Затем он вновь вспоминал свое царствование, пышные сады Шатайра и его великолепные дворцы, имена и лица тех, кто служил ему после смерти отца, короля Эльдамака, и его собственное воцарение на троне.
В середине зимы, в дальнем городе Ша-Караге, Цитра встретил нескольких торговцев амулетами из Устейма, странно усмехнувшихся в ответ на его вопрос, не могут ли они указать ему дорогу в Калиц. Перемигиваясь, когда он говорил о своем королевском ранге, купцы сказали, что Калиц находится в нескольких сотнях лиг к востоку от Ша-Карага.
— Славься, о король! — с глумливыми почестями прокричали они. — Царствуй долго и радостно в Шатайре.
Сердце Цитры наполнилось радостью, когда он в первый раз за все время своего путешествия услышал о своем потерянном королевстве и понял, что оно было не сном и не бредом безумца. Не задерживаясь в Ша-Караге, он торопливо отправился на восток...
Когда первая весенняя луна хрупким полумесяцем взошла на вечернем небе, он понял, что приближается к концу своего пути. Ибо Канопус ярко горел на восточных небесах, окруженный свитой более маленьких звезд, точно такой же, каким мальчик однажды видел его с террасы дворца в Шатайре.
Его сердце сильно колотилось, наполняемое радостью возвращения домой, но юноша был очень удивлен запустением и безлюдьем окрестностей, по которым проходил. Не было путешественников, двигавшихся из Калица в Синкор и обратно, и ему встретилось лишь несколько кочевников, исчезнувших при его приближении, точно пустынные гиены. Дорога заросла травой и кактусами, и только следы зимних дождей бороздили дорожную пыль. Вскоре он увидел на обочине вырезанный из дерева дорожный столб, в виде стоящего на задних лапах льва, отмечавший западную границу Калица. Его голова раскрошилась, тело и лапы покрылись лишайниками, и казалось, что он был заброшен вот уже долгие годы. Гнетущая тревога зародилась в душе Цитры, ибо только в прошлом году, если память его не подводила, он проезжал мимо этого льва вместе с отцом, Эльдамаком, во время охоты на гиен, и отметил новизну столба.
Сейчас он смотрел с высокого пограничного гребня на Калиц, лежавший у моря подобно длинному зеленому свитку. К его удивлению и ужасу, обширные поля были увядшими, как осенью; полноводные реки превратились в тонкие ручейки, терявшиеся в песках, а холмы оголились, точно ребра мумии, не завернутой в саван, и не было видно никакой зелени, за исключением той скудной растительности, которая одевает пустыню весной. Ему показалось, что вдалеке, у пурпурного моря, он заметил сияние мраморных куполов Шатайра, и в страхе, что его королевство поразили какие-то злые чары, поспешил в город. И в ярком свете весеннего дня ему открылась удручающая картина: пустыня поглотила все его королевство. Пусты были плодородные некогда поля, безлюдны деревни. Хижины обвалились, превратившись в кучи обломков, фруктовые сады высохли, точно пораженные непрерывной тысячелетней засухой, оставившей после себя лишь несколько черных гнилых пней.
Поздним днем он вошел в Шатайр, бывший когда-то благородным владыкой восточного моря. Улицы и гавань были одинаково пустынны, и тишина царила на разбитых крышах и разрушенных стенах. Великолепные бронзовые обелиски позеленели от старости, а огромные мраморные храмы богов Калица покосились и осели.
Медленно, точно боясь удостовериться в том, чего он давно ожидал, Цитра вошел во дворец монархов, но не тот, каким он его помнил, в великолепии парящего мрамора, полускрытого цветущими миндальными и сандаловыми деревьями, и с бьющими ввысь фонтанами. Дворец абсолютно обветшал, он стоял посреди разоренного сада в лучах иллюзорного розового заката, угасавшего над куполами. Сумерки опустились на разоренный дворец, в одно мгновение придав ему мрачность мавзолея.
Он никак не мог понять, как давно заброшено это место. Смятение охватило его; Цитра был подавлен страшной утратой и отчаянием. Казалось, не осталось никого, кто мог бы поприветствовать его в этих развалинах. Подходя к воротам западного крыла, он увидел будто бы дрожащие тени, появившиеся из тьмы внизу портика. Несколько подозрительных личностей, одетых в отвратительные лохмотья, подобрались к нему по выщербленному полу. Клочья одежды свисали с тощих плеч, и на всех лежала невыразимо ужасная печать нищеты, грязи и болезни. Когда они приблизились, Цитра увидел, что у большинства не было какого-либо члена или части лица, и все люди обглоданы проказой.
