Найдя камень, он осторожно повесил его на пояс рядом с длинным прямым мечом.
— Возможно, — подумал он, — эта штука пригодится еще до того, как кончится ночь.
Он быстро развернулся и взбежал по ступенькам во двор. Похоже, прошло уже слишком много времени с тех пор, как он покинул Кушару на его посту. Луна успела подняться высоко и висела над стеной кривобоким оранжево-желтым пятном. Однако все, казалась, было спокойно: сонных животных никто не тревожил, монастырь оставался темным и беззвучным. Захватив бурдюк вина и кое-что из провизии, Зобал поспешил обратно в коридор.
Как только он вошел в здание, чудовищный грохот и шум разорвал надвое завесу тишины перед ним. Среди этой какофонии он разобрал вопли Рубальсы, высокий визг Симбана и яростный рев Кушары, но господствовал непрерывно возрастающий, жуткий и непристойный смех, как будто темные подземные воды, густые и зловонные, вырвались из глубоких колодцев, чтобы затопить все вокруг.
Зобал уронил бурдюк и мешок с продуктами и, срывая с плеча лук, побежал на звук. Крики его спутников не утихали, но теперь их едва можно было расслышать из-за безмерно разросшегося, наполнявшего монастырь дьявольского смеха. Приблизившись ко входу в келью Рубальсы, он увидел, что Кушара, вооруженный только древком копья, кидается на глухую стену, в которой больше нет занавешенного рогожей прохода. За стеной визг Симбана сменился булькающим стоном зарезанного теленка, но усиленный страхом крик девушки еще пробивался сквозь оглушительный хохот.
— Эту стену сделали демоны, — неистовствовал копейщик, понапрасну обрушивая мощные удары на гладкую кладку. — Я не спал и смотрел в оба, но они выстроили ее за моей спиной, и все это в полной тишине! Грязные дела творятся за ней сейчас.
— Умерь свою ярость, — сказал Зобал, пытаясь прийти в себя и побороть страх, грозящий перейти в безумие. В этот момент он вспомнил об овальном сером камне Альдора, который на черной серебряной цепочке свешивался с перевязи. Его осенило, что каменная стена, возможно, всего лишь наваждение, которое можно разрушить с помощью талисмана, как об этом говорил Альдор.
Он быстро взял камень и приложил его к непроницаемой стене там, где раньше была дверь. Кушара смотрел на него в изумлении, думая, очевидно, что лучник сошел с ума. Но как только талисман с тихим стуком прикоснулся к стене, она начала растворяться, оставляя после себя только занавесь, которая клочьями падала на пол, как будто тоже была не больше чем колдовской иллюзией. Странное преображение ширилось, стена таяла, оставляя на своем месте несколько поврежденных временем плит, в комнату проник свет почти полной луны, и под ней аббатство беззвучно превращалось в груду развалин.
Все это произошло не мгновенно, но у воинов не было времени обдумывать происшедшее. Луна наклонила к земле свой лик, напоминающий обглоданное червями лицо мертвеца, и в ее багровом свете Кушаре и Зобалу предстала картина, настолько ужасная, что они забыли обо всем на свете. Перед ними на растрескавшемся полу, сквозь щели которого проросла чахлая трава пустыни, раскинувшись, лежал мертвый Симбан. Его одеяние лежало рваными полосами, и кровь темной струей струилась из его растерзанного горла. Кожаные кошели, которые он носил на поясе, лежали разорванные, и золотые монеты, флаконы с лекарствами и другие мелочи рассыпались по полу.
Поодаль, около полуразвалившейся внешней стены, на груде истлевших тканей и дерева, которая раньше была роскошной, богато убранной кроватью эбенового дерева, лежала Рубальса. Вытянув руки вверх, она пыталась оттолкнуть от себя невероятных размеров тень, которая горизонтально нависала над ней. Воинам показалось, что тень держится в воздухе благодаря крылообразным складкам желтой рясы, и они сразу признали аббата Уджука.
Всепоглощающий хохот черного чудовища стих, и он повернул искаженное дьявольской похотью и яростью лицо. Его глаза горели докрасна раскаленным железом, он громко щелкнул зубами, и гигантской туманной тенью встал в полный рост посреди руин.
Не успел Зобал наложить первую стрелу на тетиву, как Кушара уже устремился к Уджуку с копьем наперевес. Но как только копейщик пересек порог, показалось, что неимоверно раздувшееся тело Уджука вдруг распалось на двенадцать одетых в желтое фигур, которые поспешили отразить натиск Кушары. Как по какому-то адскому волшебству, монахи Патуума собрались вместе и пришли на помощь своему аббату.
