Одним прыжком перепрыгнув через брод, Кухулин оказался у тела мертвого Фердиада. Он перенес его вместе с оружием на северную сторону, чтобы не оставлять на южной, среди противников. Когда Кухулин опустил его на землю и посмотрел в лицо мертвому Фердиаду, свет померк в его глазах, слабость напала на него, и он лишился чувств. Очнувшись, Кухулин начинает свой прекрасный плач по Фердиаду:

Из-за предательства, о Фердиад,
Гибель твоя мне горше стократ!
Ты умер. Я жив. Наш жребий таков,
Не встретимся мы во веки веков!
Когда мы жили в восточном краю,
У Скатах, учась побеждать в бою,
Казалось, что будем друзьями всегда,
Вплоть до дня Страшного суда!
Мил мне был облик прекрасный твой:
Нежных ланит цвет огневой,
Синяя ясность твоих очей,
Благородство осанки, мудрость речей!
Не ходил в бой, не получал ран,
Гневом битвенным не был пьян,
Рамена не прикрывал щитом из кож, —
Кто на сына Дамана был бы похож.
Как пал Айфе единственный сын —
С той поры боец ни один
Ни красотой, ни силой, ни ловкостью боевой
Не мог напомнить мне облик твой.
Горька кровавая круговерть,
Где повстречал сын Дамана смерть.
Увы! Кровавую чашу друг
Принял из моих собственных рук.
Если бы эллином был я! Вмиг,
Услышав брата предсмертный крик,
С жизнью своей расстался б и я!
Мы вместе прервали б нить бытия!
Настал поистине скорбный час!
Воспитала Скатах обоих нас.
Из ран моих сочится кровь,
А ты не взойдешь на колесницу вновь!
Настал поистине скорбный час,
Воспитала Скатах обоих нас.
Кровь сочится из ран моих,
А тебя нет и не будет в живых!
Настал поистине скорбный час.
Вместе Скатах воспитала нас.
Ты погиб, а я уцелел!
Беспощадность битвы — мужей удел!

Таким образом, судьба Кухулина, как и любого эпического героя, трагична. В отличие от божественных персонажей, способных обмануть судьбу, герой должен постоянно делать выбор между чувством и долгом и твердо следовать избранному пути, хотя он и знает, куда этот путь его приведет. Может быть, наиболее ярко и драматично рассказывает об этом трагическом выборе героя короткая повесть о Кондле, единственном сыне Кухулина, которого родила ему великанша Айфе.
Выполняя данное Кухулину обещание, Айфе отправила сына в Ирландию. Улады же приняли Кондлу за иноземного захватчика и напали на него. Кондла защищался с поразительным мужеством и искусством. Естественно, что Кухулин, обязанный защищать родную землю, вышел навстречу отважному юноше и потребовал, чтобы тот назвал свое имя. Кондла, однако, не мог сделать это: на нем лежал зарок, когда-то наложенный самим Кухулином, — никому не называть своего имени и никогда не отказываться от поединка. Постепенно Кухулин догадывается об истине, но поединка уже нельзя избежать, и ему остается только сказать: «Даже если это мой сын, я обязан убить его ради чести всех уладов». Победив незнакомого юношу, он берет на руки его бездыханное тело, кладет перед Конхобаром и уладскими воинами и восклицает: «Вот вам, улады, мой сын!»
Смерть героя тоже должна быть героической, не умаляющей его высокого достоинства и благородства. Следовательно, против него должна действовать сила не героического происхождения, а, наоборот, противоположная героической. Этой «антигероической силой» может быть либо предательство, либо колдовство. Кухулина победили колдуны, которые сумели повернуть против него его собственную судьбу, заставив нарушить лежащие на нем зароки — гейсы. Кельты считали, что нарушение гейсов — верный знак приближающейся смерти. Если гейсы останутся ненарушенными, герой может спастись, какие бы опасности ему не угрожали. Но обычно, когда смерть неизбежна, герой попадает в такие ситуации, когда он вынужден нарушать один за другим все свои гейсы.