Его затошнило от омерзения, и на миг он утратил дар речи. Но прокаженные приветствовали его сиплыми криками и глухим кваканьем, считая еще одним изгнанником в их разрушенном жилище.
— Кто вы, о живущие в моем дворце в Шатайре? — требовательно спросил он. — Я король Амеро, сын Эльдамака, вернувшийся из дальних странствий, чтобы вновь воцариться на троне Калица.
При этих словах в рядах прокаженных послышалось омерзительное хихиканье, больше похожее на клекот.
— Это мы короли Калица, — ответил один из них. — Эта земля еще столетия назад превратилась в пустыню, и город Шатайр давно обезлюдел, если не считать таких, как мы, кого изгнали из других мест. Юноша, ты можешь разделить это королевство с нами, ибо здесь не важно, королем больше или меньше.
С непристойной дерзостью прокаженный глумился над Цитрой и высмеивал его, и тот, стоя среди убогих осколков своей мечты, не мог найти слов, чтобы ответить дерзкому. Однако один из самых старых прокаженных, почти полностью обглоданный болезнью, не разделял веселья своих товарищей и, казалось, над чем-то раздумывал. Наконец он сказал Цитре хриплым голосом, исходившим из черной впадины его зияющего рта:
— Я немного знаю историю Калица, и имена Амеро и Эльдамака кажутся мне знакомыми. В прошедшие времена двух правителей действительно звали так, но я не знаю, кто из них был отцом, а кто — сыном. Увы, оба давно в могиле со всеми остальными из их династии, в глубоких склепах под дворцом.
В сгущающихся сумерках из темных руин выползли другие прокаженные и кольцом окружили Цитру. Услышав, что он предъявил права на царствование в пустынном королевстве, некоторые ушли и тотчас вернулись опять, захватив с собой плошки с вонючей водой и какой-то заплесневевшей пищей, которую протянули Цитре, шутовски кланяясь, точно придворные, служащие монарху.
Юноша с отвращением отвернулся от подношения, хотя и испытывал сильный голод и жажду, и побежал сквозь мертвые сады мимо высохших фонтанов и пыльных лужаек. За спиной он слышал издевательское веселье прокаженных, но звук постепенно ослабевал, и, казалось, они не стали преследовать его. Огибая огромный дворец, он не встретил никого из этих созданий. Ворота южного и восточного крыльев были пусты и темны, но он не стал заходить внутрь, зная, что лишь опустошение и вещи еще более худшие могут ожидать его там.
Обезумевший и отчаявшийся, он подошел к восточному крылу и остановился в темноте. Уныло и с каким-то странным отчуждением он осознал, что именно эту террасу над морем вспоминал так часто на протяжении своего долгого пути. Голы были когда-то усыпанные цветами кровати, деревья сгнили в покосившихся кадках, плиты пола выщербились и раскололись. Но милосердные сумерки скрывали убогий вид развалин, и, точно грустя о былом, под пурпурным сводом вздыхало море, а грозная звезда Канопус всходила на востоке, окруженная менее яркими звездами.
Горечь разъедала сердце Цитры, ибо мечта, поманившая его, лопнула, как мыльный пузырь. Яркое сияние Канопуса заставило его поморщиться, но прежде чем он успел отвернуться, столб мрака, темнее ночи и гуще любой тучи, взметнулся на террасе, затмив лучезарную звезду. Тень вырастала прямо из гранитной плиты, вздымаясь все выше и выше, и приняла очертания одетого в броню воина. Казалось, этот воин смотрит с огромной высоты прямо на Цитру, и глаза его под опущенным забралом шлема светились и передвигались, как шаровые молнии в темноте.
Неотчетливо, как увиденное в давнем сне, Цитра вспомнил мальчика, который пас коз на выжженных солнцем холмах и однажды нашел пещеру, открывшую ему вход в сады необыкновенной страны чудес. Бродя там, мальчик попробовал кроваво-красный плод и испытал леденящий ужас перед великанами в черной броне, охранявшими волшебный сад. И опять он был тем самым мальчиком, но каким-то непостижимым образом оставался и королем Амеро, искавшим в разных странах свое потерянное королевство, и нашедшим, в конце концов, на его месте лишь мерзость запустения.