Криком Зобал пытался предупредить Кушару, но тени были повсюду вокруг него. Они ловко уклонялись от ударов его оружия и пытались пробить его броню своими страшными когтями. Кушара доблестно сражался, но через некоторое время исчез, погребенный под грудой тел.
Зобал помнил о секрете, который ему открыл Алъдор, и не тратил стрел на монахов. С луком наготове он стоял и ждал, пока из-за сцепившегося в жестокой схватке клубка тел, беспорядочно перекатывающегося над поверженным Кушарой, не появится Уджук. Когда борьба немого утихла, стрелок направил лук на высившегося в темноте монстра. Тот, казалось, был целиком занят кипящей перед ним яростной схваткой. Уджук как будто управлял ею, ни словом, ни жестом не выдавая своего участия. Верно направленная стрела с ликующим пением понеслась точно в цель. Колдовство Амдока не подвело: Уджук завертелся на месте и упал. Его неуклюжие отвратительные пальцы напрасно пытались ухватиться за древко стрелы, которая вошла в тело чудовища почти по самое оперение из орлиных перьев.
А потом случилось что-то странное: когда пораженный монстр упал и забился в конвульсиях, все двенадцать монахов свалились с Кушары и тоже начали корчиться на полу в предсмертных судорогах. Они были всего лишь неверными тенями того страшного существа, которое только что умерло. Зобалу показалось, что их формы стали размытыми и прозрачными, сквозь них он увидел трещины в плитах пола. Их агония слабела одновременно с агонией Уджука, и, когда он наконец замер, очертания его слуг пропали, как будто их никогда и не было. Ничего, кроме зловонной отвратительной кучи, не осталось от выродка, плода греховной связи аббата Алъдора и ведьмы-ламии. С каждым мгновением эта груда заметно уменьшалась под оседающей одеждой. Тяжелый запах гниющей плоти поднимался над ней, как будто все, что было человеческого в этом исчадии ада, быстро разлагалось.
Кушара тяжело поднялся на ноги и с оглушенным видом осмотрелся вокруг. Его тяжелая броня уберегла его от когтей нападающих чудищ, но теперь ее от наголенников до шлема покрывали бесчисленные глубокие царапины.
— Куда подевались монахи? — спросил он. — Еще минуту назад они облепили меня с ног до головы, как дикие собаки, терзающие павшего зубра.
— Монахи были всего лишь тенями, двойниками Уджука, — сказал Зобал. — Это просто призраки, фантомы, которых он усилием воли выпускал и призывал обратно. Без него они не могли существовать, и после его смерти стали даже меньше, чем тенями.
— Это воистину удивительно, — сказал копейщик.
Наконец воины обратили внимание на Рубальсу, сидящую среди обломков кровати. Обрывки истлевших одеял, которыми она стыдливо прикрылась при их приближении, были слабой зашитой и не могли скрыть ее округлого обнаженного тела цвета слоновой кости. Она была напугана и смущена, как человек, которого разбудили посреди тяжелого ночного кошмара.
— Чудовище не навредило тебе? — обеспокоено спросил Зобал. Ее слабое «Нет» успокоило его. Трогательный беспорядок ее девичьей красоты заставил его опустить глаза. Зобал почувствовал глубокое и сильное влечение, какого не испытывал никогда раньше. Чувство нахлынуло на него с такой нежностью, какой он и не знал в спешных, страстных увлечениях своей полной опасностей жизни. Украдкой посмотрев на Кушару, он со страхом понял, что те же чувства владеют сейчас и его товарищем.
Воины немного отошли в сторону и скромно отвернулись, пока Рубальса одевалась.
— Я полагаю, — сказал Зобал тихо, чтобы девушка не могла его слышать, — что сегодня мы с тобой встретились и одолели такое чудовище, о котором даже и речи не было, когда мы нанимались на службу к Хоурафу. И я думаю, ты согласишься, что мы оба слишком сильно привязались к девушке, чтобы позволить ей служить утехой капризной похоти пресыщенного царя. Таким образом, мы не можем вернуться в Фараад. Если тебя это устроит, мы бросим жребий и определим, кто будет обладать девушкой, а проигравший будет сопровождать победителя как верный товарищ до тех пор, пока мы не преодолеем Издрель и не пересечем границу какой-нибудь страны, на которую не распространяется власть Хоурафа.
