— Будет легче бросать. Все равно надо добавить туда стирального порошка.
— Стирального порошка? Мне казалось, мы собираемся их жечь, а не мыть.
— Стиральный порошок уменьшает интенсивность горения, к тому же прилипает ко всему, с чем соприкасается. Прямое попадание — и эти сволочи будут гореть и гореть. Крис, откачай еще бензина из машины. Полведра хватит.
Крис, взяв цинковое ведро и пластиковый шланг, направился к автомобилю. «Господи, — подумал он, — я приехал сюда, чтобы открыть гостиницу. А готовлюсь к войне».
Повсюду во дворе обитатели деревни занимались приготовлениями к грядущему сражению.
Все уже знали, что произошло. Знали, что сафдары хоть и не принадлежали к смертным, тем не менее кровоточили и умирали. Во всем форте ощущалась какая-то нервозная приподнятость. Они собирались нанести ответный удар.
Крис наблюдал, как его сын помогал Тони выстраивать на столе пустые бутылки. Он чувствовал, как к нему снова возвращается надежда. Бог даст, скоро жизнь опять войдет в привычную колею. (Бог? Впрочем, какой бог это даст? Языческий бог Тони Гейтмана, готовящийся наклониться над крохотным каменным островком и высосать свою дозу людских эмоций? Чего-чего, а этого добра вокруг предостаточно.) Крис позволил себе улыбнуться.
Он вернулся к работе, и от острого запаха бензина заслезились глаза.
— Ну, как дела? — Тони присел на корточки рядом с Крисом, держа в зубах незажженную сигару. — Не волнуйся, старичок. Я не собираюсь закуривать. — Он вынул сигару изо рта и посмотрел на нее так, словно это было собачье дерьмо. — Омерзительные штуки... А ведь забавно, как стресс возвращает нас к инфантильному поведению. Единственное, чего хочется мальчишкам Ходджсонам, — это все время есть. Преподобный Рид присосался к своей бутылке джина, как грудной ребенок. У него в портфеле бутылок пять, не меньше. А это... — он сунул сигару в рот, — младенческий инстинкт, знаете ли. Сосательный. Не более чем замещение материнской сиськи.
— Тони, не обижайтесь, но вы слишком уж цинично смотрите на то, что мы делаем.
— Я? Цинично? С чего вы взяли?
— С ваших собственных слов, Тони. Сами говорили, что вы — самый циничный ублюдок во всем мире. — Крис в упор посмотрел на Тони. — Как думаете, у нас есть шанс? В конце концов, Марку удалось проделать дырку в одной из этих штуковин.
— Шанс есть всегда, сынок. Я вовсе не собираюсь выливать ушат холодной воды...
— Но?
— Но... Но вся жизнь вывернулась наизнанку. То, что сейчас происходит тут, похоже... ну, если бы мы ехали на машине с двухтактным движком на обедненной смеси и внезапно перешли бы на сверхвысокооктановый бензин. Вы видели, что случилось с Уэйнрайтом. Мы оба знаем, что с ним стало. Вы упомянули о золотой рыбке. Давно на нее смотрели? А ведь она меняется. У нее под кожей набухают твердые бугорки; сдается мне, что это...
— Тони, я понимаю, что здесь творится нечто сверхъестественное. Вы полагаете, будто этот древний языческий божок собирается самолично сюда явиться. Вы действительно так думаете? А даже если он явится, на нас это как-нибудь отразится?
— Крис, вы же сами видели. Господь Всемилостивый... Это существо настолько могущественно, что отменило саму смерть. Вы понимаете, что оно сделало? Животное умерло. Ушла старая жизненная сила, но это существо заправило его собственной высокооктановой жизнью. Такая жизнь по сравнению с нашей — как атомная энергия по сравнению с дерьмовой керосиновой лампой. Когда-то эти твари были обыкновенными людьми. Уэйнрайт. Фокс. Мальчик.
Рыбак. Теперь они так наполнены жизнью, что лопаются по швам.
