И никто не помешает вам продолжать в ней свою работу. Только, Николай Арсентьевич, голубчик, скорее как-нибудь устраивайте это.
Анна погрозила пальцем Ридану.
— Сначала сушилка. Смотрите, Николай Арсентьевич!
— Конечно, конечно! Сушилка скоро будет готова. Вот тогда и начнем новую жизнь.
Анна спустилась вниз проводить гостей. Они вышли в сад, окружавший особняк.
— Ну, теперь оправдайте аванс, товарищ Мамаша, — сказала она.
— Да ведь это очень просто, я только не хотел говорить при профессоре. Вы же сами просили не касаться этой темы в его присутствии.
— Я просила?!
— Ну да! Речь идет… о его выступлении в Доме ученых.
— Не понимаю, при чем тут это?
— Неужели вы не помните, что тогда было! Когда профессор внезапно замолчал, он подошел к доске и стал писать на ней мелом. Я потом посмотрел и переписал себе в книжку на всякий случай. Вот смотрите.
Он вынул записную книжку и при свете спички нашел нужную страницу. В самом низу ее было написано: LMRWWAT.
Тунгусов вздрогнул, увидев знакомые буквы.
— А что это было с профессором? — спросил он.
Анна подробно рассказала ему об инциденте в Доме ученых.
— Когда это произошло?
— Могу точно сказать, — отозвался Мамаша, — двадцать четвертого июня в десять часов пятнадцать минут вечера.
Страшное волнение вдруг охватило Николая. Эта дата была ему хорошо знакома.
— В Доме ученых?! На Кропоткинской?!
— Да, да.
— Позвольте, неужели это возможно! Но ведь тогда… значит, профессор был прав. Кажется, генератор лучей мозга действительно готов! Надо еще проверить… сейчас же… Прощайте! Не говорите пока ничего профессору…
Не обращая внимания на недоумение Анны, он почти выбежал на улицу.
— Лови его, Слава! — крикнула Анна шоферу, по неистребимой привычке всех водителей налаживавшему что-то в своей машине. Слава услышал и через минуту ридановский лимузин взревел и исчез за углом переулка.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
КЛЮЧ НАЙДЕН
Николай будто застыл, устремив неподвижный взгляд вперед. Огни фонарей, громады домов, мерцающих разноцветными окнами, строгие просторы моста медленно выплывали издалека, росли в размерах, а приблизившись, вдруг бросались навстречу и, быстро набирая скорость, проскальзывали мимо.
Так же стремительно мелькали взволнованные, растрепанные мысли в голове Николая. И чем больше он думал о происшедшем, тем меньше понимал и тем абсурднее казалась ему первая же мысль о связи всей этой ридановской истории с его генератором.
Да, эти даты совпадают. 24 июня вечером, около десяти часов, он окончательно убедился, что его «генератор чудес» не может делать чудес. Это было отчаяние. Крах. Гибель надежд.
Нечто подобное испытал и Ридан в тот же самый момент, судя по рассказам Анны и этого Мамаши. Хорошо…
Через двадцать минут он сбежал по лестнице в свою полуподвальную комнату.
Остов «ГЧ», накрытый чехлом, едва возвышался над одним из столов; детали, снятые и разобранные, лежали тут же. Все-таки Николай не мог отказаться от мысли найти свою ошибку и продолжал возиться над злополучным генератором.
Войдя в комнату, он мельком взглянул на эту коварную россыпь. Нет, в ней сейчас никакой разгадки не найти!
Он поставил стол против окна, как тогда, 24 июня. Разыскал ящик, который служил подставкой. Скинул бязевый чехол с остова «ГЧ» и установил скелет генератора на прежнее место. Вот тут, на самом краю подоконника, лежали образцы металлов.
Николай взял нитку, прикрепил один конец ее к свинцовому объективу «ГЧ», другой прижал на подоконнике бруском красной меди. Вот так шел луч…
Теперь нужен компас. Вот он. Стеклышко его снизу коснулось нити. Так… Стрелка останавливается, буквы «Ю» и «С» располагаются против ее концов, нить пересекает лимб, отклоняясь вправо. Значит, луч был направлен тогда на юго-запад.
Николай берет подробный план Москвы, транспортир, линейку, ставит красным карандашом точку в том месте, где находится его квартира, и от нее проводит линию на юго-запад.
Красная линия пересекает Кропоткинскую улицу в самом начале. Она проходит через дом № 16. Да, именно где-то тут должен быть Дом ученых.
