Но больше я пить не стал, мне нужна была
свежая голова. Вот закончу дела - тогда и напьюсь.
Эх, магистр, чем же тебя привлечь-то? А, была не была, пойду просто
так, навру что-нибудь слуге, может и пустит. Нельзя же, в самом деле,
шесть лет подряд на соседа дуться из-за каких-то четырех беженцев. В конце
концов, он человек вежливый, воспитание получил, а с воспитанными людьми
всегда приятнее дело иметь, чем с нами, мужичьем неотесанным. Воспитанный,
он и захочет тебя оскорбить, да не сумеет, потому что ему, воспитанному,
одного этого желания оскорбить стыдно будет. Еще и извиняться перед тобой
захочет за обиду не нанесенную. А все потому, что он в каждом человеке
равного себе видит. А люди-то на самом деле разные. И по большей части
дрянь паршивая, чего ему, воспитанному, ни в жисть не понять.
Спустился я по лестнице, вышел на улицу. Немного перед дверью
постоял, ЭТО в кармане нащупал, подержал в кулаке для смелости. Черт его
разберет, может, не стоит его отдавать? Может, из него большую выгоду
извлечь можно? Раз в нем такая сила заключена, что самого дракона одолеть
можно, так, может быть, если его распилить да на колечки перелить, так и
кольца какие-нибудь магические получатся? А с другой стороны - боязно. А
ну как при переплавке вся сила-то и сгинет? Нет уж, пускай такими делами
ученые люди занимаются, тот же магистр, а я рисковать не стану.
Перешел я через улицу, в дверь магистра постучал. У него, повезло
мне, при двери старикашка дежурит, его обдурить ну даже удовольствия
никакого, ну словно младенца малого. Как начал я ему заливать, что срочное
у меня к магистру дело, что нужно мне его видеть немедленно, так он меня и
впустил и сам даже проводил по лестнице до двери, стручок старый. Еле
ходит, а туда же, провожает и свечу еще несет. Я бы такого держать ни за
что не стал. Такому либо на паперти место, либо на кладбище. Работы с него
никакой, а жрет небось за двоих.
Ну ладно, впустил меня старикан к магистру, дверь затворил, и
остались мы с ним с глазу на глаз. Сидит магистр у окна насупившись,
недружелюбно так на меня смотрит и спрашивает: чего, мол, надо? Вернее, не
так даже: чем, мол, обязан? Эх, люблю вежливую, культурную беседу! Да вот,
говорю, к вашей милости по делу одному очень важному пришел. Вижу,
собирается он мне сказать что-то - знаю я этих человечков, дай ему рот не
вовремя раскрыть, он такого наговорит, что потом уже не поправишь. Но я
ему ничего сказать не дал, а просто так, спокойненько подошел к нему
вплотную, руку в карман запустил, достал ЭТО и прямо ему под нос сунул. Не
угодно ли, говорю, ознакомиться, презанятная вещица. Он, не поверите, вмиг
побелел весь. Глаза остекленели, чуть не вываливаются, руки трясутся, губы
трясутся, сам весь дрожит. Стоит белый-белый и слова вымолвить не может. Я
даже испугался, не хватил бы удар старикана. Но ничего, оклемался.
Вздохнул он глубоко, задышал, дрожать перестал постепенно. Только
бледность оставалась, но это уже не страшно. По всем остальным признакам
пришел в себя старик.
Наконец, смог он заговорить и спрашивает меня: откуда, дескать, вы
это взяли? Так я ему и скажу, дожидайся. Да вот, говорю, купец один
знакомый предложил. Много, правда, содрал, да я не в обиде - вещичка
презанятная. Со значением это сказал, чтобы дошло до него, что я тоже
непрост, что и я понимаю, что мне в руки попало. Он и спрашивает: кто же
это продать-то такое мог, у кого же рука на такое поднялась? Ну, говорю,
кто продал, тот продал. Вы, ваша милость, его не знаете, он вас не знает,
так что не будем и вспоминать его понапрасну. Я, говорю, когда вещицу эту
покупал, сразу подумал, что по нраву она вам придется, потому и не
торговался почти, дал ему, купцу-то тому, столько, сколько он запросил.
