Вокруг было
множество других жертв, и сестры ослабили свое внимание к Энди, хотя долгое
время не оставляли его окончательно. Он всегда боролся с ними, насколько я
помню. Стоит только один раз отдаться им без боя, и в следующий они будут
чувствовать себя уверенней. Не стоит сдавать своих позиций. Энди продолжал
появляться иногда с отметинами на лице, и неприятности с сестрами были
причиной двух сломанных пальцев спустя полгода после случая с Даймондом. А в
1949 году парень "отдыхал в лазарете после того, как его угостили куском
металлической трубы из подсобки прачечной, обернутой фланелью. Он всегда
сражался, и в результате проводил немало времени в одиночном карцере. Но я
не думаю, что одиночка представляла собой серьезную неприятность для Энди -
человека, привыкшего всегда быть наедине с собой, даже когда он находился в
обществе. Война с сестрами продолжалась, то затихая, то вспыхивая вновь, до
1950 года. Тогда все прекратилось окончательно. Но об этом речь впереди.
Осенью 1948 Энди встретил меня утром на прогулочном дворе и спросил, могу ли
я достать ему дюжину полировальных подушечек. - Это еще что за хреновина? -
поинтересовался я. Он объяснил мне, что это необходимо для обработки камней.
Полировальные подушечки туго набиты, имеют размер примерно с салфетку и две
стороны, тонкую и грубую. Тонкая - как мелкозернистая полировальная бумага.
Грубая - как промышленный наждак. Я ответил, что все будет сделано, и
действительно, в конце недели мне купили заказанные штуковины в том же
магазине, в котором когда-то был куплен молоток. В этот раз я взял с Энди
свои десять процентов и ни пенни сверх того. Я не видел ничего летального
или даже просто опасного в этих небольших набитых жестких кусочках ткани.
Действительно, полировальные подушечки. Пять месяцев спустя Энди попросил
меня Риту Хейворт. Мы разговаривали об этом в кинозале. Теперь сеансы для
заключенных устраивают раз или два в неделю, а в те далекие дни это было
гораздо реже, раз в месяц или около того. Фильмы подбирались не
какие-нибудь, а высокоморальные. С каждого сеанса мы должны были уходить
более благонравными чем вошли в зал. Этот раз был не исключением. Мы
смотрели фильм, повествующий о том, как вредно напиваться. Хорошо хоть то,
что эту мораль мы получали с неким комфортом. Энди сел близко ко мне, и
где-то посреди сеанса он приблизился и спросил на ухо, не могу ли я достать
для него Риту Хейворт. По правде говоря, он меня слегка удивил. Обычно такой
спокойный, хладнокровный и корректный, сегодня он выглядел неловким и
смущенным, будто он просил меня доставить ему троянского коня или... одну из
этих резиновых или кожаных штучек, которые продаются в соответствующих
магазинах и, судя по журнальной рекламе, "скрасят ваше одиночество и
доставят массу наслаждения". Энди выглядел чуть растерянным. - Я принесу ее,
- сказал я, - все в норме, успокойся. Тебе большую или маленькую? В то время
Рита была лучшей из моих картинок (через несколько лет любимой звездой стала
Бетти Грейбл) и она продавалась в двух видах. Маленькую вы могли купить за
доллар. За два с половиной - большую Риту, в полный рост, размером четыре
фута. - Большую, - ответил он, не глядя на меня. Он зарделся, как ребенок,
пытающийся попасть на вечеринку в клуб по пригласительному билету старшего
брата. - Ты это действительно можешь? - Могу, будь спокоен. Хотел бы я
знать, что в лесу сдохло? Зал зааплодировал, закричал, затопал.
Кульминационный момент фильма. - Как быстро? - Неделя. Или даже меньше. -
О'кей, - однако он все еще был в непривычном для себя смущении, которое с
трудом преодолевал. - И сколько это будет стоить? Я назвал ему цену, не
добавив ни пенни для себя. Я мог себе позволить продать Риту за ее
стоимость, тем более Энди всегда был хорошим покупателем. И славным малым.
