Роджер предложил Джоанне проводить ее и подождать с ней, но она сказала, что сейчас ей необходимо побыть среди людей, окунуться в нормальную жизнь. И выпить.
Все столики были заняты, поэтому они с Роджером присели на табуреты у стойки.
— Странно, — сказала Джоанна. — Я даже заплакать не могу. И это не шок, хуже — я просто приняла это как должное.
Роджер сделал большой глоток шотландского виски с водой.
— Мне очень нравился Пит, — голос его дрожал, и он закашлялся, чтобы это скрыть. — Славный мальчик. Умный. Настойчивый.
Какое-то время они молчали. Потом Джоанна сказала:
— Что же нам теперь делать? — Роджер не отвечал, и она стала размышлять вслух: — Может быть, если мы просто разойдемся, бросим попытки его уничтожить, забудем о нем...
Роджер издал короткий сардонический смешок:
— Забыть про Адама — все равно, что в течение пяти минут старательно не думать о носорогах.
Вновь наступило молчание — островок затишья посреди шумной вечерней жизни вокруг.
— Итак, — сказала наконец Джоанна, — нам остается просто сидеть и ждать, кто будет следующим? Это все, что мы можем сделать?
Роджер осушил бокал и подозвал бармена.
— Я лично собираюсь еще выпить. А вы? — Джоанна покачала головой. — Вся беда в том, — сказал он, добавляя льда в стакан, — что мы захотели доказательств.
Джоанна повернулась к нему.
— Доказательств? — повторила она, ожидая, что он пояснит свою мысль.
— Мы придумали человека, которого никогда не существовало. Тут нет ничего нового — писатели, художники, дети делают это каждый день. Но они не притворяются, что это больше, чем просто выдумки. Мы же сделали именно это. Мы искали настойчиво подтверждений тому, что наш Адам Виатт реален. Мы заставили его говорить с нами, доказывать, что он существует на самом деле.
— Так в этом же, — сказала Джоанна, — весь смысл эксперимента!
Роджер сделал еще один большой глоток и продолжал, тихо покачивая стаканом в такт своим словам:
— Каждый ученый, который не зря ест свой хлеб, знает, что, если хорошенько поискать, можно найти подтверждения чему угодно. К примеру, мы не можем положа руку на сердце сказать, что наблюдаем субатомные структуры в ускорителе элементарных частиц, а не создаем их сами в момент наблюдения. Мы начинаем с утверждения, что частицы с определенными свойствами могут — мы даже говорим «должны» — существовать. Потом, поскольку мы не можем увидеть эти частицы, мы ищем их следы в специальных камерах. И рано или поздно находим. Так следы на снегу, которые, по мнению людей, верящих в йети, оставлены йети, подтверждают, что йети существуют, — он опять сделал глоток из стакана и посмотрел на Джоанну. — Мы обожаем делать вид, будто наблюдение подтверждает теорию. На самом деле, это не так. Не совсем так. Эйнштейн говорил, что теория определяет, что мы увидим. Так что же мы, ученые, делаем? Раскалываем ли камень и находим внутри некую окаменелость истины, или же сами высекаем ее, как скульпторы? Извлекаем ли на свет то, что всегда было в этом камне или то, что порождено нашим воображением? — Роджер запрокинул голову и залпом допил виски; потом задумчиво посмотрел на пустой стакан. — И опять же — какая разница? — он перехватил выжидающий взгляд бармена и обратился к Джоанне: — Ну как, вы дозрели?
— Нет, спасибо, — она подождала, пока бармен нальет ему двойную порцию и сказала: — Объясните мне одну вещь, Роджер... Я по-прежнему не понимаю, почему вы согласились в этом участвовать и разрешили ссылаться на вас?
Роджер с глубокомысленным видом отхлебнул из стакана.
— За этот век с учеными произошло немало всего интересного. Мы начинали как поборники разума и логики, верили, что, если будем достаточно усердно работать, достаточно внимательно наблюдать и измерять, природа, в конце концов, уступит и откроет нам свои самые сокровенные тайны. И они тоже будут разумными и логичными. Они будут исполнены значения, потому что вселенная, по нашему убеждению, построена на принципах здравого смысла. Все, что противоречило этой теории, отметалось как обыкновенное суеверие. Вот тут-то и начинаются сложности. Чем больше мы узнаем о природе посредством осмысления и логических рассуждений, тем больше у нас появляется причин отказаться от идеи, что в природе вообще заложен какой-то смысл.
Джоанна заметила, что он поглядывает на нее с опаской, думая, что она снова разъярится, как в тот вечер после смерти Барри и Дрю.
