Умела бы гадать – погадала бы на Артура…
– И английский забросила. Зря я тебя учил?
– Не ты, а твоя мама.
– И я тоже!
– Ты практиковался.
Инглиш она и не думала бросать. В клубе английский и немецкий входили в программу обучения. И преподавались, надо сказать, не в пример обычной школе, где и родной русский вызывает отвращение. Так что, пожалуй, болтает она теперь получше Валеркиной мамы. Но не хвастать же этим.
Валерка шумно вздохнул, щелкнул зажигалкой, закурил (чуть не закашлялся, бедолага).
– Муха, что с тобой происходит?
– Ничего.
– С предками не поцапалась?
– Я больше с ними не цапаюсь. – Она помолчала. И с непонятной грустью сказала: – У папки скоро отпуск, уезжает в санаторий. Хочет там поработать как следует.
– В санатории – работать? – удивился Валерка. Аленка пожала плечами:
– Такой уж он… Весь. Нам с тобой не понять.
– Ты с ним?
– Нет, я еду в спортивный лагерь.
– А со мной не надо было посоветоваться? – возмутился он.
– А ты мог бы мне запретить?
– Нет, конечно. Просто…
Ей на ум опять пришел Артур. Она чувствовала то, что чувствуют все – рано или поздно, с радостью и тревогой: что-то будет? Почему один человек – один-единственный – дороже тебе, чем друзья, родители, сама жизнь… Если бы он вдруг не разрешил ей ехать – она бы тут же отказалась, хотя и хотела до умопомрачения.
Она украдкой взглянула на Валеру. Да, да. Росли вместе… Английским занимались. Может быть, как раз из-за этого она и не чувствовала к нему ничего – ничего такого… Мальчик с непокорными вихрами, в джинсовой курточке. А хотелось каменную стену за спиной.
– А где твой лагерь?
– На Кавказе. Недалеко от Тырнауза.
– Вот здорово! – неожиданно обрадовался он. – Я туда же еду со стройотрядом. Навестить тебя?
«А почему бы и нет, – подумала Аленка. – Как ни крути, а друг детства. Вроде братишки…»
– Ты куда? – спросил он, увидев, что она встала с табурета.
– Прическу поправить.
На самом деле Аленка почувствовала на себе взгляд. Впечатление было мимолетным, словно кто-то за стеклянной дверью с витражом посмотрел мельком, без особого интереса (клевая, мол, девочка, но не в моем вкусе). Однако она тут же поняла, кому этот взгляд принадлежал…
Но виду не подала. Помахивая сумочкой, она подошла к большому зеркалу и критически взглянула на свое лицо. Не красавица. Симпатичненькая – это да. Глаза папины. Нос и губы мамины. Вот если бы нос чуть потоньше, а губы – более пухлые… И лицо чтоб не такое круглое. Лицо-тарелка с глазами-сливами. Меньше жареной картошки надо кушать, подруга. Она поставила сумочку на стул, прижала ладонями щеки. Лицо стало овальным. Так гораздо лучше. И с прической надо что-то делать, а то торчат патлы в разные стороны (она с удивлением подумала: «А Валерка на такую каракатицу смотрит с немым обожанием…»). «Как-нибудь выкрашусь в блондинку, как мама».
На нее смотрели. Наблюдали с ленивым прищуром, оттягивая момент. Их было двое: тщедушный прыщавый мальчишка-портье и бритый наголо «качок» в фирменной кожаной куртке поверх ярко-зеленого спортивного костюма.
– Вон она, – сказал «качок». – Где?
– Да вон, в бело-синей олимпийке, у зеркала. Спортсменка-комсомолка, бля. Сейчас я ей устрою зеркало…
– Мишка. – Портье опасливо взглянул на приятеля.
– Ну?
– Если что, меня босс с потрохами сожрет. В прошлый раз, когда ты тут «гулял», он от ментов еле отмазался. И тебя отмазал, между прочим.
– Не ссы. За ней должок. Надо бы получить.
Мишка сплюнул сквозь золотые зубы.
– Мы ее культурно хотели покатать на машине, так она, в натуре, начала целку корчить. А потом дядя этот встрял, каратист долбаный. Ну, я тебе рассказывал.
