуй, чуть зловеще (они ассоциировались со стаей воронья, слетевшегося на площадь как предвестник скорой беды), оторвать глаз от них не мог ни один из зрителей.
Ти-Сонг Децен, касаясь побелевшими пальцами спинки трона, напряженно следил за представлением. И в холодном ужасе мелькала мысль: «А не обманула ли Фасинг? Нет. Не могла обмануть. Где-то в толпе, среди зрителей, – убийца. А если он промахнется? – подумал Ти-Сонг. – А если эта холодная стерва ведет свою игру и убийце отдан приказ лишить жизни обо – . их – и меня, и Лангдарму?. И на трон сядет тот… Тот, кто стоит за спиной Фасинг? Как она тогда вырази – лась: „Не совсем человек…“
«Уж не сам ли Царь Тьмы? – усмехнулся он… А по спине поползли мурашки. – Не знаю. Но часто мне кажется, что его действительно породила тьма… Тьма… И такой человек захочет отдать мне власть над Тибетом? Ради чего? Нет, – высветилось вдруг Ти-Сонгу. – Я должен умереть здесь, на площади, так и не достигнув цели. Династия прервалась – все утоплено в крови и хаосе. Люди, охваченные паникой, мечутся, затаптывая упавших. И тогда они услышат голос. Он будет спокойный и властный. Он скажет, что знает путь к спасению. И народ, подняв его на руки, понесет – туда, куда ему будет угодно. Я в этой игре лишний. – И он почувствовал, что его тело ползет куда-то вниз и назад, за высокую спинку трона, на котором сидел Лангдарма. Глаза продолжали лихорадочно искать в толпе холодную усмешку убийцы. Но вдруг он не будет стрелять? Вдруг он ударит кинжалом? Тогда… Тогда он не среди зрителей, а среди артистов. Один из двенадцати танцующих лам? Бред. Бред… И все же…»
Рука Кон-Гьяла потянулась к мечу на поясе. Он увидел ужас на лице Ти-Сонга и сделал незаметный шаг ближе к трону.
– Ваше величество…
– Ну, что еще? – недовольно спросил Лангдарма, не отрываясь от танца.
– Прикажите убрать их с площади. Немедленно!
– С ума сошел? Это священный ритуал.
– А ваша жизнь не священна?
Король лишь отмахнулся. Но Кон-Гьял заметил, как напряглись его мышцы. И вздохнул с облегчением, когда барабан глухо ударил в последний раз. Танец закончился. На площадь опять выскочили акробаты и фокусники. Девушки в широких шароварах и тюрбанах, украшенных длинными перьями, кружились в замысловатом танце с разноцветными шелковыми лентами. Гимнасты крутили свои сальто, зажав в зубах горящие факелы. Фокусник маленького роста (возможно, переодетая женщина) в смешном, длинном не по росту плаще, расшитом звездами, доставал из рукавов яркие шары и палочки, и они быстро мелькали в искусных руках. Островерхий колпак то и дело наползал ему на нос, и фокусник потешно пытался его поправить, а предметы, которыми он жонглировал вдруг волшебным образом послушно зависали в воздухе. Несколько раз он спотыкался, запутавшись в длинных полах своей одежды, но было ясно, что неуклюжестью тут и не пахло: все движения были виртуозно отточены, просто артист смешит зрителей.
«А может быть, убийца давно схвачен, – вяло подумал Ти-Сонг, – и сейчас выдает меня… Лангдарма жив, праздник подходит к концу. И меня арестуют – прямо здесь, у трона… Или как только я войду во дворец. А через три дня на этой же площади сделают помост, на котором будет стоять здоровенный детина-палач с кривым мечом… И ужас, тот самый, из сна, повторится в действительности».
Фокусник взмахнул руками – широкие рукава плаща словно раскрылись, и большие невесомые шары разлетелись в стороны над толпой. Кто-то попытался поймать их, но они с треском лопались в руках, вызывая взрывы смеха. А над головой артиста уже взлетали и падали совсем маленькие шарики, платки, крошечные палочки… Фокусник поймал одну из них, сдернул с головы колпак, и на короткое мгновение палочка исчезла из поля зрения… И вдруг превратилась в белого голубя. Взмах рукава – и голубь взмыл вверх, пролетел над толпой и приземлился на могучем плече Кон-Гьяла. Заметив испуг на лице телохранителя, король рассмеялся.
