– Вмиг нарисуем. Рожу, например, начистим. Правда, Ром?
– А твою-то рожу удобнее будет чистить.
Игорек вдруг увидел рядом с собой Сережку Туровского.
– Почему? – наивно спросил Сашка-адъютант.
– А она шире. – И Сергей коротко, как-то незаметно со стороны врезал Лисицйну в острый подбородок. Тот, резко дернув головой, опрокинулся на землю и затих.
– Ну прям кино! – восхитился Игорек, ещё не смея верить в свое спасение. Сергей очень недобро посмотрел на Севрюгу, и тот будто съежился под этим взглядом.
– Офонарел, да? – очень неуверенно сказал Ромка. – На людей бросаешься. Вот как щас дам!
– Давай, – спокойно ответил Серега. – Я не против. Ты и я, один на один. Никто не помешает. Игорек отдохнет пока, ага?
– Ага, – радостно проговорил Игорек.
– Ну так как? – И Сергей сделал шаг вперед.
И Ромка, грозный страшный Ромка-Севрюга, попятился и вдруг заорал истошным голосом:
– Ма-а-ма!!! Чего они ко мне лезут!
Вспоминая, Игорь Иванович улыбнулся.
– Мать этого Ромки, злющая крикливая баба (продавщицей работала в гастрономе), тут же побежала жаловаться Сережкиным родителям. Смех! Севрюга, красный как рак, упирается, а она его за руку за собой тащит. В качестве вещественного доказательства.
– И что, здорово влетело? – спросил Козаков. – Мой батя мне бы всыпал по первое число.
– Нет, Сергею повезло с родителями. Разобрались что к чему, не стали наказывать. Они ему верили: Сережка никогда не врал. Помню, как-то раз он разбил мячом чужое окно. Никто ничего не видел, его даже не заподозрили. А он сам пришел и признался. Тут уж попало будь здоров! И чистосердечное признание срок не скостило. Я потом все допытывался: зачем сказал? Знаете, что он ответил? «Боюсь. Вдруг в следующий раз кто-то разобьет окно, а подумают на меня. Я скажу: я не разбивал, а мне ответят: прошлый раз ты тоже отказывался, а оказалось, что ты…»
Двойной подбородок Козакова колыхнулся.
– Это на что ты намекаешь? Чтобы я признался твоему следователю?
– В чем? – спокойно спросил Колесников.
– В том, что я не ночевал сегодня в своем номере.
Глава 9
ПРИДВОРНЫЕ
Узкое сводчатое окно башни было украшено снаружи сложным цветочным орнаментом. Господин Ти-Сонг Децен всматривался красными воспаленными глазами в ночь, в холодный мрак, навеянный вершинами гор. Масляный светильник за его спиной еле чадил, отбрасывая рыжие всполохи на древний манускрипт, раскрытый на столике индийской работы. Он бросил туда быстрый взгляд и тут же отвернулся. Ему почудилось, что высохшие страницы шевелятся…
Это был богато отделанный бонский Канджур, трактат о богах свастики, заканчивавшийся несколькими песнями о легендарном короле Гесере, полубоге-получеловеке… Трактат, которому Ти-Сонг истово поклонялся как старой закалки Бон-по, то есть адепт религии Бон, Черной веры. Когда-то, за два века до восхождения на трон короля Лангдармы, которому Ти-Сонг приходился младшим братом, Бон вошла в ранг государственной религии и её приверженцы поклонялись силам природы: богам Солнца, Луны, Четырех сторон света и Верховному Небесному Отцу Самантабхаре.
В монастыре Шаругон, в узком гранитном ущелье на берегу реки Чу-На-Кха, разводились громадные костры, и при их свете черные маги совершали свои обряды, апофеозом которых служили человеческие жертвоприношения. Обычно жертву, молодого юношу или девушку, не достигших трех дней до семнадцатилетия, клали на жертвенный алтарь в ту ночь, когда, по преданию, около девяти веков назад в центральной молельне возникло волшебное сведение и послушнику Кхеан-Кхару (Доброму сыну Кхару) был явлен лик Верховного Владыки Шенрапа. Владыка явился в длинном черно-оранжевом одеянии и высокой черной шапке, с тяжелым посохом и алмазными четками в руках. Грозно взглянув на перепуганного послушника, Владыка спросил, тверда ли его вера.