– Это тот дядя, который тебе пластырь на лоб приклеил? – хмыкнул портье, но тут же отскочил на шаг, увидев выражение на лице приятеля. – Шутка. Может, вам номер на двоих организовать? Сделаем в лучшем виде.
– Не стоит. Мы уж так, по-рабоче-крестьянски.
– Слушай, – зашептал портье на ухо Мишке. – А вдруг она опять с тем типом? Еще как выскочит!
– Не, я проверил. В баре наверху сидит ее пацан. Не тот. Короче. Как мы с ней зайдем в сортир, повесь табличку, типа, там ремонт. Понял?
– Ох, Мишка, доиграешься…
– Да не ссы, я сказал. Она еще и довольна останется.
Аленка подняла глаза и увидела «качка» в зеркале позади себя. Тот возвышался над ней, как Эльбрус, и золотозубо улыбался.
– Ну, привет.
– Привет, – отозвалась она.
– Признала?
– А как же. Ты тот дебил из «мерседеса».
– Поговори еще. Должок отдавать собираешься?
– Разве я должна?
Он улыбнулся еще шире:
– Еще как. Ну что, сама пойдешь или на руках донести?
Она вздохнула:
– Куда идти-то?
Если Михаил и был слегка удивлен покладистостью девочки, то виду не подал, лишь мигнул портье: не забудь, мол, о своих обязанностях. («Боров драный, свернет малолетке шею, это уже серьезно, не отмажешься ни за какие бабки…»)
Будто старые знакомые, они, чуть ли не обнявшись, толкнули дверь с буквой "М" и скрылись за ней.
– Прямо тут? – спросила Аленка, брезгливо дотрагиваясь до стены.
– Прямо тут, – радостно подтвердил Ммшка. – Вообще-то нам предлагали отдельный нумер, но, знаешь ли…
– Знаю, знаю, ты извращенец.
– Поговори мне.
Его уже охватило возбуждение. Он припер ее к стене огромной ладонью, другой одновременно расстегивая ширинку на брюках, и прохрипел прямо в лицо:
– Давай, девочка, трудись. Защитничка твоего рядом нет, так что…
«Защитничек… – подумала она. – Сидит в баре, дует пиво и воображает себя ковбоем…»
– Нет, я одна сегодня. Не повезло тебе.
– Это чегой-то? – удивился «качок».
– Ну, он ведь тебя пожалел в прошлый раз. Приложил пару раз о капот и отпустил. Я этим вряд ли ограничусь.
Портье с истовым облегчением перекрестился, когда девочка, смущенно улыбаясь, выскользнула из-за двери. Без мокрухи обошлось, слава тебе, господи.
Она мельком взглянула в зеркало, поправила прическу и, покачивая бедрами, пошла наверх. Вскоре она почти бегом вернулась, таща за руку недоумевающего спутника, и они скрылись за входной дверью. Мишка появляться и не думал. Из туалета доносился невнятный шум воды («Подмывается, гад чистоплотный»). Пять минут портье терпел, потом, матерясь, вылез из-за конторки.
Мишкины брюки аккуратной горкой лежали в грязной раковине, и на них сверху из крана текла вода. Хозяин брюк сидел, провалившись голым задом в унитаз, так что голова торчала на уровне мясистых коленок. Руки за спиной были связаны брючным ремнем. Глаза горели бешеной злобой.
– Мишка, – в ужасе прошептал портье. – Сюда же никто не входил, только ты с девкой. Кто же это тебя так? Твой этот… дядя – он что, ниндзя какой-нибудь? Он сквозь стены может проходить?
– Козел, – прохрипел Мишка. – Что стоишь, руки развяжи! Ну, поймаю суку…
– Да как он сюда вошел?
– Кто? – заорал он. – Кто вошел? Не было никого! Это она, девка эта… Ее кто-то готовил специально. Она же убийца! Ну, поймаю…
– Нет. – Портье чувствовал, что его тело сотрясает крупная дрожь. – Нет, ты уж лучше ее не лови.
Валерка покорно добежал с Аленкой до остановки, прыгнул в подошедший автобус и только тогда возмутился:
– Муха, что за скачки? Я у бармена даже сдачу не забрал.