– Не падай в обморок, это всего лишь безобидная птица. Ну, – он хлопнул в ладоши, – лети к хозяину. Прими мои поздравления, артист, твое искусство воистину великолепно!
Фокусник поклонился.
Они все будут удивлены.
Подумав об этом, маг развеселился. Внешне это выразилось в том, что уголки его губ чуть дернулись вверх, придав лицу сходство с оскаленной волчьей мордой. Бархатная подушка удобно лежала под спиной. Маг смотрел представление – уже, наверно, в двадцатый раз… А может, и больше, он не считал. Он был единственным зрителем. А фокусник, потевший на сцене перед ним, – единственным артистом.
Фокусник поднял руку – белогрудый голубь порхнул через всю комнату, охваченный желанием сесть на плечо, как на насеет… И вдруг словно взорвался на полпути, обернувшись клубами разноцветного дыма, внутри которого, скрывшего от глаз и самого фокусника, что-то блеснуло.
– Плохо, – спокойно сказал Юнгтун Шераб и поймал двумя пальцами маленькую стрелу, летевшую ему в лицо. – Медленно.
А сам подумал: а ученичок хорош. Талантлив. И фокус с голубем – настоящая находка.
– Все сначала.
Маленький артист не выразил досады или недовольства. Вообще ничего не выразил. Лишь поклонился и с упорством заводной игрушки начал повторять номер. Он глотал огонь и вынимал изо рта разноцветные треугольные флажки. У его ног образовалась уже целая горка – это наводило на мысль о лоскутах, валяющихся на земле после парада. Маг знал: скоро они исчезнут. И наступит черед больших шаров, а за ними вылетит белый голубь – вон из той обыкновенной с виду палочки.
– Знаешь, – задумчиво сказал он, – пожалуй, надо покрасить стрелу – так, чтобы она перестала блестеть.
– Как вам это удается? – тихо спросила Фасинг, проводя пальцами по гладкой щеке мага. – Он ведь послушен, как… как…
– Как овечка? – Юнгтун Шераб усмехнулся. – Ну нет. Он смел и инициативен. А для моих замыслов другие и не нужны. Я указываю только конечную цель. Путь к ней он прокладывает сам – в этом-то вся и сложность. А сейчас уходи. Он не должен тебя видеть.
«Это я не должна его видеть – вблизи», – сообразила женщина. А издалека, из-за потайной двери, где она пряталась во время представления, она могла разглядеть только фигуру в черном балахоне. Лицо же артиста было скрыто под маской.
Черная борода. Игорь Иванович испуганно зажмурил глаза и снова открыл их. Секунду назад он видел короля со свитой: золотые и пурпурные одежды в отблесках факелов, и громаду дворца на фоне черных зубцов хребта КхордаЛе… И все исчезло. Он решил было, что контакт прервался, ждал уже знакомого ощущения тьмы и невесомости, а за ними – родной до омерзения городской квартиры в «хрущевке». Но вместо этого перед взором вдруг предстал незнакомый бородач с орлиным кавказским носом и глазами навыкате (наркоман, пронеслось в голове. Ну, может, не законченный, но употребляет ЛСД или героин… Пожалуй, скорее ЛСД). Мелькнули какие-то дома с дырами вместо окон – как в фильмах про войну. Бородач был затянут в камуфляж. Армейские джамп-бутсы мягко ступали по разбитому асфальту – человек в окружении трех автоматчиков-телохранителей подошел к бежевому «Мерседесу», обернулся и что-то гортанно сказал спутникам.
Позади «мерса» стоял пятнистый БТР. Автоматчики попрыгали туда, кто-то из них махнул рукой. Сюрреалистическая сцена из военного настоящего. Колесников не просто смотрел на незнакомого чеченца – тот был виден в белом круге, в перекрестье трех тонких линий с маленькими делениями, как у мензурки. Игорь Иванович смотрел сквозь оптический прицел снайперской винтовки…
Фокусник закончил представление и поклонился. Юнгтун Шераб с раздражением поглядел на танцующие клубы красно-желтого дыма, в котором исчез голубь.