Николай взял телефонную трубку, вызвал бюро обслуживания.
— Скажите, пожалуйста, адрес московского Дома ученых… Кропоткинская? Так, а номер?.. Шестнадцать?!
Шестнадцать!..
Значит, 24 июня, около десяти часов вечера, он, находясь около самого генератора, испытал необычайно острое состояние подавленности и неуверенности.
24 июня, в то же самое время, приблизительно такое же состояние внезапно овладело другим человеком, на которого упал луч генератора.
Вывод ясен: «ГЧ» излучает такие волны, которые действуют на психику человека подавляюще. В этом нет ничего удивительного. Если ультракороткие волны вызывают головную боль у людей, обслуживающих генераторы, то здесь, при столь высокой частоте могут обнаруживаться и более серьезные влияния. Николай находился в непосредственной близости от генератора. Ридан, очевидно, попал прямо под действие луча.
Все это понятно и естественно.
Но откуда же появились у профессора эти буквы?! Профессор писал их на доске в самый момент действия луча. Значит он знал их?!
Нет, когда Анна за столом показала ему шифр, Николай внимательно следил за выражением лица Ридана: он их не знал, это было очевидно. Или не помнил — забыл. Но он мог их составить сам в тот момент. Ведь сказал же немец, что в основе шифра лежит нечто общеизвестное, следовательно, известное и Ридану. А если так, то, чтобы разгадать шифр, нужно заставить профессора восстановить в памяти ход его мыслей тогда, у доски. Во всяком случае нужно поговорить об этом сначала с Анной.
На следующий же день, придя на фабрику, Николай прежде всего разыскал Анну. По взгляду, по быстрой улыбке, озарившей внезапной радостью ее лицо, Николай понял, что Анна ждала его после вчерашней истории.
— Ну что? Как? — быстро спросила она, протягивая ему руку.
Николай обстоятельно рассказал ей о результатах своей проверки. Одна из волн, которую он тогда вызвал в своем генераторе, очевидно, действует на какие-то нервные центры… Таким образом, очень возможно, что генератор, о котором мечтает профессор, действительно уже существует. Его только нужно собрать снова. Для Ридана это будет огромным сюрпризом. Но шифр… Шифр остается тайной. Следовало бы поговорить с профессором об этом откровенно. Может быть, он восстановит в памяти то, что он вспомнил или представил себе тогда, в момент этого странного состояния. Анна думала. Позвонить сейчас же отцу, сообщить радостную весть о генераторе? Но тогда придется рассказать и о шифре, а врачи категорически запретили напоминать ему об инциденте в Доме ученых. Кроме того, генератор сейчас разобран. Сколько времени нужно, чтобы его снова собрать? Недели две? А сушилка? Её нужно пустить в срок, это дело чести их коллектива, нарком ждет. Тунгусову нельзя отвлекаться.
Решили: Ридану пока ничего не говорить о генераторе. Анна постарается заинтересовать отца разгадкой шифра, не упоминая о его выступлении в Доме ученых.
* * *
Бывает, например, так. Люди делают съемку, изучают падение реки, рельеф, геологическое строение недр. Потом бурят породу, закладывают тонны аммонала и производят взрыв. Земля поднимается со своего места и переходит на другое. Сразу меняется лик местности, река устремляется в новое русло. И течет уже по-иному.
Таким взрывом было свидание с наркомом. И жизнь наших героев потекла иначе.
Николай почувствовал себя стрижом, взмывающим ввысь в свободном полете. Перед ним открылась даль. В ней плавала одна только темная тучка — отпуск его кончался. С помощью того же Храпова Николай легко добился увольнения из института и был тут же зачислен в штат фабрики. Он получил конструкторское бюро — все, целиком. Тучка растаяла. Ничто больше не скрывало горизонта. Вдали, за туманными еще контурами сушилки заманчиво маячил институт Ридана, — будущее представлялось ясным и влекущим.
Всю свою энергию Николай, по обыкновению, устремил в созидание, в работу. Официально ее возглавлял Федор — по праву инициатора, тонко учтенному директором. Основное рабочее ядро «армию Решеткова» составляла небольшая бригада молодежи, отобранная из коллектива фабрики, Анна, в порядке все той же общественной, бескорыстной помощи, взяла на себя документацию, связь с контрагентами, учет работы — словом, все малоинтересные, но необходимые дела, от которых порой зависит успех предприятия.