– Да, господин, – пролепетал тот, падая ниц.
После этого Шенрап разразился длинной речью, и Кхеан-Кхару в пароксизме религиозного восторга записал на стене собственной кровью все 150 постулатов знаменитого учения, которые были ему продиктованы. Потом Владыка обнял обессилевшего от потери крови послушника и объявил, что тот выполнил свое земное предначертание как первый среди людей, кому открылся полный текст учения Бон. Сойдя с ума, послушник покончил с собой, разрезав все вены на своем теле, до которых мог добраться… И с тех пор каждый год жертва на алтаре повторяет его участь.
Ти-Сонга из ночи в ночь мучил один и тот же кошмарный сон: люди в черных одеждах, без лиц, с темными провалами под капюшоном, кладут его на каменную плиту. По бокам ярко полыхают огни, и нельзя понять, что же это горит: факелы – не факелы, костры – не костры… Просто крошечные слепящие звезды, сошедшие на Землю. Высокая ступа, украшенная сверху рогами торного яка, плывет по воздуху к распятому Ти-Сонгу, и ему становится невыносимо страшно. Он знает, что сбывается древнее поверие: когда ступа, охраняющая вход в монастырь Шаругон, поднимется в воздух, небо падет на землю и зальет её жидким огнем…
А наверху, между рогов, будто на троне, восседает Лангдарма Третий, правитель огромной и богатой страны, сын умершего императора Гьона-Клу-Шивы от его старшей жены. Сам Ти-Сонг родился позже ровно на семь дней, его произвела на свет вторая жена старого правителя. Вечно второй – по рождению, по положению, по способностям, по доле родительской любви.
– Ты запретил человеческие жертвоприношения! – со слезами кричит Ти-Сонг, с ужасом косясь на тяжелый двуручный меч в руках монарха. Лангдарма не обращает на него внимания. Будто не слышит или не хочет слышать. И во сне Ти-Сонга прошибает холодный пот.
– Мне не нужен трон. Я откажусь от всего, уйду в монастырь до конца дней… Приму учение Будды. Только оставьте мне жизнь!
«Нет, – нашептывает неведомый голос. – Ты должен помнить, что тебе предначертано звездами. Ты будешь правителем, тебя наделят небывалой властью… И ты утвердишь наконец Черную веру на землях Тибета».
«Я узнаю этот голос, – вдруг поражается Ти-Сонг. – Это же Фасинг. Моя Фасинг, женщина, которую я боготворю».
Несчетное число раз он в мечтах погружал пальцы в длинные иссиня-черные волосы, вдыхая их аромат, чувствовал жар её плоти, когда она будто невзначай касалась его паха своим бедром и терлась, терлась, будто кошка, требующая ласки. А доведя его до белого каления, ловко отстранялась, становясь в мгновение ока холодной, как кусок льда, и насмешливо смотрела, чуть склонив голову набок. В ней все было необычно. Даже имя, данное при рождении и которое она не захотела менять. Фасинг – Хрустальный ручей Фа. Красиво и нежно… Если забыть о полном имени: Фа-Сингх-Дре – Демон ночной воды. Великий Небесный Отец, он, думая о ней, чувствует, как плоть восстает…
А монах в черном клобуке медленно поднимает меч над головой.
Нет, кричит Ти-Сонг, кричит всем существом, всей кожей, глазами, вылезающими из орбит, черным провалом рта… И даже просыпаясь в своей постели, продолжает кричать: тот мир, заполненный страшным видением, все ещё не хочет отпускать его.
Фасинг сидела на каменной скамье. Она была совершенно обнажена, крепкие ягодицы идеальной формы покрылись гусиной кожей от холода.
– Прошу прощения, мой господин, – улыбнувшись, произнесла она, заметив, – что Ти-Сонг проснулся и смотрит на неё с неприкрытым восхищением.
