– И если я буду время от времени требовать от тебя выполнения определенной услуги… Не кривись так, я вовсе не имею в виду секс… Разве ты сможешь мне отказать?
– Услуги? – пробормотала Аленка с ужасом. – Это что, убить кого-нибудь?
– Убить, – просто подтвердил Жрец. – Убрать, ликвидировать… Называй как хочешь. Ты ведь к этому готовилась. И не только, так сказать, физически. Вся система занятий была направлена на то, чтобы приучить тебя к этой мысли.
– Вы меня что… – Аленка запнулась, – гипнотизировали?
– Нет. Загипнотизированный человек – это человек с подавленной волей. Кукла. Его можно поставить напротив жертвы, вложить в руку пистолет и дать команду нажать на курок. А ты – другое дело. Я вылепил из тебя профессионального убийцу. Ниндзя. Ты способна решать тактические задачи любой сложности… Разве роботу такое под силу?
– И как же вам это удалось? – мрачно спросила Аленка.
– С помощью Шара, – ответил Жрец. – Видишь ли, Шар должен питаться особым видом энергии. Древние – те, кто когда-то создал его – обладали способностью аккумулировать и передавать эту энергию. А мы – нет. Шар был обречен… И тогда мне открылось, что некоторые из людей излучают нечто похожее в минуты, когда испуганы чем-то… Страх – это очень сильные эманации, человек начинает прямо-таки пульсировать. Шар это чувствует. А мне – мне осталось только найти таких людей, собрать их вместе… И самое главное, определить причину сидящего в них страха, неважно, какую он имеет природу – иррациональную (необъяснимую) или вполне конкретную. А ты… Когда я впервые увидел тебя, я просто не поверил. Это была удача. Подарок судьбы.
– Я вроде никогда не была трусихой…
– Ты боялась быть трусихой. Это один из самых сильных человеческих страхов. Остальных кандидатов еще нужно было как-то готовить. Тебя готовить почти не пришлось. Ты жаждала силы – ты ее получила. Разве не так?
Аленка отчаянно замотала головой. Голос Жреца журчал, будто ручей, и сознание почти поддалось. (Не гипноз? А по-моему, самый натуральный. Не робот, не кукла… но и не человек.) Письмо ей помогло – тот конверт с идеально сфабрикованным ее почерком. Оно будто жгло руку.
– Плевать мне на ваше могущество и на вашу секту, – глухо сказала она. – Я уезжаю домой, сегодня же.
– Боюсь, что не выйдет, – с милой, чуть виноватой улыбкой ответил Жрец.
– Да-а? – Глаза ее озорно блеснули. Тело само подобралось в мгновение ока – знакомое приятное ощущение собственной исключительности (прав ведь был, гад). – И что же вы сделаете? Позовете своих волкодавов? Или сами попробуете?
Письмо. Она ощутила ярость – мозг еще додумывал что-то, а мышцы уже, подстегнутые, сами пришли в движение. Говоришь, ниндзя? Проверим. Она взвилась с места, подобно мощной пружине, в заученном броске. Пяткой в переносицу… Сдвоенный удар «лапой леопарда» по болевым точкам… Завершающий тычок напряженными пальцами в солнечное сплетение, а там – открытое окно, сад… Свобода!
Жрец плавно взмахнул рукой, и мир вдруг перевернулся. Аленка больно ударилась плечом и локтем (голову как-то успела сберечь, выучка сказалась), попробовала вскочить на ноги, да так и осталась лежать – раздавленная, беспомощная… И злая до ужаса.
– Все равно вы меня не убьете, – выплюнула она. – Побоитесь. Я же такая дорогая игрушка, вы в меня столько вложили…
– Помилуй, – спокойно удивился он. – Разве я о чем-нибудь подобном говорил? Я просто отправлю тебя в одно путешествие… На машине времени, в прошлое. Никогда не каталась? Могу устроить. Я маг все-таки.
– В древний мир? – угрюмо спросила она. – Чтобы меня там сожрала какая-нибудь горилла?
– Да ну, – отмахнулся Жрец. – Всего лишь на полтора года назад. И ты сможешь забыть, как страшный сон, и меня, и поездку сюда, и «Белую кобру»…
Она стояла на тротуаре. Мощенная булыжником улица спускалась вниз, к реке, к старому причалу. Было пусто. Неяркое солнышко приятно щекотало загорелые плечи и стройные ножки в изящных греческих сандалиях. Дорогу перегораживал золотозубый «качок» с гипертрофированными мышцами. В сером «мерее» сидел парень в малиновом модном пиджаке и с противной наглой ухмылкой.
– Ну, и куда же мы без мамочки?
Аленка зажмурилась изо всех сил. Она не хотела верить, но факт оставался фактом… И рука золотозубого была вполне настоящая – с толстыми пальцами, похожими на сосиски. Кажется, она должна была закричать… Или нет?