И сейчас, когда трепет пастуха, повинного в посягательстве на колдовской сад и в воровстве, боролся в его душе с гордостью короля, он услышал голос, раскаты которого звучали в небе подобно грому с высоких облаков в весенней ночи:
— Я посланник Тасайдона, который в положенное время посылает меня ко всем, кто прошел сквозь нижние ворота и отведал плодов его сада. Ни один человек, вкусивший этих плодов, не сможет остаться таким, каким был до этого. Но если одним они дарят забвение, то другие, наоборот, обретают память. Знай же, что в другом рождении, многие годы назад, ты действительно был королем Амеро. Память об этом воскресла в твоей душе, стерла воспоминания настоящей жизни и погнала на поиски своего древнего королевства.
— Если это правда, то я пострадал дважды, ибо, будучи Амеро, я лишен царства и царствования, а оставаясь Цитрой, я не смогу забыть о своей потерянной королевской власти и вновь обрести то довольство, которое знал простым пастухом.
— Молчи и слушай, ибо есть еще один путь, — произнесла тень голосом тихим, словно шепот далекого океана. — Могущество Тасайдона не знает границ, и он милостив к тем, кто служит ему и признает его власть. Поклянись в своей преданности и обещай ему свою душу, и он щедро вознаградит тебя. Если ты захочешь, своим колдовством он воскресит прошлое, погребенное под руинами Дворца. Ты вновь станешь королем Амеро и будешь править Калицем. Все будет точно таким же, как в прошедшие года, а мертвые лица и опустевшие поля вновь наполнятся цветением жизни.
— Я принимаю обязательство, — ответил Цитра. — Клянусь быть верным Тасайдону и отдать ему душу, если он вернет мне мое королевство.
— Это еще не все, — вновь заговорила тень. — Ты вспомнил не всю свою прошлую жизнь, а только те годы, которые соответствуют твоему теперешнему возрасту. Может быть, став Амеро, ты пожалеешь о своей участи, и если эта жалость овладеет тобой и заставит забыть о своих королевских обязанностях, колдовство потеряет свою силу и растает как дым.
— Так тому и быть, — согласился юноша. — Я принимаю и это условие как часть сделки.
Не успел он договорить, как тень, заслоняющая Канопус, исчезла. Звезда горела с первозданной яркостью, как будто миг назад облако тьмы не закрывало его. Не ощущая никакой перемены, смотрящий на звезды стал не кем иным, как королем Амеро, а бедный пастух Цитра, равно как и посланник Тасайдона, и клятва, данная повелителю тьмы, исчезли из его памяти, как дурной сон. Запустение и разруха, царившие в Шатайре, оказались не более чем фантазией какого-то сумасшедшего пророка, ибо Амеро уловил аромат душистых цветов, смешанный с соленым дыханием моря, а тихий шепот набегающих на берег волн заглушали нежное пение лир и визгливый смех рабынь во дворце за его спиной. До него доносились мириады звуков ночного города, где его подданные веселились и пировали. С непонятной болью и смутным ощущением счастья отвернувшись от звезды, Амеро увидел сверкающие ворота и окна отцовского дворца и ослепительный свет тысяч факелов, затмивший звезды в небе над Шатайром.
Старые хроники говорят, что на правление короля Амеро пришлось много лет процветания. Мир и достаток царили в королевстве Калиц. Ни засуха, ни морские бури не нарушали его покой, и подвластные ему острова и далекие страны в положенный срок присылали дань. И Амеро был доволен, по-королевски роскошествуя в пышно украшенных гобеленами залах дворца, наслаждаясь яствами и винами и слушая восхваления своих музыкантов, дворецких и наложниц.
Когда годы его жизни уже перевалили за середину, на Амеро время от времени стала находить та пресыщенность, которая часто подстерегает баловней фортуны. В такие моменты он отходил от надоевших развлечений двора и находил утешение в цветах, зелени и стихах старинных поэтов. Таким образом он не допускал пресыщения, и, поскольку обязанности правителя не слишком обременяли его, все еще находил свою королевскую власть весьма приятной.