– Ты прекрасна, – пробормотал он, выбираясь из-под покрывала, – Так говоришь, я твои господин? А если я прикажу тебе остаться?
Вот идиот, с раздражением подумала она и заставила себя коснуться пальцами его тощей груди с выпирающими ребрами.
– Это невозможно. Тот человек не будет ни с кем разговаривать, кроме меня. А без него наш план обречен.
– Обречен, обречен! – Ти-Сонг скривил губы. – Кто он такой, в конце концов? Раджа, Шах, наместник короля?
Фасинг с трудом подавила вздох. И принялась снова (в который раз!) убеждать любовника, словно малого капризного ребенка. Ей необходима эта встреча. Человек, с которым её свела судьба несколько лет назад, был, несомненно, выдающейся личностью и обладал громадной незримой властью благодаря тому, что стоял во главе тайной секты… Секта называлась «Общество Шара» и была скрыта в высокогорьях Северного Тибета, а где именно – знали очень и очень немногие.
Ти-Сонг слушал её историю, которую знал наизусть, и неслышно скрежетал зубами. Прошлой весной, когда Фасинг в очередной раз отправилась в путешествие с караваном своего дяди, Ти-Сонг послал за ней тайных соглядатаев – самых верных и ловких своих людей, настоящих мастеров скрытой слежки, каких больше не было во всей столице и даже, пожалуй, у самого Лангдармы. Он очень редко пользовался их услугами. Но сейчас обойтись без них не мог, так как твердо решил разузнать, чьей поддержкой хотела заручиться его любовница.
Он просто не знал, что думать. Воображение, подстегиваемое жгучей ревностью, рисовало картины одна другой нестерпимее. Глава секты виделся ему то высоким красивым мужчиной, гордым и жестким, с великолепно развитыми мышцами, в богатой золоченой одежде. Он физически ощущал огромную скрытую силу, исходящую от незнакомца, находившегося невесть где – может быть, за много дней пути, на другом конце Тибета, а может быть, совсем рядом, и все странствия Фасинг в торговых караванах Кахбуна-Везунчика – лишь средство отвести глаза.
А иногда внутреннему взору Ти-Сонга представлялся горбатый карлик, уродец с нелепыми обрубками вместо ручек-ножек. Хлопая громадными водянистыми глазами и пуская слюни, он ползал по белоснежному телу Фасинг, касаясь лиловым языком то её маленьких грудей с твердыми сосками, то мягкого живота, трепещущего, словно птица в силках, то твердого лобка, там, где курчавились жесткие волосы… А она постанывала, охваченная сладострастной судорогой, восторгом вперемежку с ужасом.
«Глупости, – останавливал себя Ти-Сонг, чувствуя, что ещё чуть-чуть – и сердце разорвется от бешеного темпа. – Хватит! Не придумывай себе мучений. Я доберусь до того человека. Чего бы мне это ни стоило – я доберусь до него…».
Почти неделю Ти-Сонгу регулярно доставляли донесения, полученные с голубиной почтой: все в порядке, наш господин, наблюдение ведется; женщина, кажется, ни о чем не подозревает. Встречалась с тем-то и тем-то, в таких-то местах… Ничего заслуживающего внимания. А потом соглядатаи исчезли – все пятеро. Их тела нашли только через несколько месяцев, когда солнце сократило свой путь по небосклону и мать Земли начала ткать черное покрывало, чтобы укутать им свое детище… Приехавшая через некоторое время Фасинг была по-прежнему весела и беззаботна, хотя лицо её слегка осунулось после длительного путешествия. Ти-Сонг пытливо всматривался в её черные блестевшие глаза, но ничего не мог в них разглядеть. Либо она гениальная лицедейка, решил он, либо действительно не догадывалась, что за ней следили… И тогда его людей убил тот. Вычислил или просто учуял своим звериным чутьем.
– Чтобы убить моего брата, можно нанять кого-нибудь здесь, в Лхассе. А потом, когда Лангдарма будет мертв, половина столичного гарнизона перейдет на мою сторону. А возможно, и весь гарнизон.