— Хорошо, Тони, я верю вам. Но посмотрите на обычную, повседневную природу. Если кто-нибудь скажет, что кусок камня за двести тысяч миль отсюда способен поднимать в воздух миллионы тонн воды, вы сочтете его сумасшедшим. Между тем Луна делает это дважды в день. И мы не называем это чудом, мы называем это приливами. Тонны воды льются с неба по всему миру. Не чудо — дождь. Невидимые силы могут хлопнуть дверью. Не призраки — сквозняк. Естественная сила способна осветить ночью небо иразбить в щепки дерево. Молния. Чудовищно могучие силы, но не сверхъестественные. — Он сделал глубокий вдох. — Слушайте, Тони, то, что происходит, — необыкновенно. Но может быть, мы просто столкнулись с каким-то природным явлением, которого никто раньше не наблюдал.
— Эй, вы бензин набрали? — позвал Марк. — Мы тут с вашей женой напалм делаем.
— Иду. — Крис встал.
Тони ничего не ответил, но Крис заметил, какое у него было выражение. Возможно, ему необходимо было верить в языческого бога, который пришел присмотреть за своим стадом.
* * *
Сафдары не приближались.
Может, усвоили урок? Крис следил за ними. Они сидели на насыпи, невозмутимо уставившись на морской форт, и море колыхалось у них вокруг груди.
— Как думаешь, они подойдут достаточно близко? — спросила Рут, обняв Криса.
— Ты говоришь прямо как маленькая кровожадная воительница.
— Просто хочу от них избавиться, Крис. Меня уже тошнит от скопления народа. Надоело быть пленницей в этом здании.
— Сафдарам, по-видимому, недостает здравого смысла. Они — как голодные псы около черного хода мясной лавки. Не в силах уйти. Когда они исчезнут, — Крис пожал плечами, — все вернется в нормальную колею.
Нормальную? Интересно, а что Рут считает нормальным? Не хочет ли она уехать отсюда? Нет, вряд ли, им нравилось это место. Крис снова поглядел на морской форт, такой мрачный в вечернем тумане, невольно представляя себе, как оно будет выглядеть, когда работы закончатся.
Обняв жену, он посмотрел на море. Крис не видел сафдаров; он видел лишь собственную мечту о будущем. Это была хорошая мечта.
* * *
— Куча мала! — закричал Дэвид, когда Рут и Крис легли в фургоне на двуспальную кровать.
— Ш-ш-ш... — прошептала Рут. — Не забывай, здесь есть другие люди, которым хочется спать.
Крис улыбнулся.
— Значит, быстрая куча мала.
Дэвид прыгнул на Криса, слегка стукнув его головой по подбородку. Это была одна из самых любимых игр Дэвида. Куча мала. Она состояла в том, что Крис находился в самом низу, на нем была Рут, а уже на нее садился, вставал коленями или во весь рост Дэвид.
— Куча мала, — смеялся Дэвид. — Давай, мам! Теперь твоя очередь. А я сяду тебе на голову.
— Ну уж нет. Ты весишь целую тонну. Просто ляг папе на грудь, и мы все свернемся калачиком.
— Ладно. А можно мы оставим свет и поговорим, прежде чем выключим его?
— Свечку не выключают, а задувают.
Дэвид посмотрел на свечу, освещавшую спальню фургона желтым светом и наполнявшую ее странными зыбкими тенями.
— А когда у нас опять будет ликтричество?
— Скоро. На станции какая-то поломка. Когда починят, у нас снова будет электричество.
— И вода?
— Конечно.
— И тогда эти люди снова вернутся к себе домой?
— Обязательно. Это все временно.
Дэвид прижался головой к лицу Рут.
— А сейчас мы задуем свечу. Завтра очень много дел.
Мальчик обвил руку вокруг шеи матери и прильнул к ней.
— Тогда ладно... — сонно пробормотал он. — Я буду спать. Люблю тебя.
— Люблю тебя. — Рут наклонилась над столиком и задула свечку.
Им надо хорошенько выспаться. Потому что завтра предстоит сражение.