Но однажды поздней осенью звезды точно прогневались на Калиц. Падеж скота, болезни растений и чудовищный мор пронеслись по всему королевству, точно на крыльях невидимых драконов. Морское побережье осаждали и беспощадно разоряли пиратские галеры. На востоке грозные банды грабителей нападали на проходящие через Калиц караваны, а на юге жестокие пустынные племена совершали набеги на деревушки, лежащие близ границы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
В середине зимы, в дальнем городе Ша-Караге, Цитра встретил нескольких торговцев амулетами из Устейма, странно усмехнувшихся в ответ на его вопрос, не могут ли они указать ему дорогу в Калиц. Перемигиваясь, когда он говорил о своем королевском ранге, купцы сказали, что Калиц находится в нескольких сотнях лиг к востоку от Ша-Карага.
— Славься, о король! — с глумливыми почестями прокричали они. — Царствуй долго и радостно в Шатайре.
Сердце Цитры наполнилось радостью, когда он в первый раз за все время своего путешествия услышал о своем потерянном королевстве и понял, что оно было не сном и не бредом безумца. Не задерживаясь в Ша-Караге, он торопливо отправился на восток...
Когда первая весенняя луна хрупким полумесяцем взошла на вечернем небе, он понял, что приближается к концу своего пути. Ибо Канопус ярко горел на восточных небесах, окруженный свитой более маленьких звезд, точно такой же, каким мальчик однажды видел его с террасы дворца в Шатайре.
Его сердце сильно колотилось, наполняемое радостью возвращения домой, но юноша был очень удивлен запустением и безлюдьем окрестностей, по которым проходил. Не было путешественников, двигавшихся из Калица в Синкор и обратно, и ему встретилось лишь несколько кочевников, исчезнувших при его приближении, точно пустынные гиены. Дорога заросла травой и кактусами, и только следы зимних дождей бороздили дорожную пыль. Вскоре он увидел на обочине вырезанный из дерева дорожный столб, в виде стоящего на задних лапах льва, отмечавший западную границу Калица. Его голова раскрошилась, тело и лапы покрылись лишайниками, и казалось, что он был заброшен вот уже долгие годы. Гнетущая тревога зародилась в душе Цитры, ибо только в прошлом году, если память его не подводила, он проезжал мимо этого льва вместе с отцом, Эльдамаком, во время охоты на гиен, и отметил новизну столба.
Сейчас он смотрел с высокого пограничного гребня на Калиц, лежавший у моря подобно длинному зеленому свитку. К его удивлению и ужасу, обширные поля были увядшими, как осенью; полноводные реки превратились в тонкие ручейки, терявшиеся в песках, а холмы оголились, точно ребра мумии, не завернутой в саван, и не было видно никакой зелени, за исключением той скудной растительности, которая одевает пустыню весной. Ему показалось, что вдалеке, у пурпурного моря, он заметил сияние мраморных куполов Шатайра, и в страхе, что его королевство поразили какие-то злые чары, поспешил в город. И в ярком свете весеннего дня ему открылась удручающая картина: пустыня поглотила все его королевство. Пусты были плодородные некогда поля, безлюдны деревни. Хижины обвалились, превратившись в кучи обломков, фруктовые сады высохли, точно пораженные непрерывной тысячелетней засухой, оставившей после себя лишь несколько черных гнилых пней.
Поздним днем он вошел в Шатайр, бывший когда-то благородным владыкой восточного моря. Улицы и гавань были одинаково пустынны, и тишина царила на разбитых крышах и разрушенных стенах. Великолепные бронзовые обелиски позеленели от старости, а огромные мраморные храмы богов Калица покосились и осели.
Медленно, точно боясь удостовериться в том, чего он давно ожидал, Цитра вошел во дворец монархов, но не тот, каким он его помнил, в великолепии парящего мрамора, полускрытого цветущими миндальными и сандаловыми деревьями, и с бьющими ввысь фонтанами. Дворец абсолютно обветшал, он стоял посреди разоренного сада в лучах иллюзорного розового заката, угасавшего над куполами. Сумерки опустились на разоренный дворец, в одно мгновение придав ему мрачность мавзолея.
Он никак не мог понять, как давно заброшено это место. Смятение охватило его; Цитра был подавлен страшной утратой и отчаянием. Казалось, не осталось никого, кто мог бы поприветствовать его в этих развалинах. Подходя к воротам западного крыла, он увидел будто бы дрожащие тени, появившиеся из тьмы внизу портика. Несколько подозрительных личностей, одетых в отвратительные лохмотья, подобрались к нему по выщербленному полу. Клочья одежды свисали с тощих плеч, и на всех лежала невыразимо ужасная печать нищеты, грязи и болезни. Когда они приблизились, Цитра увидел, что у большинства не было какого-либо члена или части лица, и все люди обглоданы проказой.