Кушара согласился. Когда Рубальса оделась, воины стали осматриваться в поисках предмета, который мог бы пригодиться в предполагаемом состязании. Кушара предложил подбросить одну из монет с изображением Хоурафа, которые рассыпались из разорванного кошелька Симбана. Зобал отрицательно покачал головой, так как нашел нечто, по его мнению, подходящее для выбранной цели гораздо больше монет. Это были когти чудовища, чей труп изрядно уменьшился в размерах и ужасно разложился. Его голова омерзительно сморщилась, а все члены укоротились. При этом когти на руках и ногах монстра отвалились и лежали в беспорядке на плитах пола. Зобал снял шлем, наклонился, подобрал пять когтей с правой руки аббата, (коготь с указательного пальца был самым длинным) и положил в шлем.
Он энергично встряхнул металлическую шапку, как обычно трясут стаканчик с игральными костями, раздался резкий стук когтей. Затем он протянул шлем Кушаре и сказал:
— Тот, кто вытянет коготь с указательного пальца, заберет девушку.
Кушара опустил руку в шлем и быстро вынул ее, подняв над головой тяжелый коготь большого пальца — самый короткий. Зобал вытянул средний коготь, а Кушара со второй попытки достал коготь с мизинца. Потом, к глубокой досаде копейщика, Зобал добыл из глубины шлема такой вожделенный самый длинный коготь.
Рубальса все время следила за странным действом с нескрываемым любопытством и спросила:
— Что вы делаете?
Зобал начал объяснять, но не успел он закончить, как девушка в негодовании вскричала:
— Никто из вас не спросил о моем мнении! Никто не спросил, кто нравится мне!
И с милой гримаской она отвернулась от смущенного лучника и обвила руками шею Кушары.
БОГ ИЗ ХРАМА СМЕРТИ
The Charnel God (1934)
— Мордигиан — бог города Зуль-Бха-Сейра, — возвестил хозяин постоялого двора с подобострастной торжественностью. — Он был богом с тех незапамятных времен, что теряются в памяти людей во тьме более глубокой, чем подземелья его черного храма. В Зуль-Бха-Сейре нет другого бога. И все умершие в стенах города уходят к Мордигиану. Даже короли и знать после смерти попадают в руки его жрецов. Таков наш закон и обычай. А очень скоро жрецы придут и за твоей нареченной.
— Но Илейт не умерла, — с жалобным отчаянием уже в третий или четвертый раз возразил юный Фариом. — Ее недуг — лишь мнимое подобие смерти. Уже два раза до этого она утрачивала все чувства, а ее щеки покрывала мраморная бледность, и кровь останавливалась так, что девушку почти нельзя было отличить от тех, кто покинул наш мир, но дважды она просыпалась вновь через несколько дней.
Хозяин с выражением полного недоверия взглянул на девушку, бледную и недвижную, точно сорванная лилия, лежавшую на убогом ложе в бедно обставленной чердачной комнате.
— Тогда тебе не следовало привозить ее в Зуль-Бха-Сейр, — заявил он с иронией. — Врач подтвердил ее смерть, и об этом уже объявлено жрецам. Она должна отправиться в храм Мордигиана.
— Но мы чужеземцы, и здесь ненадолго. Мы приехали из Ксилака, что на далеком севере, и этим утром должны были отправиться через Тасуун к Фарааду, столице Йороса, который лежит на берегу южного моря. Должно быть, вашему богу не нужна Илейт, даже если бы она была действительно мертва.
— Все, кто умирает в Зуль-Бха-Сейре, принадлежат Мордигиану, — нравоучительно сказал старик. — И чужеземцы тоже. Мрачная утроба его храма вечно разверста, и никто — ни мужчина, ни женщина, ни ребенок — за все эти годы не ускользнул от нее. Вся плоть смертных должна, когда суждено, превратиться в пищу бога.
От этого елейного и напыщенного заявления Фариома затрясло.
— Я что-то слышал о Мордигиане в неясных легендах, которые странники рассказывают в Ксилаке, — признал он. — Но я забыл название его города, и мы с Илейт случайно попали в Зуль-Бха-Сейр. Но даже если бы я знал об этом, то усомнился бы в существовании странного обычая, о котором ты рассказал. Что это за божество, которое ведет себя, точно гиена или гриф? Да он же не бог, а упырь!
— Эй, поосторожнее, а то так и до богохульства недалеко! — предостерег хозяин. — Мордигиан стар и всемогущ, как сама смерть. Ему поклонялись еще на древних континентах, до того, как из моря поднялась Зотика. Он спасает нас от тления и могильных червей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Возможно, — подумал он, — эта штука пригодится еще до того, как кончится ночь.