* * *
Через три часа Крис проснулся. Он лежал еще минут сорок, стараясь уснуть, а потом натянул кожаную куртку и вышел из фургона. Сделать это его заставило то же самое чувство, которое заставляет разглядывать покореженные машины на обочине шоссе.
Крис поднялся по лестнице на стену и выглянул наружу. В лунном свете, пробивавшемся сквозь туман, подходили они, один за другим выступая из темноты, что скрывала берег.
Сперва это были просто размытые очертания во мгле; Крис почти мог принять их за прогуливающихся ночью людей. Но по мере приближения фигуры обретали плотность, обнажая все больше и больше подробностей, и в конце концов он уже не мог обманывать себя, будто это человеческие существа.
С пересохшим ртом Крис высматривал на берегу сафдаров и, хотя нигде их не видел, все равно знал, что они поблизости. Наверно, сидят в своих странных позах индейских воинов где-нибудь дальше, в тумане.
К морскому форту медленно, полукругом приближались несчастные создания. Близнецы Фоксы, один — невообразимо жирный, второй — худой, как пугало; Уэйнрайт с грязной тряпицей, в которую превратился бинт, вокруг шеи и с темно-красными наростами, похожими на виноградные гроздья, свисавшими из глубокой раны на лице.
Крис застегнул молнию куртки до самого горла и обнял себя руками.
Теперь их было больше. Две дюжины мужчин и мальчик. Утонувшие или убитые — кто несколько часов, а кто и пятьдесят лет назад. Тела менялись с каждым часом. Могучая жизненная сила, которая гальванизировала их некогда умершую плоть, раздувала члены и искажала лица. Но происходили и еще худшие веши.
Крис закусил губу. Эти жуткие картинки были вроде бритвы, которая срезает внешний, цивилизованный слой того приятного обаятельного мистера Стейнфорта, который никуда не лез без очереди и не грубил старушкам (по крайней мере вслух); напрочь срезает весь искусственный вздор цивилизованного общества, обнажая первобытного человека. Человека, способного сделать что угодно с кем угодно, совершить любое зверство, лишь бы выжили его семья и он сам.
Приятные люди не убивают. Приятные люди не приносят в жертву то, что любят. Эту мысль внушил ему еще раньше Тони Гейтман. А что сделал бы мужчина две тысячи лет назад, столкнувшись вот с этим?
Крис знал. Тот мужчина пошел бы к жене и взял бы из ее рук маленького темноглазого мальчика; он нарядил бы его в лучшую одежду, сказал бы ему, что он такой замечательный, такой любимый; потом положил бы сына на камень, поднял бы бронзовый топор и...
Крис моргнул. По телу прокатился холодок. Чертов Тони Гейтман!
Фигуры приблизились и теперь стояли длинной шеренгой, уставившись на морской форт.
Крис всматривался в них, сосредоточиваясь на каждой детали безобразных тел, чтобы скинуть цивилизованную оболочку, которая покрывала его, словно раковина, почти всю жизнь. Надо было перевести часы назад, чтобы кровь его воинственных предков потекла в жилах. Надо было научиться ненавидеть всем сердцем. И превратить эту ненависть в силу. Предстоит битва за выживание.
Казалось, распухшие тела вот-вот разорвут кожу, в которую они заключены. Сильно увеличившиеся сердца, словно моторы, неистово бились в обнаженных грудных клетках, которые сотрясались от этих ударов. Там, где тело было повреждено, необузданный поток энергии залечил его опухолевыми наростами. Вот на месте вырванного глаза вздулся красный помидор рака, а тут вместо изувеченного рта торчал пузырь из плоти.
Некоторые старые трупы до такой степени обросли ракушками и водорослями, что невозможно было сказать, где кончается человек и начинается морское отребье.
Какой-то бочкообразный мужчина — некогда, видимо, капитан корабля — стоял ближе других. Кожа его белой, как молоко, груди была покрыта узкими прорезями примерно с палец длиной. Крис увидел, как эти прорези медленно раскрываются. Сквозь них из груди мужчины наружу вылезло около двадцати темных шипов.
Крис сжал зубы так, что свело челюсти.