Автобус наконец тронулся. Аленка вдруг погрустнела и съежилась, будто ей стало холодно. Остро захотелось спрятаться куда-нибудь, стать маленькой, словно Дюймовочка из сказки.
Народу в салоне почти не было. Она забилась на заднее сиденье, к окошку, в узкое пространство, и пожалела, что сейчас не час пик. Она чувствовала бы себя защищеннее… Так, как она сейчас, наверно, наши далекие предки ощущали себя на открытом пространстве, среди бескрайней древней степи: возникни опасность – и не скроешься, не заберешься на дерево, и нет рядом товарища, способного прикрыть спину…
– Так объяснишь дураку или нет? – подал голос Валерка.
– Напоролась на одних знакомых, – нехотя ответила она, глядя в окно. – Помнишь, я рассказывала тебе. Они меня пытались посадить в «мерседес».
– Эх, – огорчился он. – Жаль, меня рядом не было. Я бы им показал!
Она постаралась не фыркнуть. И вдруг услышала голос.
«Я в тебе не ошибся», – сказал он.
Аленка вздрогнула и посмотрела на спутника:
– Что ты сказал?
– Я? Я молчу.
«Ты почувствовала вкус. Таких людей, как ты, очень мало на Земле».
– Какой вкус?
Валерки рядом не было. Салон был абсолютно пуст и ярко освещен неоновыми лампами, будто операционная. За окнами чернела ночь – ни огонька: ни светящихся окон в домах, ни фонарей, ни разноцветных реклам.
«Вкус смерти».
– Я не понимаю!
Ее охватил страх. Автобус мчался сквозь тьму без остановок и без поворотов, по одной бесконечной прямой.
Неведомый голос был настойчив:
«Во время медитации ты видела Шар. Это дано далеко не каждому. Шар разговаривает только с теми, кого выбирает сам. Многие пытались наладить контакт… И пытаются до сих пор. Их манит могущество, они верят, что могут приобщиться к Учению, стать Избранными… Глупцы! Ты боишься?»
– Боюсь. Зачем ты меня пугаешь?
«Это цена, которую ты платишь. Человек, тонко чувствующий страх, ощущающий его вкус, излучает особый вид энергии, которая питает Шар – как углекислый газ питает растение. Взамен Шар дает могущество и силу. Ты помнишь, что произошло в кафе?»
Она попыталась сосредоточиться и с удивлением поняла, что ничего не помнит. В памяти образовался провал, черное пятно. Единственное, что она четко помнила, – это страх… Страх – перед чем?
«Ты не помнишь, – с удовольствием констатировал голос. – Ты забыла все, как человек, попавший в экстремальную ситуацию. Одних опутывает ужас, они теряют способность к сопротивлению. Другие обретают сверхспособности, время для них останавливается…»
Вот он – страх! Перед временем, которое вдруг изменило свою структуру и вычеркнуло из памяти целый кусок… «А вдруг я кого-то убила?! Или, наоборот, убили меня, и это все иллюзия, бред, пограничное состояние перед уходом…»
– Остановите! – завизжала Аленка. – Я хочу выйти!
Она почти плакала. Голос же, наоборот, развеселился.
«Выходи. Автобус остановится, ты окажешься дома… И забудешь все, как страшный сон. Ну?»
И ей послышался смех.
«Нет. Когда Шар выбирает человека, он не ошибается. И в тебе он не ошибся. Ты вкусила того, чего другим не дано. Ты Избранная. Ты должна пройти этот путь. Ну так что, идем?»
ИДЕМ?
– Не-е-ет! – закричала Аленка изо всех сил. Валерка испуганно отшатнулся.
– Ты что?
– Ничего. Наверно, просто задремала. Сон был страшный.
Она и правда вся дрожала. Он вздохнул и решительно притянул ее к себе:
– Все хорошо. Я с тобой. Никто тебя не тронет. Пусть попробуют…
– Правда? – доверчиво прошептала она, прижимаясь к нему, и Валерка почувствовал такой прилив нежности, что слезы выступили на глазах.
– Правда.