По молчаливому соглашению участников, исполненных энтузиазма, стройка была начата, как мероприятие чрезвычайное, ударное, штурмовое. На высоких темпах особенно настаивал Храпов. Чувствовалось, что он придаёт им какое-то особенное значение. Впрочем, никто об этом не задумывался — спешка казалась естественной и устраивала всех. Храпов ежедневно навещал «сушилкину бригаду», подбадривал, интересовался не надо ли чем помочь…
Роль главы не превратила Федора в «начальство». Руководящие функции — распределение, прием и оценку работы — он выполнял между делом, на ходу. В остальном, нисколько не заботясь о престиже, становился рядовым членом своей веселой бригады: перемазанный металлической пылью и маслом, носился по цехам и кладовым, разыскивая подходящие «внутренние ресурсы» и инструменты, точил, сверлил, паял, сваривал детали — по чертежам и указаниям Тунгусова, а то и брался вместе со всеми за лопату или отбойный молоток. Он прекрасно понимал, что автор концерта, которым он дирижирует, — Тунгусов.
В общем дело шло хорошо, но случались и затруднения, причем всякий раз, когда решение вопроса оказывалось за пределами фабрики. К намеченному сроку был готов котлован к трансформаторной подстанции, а двадцатиметровый кусок кабеля, который должен был отпустить кабельный завод, оказался по ошибке переданным какому-то другому предприятию. К тому же завод вообще отказался дать кабель сверх своего плана, ссылаясь на какие-то «новые» распоряжения свыше.
Главное, чего все ожидали с волнением, — генераторные лампы — были сделаны с небольшим опозданием. Шикарно упакованные, проверенные техническим контролем, снабженные паспортами, они казались безукоризненными. Однако при испытании, которое им учинил Тунгусов, они «дали газ». После долгой канители с заводом и тщательных исследований Николай установил, что причина появления газа крылась в неправильном составе стекла, из которого были сделаны баллоны. Пришлось отослать лампы обратно для смены баллонов.
Всякие осложнения пока что улаживались или своими силами, или с помощью Витковского, который теперь стал необычайно чутким и благожелательным. Поэтому Тунгусов и Храпов не звонили наркому. Но история с лампами встревожила их не на шутку. Уж очень она была похожа на инцидент с профессором Флеровым. Однако и на этот раз решили подождать.
— С этим торопиться не следует, — говорил директор, беседуя с Тунгусовым наедине. — Помнишь, что сказал нарком? «Лампы будут». Значит будут, что бы они тут ни выкомаривали… Или… можно сомневаться?..
Николай понял намек, но не дрогнул, не обиделся, а даже обрадовался ему. Этот чудесный человек Храпов просто поверил в его лампы, ничего в них не понимая. А он имел право сомневаться, он рисковал.
— Не бойтесь, Тимофей Павлович, я уже проверил. Лампы хорошо работали, оправдали мои конструктивные расчеты полностью.
— А газ? — удивился Храпов.
— Газ появился на высоком режиме и не сразу. Расчет тонкий.
— Думаешь, расчет?
— А чёрт его знает… Может и случайно ошиблись, а может — и сознательно. Вот, мол, опять та же история, значит не зря тогда пресекали эту затею… Все закономерно, Тимофей Павлович, единственное новое у нас — лампы, вот по ним и бьют.
Храпов задумался, покачал головой.
— И что это всегда: как новое, так и начинается…
— Закон природы, Тимофей Павлович, новое всегда входит в жизнь с трением…
— Теория, Николай Арсентьевич… Какое тут «трение»! Я понимаю, когда есть основания не верить, сомневаться в методе, в расчетах. Но он даже не пытался проверить. Гадит, чтобы поднять свой престиж, выслужиться! Жульничество простое, больше ничего!
— Жульничество, верно. Но не так все просто, Тимофей Павлович. Я знаю эти дела. Витковский тут — пешка, исполнитель. Руководят им другие, более солидные силы из научных сфер, которые, поверьте, давно разобрались в ценности нашего нового. Не любят они, когда что-нибудь дельное появляется не от них — признанных столпов теории, — а помимо них, от каких-то никому неизвестных Тунгусовых… Да и — что сказать, обидно, конечно.
— Вон что! Кто же это?
— А не знаю. И не стоит нам даже интересоваться ими. Хватит с нас Витковского — главного исполнителя.
— Ах, сук-кин сын… А ведь какой хороший стал! Теперь понятно: маскировка… Слушай, Николай Арсентьевич, — Храпов вдруг заулыбался, — пожалуй, козыри-то сейчас все у нас. Мы их игру знаем, ну и оставим в дураках, ей-богу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Анна погрозила пальцем Ридану.