– Это зависит от того, что вы желаете получить, мой господин, – ласково улыбнулась Фасинг, но медовый голос её плохо сочетался с холодным бешенством в глазах. Даже зрачки вдруг сделались вертикальными, как у гремучей змеи. – Гарнизон Лхассы или власть над Тибетом?
– Я тебя не понимаю.
– Бы просто не желаете прислушаться.
– Я глуп, по-твоему?
– О нет, мой повелитель. – Фасинг поймала его ладонь и прижала к своему бедру, чтобы он почувствовал жар, исходящий от её кожи. – Вы мудры… В тех делах, которые касаются управления государствам. Но некоторые вещи женщины понимают тоньше. Когда ваш брат Лангдарма, придя к власти, принялся за реформацию, он нажил себе множество врагов в Лхассе и за её пределами. На него покушались четырежды…
«И это знает, сука». – Ти-Сонг стремительно отвернулся, испугавшись, что она заметит выражение, мелькнувшее у него в глазах.
– Не желаешь взглянуть на двух нечестивцев, брат мой? – спросил Лангдарма, широко улыбаясь и обнимая Ти-Сонга за плечи.
– Как прикажете, ваше величество.
Он поморщился.
– Ты же знаешь, я терпеть не могу церемоний между нами. Ближе тебя у меня нет никого, с тех пор как умер отец. «Ваше величество» – это для подданных.
– Хорошо, будь по-твоему. И кого же мой брат называет нечестивцами?
Лангдарма хмыкнул и махнул рукой, приглашая следовать за собой. Он был, в противоположность Ти-Сонгу, несколько полноват, но широкая мантия из серебристого меха горностая скрывала это, а двигался он легко и невесомо, точно профессиональный борец. Ти-Сонг знал, что его брат регулярно упражнялся во владении мечом и алебардой под руководством опытнейших наставников. Король-реформатор, поэт, воин… Словно легендарный правитель Шамбалы Гесер, сражающийся против демонов тьмы…
Они прошли через тронный зал, полукруглый свод которого поддерживали 108 золотых колонн, и через маленький портик вышли на галерею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– А твою-то рожу удобнее будет чистить.
Игорек вдруг увидел рядом с собой Сережку Туровского.
– Почему? – наивно спросил Сашка-адъютант.
– А она шире. – И Сергей коротко, как-то незаметно со стороны врезал Лисицйну в острый подбородок. Тот, резко дернув головой, опрокинулся на землю и затих.
– Ну прям кино! – восхитился Игорек, ещё не смея верить в свое спасение. Сергей очень недобро посмотрел на Севрюгу, и тот будто съежился под этим взглядом.
– Офонарел, да? – очень неуверенно сказал Ромка. – На людей бросаешься. Вот как щас дам!
– Давай, – спокойно ответил Серега. – Я не против. Ты и я, один на один. Никто не помешает. Игорек отдохнет пока, ага?
– Ага, – радостно проговорил Игорек.
– Ну так как? – И Сергей сделал шаг вперед.
И Ромка, грозный страшный Ромка-Севрюга, попятился и вдруг заорал истошным голосом:
– Ма-а-ма!!! Чего они ко мне лезут!
Вспоминая, Игорь Иванович улыбнулся.
– Мать этого Ромки, злющая крикливая баба (продавщицей работала в гастрономе), тут же побежала жаловаться Сережкиным родителям. Смех! Севрюга, красный как рак, упирается, а она его за руку за собой тащит. В качестве вещественного доказательства.
– И что, здорово влетело? – спросил Козаков. – Мой батя мне бы всыпал по первое число.
– Нет, Сергею повезло с родителями. Разобрались что к чему, не стали наказывать. Они ему верили: Сережка никогда не врал. Помню, как-то раз он разбил мячом чужое окно. Никто ничего не видел, его даже не заподозрили. А он сам пришел и признался. Тут уж попало будь здоров! И чистосердечное признание срок не скостило. Я потом все допытывался: зачем сказал? Знаете, что он ответил? «Боюсь. Вдруг в следующий раз кто-то разобьет окно, а подумают на меня. Я скажу: я не разбивал, а мне ответят: прошлый раз ты тоже отказывался, а оказалось, что ты…»
Двойной подбородок Козакова колыхнулся.