Темные предметы, которые выталкивало наружу внутреннее давление, были моллюсками. Твердыми, иссиня-черными. Они, видимо, присосались к ребрам мужчины, и их время от времени выдавливало через прорези в коже все дальше и дальше, покуда ракушки не высунулись из тела, как ряды длинных черных сосков. Покрытые черной слизью, они маслянисто поблескивали в лунном свете.
Тут раковины приоткрылись, показав бледные кусочки солоноватой плоти, спрятанной внутри. Через секунду они захлопнулись и спрятались в груди мужчины.
Каждый раз, когда моллюски протыкали кожу, лицо капитана искажалось гримасой невыносимой боли, словно его пытали раскаленным железом. Но из обезображенного рта не вырывалось ни звука.
У Криса горело лицо. Голова шла кругом. И все время его терзала потребность, острое желание...
...ИДТИ ДОМОЙ...
Просто бежать и бежать. Но сафдары заставили нас...
В голове у Криса помутилось.
...Сафдары заставили нас прийти сюда, стоять на берегу, а боль режет и разрывает наши тела, боль вгрызается в нас, как крысы... Ох-х... кожа пылает, кожа горит на наших телах...
Они позволят нам идти...
ИДТИ ДОМОЙ.
Когда мы сломаем двери этого дома на берегу, вышвырнем оттуда людей. Тогда мы дадим сафдарам то, что им нужно, выбросим людей из дома на берег, и тогда мы...
МЫ ПОЙДЕМ ДОМОЙ.
Нам нужна любовь.
Люби нас! Люби нас! Люби нас! Целуй эту пылающую кожу на моем теле!..
Крис смутно ощутил боль и взмахнул кулаками. Они стукнулись о твердый камень.
Крис открыл глаза. Он потерял сознание и рухнул на галерею. Желудок свело; лицо было покрыто холодным потом. И он чувствовал себя... черт, он чувствовал себя чудовищно.
Ноги дрожали, но Крис заставил себя подняться и неверным шагом побрел в фургон.
36
Марк напряженно крикнул вниз:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Стирального порошка? Мне казалось, мы собираемся их жечь, а не мыть.
— Стиральный порошок уменьшает интенсивность горения, к тому же прилипает ко всему, с чем соприкасается. Прямое попадание — и эти сволочи будут гореть и гореть. Крис, откачай еще бензина из машины. Полведра хватит.
Крис, взяв цинковое ведро и пластиковый шланг, направился к автомобилю. «Господи, — подумал он, — я приехал сюда, чтобы открыть гостиницу. А готовлюсь к войне».
Повсюду во дворе обитатели деревни занимались приготовлениями к грядущему сражению.
Все уже знали, что произошло. Знали, что сафдары хоть и не принадлежали к смертным, тем не менее кровоточили и умирали. Во всем форте ощущалась какая-то нервозная приподнятость. Они собирались нанести ответный удар.
Крис наблюдал, как его сын помогал Тони выстраивать на столе пустые бутылки. Он чувствовал, как к нему снова возвращается надежда. Бог даст, скоро жизнь опять войдет в привычную колею. (Бог? Впрочем, какой бог это даст? Языческий бог Тони Гейтмана, готовящийся наклониться над крохотным каменным островком и высосать свою дозу людских эмоций? Чего-чего, а этого добра вокруг предостаточно.) Крис позволил себе улыбнуться.
Он вернулся к работе, и от острого запаха бензина заслезились глаза.
— Ну, как дела? — Тони присел на корточки рядом с Крисом, держа в зубах незажженную сигару. — Не волнуйся, старичок. Я не собираюсь закуривать. — Он вынул сигару изо рта и посмотрел на нее так, словно это было собачье дерьмо. — Омерзительные штуки... А ведь забавно, как стресс возвращает нас к инфантильному поведению. Единственное, чего хочется мальчишкам Ходджсонам, — это все время есть. Преподобный Рид присосался к своей бутылке джина, как грудной ребенок. У него в портфеле бутылок пять, не меньше. А это... — он сунул сигару в рот, — младенческий инстинкт, знаете ли. Сосательный. Не более чем замещение материнской сиськи.