Кухулин некогда убил Калатина и двадцать семь его сыновей, но жена Калатина после смерти мужа родила сразу шестерых детей: троих сыновей и трех дочерей. Королева Медб, готовя гибель героя, воспитала этих детей, сделав из них колдунов. Для этого сыновьям отрубили правую ногу и левую руку, а дочерям выкололи левый глаз. Это — инициационное увечье магов, известное и по другим мифам. В течение семнадцати лет дети Калатина путешествовали по миру, изучая магию. Еще семь лет они ковали магические копья — орудия мести Кухулину. Затем Медб объединила «четыре провинции Ирландии», чтобы напасть на Улад; она выбрала момент, когда все улады, кроме Кухулина, были поражены магической болезнью и не могли сражаться. Кухулин должен был принять бой с врагами в одиночку. Предчувствуя, что битва эта будет для него последней, улады попытались удержать Кухулина. Однако он не мог видеть разорение родного края. После некоторых колебаний Кухулин решил положиться на совет Ниам, жены Конала Победоносного. Тогда враги прибегли к помощи волшебства: в то время как Ниам отлучилась из дома, они создали ее призрак, который убедил Кухулина выехать на бой.
Перед началом похода целый ряд знамений предупреждает Кухулина о неминуемой гибели. Оружие упало со стены. Когда герой надевал плащ, пряжка выскользнула из его пальцев, упала и вонзилась ему в ногу. Когда Кухулин попытался запрячь лошадей, Серый из Махи повернулся к своему хозяину левым боком, а в ответ на упрек («Не таков был твой обычай, о Серый из Махи, чтобы отвечать зловещим знаком на мой призыв») заплакал кровавыми слезами.
Многие пытались остановить Кухулина. Богиня войны Морриган ночью специально сломала его колесницу, чтобы он не смог выехать из дому. Когда герой все же выехал из ворот, его встретила заклинательница Леборхам и тоже попыталась уговорить его вернуться. Тем временем трижды по пятьдесят женщин королевского рода, любившие Кухулина, испустили крики скорби и тоски, потому что поняли, что их возлюбленному не суждено вернуться. Далее на своем пути Кухулин заехал в дом кормилицы, поскольку было у него в обычае заезжать к ней всякий раз по пути на юг, и всегда были у нее в запасе для него молоко и пиво. На этот раз поднесенное ему молоко превратилось в кровь. Затем встретились ему две прекрасные девушки: в горе и печали стирали они у брода окровавленную одежду, и это была одежда Кухулина.
После этого Кухулин встретил дочерей Калатина — старух, слепых на левый глаз. Старухи сидели вокруг костра и на вертелах из рябиновых прутьев жарили собачье мясо, приправляя его ядом и заклинаниями. На Кухулине лежал гейс, запрещавший есть мясо его тезки — пса; в то же время другой гейс не позволял ему проехать мимо очага, где готовилась пища, не разделив трапезы. Сначала он все же пытался отклонить приглашение старух отведать их угощение, но когда те стали упрекать его в презрении к их жалкой пище, он поневоле согласился и сел к костру. Левой рукой старуха подала ему собачью лопатку, и он начал есть это мясо, складывая куски его под свое левое бедро. И от этого левая сторона его тела потеряла свою силу.
Однако сияние героя по-прежнему исходит от головы Кухулина. Чтобы защититься от героя, войско сыновей Калатина прячется за стеной из составленных в ряд щитов. По углам Эрк, сын Кайрпре, ставит по паре бойцов, сражающихся друг с другом, и третьего — заклинателя, который должен попросить у Кухулина копье: сыновья Калатина предсказывали, что от этого копья падет король. Кухулин устремляется в битву и истребляет великое множество врагов. Затем он видит двух бойцов, бьющихся друг с другом, и рядом с ними заклинателя, который просит разнять их. Кухулин нанес каждому мощный удар по голове. После этого заклинатель просит у Кухулина копье. «Клянусь клятвой моего народа, — отвечал Кухулин, — у тебя не больше нужды в нем, чем у меня». «Я сложу злую песню на тебя, если ты не дашь его», — сказал заклинатель. Тогда Кухулин метнул свое копье древком вперед, и оно пробило голову заклинателя и поразило насмерть еще девять человек позади него. «Никогда еще не бывал я проклят и опозорен за отказ в даре или за скупость», — сказал при этом Кухулин. Лугайд, сын Курои, подобрал это копье. «Кто падет от этого копья, о сыны Калатина?» — сказал он, и они отвечали ему: «Король падет от этого копья». Лугайд метнул копье и убил «короля возниц» Лаэга, служившего Кухулину.