— Сначала сушилка. Смотрите, Николай Арсентьевич!
— Конечно, конечно! Сушилка скоро будет готова. Вот тогда и начнем новую жизнь.
Анна спустилась вниз проводить гостей. Они вышли в сад, окружавший особняк.
— Ну, теперь оправдайте аванс, товарищ Мамаша, — сказала она.
— Да ведь это очень просто, я только не хотел говорить при профессоре. Вы же сами просили не касаться этой темы в его присутствии.
— Я просила?!
— Ну да! Речь идет… о его выступлении в Доме ученых.
— Не понимаю, при чем тут это?
— Неужели вы не помните, что тогда было! Когда профессор внезапно замолчал, он подошел к доске и стал писать на ней мелом. Я потом посмотрел и переписал себе в книжку на всякий случай. Вот смотрите.
Он вынул записную книжку и при свете спички нашел нужную страницу. В самом низу ее было написано: LMRWWAT.
Тунгусов вздрогнул, увидев знакомые буквы.
— А что это было с профессором? — спросил он.
Анна подробно рассказала ему об инциденте в Доме ученых.
— Когда это произошло?
— Могу точно сказать, — отозвался Мамаша, — двадцать четвертого июня в десять часов пятнадцать минут вечера.
Страшное волнение вдруг охватило Николая. Эта дата была ему хорошо знакома.
— В Доме ученых?! На Кропоткинской?!
— Да, да.
— Позвольте, неужели это возможно! Но ведь тогда… значит, профессор был прав. Кажется, генератор лучей мозга действительно готов! Надо еще проверить… сейчас же… Прощайте! Не говорите пока ничего профессору…
Не обращая внимания на недоумение Анны, он почти выбежал на улицу.
— Лови его, Слава! — крикнула Анна шоферу, по неистребимой привычке всех водителей налаживавшему что-то в своей машине. Слава услышал и через минуту ридановский лимузин взревел и исчез за углом переулка.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
КЛЮЧ НАЙДЕН
Николай будто застыл, устремив неподвижный взгляд вперед. Огни фонарей, громады домов, мерцающих разноцветными окнами, строгие просторы моста медленно выплывали издалека, росли в размерах, а приблизившись, вдруг бросались навстречу и, быстро набирая скорость, проскальзывали мимо.
Так же стремительно мелькали взволнованные, растрепанные мысли в голове Николая. И чем больше он думал о происшедшем, тем меньше понимал и тем абсурднее казалась ему первая же мысль о связи всей этой ридановской истории с его генератором.
Да, эти даты совпадают. 24 июня вечером, около десяти часов, он окончательно убедился, что его «генератор чудес» не может делать чудес. Это было отчаяние. Крах. Гибель надежд.
Нечто подобное испытал и Ридан в тот же самый момент, судя по рассказам Анны и этого Мамаши. Хорошо…
Через двадцать минут он сбежал по лестнице в свою полуподвальную комнату.
Остов «ГЧ», накрытый чехлом, едва возвышался над одним из столов; детали, снятые и разобранные, лежали тут же. Все-таки Николай не мог отказаться от мысли найти свою ошибку и продолжал возиться над злополучным генератором.
Войдя в комнату, он мельком взглянул на эту коварную россыпь. Нет, в ней сейчас никакой разгадки не найти!
Он поставил стол против окна, как тогда, 24 июня. Разыскал ящик, который служил подставкой. Скинул бязевый чехол с остова «ГЧ» и установил скелет генератора на прежнее место. Вот тут, на самом краю подоконника, лежали образцы металлов.
Николай взял нитку, прикрепил один конец ее к свинцовому объективу «ГЧ», другой прижал на подоконнике бруском красной меди. Вот так шел луч…
Теперь нужен компас. Вот он. Стеклышко его снизу коснулось нити. Так… Стрелка останавливается, буквы «Ю» и «С» располагаются против ее концов, нить пересекает лимб, отклоняясь вправо. Значит, луч был направлен тогда на юго-запад.
Николай берет подробный план Москвы, транспортир, линейку, ставит красным карандашом точку в том месте, где находится его квартира, и от нее проводит линию на юго-запад.
Красная линия пересекает Кропоткинскую улицу в самом начале. Она проходит через дом № 16. Да, именно где-то тут должен быть Дом ученых.
Николай взял телефонную трубку, вызвал бюро обслуживания.