– Это на что ты намекаешь? Чтобы я признался твоему следователю?
– В чем? – спокойно спросил Колесников.
– В том, что я не ночевал сегодня в своем номере.
Глава 9
ПРИДВОРНЫЕ
Узкое сводчатое окно башни было украшено снаружи сложным цветочным орнаментом. Господин Ти-Сонг Децен всматривался красными воспаленными глазами в ночь, в холодный мрак, навеянный вершинами гор. Масляный светильник за его спиной еле чадил, отбрасывая рыжие всполохи на древний манускрипт, раскрытый на столике индийской работы. Он бросил туда быстрый взгляд и тут же отвернулся. Ему почудилось, что высохшие страницы шевелятся…
Это был богато отделанный бонский Канджур, трактат о богах свастики, заканчивавшийся несколькими песнями о легендарном короле Гесере, полубоге-получеловеке… Трактат, которому Ти-Сонг истово поклонялся как старой закалки Бон-по, то есть адепт религии Бон, Черной веры. Когда-то, за два века до восхождения на трон короля Лангдармы, которому Ти-Сонг приходился младшим братом, Бон вошла в ранг государственной религии и её приверженцы поклонялись силам природы: богам Солнца, Луны, Четырех сторон света и Верховному Небесному Отцу Самантабхаре.
В монастыре Шаругон, в узком гранитном ущелье на берегу реки Чу-На-Кха, разводились громадные костры, и при их свете черные маги совершали свои обряды, апофеозом которых служили человеческие жертвоприношения. Обычно жертву, молодого юношу или девушку, не достигших трех дней до семнадцатилетия, клали на жертвенный алтарь в ту ночь, когда, по преданию, около девяти веков назад в центральной молельне возникло волшебное сведение и послушнику Кхеан-Кхару (Доброму сыну Кхару) был явлен лик Верховного Владыки Шенрапа. Владыка явился в длинном черно-оранжевом одеянии и высокой черной шапке, с тяжелым посохом и алмазными четками в руках. Грозно взглянув на перепуганного послушника, Владыка спросил, тверда ли его вера.
– Да, господин, – пролепетал тот, падая ниц.
После этого Шенрап разразился длинной речью, и Кхеан-Кхару в пароксизме религиозного восторга записал на стене собственной кровью все 150 постулатов знаменитого учения, которые были ему продиктованы. Потом Владыка обнял обессилевшего от потери крови послушника и объявил, что тот выполнил свое земное предначертание как первый среди людей, кому открылся полный текст учения Бон. Сойдя с ума, послушник покончил с собой, разрезав все вены на своем теле, до которых мог добраться… И с тех пор каждый год жертва на алтаре повторяет его участь.
Ти-Сонга из ночи в ночь мучил один и тот же кошмарный сон: люди в черных одеждах, без лиц, с темными провалами под капюшоном, кладут его на каменную плиту. По бокам ярко полыхают огни, и нельзя понять, что же это горит: факелы – не факелы, костры – не костры… Просто крошечные слепящие звезды, сошедшие на Землю. Высокая ступа, украшенная сверху рогами торного яка, плывет по воздуху к распятому Ти-Сонгу, и ему становится невыносимо страшно. Он знает, что сбывается древнее поверие: когда ступа, охраняющая вход в монастырь Шаругон, поднимется в воздух, небо падет на землю и зальет её жидким огнем…
А наверху, между рогов, будто на троне, восседает Лангдарма Третий, правитель огромной и богатой страны, сын умершего императора Гьона-Клу-Шивы от его старшей жены. Сам Ти-Сонг родился позже ровно на семь дней, его произвела на свет вторая жена старого правителя. Вечно второй – по рождению, по положению, по способностям, по доле родительской любви.
– Ты запретил человеческие жертвоприношения! – со слезами кричит Ти-Сонг, с ужасом косясь на тяжелый двуручный меч в руках монарха. Лангдарма не обращает на него внимания. Будто не слышит или не хочет слышать. И во сне Ти-Сонга прошибает холодный пот.
