Около полуночи мои глаза открылись вдруг сами собой... во всяком случае, я не прилагал к этому никаких усилий. Что-то нарушило мой сон. Я ощутил рядом с собой, в своей комнате, чье-то присутствие. Моя комнатка была совсем крошечной, но я чувствовал повсюду вокруг биение жизни, мощные вибрации. Я словно попал в глаз тайфуна и захлебывался в величественной буре света, радости и блаженства.
Это было так реально, что нереальным стало все остальное: стены комнаты, весь дом, само мое тело. Все стало нереальным, ведь лишь теперь я впервые видел подлинную действительность.
Вот почему нам так трудно понять, когда Будда и Шанкара говорят, что мир — это майя, иллюзия. Мы знаем только этот, наш мир, нам не с чем его сравнить. Нам известна только одна действительность. О чем говорят эти люди? Какая-то майя, иллюзия... Есть лишь одна реальность. Их слова не поймешь, пока не постигнешь подлинную реальность. До той поры их слова остаются теориями, хитроумными гипотезами. Может, это просто заумная философия такая: «Весь мир — иллюзия»?
На Западе было так. Беркли заявил, что мир нереален, когда прогуливался со своим приятелем, человеком весьма логичным. Этот его приятель был почти скептиком. После этих слов он молча поднял камень и больно стукнул Беркли по голове. Беркли завопил, кровь сочилась из царапины, а его друг-скептик сказал: «Так что, мир по-прежнему нереален? Ты ведь сам так сказал, верно? Почему же ты кричишь, ведь этот камень нереален. Чего хвататься за голову и корчиться от боли? Все вокруг нереально!»
Такие люди не в состоянии понять, что имеет в виду Будда, когда говорит, что Вселенная — мираж. Он не утверждает, что можно ходить сквозь стены. Он не говорит, что мы можем питаться камнями и нет никакой разницы, что ты ешь — хлеб или камни. Нет, дело совсем не в этом.
Он говорит о том, что есть иная действительность, и стоит ее постичь, как эта так называемая реальность просто блекнет, становится нереальной. Сравнение возможно только после пробуждения к высшей реальности, а не до того.
Во сне реально сновидение. Каждую ночь мы видим сны, но каждое утро говорим, что они были нереальны, но на следующую ночь, когда мы спим, сновидения снова становятся явью. Во сне очень трудно понять, что это сон. А утром это очень легко. В чем же причина? Ты остаешься собой. Во сне есть только одна действительность. С чем ее сравнить? Кто возьмется утверждать, что реально? По сравнению с чем? Реальность только одна. Все точно так же нереально, как и все прочее, и потому сравнение невозможно. Утром, когда ты открываешь глаза, перед тобой уже другая реальность, и теперь ты можешь говорить, что сновидение было нереальным. Сновидение становится нереальным при сравнении с явью.
Но есть и пробуждение... И по сравнению с реальностью этого пробуждения нереальной становится привычная действительность.
Той ночью я впервые постиг смысл понятия майя. Конечно, я и раньше знал это слово, но совершенно не сознавал его смысла. Я воспринимал его так же, как и вы сейчас, но никогда прежде не понимал по-настоящему. Разве можно понять, не пережив? Той ночью распахнулись двери новой действительности, незнакомого измерения. И там была она — иная реальность, особая реальность, настоящая реальность, как угодно будет называть. Называйте ее Богом, истиной, дхармой, дао — как угодно. Она не имеет названия. Но она была там — прозрачная, но в то же время столь осязаемая... Она чуть не задушила меня. Ее было слишком много, я еще не мог вобрать в себя столько всего...
У меня возникло сильное желание выскочить из комнаты, выбежать под открытое небо. Я задыхался. Слишком много всего! Я погибал! Мне казалось, что, если задержусь тут хоть на секунду, эта реальность меня задушит. И я выскочил из дому, помчался во двор. Мне хотелось просто оказаться под открытым небом, увидеть звезды, деревья и землю... быть на воле. Стоило мне выйти — и удушье тут же прошло. Моя комнатушка была слишком мала для такого величественного события. Для такого события даже звездное небо — слишком тесная крыша. Оно больше неба. Даже небо — не предел. Но так мне все равно стало легче.
Я направился к ближайшему саду. Даже походка моя стала иной. Я шел так, будто сила тяготения исчезла. Шел я, бежал или просто парил — трудно сказать. Тяготения не было, я ничего не весил, меня словно влекла какая-то сила. Я оказался в объятиях какой-то неведомой энергии.