Он быстро развернулся и взбежал по ступенькам во двор. Похоже, прошло уже слишком много времени с тех пор, как он покинул Кушару на его посту. Луна успела подняться высоко и висела над стеной кривобоким оранжево-желтым пятном. Однако все, казалась, было спокойно: сонных животных никто не тревожил, монастырь оставался темным и беззвучным. Захватив бурдюк вина и кое-что из провизии, Зобал поспешил обратно в коридор.
Как только он вошел в здание, чудовищный грохот и шум разорвал надвое завесу тишины перед ним. Среди этой какофонии он разобрал вопли Рубальсы, высокий визг Симбана и яростный рев Кушары, но господствовал непрерывно возрастающий, жуткий и непристойный смех, как будто темные подземные воды, густые и зловонные, вырвались из глубоких колодцев, чтобы затопить все вокруг.
Зобал уронил бурдюк и мешок с продуктами и, срывая с плеча лук, побежал на звук. Крики его спутников не утихали, но теперь их едва можно было расслышать из-за безмерно разросшегося, наполнявшего монастырь дьявольского смеха. Приблизившись ко входу в келью Рубальсы, он увидел, что Кушара, вооруженный только древком копья, кидается на глухую стену, в которой больше нет занавешенного рогожей прохода. За стеной визг Симбана сменился булькающим стоном зарезанного теленка, но усиленный страхом крик девушки еще пробивался сквозь оглушительный хохот.
— Эту стену сделали демоны, — неистовствовал копейщик, понапрасну обрушивая мощные удары на гладкую кладку. — Я не спал и смотрел в оба, но они выстроили ее за моей спиной, и все это в полной тишине! Грязные дела творятся за ней сейчас.
— Умерь свою ярость, — сказал Зобал, пытаясь прийти в себя и побороть страх, грозящий перейти в безумие. В этот момент он вспомнил об овальном сером камне Альдора, который на черной серебряной цепочке свешивался с перевязи. Его осенило, что каменная стена, возможно, всего лишь наваждение, которое можно разрушить с помощью талисмана, как об этом говорил Альдор.
Он быстро взял камень и приложил его к непроницаемой стене там, где раньше была дверь. Кушара смотрел на него в изумлении, думая, очевидно, что лучник сошел с ума. Но как только талисман с тихим стуком прикоснулся к стене, она начала растворяться, оставляя после себя только занавесь, которая клочьями падала на пол, как будто тоже была не больше чем колдовской иллюзией. Странное преображение ширилось, стена таяла, оставляя на своем месте несколько поврежденных временем плит, в комнату проник свет почти полной луны, и под ней аббатство беззвучно превращалось в груду развалин.
Все это произошло не мгновенно, но у воинов не было времени обдумывать происшедшее. Луна наклонила к земле свой лик, напоминающий обглоданное червями лицо мертвеца, и в ее багровом свете Кушаре и Зобалу предстала картина, настолько ужасная, что они забыли обо всем на свете. Перед ними на растрескавшемся полу, сквозь щели которого проросла чахлая трава пустыни, раскинувшись, лежал мертвый Симбан. Его одеяние лежало рваными полосами, и кровь темной струей струилась из его растерзанного горла. Кожаные кошели, которые он носил на поясе, лежали разорванные, и золотые монеты, флаконы с лекарствами и другие мелочи рассыпались по полу.
Поодаль, около полуразвалившейся внешней стены, на груде истлевших тканей и дерева, которая раньше была роскошной, богато убранной кроватью эбенового дерева, лежала Рубальса. Вытянув руки вверх, она пыталась оттолкнуть от себя невероятных размеров тень, которая горизонтально нависала над ней. Воинам показалось, что тень держится в воздухе благодаря крылообразным складкам желтой рясы, и они сразу признали аббата Уджука.
Всепоглощающий хохот черного чудовища стих, и он повернул искаженное дьявольской похотью и яростью лицо. Его глаза горели докрасна раскаленным железом, он громко щелкнул зубами, и гигантской туманной тенью встал в полный рост посреди руин.
Не успел Зобал наложить первую стрелу на тетиву, как Кушара уже устремился к Уджуку с копьем наперевес. Но как только копейщик пересек порог, показалось, что неимоверно раздувшееся тело Уджука вдруг распалось на двенадцать одетых в желтое фигур, которые поспешили отразить натиск Кушары. Как по какому-то адскому волшебству, монахи Патуума собрались вместе и пришли на помощь своему аббату.