– Скольких же птиц ты извел? – недовольно спросил он.
– Ни одной, мой господин. Голубь один и тот же.
– Что, он не погибает?
– Нет. Это только фокус.
Маг с сомнением взглянул на артиста.
– Зачем тебе такой огромный колпак? И халат явно не по росту… Ты будешь вызывать смех.
Он спросил это тоном строгого учителя, экзаменующего ученика:
– Это хорошо, мой господин, – последовал уверенный спокойный ответ. – Никто не будет воспринимать меня всерьез, и никто не прочтет моих намерений. Вы сами научили меня этому.
– Почему ты не стрелял в этот раз?
– Я стрелял.
– Я ничего не заметил. Где же стрелы?
– Чуть справа от вашего виска, мой господин.
Юнгтун Шераб стремительно обернулся. Миниатюрное темно-коричневое древко торчало из стены со всем рядом с его головой.
Близко. В каких-то двух пальцах.
Король Лангдарма не сразу и понял, что произошло. Его что-то кольнуло в шею, будто ужалило большое насекомое… Но насекомых не могло быть в третий зимний месяц (в этом году Ченгкор-Дуйчин пришелся как раз на вторую его половину). Он хотел дотронуться до места укуса, но рука вдруг отказалась повиноваться. И девушка, исполнявшая танец с лентами, стала непонятным образом расплываться в воздухе, погружаясь в темноту, как в толщу воды, – все глубже, глубже…
Лангдарма ещё сумел кое-как повернуть голову и заметать напряженное лицо Ти-Сонга, всматривающегося в толпу. «Он не знает, что меня убили, – сообразил король. – Он ждет…»
– Хватай его! – громовым голосом закричал Лангдарма.
И вскочил сам, извлекая из ножен любимый кинжал… Удивление на лице брата-предателя сменилось ужасом, он отшатнулся, съежился, уменьшаясь в размерах. А сам Лангдарма вдруг стал большим – выше дворца, выше горных хребтов, легче пушистых облаков, ночующих в темных влажных расщелинах… Ибо это уже был не он, но его дух, мощно взлетевший в Золотую обитель, чтобы вечно скакать на огромном коне в свите короля Гесера.
А его тело оставалось на троне – его удерживала отравленная стрела, пробившая шею и застрявшая в высокой спинке. Уже и танцовщицы ушли под аплодисменты, и зажглись огни на огромной карусели, символизирующей Колесо Жизни, и прекрасный белый конь ждал своего господина, чтобы ещё раз торжественной поступью пройти по площади…
– Ваше величество! – в ужасе закричал Кон-Гьял.
Придворные из свиты оглянулись, глаза их расширились…
– Ваше величество! Ваше величество!
– Ты возьмешь трубку или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Прекрасный белый конь чистейших кровей встал как вкопанный, когда король вставил ногу в золоченое стремя и сел в роскошное пурпурное седло. Вновь запели трубы, и знамена взметнулись ещё выше, к самым небесам. Поводья чуть колыхнулись – и послушный конь ступил на дворцовую площадь.
Люди кричали от восторга. Их правитель, будто легендарный герой Гесер, в окружении свиты проехал через всю площадь, и каждому казалось, что король улыбается именно ему, и ему машет рукой, и уж теперь-то, в новом году, все будет иначе… Тучнее стада, трава на пастбищах зеленее и сочнее, меньше налоги, прочнее внешние границы…
– И ты совсем не помнишь, где был в это время учитель?
Чонг покачал головой.
– Я смотрел на короля. Он был так прекрасен… И счастлив.
– А его брат Ти-Сонг действительно стоял возле трона, где обычно было место телохранители?
– Не знаю. Я не запомнил. Верховный лама Цзосан-КьянИи говорил приветственную речь. Потом послы иностранных держав преподносили дары. Все было очень торжественно. Меня то и дело толкала в бок какая-то старая женщина. Видимо, непременно хотела пробраться поближе к помосту. В конце концов я уступил ей место, а сам оказался чуть сзади.