Запомните, с того дня я никогда уже не был по-настоящему в своем теле. Меня с телом соединяет лишь тончайшая нить. И меня все время удивляет, что Целое почему-то хочет, чтобы я оставался тут — а я тут уже не сам по себе, не по своей воле. Воля Целого держит меня здесь, она позволяет мне еще немного побыть на этом берегу. Возможно, через меня Целое хочет с вами чем-то поделиться.
С того дня мир стал нереальным. Передо мной открылся другой мир. Но когда я называю этот мир нереальным, я не имею в виду, что эти деревья не настоящие. Они совершенно реальны; нереально то, какими вы их видите. Сами по себе они самые настоящие — они существуют в Боге, они есть в абсолютной реальности, — но то, какими вы их видите... Вы не видите их по-настоящему. Вы видите нечто другое — мираж.
Вы окружили себя собственными снами, и это сновидение будет тянуться, пока вы не проснетесь. Мир нереален, потому что известный вам мир — это мир ваших снов. А когда просыпаешься, перед тобой возникает новый мир, настоящий.
Нельзя говорить: есть Бог, а есть мир. Бог и есть мир, но это понимаешь, только когда твои глаза ясны, не запорошены сном, не затянуты дымкой сновидений. Когда взор ясен, когда обострена чувствительность, становится очевидно, что есть только Бог.
Иногда Бог — это зеленое дерево, иногда — яркая звезда, иногда — кукушка, а иногда цветок. Бог — порой ребенок, порой река, но всё, что есть, — это Бог. Как только начинаешь по-настоящему видеть, вокруг — только Бог.
Но сейчас всё, что вы видите, — не истина, а ложь. Что такое мираж? Лживая проекция. Но, как только увидишь... Хоть на долю секунды... нужно лишь позволить себе это! Повсюду перед тобой предстает невероятное благословение — в облаках, на солнце и на земле.
Мир прекрасен. Но я говорю сейчас не о вашем мире, я говорю о своем мире. Ваш мир уродлив, он создан вашим "я", это мир проекций. Вы используете подлинную действительность как экран, на котором отражаются ваши собственные представления о мире.
Когда я говорю, что мир реален, это невероятный, чудесный мир — лучащийся бесконечностью, наполненный светом и радостью. Это вечный праздник — я говорю о своем мире. Он может стать и вашим, нужно лишь проснуться.
Той ночью я стал пустым, а потом наполнился. Я прекратил быть и стал самим бытием. Той ночью я погиб и родился заново. Но тот, кто родился, не имел ничего общего с тем, кто умер. Не было никакой связи. На вид я не изменился, но между мной прежним и мной новым не было ничего общего. Гибнущий, гибнет до конца, от него ничего не остается.
Я пережил много смертей, но с этой ни одна не сравнится. Все минувшие смерти были неполными.
Иногда умирает тело, иногда — часть разума, иногда — часть эго, но личность остается. Многократно обновленная, многократно перекрашенная — что-то меняется тут, что-то здесь, — но сама личность остается, сохраняется некая непрерывность.
Но той ночью смерть была полной и окончательной. Это день моей смерти и день моего единения с Богом.
Просветление — очень индивидуальный процесс, и это приводит ко множеству затруднений. Прежде всего, нет никаких четких этапов, через которые непременно приходится пройти. Каждый проходит свои этапы, потому что за время многочисленных жизней каждый человек сталкивается с разными условиями.
Вопрос не в самом просветлении, а в наборе таких условий, формирующих жизненные пути. Эти условия индивидуальны, так как каждый человек идет своим путем. Вот почему я настойчиво повторяю: нет никакой широкой дороги, есть только тропинки, но и они чаще всего нехожены. Нельзя войти в лес и сразу найти нужную тропу. Каждый должен сам проложить свою тропу — просто идти вперед.
Говорят, что путь к просветлению похож на птицу в небе, потому что тоже не оставляет следов. Никто не может пойти по следам летящей птицы. Такие следы исчезают, стоит птице улететь. Именно поэтому просветление невозможно обрести, за кем-то следуя. Поэтому я и говорю, что Иисус, Моисей, Мохаммед, Кришна — все те, кто говорят: «Верь мне и иди за мной», — ничего не знают о просветлении.