— Скажите, пожалуйста, адрес московского Дома ученых… Кропоткинская? Так, а номер?.. Шестнадцать?!
Шестнадцать!..
Значит, 24 июня, около десяти часов вечера, он, находясь около самого генератора, испытал необычайно острое состояние подавленности и неуверенности.
24 июня, в то же самое время, приблизительно такое же состояние внезапно овладело другим человеком, на которого упал луч генератора.
Вывод ясен: «ГЧ» излучает такие волны, которые действуют на психику человека подавляюще. В этом нет ничего удивительного. Если ультракороткие волны вызывают головную боль у людей, обслуживающих генераторы, то здесь, при столь высокой частоте могут обнаруживаться и более серьезные влияния. Николай находился в непосредственной близости от генератора. Ридан, очевидно, попал прямо под действие луча.
Все это понятно и естественно.
Но откуда же появились у профессора эти буквы?! Профессор писал их на доске в самый момент действия луча. Значит он знал их?!
Нет, когда Анна за столом показала ему шифр, Николай внимательно следил за выражением лица Ридана: он их не знал, это было очевидно. Или не помнил — забыл. Но он мог их составить сам в тот момент. Ведь сказал же немец, что в основе шифра лежит нечто общеизвестное, следовательно, известное и Ридану. А если так, то, чтобы разгадать шифр, нужно заставить профессора восстановить в памяти ход его мыслей тогда, у доски. Во всяком случае нужно поговорить об этом сначала с Анной.
На следующий же день, придя на фабрику, Николай прежде всего разыскал Анну. По взгляду, по быстрой улыбке, озарившей внезапной радостью ее лицо, Николай понял, что Анна ждала его после вчерашней истории.
— Ну что? Как? — быстро спросила она, протягивая ему руку.
Николай обстоятельно рассказал ей о результатах своей проверки. Одна из волн, которую он тогда вызвал в своем генераторе, очевидно, действует на какие-то нервные центры… Таким образом, очень возможно, что генератор, о котором мечтает профессор, действительно уже существует. Его только нужно собрать снова. Для Ридана это будет огромным сюрпризом. Но шифр… Шифр остается тайной. Следовало бы поговорить с профессором об этом откровенно. Может быть, он восстановит в памяти то, что он вспомнил или представил себе тогда, в момент этого странного состояния. Анна думала. Позвонить сейчас же отцу, сообщить радостную весть о генераторе? Но тогда придется рассказать и о шифре, а врачи категорически запретили напоминать ему об инциденте в Доме ученых. Кроме того, генератор сейчас разобран. Сколько времени нужно, чтобы его снова собрать? Недели две? А сушилка? Её нужно пустить в срок, это дело чести их коллектива, нарком ждет. Тунгусову нельзя отвлекаться.
Решили: Ридану пока ничего не говорить о генераторе. Анна постарается заинтересовать отца разгадкой шифра, не упоминая о его выступлении в Доме ученых.
* * *
Бывает, например, так. Люди делают съемку, изучают падение реки, рельеф, геологическое строение недр. Потом бурят породу, закладывают тонны аммонала и производят взрыв. Земля поднимается со своего места и переходит на другое. Сразу меняется лик местности, река устремляется в новое русло. И течет уже по-иному.
Таким взрывом было свидание с наркомом. И жизнь наших героев потекла иначе.
Николай почувствовал себя стрижом, взмывающим ввысь в свободном полете. Перед ним открылась даль. В ней плавала одна только темная тучка — отпуск его кончался. С помощью того же Храпова Николай легко добился увольнения из института и был тут же зачислен в штат фабрики. Он получил конструкторское бюро — все, целиком. Тучка растаяла. Ничто больше не скрывало горизонта. Вдали, за туманными еще контурами сушилки заманчиво маячил институт Ридана, — будущее представлялось ясным и влекущим.
Всю свою энергию Николай, по обыкновению, устремил в созидание, в работу. Официально ее возглавлял Федор — по праву инициатора, тонко учтенному директором. Основное рабочее ядро «армию Решеткова» составляла небольшая бригада молодежи, отобранная из коллектива фабрики, Анна, в порядке все той же общественной, бескорыстной помощи, взяла на себя документацию, связь с контрагентами, учет работы — словом, все малоинтересные, но необходимые дела, от которых порой зависит успех предприятия.