Его затошнило от омерзения, и на миг он утратил дар речи. Но прокаженные приветствовали его сиплыми криками и глухим кваканьем, считая еще одним изгнанником в их разрушенном жилище.
— Кто вы, о живущие в моем дворце в Шатайре? — требовательно спросил он. — Я король Амеро, сын Эльдамака, вернувшийся из дальних странствий, чтобы вновь воцариться на троне Калица.
При этих словах в рядах прокаженных послышалось омерзительное хихиканье, больше похожее на клекот.
— Это мы короли Калица, — ответил один из них. — Эта земля еще столетия назад превратилась в пустыню, и город Шатайр давно обезлюдел, если не считать таких, как мы, кого изгнали из других мест. Юноша, ты можешь разделить это королевство с нами, ибо здесь не важно, королем больше или меньше.
С непристойной дерзостью прокаженный глумился над Цитрой и высмеивал его, и тот, стоя среди убогих осколков своей мечты, не мог найти слов, чтобы ответить дерзкому. Однако один из самых старых прокаженных, почти полностью обглоданный болезнью, не разделял веселья своих товарищей и, казалось, над чем-то раздумывал. Наконец он сказал Цитре хриплым голосом, исходившим из черной впадины его зияющего рта:
— Я немного знаю историю Калица, и имена Амеро и Эльдамака кажутся мне знакомыми. В прошедшие времена двух правителей действительно звали так, но я не знаю, кто из них был отцом, а кто — сыном. Увы, оба давно в могиле со всеми остальными из их династии, в глубоких склепах под дворцом.
В сгущающихся сумерках из темных руин выползли другие прокаженные и кольцом окружили Цитру. Услышав, что он предъявил права на царствование в пустынном королевстве, некоторые ушли и тотчас вернулись опять, захватив с собой плошки с вонючей водой и какой-то заплесневевшей пищей, которую протянули Цитре, шутовски кланяясь, точно придворные, служащие монарху.
Юноша с отвращением отвернулся от подношения, хотя и испытывал сильный голод и жажду, и побежал сквозь мертвые сады мимо высохших фонтанов и пыльных лужаек. За спиной он слышал издевательское веселье прокаженных, но звук постепенно ослабевал, и, казалось, они не стали преследовать его. Огибая огромный дворец, он не встретил никого из этих созданий. Ворота южного и восточного крыльев были пусты и темны, но он не стал заходить внутрь, зная, что лишь опустошение и вещи еще более худшие могут ожидать его там.
Обезумевший и отчаявшийся, он подошел к восточному крылу и остановился в темноте. Уныло и с каким-то странным отчуждением он осознал, что именно эту террасу над морем вспоминал так часто на протяжении своего долгого пути. Голы были когда-то усыпанные цветами кровати, деревья сгнили в покосившихся кадках, плиты пола выщербились и раскололись. Но милосердные сумерки скрывали убогий вид развалин, и, точно грустя о былом, под пурпурным сводом вздыхало море, а грозная звезда Канопус всходила на востоке, окруженная менее яркими звездами.
Горечь разъедала сердце Цитры, ибо мечта, поманившая его, лопнула, как мыльный пузырь. Яркое сияние Канопуса заставило его поморщиться, но прежде чем он успел отвернуться, столб мрака, темнее ночи и гуще любой тучи, взметнулся на террасе, затмив лучезарную звезду. Тень вырастала прямо из гранитной плиты, вздымаясь все выше и выше, и приняла очертания одетого в броню воина. Казалось, этот воин смотрит с огромной высоты прямо на Цитру, и глаза его под опущенным забралом шлема светились и передвигались, как шаровые молнии в темноте.
Неотчетливо, как увиденное в давнем сне, Цитра вспомнил мальчика, который пас коз на выжженных солнцем холмах и однажды нашел пещеру, открывшую ему вход в сады необыкновенной страны чудес. Бродя там, мальчик попробовал кроваво-красный плод и испытал леденящий ужас перед великанами в черной броне, охранявшими волшебный сад. И опять он был тем самым мальчиком, но каким-то непостижимым образом оставался и королем Амеро, искавшим в разных странах свое потерянное королевство, и нашедшим, в конце концов, на его месте лишь мерзость запустения.