Во время всех этих разборок с Рустером и Богсом я часто мучился вопросом,
как долго он продержится, прежде чем этот молоток, который я ему доставил,
опустится на голову какой-нибудь из сестер. Открытки - существенная часть
моего бизнеса, в списке самых популярных вещей они стоят сразу после
спиртного и курева, и даже перед травкой. В шестидесятых это дело
процветало, все желали приобретать плакаты с Джими Хендриксом, Бобом Дпланом
и прочими из этой же серии. Однако больше всего пользовались спросом
девочки, и одна популярная красотка сменяла другую. Через несколько дней
после того, как мы поговорили с Энди, шофер прачечной привез мне около
шестидесяти открыток, большинство из них с Ритой Хейворт. Возможно, вы
помните эту фотографию. У меня-то она стоит перед глазами во всех'
подробностях. Рита в купальном костюме, одну руку заложила за голову, глаза
полуприкрыты, на полных чувственных губах играет легкая улыбка.
Администрация тюрьмы знала о существовании черного рынка, если вас волнует
эта проблема. Разумеется, все знали. Им было известно о моем бизнесе ровно
столько же, сколько мне самому. Они мирились с этим, потому что знали, что
тюрьма - большой котел, и нужно кое-где оставлять открытыми клапаны, чтобы
выпускать пар. Иногда они устраивали проверки, проявляли строгость, и я
проводил время в одиночке. Но в безобидных вещах, типа открыток, никто не
видел ничего страшного. Живи и жить давай другим. И если в чьей-нибудь
камере обнаруживается, например, Рита Хейворт, то принято считать, что
картинка попала к заключенному в посылке с вольного мира. Естественно, все
передачи родственников и друзей тщательно проверяются, но кто станет
устраивать повторные проверки и поднимать шум из-за такой невинной вещицы,
как Рита Хейворт, Эйва Гарднер или еще какая-нибудь красотка на плакате?
Если вы хороший повар, вы знаете, как оптимальным способом выпускать пар из
котла. Живи и жить давай другим, иначе найдется кто-нибудь, кто вырежет вам
второй рот аккуратно под кадыком. Приходится прибегать к компромиссам. Это
был снова Эрни, кому я доверил доставить открытку из моей шестой камеры в
четвертую, где обитал Энди. И тот же Эрни принес записку, на которой твердым
почерком банкира было написано одно слово: "спасибо". Чуть позже, когда нас
выводили на утреннюю проверку, я заглянул одним глазом в его камеру и увидел
Риту, висящую над его кроватью. Энди мог любоваться на нее в полумраке
долгих бессонных тюремных ночей. А теперь, при свете солнца, лицо ее было
пересечено черными полосами. То были тени от прутьев решетки на маленьком
пыльном окошке. А теперь я расскажу, что случилось в середине мая 1950 года,
после чего Энди окончательно выиграл свою войну с сестрами. После этого
происшествия он также сменил работу: перешел из прачечной, куда его
определили, когда он вступил в нашу маленькую счастливую семейку, в
библиотеку. Вы могли уже заметить, что большинство из рассказанного мною -
слухи и сплетни. Кто-то увидел, кому-то рассказал, через десятые руки все
попало ко мне, и я вам пересказываю. Ну что же поделаешь, приходится
пользоваться всякими источниками, в том числе и не проверенными, если хочешь
быть в курсе событий. Просто нужно уметь выделять крупицу истины из тонн
лжи, пустых сплетен и тех частых случаев, когда желаемое выдается за
действительное. Вам может показаться также, что я описываю человека, который
больше похож на легендарного персонажа, чем на мужчину из плоти и крови. Для
нас, долгосрочных заключенных, знавших Энди на протяжении многих лет, не
только в рассказах о нем, но и в самой его личности было что-то мифическое,
некий неуловимый аромат магии, если вы понимаете, о чем я говорю. Все, что я
рассказывал об Энди, сражающемся с Богсом Даймондом - часть этого мифа, и
прочие события, связанные с Энди, и как он получил свою новую работу.., но с
одной существенной разницей: я был свидетелем последнего происшествия, и я
могу поклясться именем своей матери, что все, что расскажу сейчас - правда.
Понимаю, что слово убийцы вряд ли имеет большую ценность, но вы уж мне
поверьте. К тому времени мы с Энди были уже довольно близки. Парень
относился ко мне с уважением, и явно предпочитал мое общество любому
другому. Да и я, как уже говорил, оценил его по достоинству с самого начала.