– Но ты хорошо видел со своего места?
– Да, да, конечно. Уже стемнело, но всюду горели факелы… И ламы танцевали магический танец. Очень красиво!
Акробаты и жонглеры, а также глотатели огня убежали под восторженные выкрики зрителей. На площади, как по волшебству, оказались ламы, одетые в длинные черные халаты с рукавами, расшитыми зеленым шелком. Несколько секунд они стояли неподвижно, словно изваяния, в полной тишине. Потом вдруг слабо, чуть слышно, зазвучала одинокая флейта. Один танцор, что стоял впереди, медленно поднял голову, будто прислушиваясь.
Но вот к флейте добавили барабан. И в такт глухим ударам лама начал притоптывать, дергаясь всем телом. Его движения становились сильнее и быстрее с каждым тактом, и, подчиняясь назойливому ритму, в танец стали включаться другие ламы, словно очнувшись от глубокого сна. Резко звучал стук рудженов – костяных браслетов на руках и ногах танцоров. Широкие черные рукава, как крылья больших птиц, поднимались и опускались в едином вихре. Танец лам завораживал. Он исполнялся строго раз в году, в определенный час, при определенном положении небесных светил. И, хотя движения фигур в черных халатах выглядели, пожалуй, чуть зловеще (они ассоциировались со стаей воронья, слетевшегося на площадь как предвестник скорой беды), оторвать глаз от них не мог ни один из зрителей.
Ти-Сонг Децен, касаясь побелевшими пальцами спинки трона, напряженно следил за представлением. И в холодном ужасе мелькала мысль: «А не обманула ли Фасинг? Нет. Не могла обмануть. Где-то в толпе, среди зрителей, – убийца. А если он промахнется? – подумал Ти-Сонг. – А если эта холодная стерва ведет свою игру и убийце отдан приказ лишить жизни обо – . их – и меня, и Лангдарму?. И на трон сядет тот… Тот, кто стоит за спиной Фасинг? Как она тогда вырази – лась: „Не совсем человек…“
«Уж не сам ли Царь Тьмы? – усмехнулся он… А по спине поползли мурашки. – Не знаю. Но часто мне кажется, что его действительно породила тьма… Тьма… И такой человек захочет отдать мне власть над Тибетом? Ради чего? Нет, – высветилось вдруг Ти-Сонгу. – Я должен умереть здесь, на площади, так и не достигнув цели. Династия прервалась – все утоплено в крови и хаосе. Люди, охваченные паникой, мечутся, затаптывая упавших. И тогда они услышат голос. Он будет спокойный и властный. Он скажет, что знает путь к спасению. И народ, подняв его на руки, понесет – туда, куда ему будет угодно. Я в этой игре лишний. – И он почувствовал, что его тело ползет куда-то вниз и назад, за высокую спинку трона, на котором сидел Лангдарма. Глаза продолжали лихорадочно искать в толпе холодную усмешку убийцы. Но вдруг он не будет стрелять? Вдруг он ударит кинжалом? Тогда… Тогда он не среди зрителей, а среди артистов. Один из двенадцати танцующих лам? Бред. Бред… И все же…»
Рука Кон-Гьяла потянулась к мечу на поясе. Он увидел ужас на лице Ти-Сонга и сделал незаметный шаг ближе к трону.
– Ваше величество…
– Ну, что еще? – недовольно спросил Лангдарма, не отрываясь от танца.
– Прикажите убрать их с площади. Немедленно!
– С ума сошел? Это священный ритуал.
– А ваша жизнь не священна?
Король лишь отмахнулся. Но Кон-Гьял заметил, как напряглись его мышцы. И вздохнул с облегчением, когда барабан глухо ударил в последний раз. Танец закончился. На площадь опять выскочили акробаты и фокусники. Девушки в широких шароварах и тюрбанах, украшенных длинными перьями, кружились в замысловатом танце с разноцветными шелковыми лентами. Гимнасты крутили свои сальто, зажав в зубах горящие факелы. Фокусник маленького роста (возможно, переодетая женщина) в смешном, длинном не по росту плаще, расшитом звездами, доставал из рукавов яркие шары и палочки, и они быстро мелькали в искусных руках. Островерхий колпак то и дело наползал ему на нос, и фокусник потешно пытался его поправить, а предметы, которыми он жонглировал вдруг волшебным образом послушно зависали в воздухе. Несколько раз он спотыкался, запутавшись в длинных полах своей одежды, но было ясно, что неуклюжестью тут и не пахло: все движения были виртуозно отточены, просто артист смешит зрителей.