– Мне не нужен трон. Я откажусь от всего, уйду в монастырь до конца дней… Приму учение Будды. Только оставьте мне жизнь!
«Нет, – нашептывает неведомый голос. – Ты должен помнить, что тебе предначертано звездами. Ты будешь правителем, тебя наделят небывалой властью… И ты утвердишь наконец Черную веру на землях Тибета».
«Я узнаю этот голос, – вдруг поражается Ти-Сонг. – Это же Фасинг. Моя Фасинг, женщина, которую я боготворю».
Несчетное число раз он в мечтах погружал пальцы в длинные иссиня-черные волосы, вдыхая их аромат, чувствовал жар её плоти, когда она будто невзначай касалась его паха своим бедром и терлась, терлась, будто кошка, требующая ласки. А доведя его до белого каления, ловко отстранялась, становясь в мгновение ока холодной, как кусок льда, и насмешливо смотрела, чуть склонив голову набок. В ней все было необычно. Даже имя, данное при рождении и которое она не захотела менять. Фасинг – Хрустальный ручей Фа. Красиво и нежно… Если забыть о полном имени: Фа-Сингх-Дре – Демон ночной воды. Великий Небесный Отец, он, думая о ней, чувствует, как плоть восстает…
А монах в черном клобуке медленно поднимает меч над головой.
Нет, кричит Ти-Сонг, кричит всем существом, всей кожей, глазами, вылезающими из орбит, черным провалом рта… И даже просыпаясь в своей постели, продолжает кричать: тот мир, заполненный страшным видением, все ещё не хочет отпускать его.
Фасинг сидела на каменной скамье. Она была совершенно обнажена, крепкие ягодицы идеальной формы покрылись гусиной кожей от холода.
– Прошу прощения, мой господин, – улыбнувшись, произнесла она, заметив, – что Ти-Сонг проснулся и смотрит на неё с неприкрытым восхищением.
– Ты прекрасна, – пробормотал он, выбираясь из-под покрывала, – Так говоришь, я твои господин? А если я прикажу тебе остаться?
Вот идиот, с раздражением подумала она и заставила себя коснуться пальцами его тощей груди с выпирающими ребрами.
– Это невозможно. Тот человек не будет ни с кем разговаривать, кроме меня. А без него наш план обречен.
– Обречен, обречен! – Ти-Сонг скривил губы. – Кто он такой, в конце концов? Раджа, Шах, наместник короля?
Фасинг с трудом подавила вздох. И принялась снова (в который раз!) убеждать любовника, словно малого капризного ребенка. Ей необходима эта встреча. Человек, с которым её свела судьба несколько лет назад, был, несомненно, выдающейся личностью и обладал громадной незримой властью благодаря тому, что стоял во главе тайной секты… Секта называлась «Общество Шара» и была скрыта в высокогорьях Северного Тибета, а где именно – знали очень и очень немногие.
Ти-Сонг слушал её историю, которую знал наизусть, и неслышно скрежетал зубами. Прошлой весной, когда Фасинг в очередной раз отправилась в путешествие с караваном своего дяди, Ти-Сонг послал за ней тайных соглядатаев – самых верных и ловких своих людей, настоящих мастеров скрытой слежки, каких больше не было во всей столице и даже, пожалуй, у самого Лангдармы. Он очень редко пользовался их услугами. Но сейчас обойтись без них не мог, так как твердо решил разузнать, чьей поддержкой хотела заручиться его любовница.
Он просто не знал, что думать. Воображение, подстегиваемое жгучей ревностью, рисовало картины одна другой нестерпимее. Глава секты виделся ему то высоким красивым мужчиной, гордым и жестким, с великолепно развитыми мышцами, в богатой золоченой одежде. Он физически ощущал огромную скрытую силу, исходящую от незнакомца, находившегося невесть где – может быть, за много дней пути, на другом конце Тибета, а может быть, совсем рядом, и все странствия Фасинг в торговых караванах Кахбуна-Везунчика – лишь средство отвести глаза.