Собираясь на день рождения Георгия, Колесниковы снова поссорились. Как обычно, следуя древней устоявшейся традиции – практически на пустом месте. Кажется, первым шагом послужил галстук, который Игорь Иванович сосредоточенно повязывал перед зеркалом. Искоса взглянув на него, Алла язвительно заметила, что зеленый галстук вряд ли подойдет к синему костюму. Игорь Иванович покорно снял его и принялся повязывать полосатый. Его Алла тоже забраковала, заодно обвинив супруга в полном отсутствии вкуса. Игорь Иванович резонно заметил, что галстуков у него только два – коли ни один не годится, то, может быть, лучше совсем без них обойтись?
Эта реплика оказалась роковой. Через пять минут Алла, уперев руки в бока и покрывшись красными пятнами, кричала, что он, Игорь Иванович, разбил корыто ее жизни, что не будь она, Алла, такой беспросветной дурой, нашла бы себе кого получше, того, кто не мечет бисер перед свиньями, а все силы прилагает, чтобы семья не нищенствовала…
Суть ее программного выступления сводилась к следующему. Около полугода назад некий профессор истфака из педуниверситета обратился к Колесникову с просьбой. В свое время он протащил нерадивого сынка на свой факультет. Сынок учиться не желал не только в семестр, когда никто сроду не учился, но и в сессию («Зачем же пса держать, а лаять самому?» – это о папе). Однако не в армию же идти, в самом деле? Переползал с курса на курс, добрался до диплома, даже кое-как защитился, и тут грянула новая напасть: распределение. «Распределили», естественно, на кафедру, а там вскоре сказали: извините, но нужны научные работы, публикации, и неплохо бы защитить кандидатскую. А соискателю ученой степени за сочинения молоденькая учительница литературы ставила тройки, пунцово краснея.
Для создания диссертации срочно нужен был специалист. Настоящий, большой, но без имени, чтобы не заподозрили плагиат. Папаша-профессор прекрасно понимал, с какого фланга следует начинать осаду, и пригласил Аллу Федоровну в ресторан. Алла Федоровна была в восторге и от ужина, и от внимательного спутника, и от целого букета роз на длинном стебле. Маленькую просьбу – с надеждой на дальнейшее знакомство – она обещала исполнить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– И английский забросила. Зря я тебя учил?
– Не ты, а твоя мама.
– И я тоже!
– Ты практиковался.
Инглиш она и не думала бросать. В клубе английский и немецкий входили в программу обучения. И преподавались, надо сказать, не в пример обычной школе, где и родной русский вызывает отвращение. Так что, пожалуй, болтает она теперь получше Валеркиной мамы. Но не хвастать же этим.
Валерка шумно вздохнул, щелкнул зажигалкой, закурил (чуть не закашлялся, бедолага).
– Муха, что с тобой происходит?
– Ничего.
– С предками не поцапалась?
– Я больше с ними не цапаюсь. – Она помолчала. И с непонятной грустью сказала: – У папки скоро отпуск, уезжает в санаторий. Хочет там поработать как следует.
– В санатории – работать? – удивился Валерка. Аленка пожала плечами:
– Такой уж он… Весь. Нам с тобой не понять.
– Ты с ним?
– Нет, я еду в спортивный лагерь.
– А со мной не надо было посоветоваться? – возмутился он.
– А ты мог бы мне запретить?
– Нет, конечно. Просто…
Ей на ум опять пришел Артур. Она чувствовала то, что чувствуют все – рано или поздно, с радостью и тревогой: что-то будет? Почему один человек – один-единственный – дороже тебе, чем друзья, родители, сама жизнь… Если бы он вдруг не разрешил ей ехать – она бы тут же отказалась, хотя и хотела до умопомрачения.
Она украдкой взглянула на Валеру. Да, да. Росли вместе… Английским занимались. Может быть, как раз из-за этого она и не чувствовала к нему ничего – ничего такого… Мальчик с непокорными вихрами, в джинсовой курточке. А хотелось каменную стену за спиной.
– А где твой лагерь?
– На Кавказе. Недалеко от Тырнауза.
– Вот здорово! – неожиданно обрадовался он. – Я туда же еду со стройотрядом. Навестить тебя?
«А почему бы и нет, – подумала Аленка. – Как ни крути, а друг детства. Вроде братишки…»
– Ты куда? – спросил он, увидев, что она встала с табурета.