Если бы они знали, то никогда бы не предлагали другим идти следом. По-настоящему просветленный понимает, что не оставляет следов. Для него слова «Иди за мной» — полная бессмыслица.
С вами все может случиться совсем не так, как со мной. Вполне возможно, что кто-то будет жить обычной жизнью, а потом вдруг станет просветленным.
Если пятьдесят человек лягут спать в одной комнате, каждому приснится свой сон. Они будут спать рядом, но увидеть один и тот же сон нельзя. Это попросту невозможно, как ни старайся. Ваш сон будет вашим, мой — моим, мы перенесемся в разные места, увидим разные сны. И проснемся мы в разное время. Сновидения не могут быть общими.
Просветление — это пробуждение. Для просветленного все человеческие жизни — просто сны. Они могут быть хорошими либо плохими, кошмарами или чудесными фантазиями, но это все равно только сны.
И проснуться человек может в любой миг. Потенциальная возможность есть всегда. Порой для того, чтобы проснуться, приходится прилагать усилия. Могут присниться страшные сны — ты хочешь закричать, но голоса нет, хочешь проснуться, но не можешь, тело, словно парализовано.
Но утром, проснувшись, ты смеешься над ночным кошмаром, хотя в те минуты, когда видел его, тебе было совсем не до смеха. Все было серьезно. Тело, казалось, омертвело, ты не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не мог произнести ни слова, не мог открыть глаза. Ты понимал, что все кончено! Но утром все уходит на задний план, и ты даже не размышляешь над тем, что тебе снилось. Когда понимаешь, что это был сон, страх становится бессмысленным. Ты уже не спишь, теперь не важно, каким был сон — дурным или приятным.
Это относится и к просветлению. Все придуманные пути к просветлению ставят перед собой одну задачу: создать те условия, в каких человеку легче проснуться. Но степень поглощенности сном у каждого своя. Некоторые спят очень глубоким сном. Но все пути к просветлению нужны только для того, чтобы встряхнуть человека, заставить его проснуться. Когда именно это случится, не может сказать никто.
Мой «срыв и прорыв» — не жесткое правило. Так случилось со мной. Я не знаю, почему со мной все было именно так. Я трудился в одиночестве — без друзей, без спутников, без наставников. Работая в одиночку, человек подвергает себя многочисленным опасностям, потому что бывают моменты, которые можно назвать только кромешным душевным мраком. Ты в темноте, кругом опасности, ты чувствуешь себя так, будто жизнь вот-вот прервется — это настоящая смерть. Подобные переживания могут вызвать душевное расстройство.
Ты один на один со смертью, рядом нет никого, кто мог бы ободрить и помочь... никто тебя не успокаивает, никто не объясняет, что это тоже пройдет. Нет близкого человека, который скажет: «Это просто страшный сон, но близится утро. Перед рассветом ночь всегда особенно темна. Не бойся». Рядом нет никого, кому ты веришь и кто верит тебе, — вот в чем причина частых душевных срывов. Но у меня все прошло без вреда. В то время мне было очень трудно, но мрак ночи вскоре рассеялся, показалось солнце, и срыв стал прорывом.
У каждого все происходит по-своему. По-своему ощущается и само просветление. Эта уникальность тоже вызывала немало недоразумений.
Если бы, например, я намеревался создать новую религию, основной ее догмой мог бы стать именно этот постулат: просветлению всегда должен предшествовать нервный срыв, то есть прорыв возможен только после срыва. Так и создавались все религии: одна личность навязывала всему человечеству свои собственные переживания, не учитывая индивидуальных различий. Та же проблема остается и после просветления. Махавира ходил голым, и потому его последователи уже двадцать пять веков тоже ходят голыми. Они полагают, что это необходимое условие просветления. Джайны не считают Будду просветленным именно потому, что он носил одежду! Личный опыт превращается во всеобщее, необходимое условие, но это просто глупо!
Да, у Махавиры все вышло именно так, это был его путь. Его тело было так прекрасно, что скрывать его под одеждой было бы просто позором. На его фигуру стоило посмотреть.
Он был царевичем. Его отец обожал индийскую борьбу и мечтал, чтобы Махавира стал чемпионом всей страны — а этот мальчик действительно мог стать чемпионом, у него было стальное тело. Царь воспитывал сына так, что тот двадцать четыре часа в сутки занимался только одним — борьбой. Он должен был стать лучшим борцом в стране.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47