— Тони, не обижайтесь, но вы слишком уж цинично смотрите на то, что мы делаем.
— Я? Цинично? С чего вы взяли?
— С ваших собственных слов, Тони. Сами говорили, что вы — самый циничный ублюдок во всем мире. — Крис в упор посмотрел на Тони. — Как думаете, у нас есть шанс? В конце концов, Марку удалось проделать дырку в одной из этих штуковин.
— Шанс есть всегда, сынок. Я вовсе не собираюсь выливать ушат холодной воды...
— Но?
— Но... Но вся жизнь вывернулась наизнанку. То, что сейчас происходит тут, похоже... ну, если бы мы ехали на машине с двухтактным движком на обедненной смеси и внезапно перешли бы на сверхвысокооктановый бензин. Вы видели, что случилось с Уэйнрайтом. Мы оба знаем, что с ним стало. Вы упомянули о золотой рыбке. Давно на нее смотрели? А ведь она меняется. У нее под кожей набухают твердые бугорки; сдается мне, что это...
— Тони, я понимаю, что здесь творится нечто сверхъестественное. Вы полагаете, будто этот древний языческий божок собирается самолично сюда явиться. Вы действительно так думаете? А даже если он явится, на нас это как-нибудь отразится?
— Крис, вы же сами видели. Господь Всемилостивый... Это существо настолько могущественно, что отменило саму смерть. Вы понимаете, что оно сделало? Животное умерло. Ушла старая жизненная сила, но это существо заправило его собственной высокооктановой жизнью. Такая жизнь по сравнению с нашей — как атомная энергия по сравнению с дерьмовой керосиновой лампой. Когда-то эти твари были обыкновенными людьми. Уэйнрайт. Фокс. Мальчик.
Рыбак. Теперь они так наполнены жизнью, что лопаются по швам.
— Хорошо, Тони, я верю вам. Но посмотрите на обычную, повседневную природу. Если кто-нибудь скажет, что кусок камня за двести тысяч миль отсюда способен поднимать в воздух миллионы тонн воды, вы сочтете его сумасшедшим. Между тем Луна делает это дважды в день. И мы не называем это чудом, мы называем это приливами. Тонны воды льются с неба по всему миру. Не чудо — дождь. Невидимые силы могут хлопнуть дверью. Не призраки — сквозняк. Естественная сила способна осветить ночью небо иразбить в щепки дерево. Молния. Чудовищно могучие силы, но не сверхъестественные. — Он сделал глубокий вдох. — Слушайте, Тони, то, что происходит, — необыкновенно. Но может быть, мы просто столкнулись с каким-то природным явлением, которого никто раньше не наблюдал.
— Эй, вы бензин набрали? — позвал Марк. — Мы тут с вашей женой напалм делаем.
— Иду. — Крис встал.
Тони ничего не ответил, но Крис заметил, какое у него было выражение. Возможно, ему необходимо было верить в языческого бога, который пришел присмотреть за своим стадом.
* * *
Сафдары не приближались.
Может, усвоили урок? Крис следил за ними. Они сидели на насыпи, невозмутимо уставившись на морской форт, и море колыхалось у них вокруг груди.
— Как думаешь, они подойдут достаточно близко? — спросила Рут, обняв Криса.
— Ты говоришь прямо как маленькая кровожадная воительница.
— Просто хочу от них избавиться, Крис. Меня уже тошнит от скопления народа. Надоело быть пленницей в этом здании.
— Сафдарам, по-видимому, недостает здравого смысла. Они — как голодные псы около черного хода мясной лавки. Не в силах уйти. Когда они исчезнут, — Крис пожал плечами, — все вернется в нормальную колею.
Нормальную? Интересно, а что Рут считает нормальным? Не хочет ли она уехать отсюда? Нет, вряд ли, им нравилось это место. Крис снова поглядел на морской форт, такой мрачный в вечернем тумане, невольно представляя себе, как оно будет выглядеть, когда работы закончатся.