«А может быть, убийца давно схвачен, – вяло подумал Ти-Сонг, – и сейчас выдает меня… Лангдарма жив, праздник подходит к концу. И меня арестуют – прямо здесь, у трона… Или как только я войду во дворец. А через три дня на этой же площади сделают помост, на котором будет стоять здоровенный детина-палач с кривым мечом… И ужас, тот самый, из сна, повторится в действительности».
Фокусник взмахнул руками – широкие рукава плаща словно раскрылись, и большие невесомые шары разлетелись в стороны над толпой. Кто-то попытался поймать их, но они с треском лопались в руках, вызывая взрывы смеха. А над головой артиста уже взлетали и падали совсем маленькие шарики, платки, крошечные палочки… Фокусник поймал одну из них, сдернул с головы колпак, и на короткое мгновение палочка исчезла из поля зрения… И вдруг превратилась в белого голубя. Взмах рукава – и голубь взмыл вверх, пролетел над толпой и приземлился на могучем плече Кон-Гьяла. Заметив испуг на лице телохранителя, король рассмеялся.
– Не падай в обморок, это всего лишь безобидная птица. Ну, – он хлопнул в ладоши, – лети к хозяину. Прими мои поздравления, артист, твое искусство воистину великолепно!
Фокусник поклонился.
Они все будут удивлены.
Подумав об этом, маг развеселился. Внешне это выразилось в том, что уголки его губ чуть дернулись вверх, придав лицу сходство с оскаленной волчьей мордой. Бархатная подушка удобно лежала под спиной. Маг смотрел представление – уже, наверно, в двадцатый раз… А может, и больше, он не считал. Он был единственным зрителем. А фокусник, потевший на сцене перед ним, – единственным артистом.
Фокусник поднял руку – белогрудый голубь порхнул через всю комнату, охваченный желанием сесть на плечо, как на насеет… И вдруг словно взорвался на полпути, обернувшись клубами разноцветного дыма, внутри которого, скрывшего от глаз и самого фокусника, что-то блеснуло.
– Плохо, – спокойно сказал Юнгтун Шераб и поймал двумя пальцами маленькую стрелу, летевшую ему в лицо. – Медленно.
А сам подумал: а ученичок хорош. Талантлив. И фокус с голубем – настоящая находка.
– Все сначала.
Маленький артист не выразил досады или недовольства. Вообще ничего не выразил. Лишь поклонился и с упорством заводной игрушки начал повторять номер. Он глотал огонь и вынимал изо рта разноцветные треугольные флажки. У его ног образовалась уже целая горка – это наводило на мысль о лоскутах, валяющихся на земле после парада. Маг знал: скоро они исчезнут. И наступит черед больших шаров, а за ними вылетит белый голубь – вон из той обыкновенной с виду палочки.
– Знаешь, – задумчиво сказал он, – пожалуй, надо покрасить стрелу – так, чтобы она перестала блестеть.
– Как вам это удается? – тихо спросила Фасинг, проводя пальцами по гладкой щеке мага. – Он ведь послушен, как… как…
– Как овечка? – Юнгтун Шераб усмехнулся. – Ну нет. Он смел и инициативен. А для моих замыслов другие и не нужны. Я указываю только конечную цель. Путь к ней он прокладывает сам – в этом-то вся и сложность. А сейчас уходи. Он не должен тебя видеть.
«Это я не должна его видеть – вблизи», – сообразила женщина. А издалека, из-за потайной двери, где она пряталась во время представления, она могла разглядеть только фигуру в черном балахоне. Лицо же артиста было скрыто под маской.