Кухулин опять взял свое копье. То же самое повторилось со второй парой сражающихся. Чтобы не была сложена злая песнь против Улада, Кухулину опять пришлось метнуть копье, которое на этот раз подобрал Эрк и поразил им Серого из Махи, «короля коней Ирландии». Затем Кухулин увидел третью пару сражающихся, и на этот раз ему пришлось метнуть копье, чтобы не была сложена злая песнь против его рода. Копье это поймал на лету Лугайд и метнул в самого Кухулина, распоров ему живот. Попросив у врагов отсрочки, Кухулин дошел до озера, где напился воды и искупался. В одной из версий саги говорится, что в эту минуту подошла к нему выдра (по-ирландски «собака воды») и начала пить его кровь. Кухулин бросил в нее камень и убил ее. Теперь он уже точно знал, что смерть его близка: ему было предсказано, что последним его подвигом так же, как и первым, будет убийство собаки.
Кухулин повернул обратно и стал звать своих врагов, чтобы они вышли ему навстречу. Потом он подошел к высокому камню, прислонился к нему и привязал себя к нему поясом, «ибо он не хотел умереть ни сидя, ни лежа, но хотел умереть стоя». И пока была душа в его теле и пока сияние героя светилось над его головой, раненый конь Серый из Махи защищал своего господина: он убил пятьдесят человек своими зубами и тридцать — копытами. Затем с небес слетелись птицы и уселись на плечи Кухулина. Сочтя это знаком подступающей к герою смерти, Лугайд бросился вперед, схватил Кухулина за волосы и отрубил ему голову. Когда меч выпал из руки героя, он своим лезвием отсек правую руку Лугайду. В отместку была отрублена и правая рука самого Кухулина, и его останки повезли в Тару.
Конал Кернах, боевой соратник Кухулина, отбил у врагов тело героя. Он бросился их преследовать, убил Лугайда, нашел голову Кухулина; голова, расплавив камень, на который ее положили, глубоко погрузилась в него (это было последнее проявление «боевого пыла»). Конал привез Эмер голову Кухулина вместе с целой гирляндой вражеских голов, нанизанных на ивовую ветку. Кухулин был отомщен, и его вдова должна была сопровождать его в смерти. Конал выкопал глубокую могилу, Эмер спустилась в нее, легла на тело мертвого мужа, приложила губы к губам отрезанной головы и умерла. Тогда Конал воздвиг над могилой камень с огамической надписью и оплакал Кухулина.
Таким образом, как заметил один замечательный исследователь, «жизнь героя составляет единое целое от рождения до трагической смерти, ведь он живет в мире, управляемом судьбой. Именно герои открыли и осознали тот факт, что человеческое существование — это трагедия и даже катастрофа». Но, несмотря на это знание, настоящий эпический герой, твердо следуя избранному пути, идет до конца и, как Кухулин, умирает стоя, с гордо поднятой головой.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, мифы кельтских народов складываются в мифологическую традицию, представляющую собой одно из ярких проявлений кельтской культуры. В ней нашли отражение самобытность и оригинальность кельтского восприятия мира и кельтского художественного гения. В кельтских мифах различные сакральные мотивы, символы, образы смешиваются, создавая загадочных персонажей, над истолкованием которых бьются современные ученые. То древний символ оленьих рогов, встречающийся еще в мезолитических погребениях Западной Европы, разрастается в галльской мифологии до образа могущественного бога с оленьими рогами — Цернунна, которого некоторые исследователи считают великим, всеобъемлющим богом галльской религии. То в образе Махи, жены крестьянина Крунху, вдруг проступают черты одной из грозных богинь войны. То волшебная невеста Этайн, беззащитная перед земными и сверхъестественными претендентами на ее руку и сердце, превращается в богиню — носительницу верховной власти. То галло-римский Юпитер, благостный и милосердный бог, оказывается ипостасью кровавого бога Тараниса. Это характерное для кельтских богов смешение функций, эта зыбкость граней, отделяющих их образы друг от друга, очень затрудняют истолкование религиозно-мифологической традиции.
Поэтому современные исследователи никак не могут прийти к единому мнению, поклонялись кельты множеству мелких местных божеств или, наоборот, только одному, единому великому богу, появлявшемуся под разными именами и в разных образах. Дополнительную трудность в изучении мифологии кельтов создает то обстоятельство, что устная традиция великих кельтских жрецов-друидов была безвозвратно утрачена.
В связи с этим, реконструируя образ кельтской мифологии, мы старались использовать всю совокупность имеющихся источников: свидетельства античных авторов, археологические материалы, обнаруженные на территориях континентальной Европы и Британских островов, в древности населенных кельтами, надписи и памятники изобразительного искусства, происходящие из римской Галлии, ирландские саги, валлийские легенды, бретонский фольклор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48