Упустить, говорю, боялся. На такие вещицы покупатели знаете как охочи,
отбою просто нет. Так, мол, и рвут из рук. Но он, похоже, не больно Леня
слушал. Как вперился в ЭТО глазами, так и взгляда оторвать не мог. А я-то
к нему не затем все-таки пришел, чтобы полюбоваться он на ЭТО мог, у меня
в этом деле свой интерес. Я ЭТО тогда в карман засунул, чтобы он не
отвлекался, и говорю эдак: как, мол, ваша милость, интересует вас вещичка
или, может, мне какого другого покупателя поискать? Да-да, говорит, как
же, очень интересует, и руки свои вперед тянет, будто я ему за так просто
ЭТО на ладонь выложу. Нашел дурака! Отступил я немного и говорю эдак
скромненько: я, мол, ваша милость, человек небогатый, в долгах весь,
вот-вот дом описать могут. А за вещичку эту последнее выложил единственно
с целью вашей милости удовольствие доставить и, в некотором смысле,
загладить тягостное недоразумение, имевшее место в недалеком прошлом. Эх,
зря я ему про это напомнил! Аж встрепенулся старикан, глаза загорелись
сразу, засверкали, так глянул на меня, будто убить хотел. Но ничего,
сдержался. Когда приспичит, то и такому человеку, как наш магистр,
приходится поступать не по своей воле. Помолчал немного, потом спрашивает:
сколько, дескать, хочу я за ЭТО получить? Так и сказал - за ЭТО. Так прямо
в лоб и спросил. Да таким еще тоном, чтобы мне, значит, понятно стало,
какое же я дерьмо и как он хочет поскорее от меня избавиться.
Нет, думаю, так просто ты от меня не отделаешься, одними деньгами ты
ЭТО не купишь. Денег-то у меня нынче у самого побольше, чем у тебя, будет.
Не-ет, мне нужно, чтобы ты через ЭТО был навек со мною повязан, чтобы ты
отныне помнил, что я при случае вмиг укорот тебе найду. Сейчас для этого
самое время, пока ты еще не до конца очухался. Даже и к лучшему, что ты
так меня не любишь и так спешишь от меня отделаться. Будешь потом локти
кусать, да ничего уже не поправишь.
Я, говорю, ваша милость, когда вещицу эту покупал, не денежной выгоды
искал, а единственно хотел услугу оказать, памятуя о вашей высокой
учености и интересе ко всему необычайному. Так что выгоды для себя я в
этом деле не ищу, бог мне свидетель. Как выложил я купцу тому за эту
вещицу шестнадцать, ни монетой больше. И единственное, на что надежду
питаю, так это на то, что вы по милости своей не откажетесь выполнить мою
нижайшую просьбу. Ваше имя широко известно во всем нашем герцогстве и даже
за его пределами, и поручительство, подписанное вами, может выручить в
тяжелую минуту кого угодно. Ведь вам, ваша милость, ровным счетом ничего
не стоит написать поручительство и тем спасти меня от кабалы. А что
касается вещицы этой, то я и даром бы ее вам отдал.
Соседи ведь, как-никак, должны друг другу помогать. Но долги замучили
- только потому и вынужден с вас эти несчастные шестнадцать золотых взять.
Пока я говорил все это, магистр отошел к столику у стены, достал из
ящика листок бумаги и что-то там накарябал. Стоя, даже присесть не
удосужился, настолько, видно, спешил от меня отделаться. Потом посыпал
чернила песком, открыл ключом дверцу шкафа, достал оттуда кошелек и, встав
ко мне боком, отсчитал шестнадцать золотых. Потом повернулся ко мне и
говорит: можете, мол, забирать поручительство и деньги, давайте ЭТО. И
руку протягивает. Сильно меня, честно говоря, подмывало посмотреть
сначала, что он там написал. Не привык я так вот, не проверив, сделки
совершать. Но нашло на меня почему-то эдакое бесшабашное настроение, что
взял бумагу, не читая. Черт с ним, думаю, если он что не так написал, ему
же хуже будет. Уж я-то сумею ему веселенькую жизнь устроить. Достал ЭТО из
кармана, не глядя сунул ему в руку, сгреб со стола золотые и в карман
положил. А поручительство в трубку свернул, песок только стряхнул сначала.
Поклонился на прощание и к двери пошел. Магистра аж перекосило от моего
поклона, но он человек вежливый, воспитанный, тоже поклонился, хотя не
сказал ни слова на прощание. Скулы, наверное, свело.
А я следом за старикашкой-привратником вниз спустился, на улицу вышел
и пошел к себе. Приятно все-таки, когда день не напрасно прожит.
Шестнадцать золотых - неплохая выручка, даже для меня. И главное - из
ничего же, из чистого везения.