– Прическу поправить.
На самом деле Аленка почувствовала на себе взгляд. Впечатление было мимолетным, словно кто-то за стеклянной дверью с витражом посмотрел мельком, без особого интереса (клевая, мол, девочка, но не в моем вкусе). Однако она тут же поняла, кому этот взгляд принадлежал…
Но виду не подала. Помахивая сумочкой, она подошла к большому зеркалу и критически взглянула на свое лицо. Не красавица. Симпатичненькая – это да. Глаза папины. Нос и губы мамины. Вот если бы нос чуть потоньше, а губы – более пухлые… И лицо чтоб не такое круглое. Лицо-тарелка с глазами-сливами. Меньше жареной картошки надо кушать, подруга. Она поставила сумочку на стул, прижала ладонями щеки. Лицо стало овальным. Так гораздо лучше. И с прической надо что-то делать, а то торчат патлы в разные стороны (она с удивлением подумала: «А Валерка на такую каракатицу смотрит с немым обожанием…»). «Как-нибудь выкрашусь в блондинку, как мама».
На нее смотрели. Наблюдали с ленивым прищуром, оттягивая момент. Их было двое: тщедушный прыщавый мальчишка-портье и бритый наголо «качок» в фирменной кожаной куртке поверх ярко-зеленого спортивного костюма.
– Вон она, – сказал «качок». – Где?
– Да вон, в бело-синей олимпийке, у зеркала. Спортсменка-комсомолка, бля. Сейчас я ей устрою зеркало…
– Мишка. – Портье опасливо взглянул на приятеля.
– Ну?
– Если что, меня босс с потрохами сожрет. В прошлый раз, когда ты тут «гулял», он от ментов еле отмазался. И тебя отмазал, между прочим.
– Не ссы. За ней должок. Надо бы получить.
Мишка сплюнул сквозь золотые зубы.
– Мы ее культурно хотели покатать на машине, так она, в натуре, начала целку корчить. А потом дядя этот встрял, каратист долбаный. Ну, я тебе рассказывал.
– Это тот дядя, который тебе пластырь на лоб приклеил? – хмыкнул портье, но тут же отскочил на шаг, увидев выражение на лице приятеля. – Шутка. Может, вам номер на двоих организовать? Сделаем в лучшем виде.
– Не стоит. Мы уж так, по-рабоче-крестьянски.
– Слушай, – зашептал портье на ухо Мишке. – А вдруг она опять с тем типом? Еще как выскочит!
– Не, я проверил. В баре наверху сидит ее пацан. Не тот. Короче. Как мы с ней зайдем в сортир, повесь табличку, типа, там ремонт. Понял?
– Ох, Мишка, доиграешься…
– Да не ссы, я сказал. Она еще и довольна останется.
Аленка подняла глаза и увидела «качка» в зеркале позади себя. Тот возвышался над ней, как Эльбрус, и золотозубо улыбался.
– Ну, привет.
– Привет, – отозвалась она.
– Признала?
– А как же. Ты тот дебил из «мерседеса».
– Поговори еще. Должок отдавать собираешься?
– Разве я должна?
Он улыбнулся еще шире:
– Еще как. Ну что, сама пойдешь или на руках донести?
Она вздохнула:
– Куда идти-то?
Если Михаил и был слегка удивлен покладистостью девочки, то виду не подал, лишь мигнул портье: не забудь, мол, о своих обязанностях. («Боров драный, свернет малолетке шею, это уже серьезно, не отмажешься ни за какие бабки…»)
Будто старые знакомые, они, чуть ли не обнявшись, толкнули дверь с буквой "М" и скрылись за ней.
– Прямо тут? – спросила Аленка, брезгливо дотрагиваясь до стены.
– Прямо тут, – радостно подтвердил Ммшка. – Вообще-то нам предлагали отдельный нумер, но, знаешь ли…
– Знаю, знаю, ты извращенец.
– Поговори мне.
Его уже охватило возбуждение. Он припер ее к стене огромной ладонью, другой одновременно расстегивая ширинку на брюках, и прохрипел прямо в лицо:
– Давай, девочка, трудись. Защитничка твоего рядом нет, так что…
«Защитничек… – подумала она. – Сидит в баре, дует пиво и воображает себя ковбоем…»
– Нет, я одна сегодня. Не повезло тебе.