Криком Зобал пытался предупредить Кушару, но тени были повсюду вокруг него. Они ловко уклонялись от ударов его оружия и пытались пробить его броню своими страшными когтями. Кушара доблестно сражался, но через некоторое время исчез, погребенный под грудой тел.
Зобал помнил о секрете, который ему открыл Алъдор, и не тратил стрел на монахов. С луком наготове он стоял и ждал, пока из-за сцепившегося в жестокой схватке клубка тел, беспорядочно перекатывающегося над поверженным Кушарой, не появится Уджук. Когда борьба немого утихла, стрелок направил лук на высившегося в темноте монстра. Тот, казалось, был целиком занят кипящей перед ним яростной схваткой. Уджук как будто управлял ею, ни словом, ни жестом не выдавая своего участия. Верно направленная стрела с ликующим пением понеслась точно в цель. Колдовство Амдока не подвело: Уджук завертелся на месте и упал. Его неуклюжие отвратительные пальцы напрасно пытались ухватиться за древко стрелы, которая вошла в тело чудовища почти по самое оперение из орлиных перьев.
А потом случилось что-то странное: когда пораженный монстр упал и забился в конвульсиях, все двенадцать монахов свалились с Кушары и тоже начали корчиться на полу в предсмертных судорогах. Они были всего лишь неверными тенями того страшного существа, которое только что умерло. Зобалу показалось, что их формы стали размытыми и прозрачными, сквозь них он увидел трещины в плитах пола. Их агония слабела одновременно с агонией Уджука, и, когда он наконец замер, очертания его слуг пропали, как будто их никогда и не было. Ничего, кроме зловонной отвратительной кучи, не осталось от выродка, плода греховной связи аббата Алъдора и ведьмы-ламии. С каждым мгновением эта груда заметно уменьшалась под оседающей одеждой. Тяжелый запах гниющей плоти поднимался над ней, как будто все, что было человеческого в этом исчадии ада, быстро разлагалось.
Кушара тяжело поднялся на ноги и с оглушенным видом осмотрелся вокруг. Его тяжелая броня уберегла его от когтей нападающих чудищ, но теперь ее от наголенников до шлема покрывали бесчисленные глубокие царапины.
— Куда подевались монахи? — спросил он. — Еще минуту назад они облепили меня с ног до головы, как дикие собаки, терзающие павшего зубра.
— Монахи были всего лишь тенями, двойниками Уджука, — сказал Зобал. — Это просто призраки, фантомы, которых он усилием воли выпускал и призывал обратно. Без него они не могли существовать, и после его смерти стали даже меньше, чем тенями.
— Это воистину удивительно, — сказал копейщик.
Наконец воины обратили внимание на Рубальсу, сидящую среди обломков кровати. Обрывки истлевших одеял, которыми она стыдливо прикрылась при их приближении, были слабой зашитой и не могли скрыть ее округлого обнаженного тела цвета слоновой кости. Она была напугана и смущена, как человек, которого разбудили посреди тяжелого ночного кошмара.
— Чудовище не навредило тебе? — обеспокоено спросил Зобал. Ее слабое «Нет» успокоило его. Трогательный беспорядок ее девичьей красоты заставил его опустить глаза. Зобал почувствовал глубокое и сильное влечение, какого не испытывал никогда раньше. Чувство нахлынуло на него с такой нежностью, какой он и не знал в спешных, страстных увлечениях своей полной опасностей жизни. Украдкой посмотрев на Кушару, он со страхом понял, что те же чувства владеют сейчас и его товарищем.
Воины немного отошли в сторону и скромно отвернулись, пока Рубальса одевалась.
— Я полагаю, — сказал Зобал тихо, чтобы девушка не могла его слышать, — что сегодня мы с тобой встретились и одолели такое чудовище, о котором даже и речи не было, когда мы нанимались на службу к Хоурафу. И я думаю, ты согласишься, что мы оба слишком сильно привязались к девушке, чтобы позволить ей служить утехой капризной похоти пресыщенного царя. Таким образом, мы не можем вернуться в Фараад. Если тебя это устроит, мы бросим жребий и определим, кто будет обладать девушкой, а проигравший будет сопровождать победителя как верный товарищ до тех пор, пока мы не преодолеем Издрель и не пересечем границу какой-нибудь страны, на которую не распространяется власть Хоурафа.