И улица, самое главное – улица была пуста, никто в клетчатой рубашке не маячил вдалеке, у дома с синей калиткой…
– Давай ее в машину. Развлечемся маленько.
На лицах у обоих были азарт и бешенство. Желанная добыча! И – полная безнаказанность, она была беззащитна перед этими слюнявыми рожами… Перед потными руками, лихорадочно срывающими с нее одежду…
Беззащитность. Тело мгновенно стало чужим, а выучка, которая позволила бы разделаться с уродами, придет позже, через полтора года… И придет ли? Нет Артура, а ее просто затолкают на заднее сиденье иномарки, отвезут в ближайший лесочек…
– Не-е-ет!
– Кричал кто-то?
Женщина посмотрела на Колесникова уже совсем без злобы и недоверия.
– Показалось. Хотя, может быть, и нет. Теперь тут лихие люди сплошь и рядом. Страшно.
Он все-таки заставил ее немного поесть – крошечную плошку риса, лепешку, кусочек вяленой рыбы, то, что нашел в разгромленной лавке неподалеку. В ее глазах промелькнуло что-то вроде благодарности. Она поплотнее закуталась в рваное одеяло и подсела ближе к жаровне с красными потрескивающими угольками.
– Они убили его, – тихо сказала женщина.
– Твоего мужа? Нет, – мягко возразил Игорь Иванович. – Он умер сам. По-моему, у него было слабое сердце.
– Все равно. Сначала его обвинили в сговоре с убийцей. Обещали казнить на площади как изменника. Он пытался доказать, что это не так… Не виноваты же мы, в самом деле, что этот человек оставил свою лошадь именно в нашей конюшне!
– Ты имеешь в виду молодого монаха?
– Ну конечно. Он показался мне таким… безобидным. Мой сын был бы сейчас, наверно, похожим на него.
– У тебя был сын? Она кивнула.
– Он умер совсем маленьким. А в тот вечер, когда убили нашего правителя, мне вдруг показалось, что Кьятти опять пришел ко мне. Я расплакалась, а муж за это накричал на меня…
– Твоего сына звали Кьятти?
– Кьят-Лун, Легкий Ветерок. Кьятти я звала его, когда он был совсем маленький. Я подумала: неужели тот монах мог совершить такое злодейство? Он же еще мальчик… И его старый учитель показался мне достойным человеком…
Она говорила тихо и монотонно, без всякого выражения: все умерло, высох взгляд, почернела душа, и сердце остановилось, пропустив удар.
Все умерли…
– А потом ворвались солдаты. Вышибли ворота, налетели… По дому прошлись, будто вихрь… Может, и прав был муж: кабы этот монах остался у нас, его непременно бы схватили… Двое распластали меня прямо на полу, задрали рубаху… А их главный схватил мужа за волосы… Муж кричал, что ничего не знает, но ему не поверили. Я думаю, донес кто-то из соседей.
– Но Зык-Олла все-таки признался?
– А что оставалось делать… Мы не какие-нибудь герои – просто мирные люди. Муж сказал, что старый постоялец отправился к Западным воротам.
Игорь Иванович удивился:
– Но ведь Ликим расположен к северу от Лхассы. А горный храм как раз недалеко от Ликима…
– Не знаю, – равнодушно ответила женщина. – Только старик поскакал туда. – Она махнула рукой в западном направлении. – И он был очень встревожен. Прямо как ужаленный…
– Может быть, он гнался за кем-то?
Он задал этот вопрос самому себе, словно размышляя и не надеясь на ответ… Но женщина вдруг прошептала, глядя на огонь:
– Да… Здесь был призрак.
– Кто? – не понял Игорь Иванович.
– Призрак, – повторила она. – Он промелькнул во дворе, рядом с конюшней. Быстро, словно тень… И скрылся.
– Когда это было? Она нахмурилась:
– В первый раз – когда те двое монахов остановились у нас на постой. За день до убийства нашего правителя.
«Главное – их лошади», – вспомнилось Колесникову. У храма Пяти Хрустальных Колонн убитый монах-реставратор слышал разговор… «Если они захотят поменять лошадей – этого нельзя допустить ни в коем случае…» И тот «призрак» крутился как раз возле конюшни. Случайно? Нет, ему важны были именно их лошади – надо думать, как особая примета.
– Твой муж видел его?
– Нет… Я хотела рассказать ему, но он не стал слушать. Велел, чтобы я не болтала глупостей. А я всю ночь не могла заснуть.
– Ты говорила об этом на суде?
– Ой, что вы… Меня и не спрашивали. А когда мне задали вопрос, знаком ли мне молодой монах, тот, кого обвиняли в убийстве, я долго не смела рта раскрыть, боялась… А он все смотрел на меня. Так грустно… Но что я могла сделать? Все равно его бы приговорили.