– Это чегой-то? – удивился «качок».
– Ну, он ведь тебя пожалел в прошлый раз. Приложил пару раз о капот и отпустил. Я этим вряд ли ограничусь.
Портье с истовым облегчением перекрестился, когда девочка, смущенно улыбаясь, выскользнула из-за двери. Без мокрухи обошлось, слава тебе, господи.
Она мельком взглянула в зеркало, поправила прическу и, покачивая бедрами, пошла наверх. Вскоре она почти бегом вернулась, таща за руку недоумевающего спутника, и они скрылись за входной дверью. Мишка появляться и не думал. Из туалета доносился невнятный шум воды («Подмывается, гад чистоплотный»). Пять минут портье терпел, потом, матерясь, вылез из-за конторки.
Мишкины брюки аккуратной горкой лежали в грязной раковине, и на них сверху из крана текла вода. Хозяин брюк сидел, провалившись голым задом в унитаз, так что голова торчала на уровне мясистых коленок. Руки за спиной были связаны брючным ремнем. Глаза горели бешеной злобой.
– Мишка, – в ужасе прошептал портье. – Сюда же никто не входил, только ты с девкой. Кто же это тебя так? Твой этот… дядя – он что, ниндзя какой-нибудь? Он сквозь стены может проходить?
– Козел, – прохрипел Мишка. – Что стоишь, руки развяжи! Ну, поймаю суку…
– Да как он сюда вошел?
– Кто? – заорал он. – Кто вошел? Не было никого! Это она, девка эта… Ее кто-то готовил специально. Она же убийца! Ну, поймаю…
– Нет. – Портье чувствовал, что его тело сотрясает крупная дрожь. – Нет, ты уж лучше ее не лови.
Валерка покорно добежал с Аленкой до остановки, прыгнул в подошедший автобус и только тогда возмутился:
– Муха, что за скачки? Я у бармена даже сдачу не забрал.
Автобус наконец тронулся. Аленка вдруг погрустнела и съежилась, будто ей стало холодно. Остро захотелось спрятаться куда-нибудь, стать маленькой, словно Дюймовочка из сказки.
Народу в салоне почти не было. Она забилась на заднее сиденье, к окошку, в узкое пространство, и пожалела, что сейчас не час пик. Она чувствовала бы себя защищеннее… Так, как она сейчас, наверно, наши далекие предки ощущали себя на открытом пространстве, среди бескрайней древней степи: возникни опасность – и не скроешься, не заберешься на дерево, и нет рядом товарища, способного прикрыть спину…
– Так объяснишь дураку или нет? – подал голос Валерка.
– Напоролась на одних знакомых, – нехотя ответила она, глядя в окно. – Помнишь, я рассказывала тебе. Они меня пытались посадить в «мерседес».
– Эх, – огорчился он. – Жаль, меня рядом не было. Я бы им показал!
Она постаралась не фыркнуть. И вдруг услышала голос.
«Я в тебе не ошибся», – сказал он.
Аленка вздрогнула и посмотрела на спутника:
– Что ты сказал?
– Я? Я молчу.
«Ты почувствовала вкус. Таких людей, как ты, очень мало на Земле».
– Какой вкус?
Валерки рядом не было. Салон был абсолютно пуст и ярко освещен неоновыми лампами, будто операционная. За окнами чернела ночь – ни огонька: ни светящихся окон в домах, ни фонарей, ни разноцветных реклам.
«Вкус смерти».
– Я не понимаю!
Ее охватил страх. Автобус мчался сквозь тьму без остановок и без поворотов, по одной бесконечной прямой.
Неведомый голос был настойчив:
«Во время медитации ты видела Шар. Это дано далеко не каждому. Шар разговаривает только с теми, кого выбирает сам. Многие пытались наладить контакт… И пытаются до сих пор. Их манит могущество, они верят, что могут приобщиться к Учению, стать Избранными… Глупцы! Ты боишься?»
– Боюсь. Зачем ты меня пугаешь?