— Идея о том, что можно докопаться до истины и узнать, почему жизнь такова, какова она есть, — продолжал Роджер, — противоречит всем накопленным наукой свидетельствам. Это не значит, что мы неспособны увидеть то, что есть. Мы можем наблюдать и измерять с невероятной точностью, достаточной, чтобы вычислить расстояние от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса с погрешностью не большей чем толщина человеческого волоса. Этот пример любил приводить Дик Фейнман. Еще он любил повторять, что природа абсурдна. Хотя мы можем предсказать ее поведение с достаточной точностью, чтобы это использовать, мы не имеем ни малейшего представления о том, почему она себя так ведет. Это бессмысленно. Мы знаем, что если сделать так, то будет эдак. Но утверждение, что этому есть логическое объяснение — самое большое суеверие на свете. Фактически, это просто детская потребность в том, чтобы мир был надежен.
Джоанна на секунду задумалась, потом сказала:
— Видимо, поэтому Сэм и говорит, что суеверны все.
Роджер хмуро улыбнулся:
— Он прав. Когда мы складываем пальцы крестиком или стучим по дереву, мы попадаем туда, где все происходит так, как полагается, где есть порядок и правила, по которым можно играть, — то же самое ученые думали о мире, пока не пригляделись к нему повнимательнее.
Фуллертон снова влил в себя большую порцию виски. Джоанна заметила, что он уже почти прикончил третий стакан. Мысль у него по-прежнему работала ясно, но язык уже начинал заплетаться.
— Так кто же такие ученые? — спросил он с некоторым пафосом. — Землемеры? Ревизоры? Оценщики? Измерять и заносить в протокол — это мы здорово умеем, ну а дальше что? — Роджер допил остатки и несколько сильнее, чем надо стукнул стаканом о стойку. — Наверное потому, — сказал он, уставившись на Джоанну, — я и пошел на это. Хотел узнать, не предложит ли Сэм что-нибудь новенькое. Ну, и еще потому, что у тебя обалденные ноги. — Он одарил ее пьяной улыбкой. Настроение его улучшилось. — А теперь, может, ты все-таки выпьешь? — он оглянулся в поисках бармена.
— Мне пора. И вот что, Роджер, — не хочу притворяться вашей матушкой, но, по-моему, вам уже хватит.
— Тут, боюсь, я вынужден с тобой не согласиться... Бармен!..
— Ладно, раз вы решили надраться, я остаюсь.
— Если это шантаж, то ты победила. Оставайся, сколько твоей душе угодно.
Появился улыбающийся бармен.
— Еще одну большую порцию виски с водой, — сказал Роджер и вопросительно посмотрел на Джоанну: — А тебе?
— Нет, спасибо. Мне — ничего, — она глянула на часы. — О Господи, мне действительно пора бежать! Слушайте, Роджер, давайте я хотя бы вызову вам от журнала машину. Она отвезет вас в Принстон.
— Как скажешь, моя дорогая. И не беспокойся — ты ни капли не похожа на мою матушку.
Джоанна достала телефон и позвонила в транспортную контору, где у журнала был постоянный счет. Если Тэйлору взбредет в голову требовать отчета о расходах, за эту чертову машину она заплатит сама.
— Машина будет ждать вас снаружи через двадцать минут, — сказала она Роджеру и соскользнула с табурета. — Теперь меня не волнует, до какой степени вы налижетесь. По крайней мере я буду спокойна, что вы попадете домой. Хорошо?
— Хорошо, дорогуша, — Роджер поцеловал ее в щечку.
— Берегите себя, Роджер. Увидимся.
— Договорились.
В дверях Джоанна остановилась и обернулась. Роджер смотрел ей вслед и жизнерадостно махал стаканом. Она послала ему воздушный поцелуй и вышла на улицу.
Глава 43
Через пятнадцать минут Джоанна уже расплачивалась с таксистом возле своего дома на Бикман Плэйс. Она заметила, что консьержа на месте нет, видимо, его вызвал кто-нибудь из жильцов. Джоанна набрала код, вошла в вестибюль и поднялась на лифте к себе. Войдя в квартиру, она опустила жалюзи и только после этого зажгла свет. Раньше она за собой такого не замечала. От кого ты прячешься? — спросила она себя.