А иногда внутреннему взору Ти-Сонга представлялся горбатый карлик, уродец с нелепыми обрубками вместо ручек-ножек. Хлопая громадными водянистыми глазами и пуская слюни, он ползал по белоснежному телу Фасинг, касаясь лиловым языком то её маленьких грудей с твердыми сосками, то мягкого живота, трепещущего, словно птица в силках, то твердого лобка, там, где курчавились жесткие волосы… А она постанывала, охваченная сладострастной судорогой, восторгом вперемежку с ужасом.
«Глупости, – останавливал себя Ти-Сонг, чувствуя, что ещё чуть-чуть – и сердце разорвется от бешеного темпа. – Хватит! Не придумывай себе мучений. Я доберусь до того человека. Чего бы мне это ни стоило – я доберусь до него…».
Почти неделю Ти-Сонгу регулярно доставляли донесения, полученные с голубиной почтой: все в порядке, наш господин, наблюдение ведется; женщина, кажется, ни о чем не подозревает. Встречалась с тем-то и тем-то, в таких-то местах… Ничего заслуживающего внимания. А потом соглядатаи исчезли – все пятеро. Их тела нашли только через несколько месяцев, когда солнце сократило свой путь по небосклону и мать Земли начала ткать черное покрывало, чтобы укутать им свое детище… Приехавшая через некоторое время Фасинг была по-прежнему весела и беззаботна, хотя лицо её слегка осунулось после длительного путешествия. Ти-Сонг пытливо всматривался в её черные блестевшие глаза, но ничего не мог в них разглядеть. Либо она гениальная лицедейка, решил он, либо действительно не догадывалась, что за ней следили… И тогда его людей убил тот. Вычислил или просто учуял своим звериным чутьем.
– Чтобы убить моего брата, можно нанять кого-нибудь здесь, в Лхассе. А потом, когда Лангдарма будет мертв, половина столичного гарнизона перейдет на мою сторону. А возможно, и весь гарнизон.
– Это зависит от того, что вы желаете получить, мой господин, – ласково улыбнулась Фасинг, но медовый голос её плохо сочетался с холодным бешенством в глазах. Даже зрачки вдруг сделались вертикальными, как у гремучей змеи. – Гарнизон Лхассы или власть над Тибетом?
– Я тебя не понимаю.
– Бы просто не желаете прислушаться.
– Я глуп, по-твоему?
– О нет, мой повелитель. – Фасинг поймала его ладонь и прижала к своему бедру, чтобы он почувствовал жар, исходящий от её кожи. – Вы мудры… В тех делах, которые касаются управления государствам. Но некоторые вещи женщины понимают тоньше. Когда ваш брат Лангдарма, придя к власти, принялся за реформацию, он нажил себе множество врагов в Лхассе и за её пределами. На него покушались четырежды…
«И это знает, сука». – Ти-Сонг стремительно отвернулся, испугавшись, что она заметит выражение, мелькнувшее у него в глазах.
– Не желаешь взглянуть на двух нечестивцев, брат мой? – спросил Лангдарма, широко улыбаясь и обнимая Ти-Сонга за плечи.
– Как прикажете, ваше величество.
Он поморщился.
– Ты же знаешь, я терпеть не могу церемоний между нами. Ближе тебя у меня нет никого, с тех пор как умер отец. «Ваше величество» – это для подданных.
– Хорошо, будь по-твоему. И кого же мой брат называет нечестивцами?
Лангдарма хмыкнул и махнул рукой, приглашая следовать за собой. Он был, в противоположность Ти-Сонгу, несколько полноват, но широкая мантия из серебристого меха горностая скрывала это, а двигался он легко и невесомо, точно профессиональный борец. Ти-Сонг знал, что его брат регулярно упражнялся во владении мечом и алебардой под руководством опытнейших наставников. Король-реформатор, поэт, воин… Словно легендарный правитель Шамбалы Гесер, сражающийся против демонов тьмы…
Они прошли через тронный зал, полукруглый свод которого поддерживали 108 золотых колонн, и через маленький портик вышли на галерею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56