Кушара согласился. Когда Рубальса оделась, воины стали осматриваться в поисках предмета, который мог бы пригодиться в предполагаемом состязании. Кушара предложил подбросить одну из монет с изображением Хоурафа, которые рассыпались из разорванного кошелька Симбана. Зобал отрицательно покачал головой, так как нашел нечто, по его мнению, подходящее для выбранной цели гораздо больше монет. Это были когти чудовища, чей труп изрядно уменьшился в размерах и ужасно разложился. Его голова омерзительно сморщилась, а все члены укоротились. При этом когти на руках и ногах монстра отвалились и лежали в беспорядке на плитах пола. Зобал снял шлем, наклонился, подобрал пять когтей с правой руки аббата, (коготь с указательного пальца был самым длинным) и положил в шлем.
Он энергично встряхнул металлическую шапку, как обычно трясут стаканчик с игральными костями, раздался резкий стук когтей. Затем он протянул шлем Кушаре и сказал:
— Тот, кто вытянет коготь с указательного пальца, заберет девушку.
Кушара опустил руку в шлем и быстро вынул ее, подняв над головой тяжелый коготь большого пальца — самый короткий. Зобал вытянул средний коготь, а Кушара со второй попытки достал коготь с мизинца. Потом, к глубокой досаде копейщика, Зобал добыл из глубины шлема такой вожделенный самый длинный коготь.
Рубальса все время следила за странным действом с нескрываемым любопытством и спросила:
— Что вы делаете?
Зобал начал объяснять, но не успел он закончить, как девушка в негодовании вскричала:
— Никто из вас не спросил о моем мнении! Никто не спросил, кто нравится мне!
И с милой гримаской она отвернулась от смущенного лучника и обвила руками шею Кушары.
БОГ ИЗ ХРАМА СМЕРТИ
The Charnel God (1934)
— Мордигиан — бог города Зуль-Бха-Сейра, — возвестил хозяин постоялого двора с подобострастной торжественностью. — Он был богом с тех незапамятных времен, что теряются в памяти людей во тьме более глубокой, чем подземелья его черного храма. В Зуль-Бха-Сейре нет другого бога. И все умершие в стенах города уходят к Мордигиану. Даже короли и знать после смерти попадают в руки его жрецов. Таков наш закон и обычай. А очень скоро жрецы придут и за твоей нареченной.
— Но Илейт не умерла, — с жалобным отчаянием уже в третий или четвертый раз возразил юный Фариом. — Ее недуг — лишь мнимое подобие смерти. Уже два раза до этого она утрачивала все чувства, а ее щеки покрывала мраморная бледность, и кровь останавливалась так, что девушку почти нельзя было отличить от тех, кто покинул наш мир, но дважды она просыпалась вновь через несколько дней.
Хозяин с выражением полного недоверия взглянул на девушку, бледную и недвижную, точно сорванная лилия, лежавшую на убогом ложе в бедно обставленной чердачной комнате.
— Тогда тебе не следовало привозить ее в Зуль-Бха-Сейр, — заявил он с иронией. — Врач подтвердил ее смерть, и об этом уже объявлено жрецам. Она должна отправиться в храм Мордигиана.
— Но мы чужеземцы, и здесь ненадолго. Мы приехали из Ксилака, что на далеком севере, и этим утром должны были отправиться через Тасуун к Фарааду, столице Йороса, который лежит на берегу южного моря. Должно быть, вашему богу не нужна Илейт, даже если бы она была действительно мертва.
— Все, кто умирает в Зуль-Бха-Сейре, принадлежат Мордигиану, — нравоучительно сказал старик. — И чужеземцы тоже. Мрачная утроба его храма вечно разверста, и никто — ни мужчина, ни женщина, ни ребенок — за все эти годы не ускользнул от нее. Вся плоть смертных должна, когда суждено, превратиться в пищу бога.
От этого елейного и напыщенного заявления Фариома затрясло.
— Я что-то слышал о Мордигиане в неясных легендах, которые странники рассказывают в Ксилаке, — признал он. — Но я забыл название его города, и мы с Илейт случайно попали в Зуль-Бха-Сейр. Но даже если бы я знал об этом, то усомнился бы в существовании странного обычая, о котором ты рассказал. Что это за божество, которое ведет себя, точно гиена или гриф? Да он же не бог, а упырь!
— Эй, поосторожнее, а то так и до богохульства недалеко! — предостерег хозяин. — Мордигиан стар и всемогущ, как сама смерть. Ему поклонялись еще на древних континентах, до того, как из моря поднялась Зотика. Он спасает нас от тления и могильных червей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36