Джоанна подумала о Роджере и успокоила себя надеждой, что он уже допил виски и едет в машине домой. Надо было чем-то занять себя до прихода Сэма, но разговаривать по телефону ей не хотелось, а сосредоточиться, чтобы почитать, послушать музыку или посмотреть телевизор, она не могла. Прогулка, вероятно, успокоила бы ее, но Джоанна боялась выходить на улицу. Дома, в знакомой обстановке, она чувствовала себя немножко увереннее. Она заварила себе чаю и улеглась на диван с утренним выпуском «Нью-Йорк Таймc». Но строчки прыгали у нее перед глазами, и она с трудом могла уловить смысл того, что читает.
Зазвонил домофон. Джоанна вскочила и с громадным облегчением схватила трубку, ожидая услышать голос Сэма.
— Джоанна, я внизу. Консьержа нет. Ты можешь меня впустить?
Это был не Сэм. Это был Ральф Казабон.
— Джоанна? Ты где? Алло?
Она застыла на месте, не в силах произнести ни звука.
— Джоанна, это я, Ральф.
Она хотела повесить трубку, но промахнулась по рычагу, и та закачалась на проводе, стукаясь о стену. Джоанна слышала доносящийся из нее голос — он звучал отдаленно, совсем как до этого голос Пита. Она опасливо протянула руку, словно боялась удара током и наконец положила трубку на место.
Домофон зазвонил снова. Джоанна, попятилась, не спуская с него глаз. Она изо всех сил старалась побороть панический ужас. В голове ее проносились дикие мысли, но самой дикой была мысль о том, что бояться нечего, что внизу стоит человек, который просто хочет с ней встретиться, а она — глупая истеричка.
И все же, она познакомилась с ним всего два дня назад. В Нью-Йорке никто не заявляется к малознакомому человеку, рассчитывая, что его так запросто впустят в дом. Но может быть, у него есть какая-то важная причина? Она ведь даже не спросила. Что такого уж страшного в человеке, который звонит ей по домофону, в человеке, с которым она знакома и который учтив, мил и, несомненно, нормален во всех смыслах этого слова? Не сошла ли она с ума? Неужели в следующий раз она испугается собственной тени?
И все же никакими силами нельзя было заставить ее снять трубку и поговорить с ним. Джоанна ходила вокруг домофона, словно вокруг привязанной, но очень свирепой собаки. Звон становился все нестерпимее. Джоанна подбежала к двери и проверила замки. Она была в безопасности, но в ловушке. Что же делать? Может, позвонить вниз и узнать, не вернулся ли консьерж? Или вызвать полицию? Но что ей сказать? Что придумать — ведь у нее нет пока разумного повода просить помощи у полиции?
Позвонить Сэму? Да, позвонить Сэму. Это будет правильнее всего. Сэм поймет, почему она перепугалась. Джоанна начала набирать номер его мобильного телефона; может быть, он уже едет к ней и с минуты на минуту появится? Нужно предупредить его о возможной опасности.
Домофон умолк. В наступившей тишине Джоанна слышала только стук своего сердца. Она вдруг осознала, что не может вспомнить последние цифры номера Сэма, и дала отбой.
Она стояла, вслушиваясь в тишину. Неужели ушел? Он знает, что в квартире кто-то есть, потому что трубку сняли, — но она же ничего не говорила. Трубку мог взять друг, сослуживец, уборщица, в конце концов.
Джоанна осторожно подошла к окну, отодвинула занавеску и выглянула наружу. На улице никого не было. Правда, двери она не видела и, значит, он мог все еще стоять у подъезда — но попытки попасть внутрь он явно оставил.
Или же консьерж вернулся и открыл ему. Но без предварительного звонка его бы не впустили. Это правило было крупными буквами написано в вестибюле: «Все посетители должны предварительно звонить».
— Джоанна?
Она с тревожным возгласом обернулась: голос раздался прямо у нее за спиной. Его голос. В этой комнате, рядом с ней.
Сначала она никого не увидела и уже подумала, что ей померещилось, но тут в прихожей шевельнулась какая-то тень, и в открытую дверь гостиной вошел Ральф Казабон.
— Джоанна, ты не могла бы мне объяснить, в чем дело?
Лицо у него было озабоченное, и в голосе звучало беспокойство. Он был одет более официально, чем в выходные, но в остальном выглядел точно так же. Однако изменились его манеры. В них сквозила фамильярность и даже интимность, которой между ними не было и быть не могло.
— Как вы сюда попали? — задыхаясь, проговорила она.
Он еще больше нахмурился и сделал шаг в ее сторону.
— Джоанна, что происходит?
Она попятилась и задела бедром угол стола. От удара со стола упала лампа и разбилась.
— Не приближайтесь!
Она завела руки за спину то ли для того, чтобы нашарить на столе какое-нибудь оружие защиты, то ли для того, чтобы случайно не разбить что-нибудь еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41