И сейчас, когда трепет пастуха, повинного в посягательстве на колдовской сад и в воровстве, боролся в его душе с гордостью короля, он услышал голос, раскаты которого звучали в небе подобно грому с высоких облаков в весенней ночи:
— Я посланник Тасайдона, который в положенное время посылает меня ко всем, кто прошел сквозь нижние ворота и отведал плодов его сада. Ни один человек, вкусивший этих плодов, не сможет остаться таким, каким был до этого. Но если одним они дарят забвение, то другие, наоборот, обретают память. Знай же, что в другом рождении, многие годы назад, ты действительно был королем Амеро. Память об этом воскресла в твоей душе, стерла воспоминания настоящей жизни и погнала на поиски своего древнего королевства.
— Если это правда, то я пострадал дважды, ибо, будучи Амеро, я лишен царства и царствования, а оставаясь Цитрой, я не смогу забыть о своей потерянной королевской власти и вновь обрести то довольство, которое знал простым пастухом.
— Молчи и слушай, ибо есть еще один путь, — произнесла тень голосом тихим, словно шепот далекого океана. — Могущество Тасайдона не знает границ, и он милостив к тем, кто служит ему и признает его власть. Поклянись в своей преданности и обещай ему свою душу, и он щедро вознаградит тебя. Если ты захочешь, своим колдовством он воскресит прошлое, погребенное под руинами Дворца. Ты вновь станешь королем Амеро и будешь править Калицем. Все будет точно таким же, как в прошедшие года, а мертвые лица и опустевшие поля вновь наполнятся цветением жизни.
— Я принимаю обязательство, — ответил Цитра. — Клянусь быть верным Тасайдону и отдать ему душу, если он вернет мне мое королевство.
— Это еще не все, — вновь заговорила тень. — Ты вспомнил не всю свою прошлую жизнь, а только те годы, которые соответствуют твоему теперешнему возрасту. Может быть, став Амеро, ты пожалеешь о своей участи, и если эта жалость овладеет тобой и заставит забыть о своих королевских обязанностях, колдовство потеряет свою силу и растает как дым.
— Так тому и быть, — согласился юноша. — Я принимаю и это условие как часть сделки.
Не успел он договорить, как тень, заслоняющая Канопус, исчезла. Звезда горела с первозданной яркостью, как будто миг назад облако тьмы не закрывало его. Не ощущая никакой перемены, смотрящий на звезды стал не кем иным, как королем Амеро, а бедный пастух Цитра, равно как и посланник Тасайдона, и клятва, данная повелителю тьмы, исчезли из его памяти, как дурной сон. Запустение и разруха, царившие в Шатайре, оказались не более чем фантазией какого-то сумасшедшего пророка, ибо Амеро уловил аромат душистых цветов, смешанный с соленым дыханием моря, а тихий шепот набегающих на берег волн заглушали нежное пение лир и визгливый смех рабынь во дворце за его спиной. До него доносились мириады звуков ночного города, где его подданные веселились и пировали. С непонятной болью и смутным ощущением счастья отвернувшись от звезды, Амеро увидел сверкающие ворота и окна отцовского дворца и ослепительный свет тысяч факелов, затмивший звезды в небе над Шатайром.
Старые хроники говорят, что на правление короля Амеро пришлось много лет процветания. Мир и достаток царили в королевстве Калиц. Ни засуха, ни морские бури не нарушали его покой, и подвластные ему острова и далекие страны в положенный срок присылали дань. И Амеро был доволен, по-королевски роскошествуя в пышно украшенных гобеленами залах дворца, наслаждаясь яствами и винами и слушая восхваления своих музыкантов, дворецких и наложниц.
Когда годы его жизни уже перевалили за середину, на Амеро время от времени стала находить та пресыщенность, которая часто подстерегает баловней фортуны. В такие моменты он отходил от надоевших развлечений двора и находил утешение в цветах, зелени и стихах старинных поэтов. Таким образом он не допускал пресыщения, и, поскольку обязанности правителя не слишком обременяли его, все еще находил свою королевскую власть весьма приятной.
Но однажды поздней осенью звезды точно прогневались на Калиц. Падеж скота, болезни растений и чудовищный мор пронеслись по всему королевству, точно на крыльях невидимых драконов. Морское побережье осаждали и беспощадно разоряли пиратские галеры. На востоке грозные банды грабителей нападали на проходящие через Калиц караваны, а на юге жестокие пустынные племена совершали набеги на деревушки, лежащие близ границы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36