– А после того как появился призрак, ты подходила к лошадям?
– Да, почти сразу же. Правда, я испугалась. Но потом подумала: а вдруг с лошадьми что-то случилось? Знаете, мы ведь очень дорожим своей репутацией…
– И что ты обнаружила? Она пожала плечами:
– Ничего, они вели себя спокойно.
– И на них не появилось ни новых подков, ни клейма?
– Сразу видно, в лошадях вы ничего не смыслите. Если бы на них поставили клеймо, они целый день не подпускали бы к себе человека… Нет, призрак их не тронул. Только посмотрел – и скрылся. А почему вы меня об этом спрашиваете?
Несколько секунд она не отрываясь всматривалась в глаза Колесникова. Потом решительно произнесла:
– Вы ведь тоже не верите, будто молодой монах убил Лангдарму… Вы его спасете? – В ее голосе теплилась надежда. – Ведь спасете?
Игорь Иванович покачал головой:
– Его казнят завтра в полдень.
Женщина вскочила на ноги. В ее глазах сверкнул огонь.
– Тогда к чему эти расспросы? Зачем вы вообще явились сюда, раз ничего не можете сделать?
– Затем, что у человека должно быть доброе имя, – тихо сказал Колесников.
– Доброе имя… – Женщина горестно вздохнула, и огонь в глазах вдруг погас. – На что приверженцу Будды доброе имя – если он обвинен несправедливо?
– Ему, возможно, и ни к чему, – ответил Игорь Иванович. – Но ведь я – не буддист. Для меня это очень важно – восстановить справедливость.
– Это здесь, – сказала женщина и свернула куда-то в узкий проулок меж домами.
Она шла, поминутно спотыкаясь – больше от страха, чем от неловкости. Игорь Иванович попробовал себе представить, что пережила его провожатая, – и не сумел. Воображения не хватило.
Лачуга была совсем крошечная – трудно было поверить, что здесь кто-то живет. Скорее это напоминало конуру для средней собаки. Собака, впрочем, действительно была, да не одна, а целая свора. Они возились в пыли, рычали друг на друга, дрались из-за каких-то кровавых ошметков и костей, разбросанных тут и там. Так здесь было: великие, непостижимые для постороннего тайны, магия, волшебство, роскошь дворцов и храмов, и совсем рядом – этот двор с собаками, грязная хижина, грязная маленькая девочка застыла на пороге, тупо глядя из-под никогда не стриженных волос.
– Взгляните, это та самая девочка? – спросил Колесников у своей спутницы, вдовы хозяина постоялого двора.
– Да, конечно. Ты меня узнаешь, Тагпа? Девочка молча засунула в рот указательный палец.
– Не бойся, – ласково сказала женщина. – Мы тебя не обидим. Только скажи: помнишь, сестра послала тебя за рисом – это было вскоре после праздника Ченгкор-Дуйчин, когда на улицах начались беспорядки.
– А сестра умерла, – равнодушно сообщила девочка. – Я сначала подумала, что она спит… Попыталась разбудить, потом села на пол и заплакала. Страшно было. Тут пришли соседи, которые живут через улицу. Сестру они куда-то унесли, наверное, похоронить… А мне дали немного еды. Но она уже кончилась.
– Бедная ты моя. – Женщина подошла и взяла девочку на руки. Та не проявила каких-либо эмоций. Грязное личико по-прежнему ничего не выражало, ни радости, ни испуга. – Мы сейчас пойдем ко мне, найдем чего-нибудь поесть.
При этих словах Тагпа немного ожила, в глазах мелькнуло нечто осмысленное. Колесников обрадовался.
– Тагпа, – сказал он. – А помнишь, как сестра отругала тебя за то, что ты бегала в лавку смотреть на мертвого соседа? Его убили за день или два до Нового года.
Тагпа скривилась, готовая расплакаться.
– Ну-ну. – Женщина успокаивающе прижала ее к себе. – Никто не собирается снова тебя ругать. Это ведь было давно, правда? Теперь ты ведешь себя хорошо. Твоя сестра на небесах довольна тобой… Ответь этому господину. Не бойся, он добрый.
Девочка всхлипнула:
– А вы дадите мне поесть?
Позже, сидя в лачуге прямо на полу («Вон там я сплю. – Тагпа указала на кучу тряпья в углу, кишащую насекомыми. – А тут играю», – разбросанные повсюду старые кости какого-то животного, камешки, прутики, комья грязи), она уплетала за обе щеки рисовые лепешки, запивая травяным отваром из глиняной чашки. Сквозь коричневый загар и многодневный слой грязи проступил румянец, из глаз постепенно исчезал страх – жизнь брала свое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59