Кстати, забыл рассказать еще об одном эпизоде. Прошло пять недель с тех пор,
как я принес Риту Хейворт, и я уже забыл об этом в повседневной суете, и вот
однажды вечером Эрни принес мне небольшую коробочку. - От Дюфресна, -
произнес он, не выпуская щетки из рук, и исчез. Мне было чертовски
интересно, что же там может быть, и я разворачивал белый коттон, которым
оказалась забита коробка, с нетерпением. И вот... Я долгое время не мог
оторвать глаз. Несколько минут я просто смотрел, и мне казалось, что к ним
невозможно притронуться, так хороши были эти камешки. Все же в этом
ублюдском мире, во всей этой мышиной возне и суете, во всем этом навозе
встречаются иногда поразительно красивые вещи, радующие человеческий глаз, и
беда многих в том, что они об этом забыли. В коробке лежали два тщательно
отполированных кусочка кварца, имеющие форму плавников. Вкрапления пирита
давали металлический отблеск, и золотые вспышки играли на Шлифованных гранях
камней. Если бы они не были достаточно тяжелыми, из них получились бы
шикарные запонки. Как много труда ушло на то, чтобы превратить грязные камни
с прогулочного двора в это чудо! Сперва отчистить их, затем придавать форму
молоточком, и наконец, бесконечная полировка и заключительная отделка. Глядя
на эти камешки, я испытывал нечто вроде восхищения родом человеческим -
чувство, посещающее меня очень редко и вполне понятное, когда вы смотрите на
что-то прекрасное, действительно приковывающее взгляд, сделанное
человеческими руками. Мне кажется, это и отличает нас от животных...
Конечно, я восхищался Энди, его необыкновенным упорством, еще одно
проявление которого мне предстояло увидеть собственными глазами. Но об этом
речь впереди. В мае 1950 года администрация тюрьмы решила подновить крышу
нашей фабрики. Лучше всего было делать это теперь, пока не наступила
убийственная летняя жара, и начался набор желающих. Их оказалось много,
человек семьдесят, потому что май - чертовски приятный месяц для работы на
свежем воздухе. Девять или десять бумажек с именами было вытащено из шапки,
и случилось так, что среди них оказалось мое имя и Энди. На следующей неделе
мы прошли через прогулочный 30 двор после завтрака с двумя охранниками
впереди и двумя позади... не считая тех парней на вышках, что не забывали
окидывать взглядом все вокруг себя, благо бинокли у них весьма неплохие.
Четверо несли большую лестницу, и ее прислонили к стене низкого плоского
строения, и забрались на крышу. Там мы начали заливать поверхность
расплавленным гудроном, выливая его полными черпаками и распределяя жесткими
щетками по поверхности. Внизу сидели шесть охранников. Для них эта затея с
крышей обернулась великолепным недельным отпуском. Вместо того, чтобы
вдыхать порошки в прачечной или пылиться рядом с подметающими двор
заключенными, короче говоря, хоть как-то работать, они сидели на майском
солнышке, облокотившись о низкий парапет, и чесали языки. На нас они
смотрели вполглаза, потому что южная стена была достаточно близко, бежать
было некуда, а человек на крыше был прекрасной мишенью, и в случае неверного
движения заняло бы пару секунд прострелить любому из нас череп. Итак, ребята
сидели и расслаблялись, каждый из них был вполне доволен собой, и не хватало
лишь хорошего крепкого коктейля со льдом, чтобы чувствовать себя хозяином
мироздания. Один из них был тип по имени Байрон Хедлей, ив 1950 году, когда
происходили все эти события, он находился в Шоушенке более долгое время, чем
даже я. Более долгое, чем два последних коменданта вместе взятые. Тот, кто
находился у власти в 1950 году, был урод по имени Джордж Дуней. Он был янки,
и все его терпеть не могли, кроме, наверное, тех людей, что назначили его на
эту должность. Я слышал, что в этой жизни его интересовали только три вещи.
Во-первых, статистика для книги, которая потом вышла в каком-то небольшом
издательстве, вероятно, за его счет. Во-вторых, какая команда выиграла
бейсбольный чемпионат в сентябре каждого года. И в-третьих, он добивался,
чтобы в Майне была принята смертная казнь. Джордж Дуней был большим
сторонником смертной казни. Он полетел с работы в 1953 году, когда вскрылись
его махинации, связанные с автосервисом в тюремном гараже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17