«Это цена, которую ты платишь. Человек, тонко чувствующий страх, ощущающий его вкус, излучает особый вид энергии, которая питает Шар – как углекислый газ питает растение. Взамен Шар дает могущество и силу. Ты помнишь, что произошло в кафе?»
Она попыталась сосредоточиться и с удивлением поняла, что ничего не помнит. В памяти образовался провал, черное пятно. Единственное, что она четко помнила, – это страх… Страх – перед чем?
«Ты не помнишь, – с удовольствием констатировал голос. – Ты забыла все, как человек, попавший в экстремальную ситуацию. Одних опутывает ужас, они теряют способность к сопротивлению. Другие обретают сверхспособности, время для них останавливается…»
Вот он – страх! Перед временем, которое вдруг изменило свою структуру и вычеркнуло из памяти целый кусок… «А вдруг я кого-то убила?! Или, наоборот, убили меня, и это все иллюзия, бред, пограничное состояние перед уходом…»
– Остановите! – завизжала Аленка. – Я хочу выйти!
Она почти плакала. Голос же, наоборот, развеселился.
«Выходи. Автобус остановится, ты окажешься дома… И забудешь все, как страшный сон. Ну?»
И ей послышался смех.
«Нет. Когда Шар выбирает человека, он не ошибается. И в тебе он не ошибся. Ты вкусила того, чего другим не дано. Ты Избранная. Ты должна пройти этот путь. Ну так что, идем?»
ИДЕМ?
– Не-е-ет! – закричала Аленка изо всех сил. Валерка испуганно отшатнулся.
– Ты что?
– Ничего. Наверно, просто задремала. Сон был страшный.
Она и правда вся дрожала. Он вздохнул и решительно притянул ее к себе:
– Все хорошо. Я с тобой. Никто тебя не тронет. Пусть попробуют…
– Правда? – доверчиво прошептала она, прижимаясь к нему, и Валерка почувствовал такой прилив нежности, что слезы выступили на глазах.
– Правда.
Собираясь на день рождения Георгия, Колесниковы снова поссорились. Как обычно, следуя древней устоявшейся традиции – практически на пустом месте. Кажется, первым шагом послужил галстук, который Игорь Иванович сосредоточенно повязывал перед зеркалом. Искоса взглянув на него, Алла язвительно заметила, что зеленый галстук вряд ли подойдет к синему костюму. Игорь Иванович покорно снял его и принялся повязывать полосатый. Его Алла тоже забраковала, заодно обвинив супруга в полном отсутствии вкуса. Игорь Иванович резонно заметил, что галстуков у него только два – коли ни один не годится, то, может быть, лучше совсем без них обойтись?
Эта реплика оказалась роковой. Через пять минут Алла, уперев руки в бока и покрывшись красными пятнами, кричала, что он, Игорь Иванович, разбил корыто ее жизни, что не будь она, Алла, такой беспросветной дурой, нашла бы себе кого получше, того, кто не мечет бисер перед свиньями, а все силы прилагает, чтобы семья не нищенствовала…
Суть ее программного выступления сводилась к следующему. Около полугода назад некий профессор истфака из педуниверситета обратился к Колесникову с просьбой. В свое время он протащил нерадивого сынка на свой факультет. Сынок учиться не желал не только в семестр, когда никто сроду не учился, но и в сессию («Зачем же пса держать, а лаять самому?» – это о папе). Однако не в армию же идти, в самом деле? Переползал с курса на курс, добрался до диплома, даже кое-как защитился, и тут грянула новая напасть: распределение. «Распределили», естественно, на кафедру, а там вскоре сказали: извините, но нужны научные работы, публикации, и неплохо бы защитить кандидатскую. А соискателю ученой степени за сочинения молоденькая учительница литературы ставила тройки, пунцово краснея.
Для создания диссертации срочно нужен был специалист. Настоящий, большой, но без имени, чтобы не заподозрили плагиат. Папаша-профессор прекрасно понимал, с какого фланга следует начинать осаду, и пригласил Аллу Федоровну в ресторан. Алла Федоровна была в восторге и от ужина, и от внимательного спутника, и от целого букета роз на длинном стебле. Маленькую просьбу – с надеждой на дальнейшее знакомство – она обещала исполнить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59