Обняв жену, он посмотрел на море. Крис не видел сафдаров; он видел лишь собственную мечту о будущем. Это была хорошая мечта.
* * *
— Куча мала! — закричал Дэвид, когда Рут и Крис легли в фургоне на двуспальную кровать.
— Ш-ш-ш... — прошептала Рут. — Не забывай, здесь есть другие люди, которым хочется спать.
Крис улыбнулся.
— Значит, быстрая куча мала.
Дэвид прыгнул на Криса, слегка стукнув его головой по подбородку. Это была одна из самых любимых игр Дэвида. Куча мала. Она состояла в том, что Крис находился в самом низу, на нем была Рут, а уже на нее садился, вставал коленями или во весь рост Дэвид.
— Куча мала, — смеялся Дэвид. — Давай, мам! Теперь твоя очередь. А я сяду тебе на голову.
— Ну уж нет. Ты весишь целую тонну. Просто ляг папе на грудь, и мы все свернемся калачиком.
— Ладно. А можно мы оставим свет и поговорим, прежде чем выключим его?
— Свечку не выключают, а задувают.
Дэвид посмотрел на свечу, освещавшую спальню фургона желтым светом и наполнявшую ее странными зыбкими тенями.
— А когда у нас опять будет ликтричество?
— Скоро. На станции какая-то поломка. Когда починят, у нас снова будет электричество.
— И вода?
— Конечно.
— И тогда эти люди снова вернутся к себе домой?
— Обязательно. Это все временно.
Дэвид прижался головой к лицу Рут.
— А сейчас мы задуем свечу. Завтра очень много дел.
Мальчик обвил руку вокруг шеи матери и прильнул к ней.
— Тогда ладно... — сонно пробормотал он. — Я буду спать. Люблю тебя.
— Люблю тебя. — Рут наклонилась над столиком и задула свечку.
Им надо хорошенько выспаться. Потому что завтра предстоит сражение.
* * *
Через три часа Крис проснулся. Он лежал еще минут сорок, стараясь уснуть, а потом натянул кожаную куртку и вышел из фургона. Сделать это его заставило то же самое чувство, которое заставляет разглядывать покореженные машины на обочине шоссе.
Крис поднялся по лестнице на стену и выглянул наружу. В лунном свете, пробивавшемся сквозь туман, подходили они, один за другим выступая из темноты, что скрывала берег.
Сперва это были просто размытые очертания во мгле; Крис почти мог принять их за прогуливающихся ночью людей. Но по мере приближения фигуры обретали плотность, обнажая все больше и больше подробностей, и в конце концов он уже не мог обманывать себя, будто это человеческие существа.
С пересохшим ртом Крис высматривал на берегу сафдаров и, хотя нигде их не видел, все равно знал, что они поблизости. Наверно, сидят в своих странных позах индейских воинов где-нибудь дальше, в тумане.
К морскому форту медленно, полукругом приближались несчастные создания. Близнецы Фоксы, один — невообразимо жирный, второй — худой, как пугало; Уэйнрайт с грязной тряпицей, в которую превратился бинт, вокруг шеи и с темно-красными наростами, похожими на виноградные гроздья, свисавшими из глубокой раны на лице.
Крис застегнул молнию куртки до самого горла и обнял себя руками.
Теперь их было больше. Две дюжины мужчин и мальчик. Утонувшие или убитые — кто несколько часов, а кто и пятьдесят лет назад. Тела менялись с каждым часом. Могучая жизненная сила, которая гальванизировала их некогда умершую плоть, раздувала члены и искажала лица. Но происходили и еще худшие веши.
Крис закусил губу. Эти жуткие картинки были вроде бритвы, которая срезает внешний, цивилизованный слой того приятного обаятельного мистера Стейнфорта, который никуда не лез без очереди и не грубил старушкам (по крайней мере вслух); напрочь срезает весь искусственный вздор цивилизованного общества, обнажая первобытного человека. Человека, способного сделать что угодно с кем угодно, совершить любое зверство, лишь бы выжили его семья и он сам.