Поднялся я к себе наверх, развернул поручительство - заглядение. Была
бы нужда, я бы с этой бумажкой у любого ростовщика в нашем герцогстве под
залог своего домишки двойную а то и тройную его стоимость в долг бы мог
выскрести. Все-таки хорошая, выгодная это вещь - честное имя. Даже жалко
стало, что вот так, без дела бумага эта лежать останется. Ну да ладно,
может, еще и пристрою к чему-нибудь, никогда ведь не знаешь заранее, как
оно в жизни обернется. Но главное, я теперь этим поручительством магистра
как цепью приковал. Пусть-ка теперь попробует не ответить на мое
приветствие на улице.
И я довольно засмеялся.

МАГИСТР
Нет, нет, не верю!
Я же знаю - дракон - это миф, легенда. Его нет и никогда не было. Это
легенда, придуманная для того, чтобы оправдать все, что творится в нашем
благословенном герцогстве. Ведь все, что угодно, можно оправдать, если
сказать: вот, смотрите, в подземельях под башней живет дракон, который
может в одночасье спалить весь город, если вырвется на свободу. И можно
веками твердить о том, что все, что ни делается, делается лишь для того,
чтобы дракон остался заточенным в своих подземельях, и заставлять людей
верить в его существование, и заставлять людей молчать. Молчать и терпеть.
Потому что ни у кого нет ни малейшей возможности проверить, есть ли дракон
на самом деле. Не зря ведь уже столько лет, как замурован вход в башню. Да
и кто решится проверять, если всем нам с младенчества вбивается в голову,
что любой смельчак, осмелившийся проникнуть в подземелья дракона, обречен
на гибель.
Дракон! Какой к черту может быть дракон здесь, у нас, в нашем городе?
Настоящий дракон - там, в крепости, где сидит наш герцог. Тысячерукий и
тысячеглавый дракон. Но его никто не видит, хотя он живет совсем рядом с
нами, хотя он собирает с нас подати и требует безусловного повиновения,
хотя он убивает всех непокорных. Его никто не видит, когда он принимает
человеческий облик и расползается по всему герцогству тысячами стражников
и камаргосов, его никто не видит, когда он день за днем, год за годом,
столетие за столетием сосет кровь из нашего народа. Его вроде бы и нет.
Зато все видят зарево над башней дракона, все видят знаки дракона,
намалеванные на стенах, все чувствуют, как со стороны башни несет серой. И
все знают, что под башней живет дракон, который ждет своего часа. Все
видят знамения, и никому невдомек, что появляются они почему-то как раз в
такое время, когда земля начинает дрожать под ногами у настоящего дракона,
живущего в крепости герцога, появляются как раз вовремя, чтобы отвлечь
людей, чтобы запугать их сверхъестественным, чтобы заставить их смириться
со своим жалким существованием. Боже мой, да если бы я служил герцогу, я
бы сам предложил ему в критические периоды устраивать знамения. Так не
разумно ли предположить, что так оно и делается?
Но я разжал кулак, и на ладони моей лежало ЭТО.
Не мираж, не подделка. ЭТО. Его невозможно подделать, потому что
никто толком не знает, как оно выглядит, потому что ни одна подделка не
скажет тому, кто возьмет ее в руки: готовься к битве с драконом. Потому
что ни одна подделка, какой бы мастер ее ни делал, не может излучать такой
силы и такой уверенности.
Значит - правда?
Значит, дракон действительно жив, действительно сидит в подземелье
под башней, глубоком и зловонном, и снова, как не раз уже бывало прежде,
готовится выйти наружу, сорвав с себя цепи наложенного когда-то заклятия?
Значит, кто-то снова, как и века назад, должен выйти на битву с
драконом и заслонить собою весь народ?
И этот кто-то - я?
Я почувствовал, что весь дрожу. Снова, как и тогда, когда этот
мерзавец достал ЭТО из кармана. Но дрожу не от страха - от волнения. Чего
мне бояться - мне, и так стоящему на пороге могилы? Не побоялся же я шесть
лет назад дать приют тем четверым несчастным. Разве дракон страшнее
камаргосов? А смерть - она все равно одна, и лучше умирать за правое дело,
чем просто так, от старости. Хотя все равно умирать не хочется.
Или я все-таки боюсь? Тогда, шесть лет назад, еще не знал, что это
значит - настоящий страх смерти, смерти мучительной и долгой, и потому был
бесстрашен. А теперь, после счастливого избавления, - боюсь. Боюсь, потому
что подсознательно решил для себя, что все, с меня хватит, что я свою долю
геройства уже исчерпал, что я имею право на то, чтобы спокойно дожить свой
век.
Зачем я только пустил его к себе? Почему сразу же, с порога не
прогнал прочь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15