Черная борода. Игорь Иванович испуганно зажмурил глаза и снова открыл их. Секунду назад он видел короля со свитой: золотые и пурпурные одежды в отблесках факелов, и громаду дворца на фоне черных зубцов хребта КхордаЛе… И все исчезло. Он решил было, что контакт прервался, ждал уже знакомого ощущения тьмы и невесомости, а за ними – родной до омерзения городской квартиры в «хрущевке». Но вместо этого перед взором вдруг предстал незнакомый бородач с орлиным кавказским носом и глазами навыкате (наркоман, пронеслось в голове. Ну, может, не законченный, но употребляет ЛСД или героин… Пожалуй, скорее ЛСД). Мелькнули какие-то дома с дырами вместо окон – как в фильмах про войну. Бородач был затянут в камуфляж. Армейские джамп-бутсы мягко ступали по разбитому асфальту – человек в окружении трех автоматчиков-телохранителей подошел к бежевому «Мерседесу», обернулся и что-то гортанно сказал спутникам.
Позади «мерса» стоял пятнистый БТР. Автоматчики попрыгали туда, кто-то из них махнул рукой. Сюрреалистическая сцена из военного настоящего. Колесников не просто смотрел на незнакомого чеченца – тот был виден в белом круге, в перекрестье трех тонких линий с маленькими делениями, как у мензурки. Игорь Иванович смотрел сквозь оптический прицел снайперской винтовки…
Фокусник закончил представление и поклонился. Юнгтун Шераб с раздражением поглядел на танцующие клубы красно-желтого дыма, в котором исчез голубь.
– Скольких же птиц ты извел? – недовольно спросил он.
– Ни одной, мой господин. Голубь один и тот же.
– Что, он не погибает?
– Нет. Это только фокус.
Маг с сомнением взглянул на артиста.
– Зачем тебе такой огромный колпак? И халат явно не по росту… Ты будешь вызывать смех.
Он спросил это тоном строгого учителя, экзаменующего ученика:
– Это хорошо, мой господин, – последовал уверенный спокойный ответ. – Никто не будет воспринимать меня всерьез, и никто не прочтет моих намерений. Вы сами научили меня этому.
– Почему ты не стрелял в этот раз?
– Я стрелял.
– Я ничего не заметил. Где же стрелы?
– Чуть справа от вашего виска, мой господин.
Юнгтун Шераб стремительно обернулся. Миниатюрное темно-коричневое древко торчало из стены со всем рядом с его головой.
Близко. В каких-то двух пальцах.
Король Лангдарма не сразу и понял, что произошло. Его что-то кольнуло в шею, будто ужалило большое насекомое… Но насекомых не могло быть в третий зимний месяц (в этом году Ченгкор-Дуйчин пришелся как раз на вторую его половину). Он хотел дотронуться до места укуса, но рука вдруг отказалась повиноваться. И девушка, исполнявшая танец с лентами, стала непонятным образом расплываться в воздухе, погружаясь в темноту, как в толщу воды, – все глубже, глубже…
Лангдарма ещё сумел кое-как повернуть голову и заметать напряженное лицо Ти-Сонга, всматривающегося в толпу. «Он не знает, что меня убили, – сообразил король. – Он ждет…»
– Хватай его! – громовым голосом закричал Лангдарма.
И вскочил сам, извлекая из ножен любимый кинжал… Удивление на лице брата-предателя сменилось ужасом, он отшатнулся, съежился, уменьшаясь в размерах. А сам Лангдарма вдруг стал большим – выше дворца, выше горных хребтов, легче пушистых облаков, ночующих в темных влажных расщелинах… Ибо это уже был не он, но его дух, мощно взлетевший в Золотую обитель, чтобы вечно скакать на огромном коне в свите короля Гесера.
А его тело оставалось на троне – его удерживала отравленная стрела, пробившая шею и застрявшая в высокой спинке. Уже и танцовщицы ушли под аплодисменты, и зажглись огни на огромной карусели, символизирующей Колесо Жизни, и прекрасный белый конь ждал своего господина, чтобы ещё раз торжественной поступью пройти по площади…
– Ваше величество! – в ужасе закричал Кон-Гьял.
Придворные из свиты оглянулись, глаза их расширились…
– Ваше величество! Ваше величество!
– Ты возьмешь трубку или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56