Приятные люди не убивают. Приятные люди не приносят в жертву то, что любят. Эту мысль внушил ему еще раньше Тони Гейтман. А что сделал бы мужчина две тысячи лет назад, столкнувшись вот с этим?
Крис знал. Тот мужчина пошел бы к жене и взял бы из ее рук маленького темноглазого мальчика; он нарядил бы его в лучшую одежду, сказал бы ему, что он такой замечательный, такой любимый; потом положил бы сына на камень, поднял бы бронзовый топор и...
Крис моргнул. По телу прокатился холодок. Чертов Тони Гейтман!
Фигуры приблизились и теперь стояли длинной шеренгой, уставившись на морской форт.
Крис всматривался в них, сосредоточиваясь на каждой детали безобразных тел, чтобы скинуть цивилизованную оболочку, которая покрывала его, словно раковина, почти всю жизнь. Надо было перевести часы назад, чтобы кровь его воинственных предков потекла в жилах. Надо было научиться ненавидеть всем сердцем. И превратить эту ненависть в силу. Предстоит битва за выживание.
Казалось, распухшие тела вот-вот разорвут кожу, в которую они заключены. Сильно увеличившиеся сердца, словно моторы, неистово бились в обнаженных грудных клетках, которые сотрясались от этих ударов. Там, где тело было повреждено, необузданный поток энергии залечил его опухолевыми наростами. Вот на месте вырванного глаза вздулся красный помидор рака, а тут вместо изувеченного рта торчал пузырь из плоти.
Некоторые старые трупы до такой степени обросли ракушками и водорослями, что невозможно было сказать, где кончается человек и начинается морское отребье.
Какой-то бочкообразный мужчина — некогда, видимо, капитан корабля — стоял ближе других. Кожа его белой, как молоко, груди была покрыта узкими прорезями примерно с палец длиной. Крис увидел, как эти прорези медленно раскрываются. Сквозь них из груди мужчины наружу вылезло около двадцати темных шипов.
Крис сжал зубы так, что свело челюсти.
Темные предметы, которые выталкивало наружу внутреннее давление, были моллюсками. Твердыми, иссиня-черными. Они, видимо, присосались к ребрам мужчины, и их время от времени выдавливало через прорези в коже все дальше и дальше, покуда ракушки не высунулись из тела, как ряды длинных черных сосков. Покрытые черной слизью, они маслянисто поблескивали в лунном свете.
Тут раковины приоткрылись, показав бледные кусочки солоноватой плоти, спрятанной внутри. Через секунду они захлопнулись и спрятались в груди мужчины.
Каждый раз, когда моллюски протыкали кожу, лицо капитана искажалось гримасой невыносимой боли, словно его пытали раскаленным железом. Но из обезображенного рта не вырывалось ни звука.
У Криса горело лицо. Голова шла кругом. И все время его терзала потребность, острое желание...
...ИДТИ ДОМОЙ...
Просто бежать и бежать. Но сафдары заставили нас...
В голове у Криса помутилось.
...Сафдары заставили нас прийти сюда, стоять на берегу, а боль режет и разрывает наши тела, боль вгрызается в нас, как крысы... Ох-х... кожа пылает, кожа горит на наших телах...
Они позволят нам идти...
ИДТИ ДОМОЙ.
Когда мы сломаем двери этого дома на берегу, вышвырнем оттуда людей. Тогда мы дадим сафдарам то, что им нужно, выбросим людей из дома на берег, и тогда мы...
МЫ ПОЙДЕМ ДОМОЙ.
Нам нужна любовь.
Люби нас! Люби нас! Люби нас! Целуй эту пылающую кожу на моем теле!..
Крис смутно ощутил боль и взмахнул кулаками. Они стукнулись о твердый камень.
Крис открыл глаза. Он потерял сознание и рухнул на галерею. Желудок свело; лицо было покрыто холодным потом. И он чувствовал себя... черт, он чувствовал себя чудовищно.
Ноги дрожали, но Крис заставил себя подняться и неверным шагом побрел в фургон.
36
Марк напряженно крикнул вниз:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38