По молчаливому соглашению участников, исполненных энтузиазма, стройка была начата, как мероприятие чрезвычайное, ударное, штурмовое. На высоких темпах особенно настаивал Храпов. Чувствовалось, что он придаёт им какое-то особенное значение. Впрочем, никто об этом не задумывался — спешка казалась естественной и устраивала всех. Храпов ежедневно навещал «сушилкину бригаду», подбадривал, интересовался не надо ли чем помочь…
Роль главы не превратила Федора в «начальство». Руководящие функции — распределение, прием и оценку работы — он выполнял между делом, на ходу. В остальном, нисколько не заботясь о престиже, становился рядовым членом своей веселой бригады: перемазанный металлической пылью и маслом, носился по цехам и кладовым, разыскивая подходящие «внутренние ресурсы» и инструменты, точил, сверлил, паял, сваривал детали — по чертежам и указаниям Тунгусова, а то и брался вместе со всеми за лопату или отбойный молоток. Он прекрасно понимал, что автор концерта, которым он дирижирует, — Тунгусов.
В общем дело шло хорошо, но случались и затруднения, причем всякий раз, когда решение вопроса оказывалось за пределами фабрики. К намеченному сроку был готов котлован к трансформаторной подстанции, а двадцатиметровый кусок кабеля, который должен был отпустить кабельный завод, оказался по ошибке переданным какому-то другому предприятию. К тому же завод вообще отказался дать кабель сверх своего плана, ссылаясь на какие-то «новые» распоряжения свыше.
Главное, чего все ожидали с волнением, — генераторные лампы — были сделаны с небольшим опозданием. Шикарно упакованные, проверенные техническим контролем, снабженные паспортами, они казались безукоризненными. Однако при испытании, которое им учинил Тунгусов, они «дали газ». После долгой канители с заводом и тщательных исследований Николай установил, что причина появления газа крылась в неправильном составе стекла, из которого были сделаны баллоны. Пришлось отослать лампы обратно для смены баллонов.
Всякие осложнения пока что улаживались или своими силами, или с помощью Витковского, который теперь стал необычайно чутким и благожелательным. Поэтому Тунгусов и Храпов не звонили наркому. Но история с лампами встревожила их не на шутку. Уж очень она была похожа на инцидент с профессором Флеровым. Однако и на этот раз решили подождать.
— С этим торопиться не следует, — говорил директор, беседуя с Тунгусовым наедине. — Помнишь, что сказал нарком? «Лампы будут». Значит будут, что бы они тут ни выкомаривали… Или… можно сомневаться?..
Николай понял намек, но не дрогнул, не обиделся, а даже обрадовался ему. Этот чудесный человек Храпов просто поверил в его лампы, ничего в них не понимая. А он имел право сомневаться, он рисковал.
— Не бойтесь, Тимофей Павлович, я уже проверил. Лампы хорошо работали, оправдали мои конструктивные расчеты полностью.
— А газ? — удивился Храпов.
— Газ появился на высоком режиме и не сразу. Расчет тонкий.
— Думаешь, расчет?
— А чёрт его знает… Может и случайно ошиблись, а может — и сознательно. Вот, мол, опять та же история, значит не зря тогда пресекали эту затею… Все закономерно, Тимофей Павлович, единственное новое у нас — лампы, вот по ним и бьют.
Храпов задумался, покачал головой.
— И что это всегда: как новое, так и начинается…
— Закон природы, Тимофей Павлович, новое всегда входит в жизнь с трением…
— Теория, Николай Арсентьевич… Какое тут «трение»! Я понимаю, когда есть основания не верить, сомневаться в методе, в расчетах. Но он даже не пытался проверить. Гадит, чтобы поднять свой престиж, выслужиться! Жульничество простое, больше ничего!
— Жульничество, верно. Но не так все просто, Тимофей Павлович. Я знаю эти дела. Витковский тут — пешка, исполнитель. Руководят им другие, более солидные силы из научных сфер, которые, поверьте, давно разобрались в ценности нашего нового. Не любят они, когда что-нибудь дельное появляется не от них — признанных столпов теории, — а помимо них, от каких-то никому неизвестных Тунгусовых… Да и — что сказать, обидно, конечно.
— Вон что! Кто же это?
— А не знаю. И не стоит нам даже интересоваться ими. Хватит с нас Витковского — главного исполнителя.
— Ах, сук-кин сын… А ведь какой хороший стал! Теперь понятно: маскировка… Слушай, Николай Арсентьевич, — Храпов вдруг заулыбался, — пожалуй, козыри-то сейчас все у нас. Мы их игру знаем, ну и оставим в дураках, ей-богу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77