Ничего, это болезнь излечимая.
Я понемногу размяк. Свами говорил тихо, беззлобно. Я внимательно смотрел на него. С тех пор, как я видел в его исполнении "лягушку", Рам постарел и ссутулился, хотя прошло совсем немного времени. Он оставил шутовские замашки и производил впечатление пожилого усталого человека. Только глаза искрились теплом и добротой, как тогда.
- За двумя зайцами погонишься - получишь по морде от обоих, - важно изрек он, и я засмеялся. Рам надул щеки и манерно квакнул, как жаба-гомосексуалист на первом свидании. Я так и покатился со стула.
- Полегчало? - спросил он, улыбась во весь рот.
- Угу.
- Ладно. Итак, ты относишься к своему приключению смертельно серьезно?
- Что-то вроде.
- Молодец. И как, получается?
- Еще бы!
- И теперь, если жена даст тебе от ворот поворот, ты сломя голову побежишь к Таре?
- Наверное, - я задумался.
- Знаешь, это как в американском фильме: герой прыгает из одной машины в другую на полном ходу. Нет времени подумать, оценить ситуацию. Но там хоть понятно - стреляют. А вообще каскадерам за трюки хорошо платят.
- К чему ты клонишь?
- Да ни к чему. У тебя нет пространства для маневра. Или - или. Одна постель ничем не лучше другой, если разобраться, но где здесь твое место?
- Не понимаю.
- Прекрасно. Возьми поединок на ножах - ты как раз его наблюдал. У каждого из соперников было пространство для маневра, и оно было равным. В схватке идет борьба за пространство: если твое больше - побеждаешь ты, и наоборот. У Халида и Джамшеда пространство было равным - на то они и мастера. Никто не мог бы победить. Теперь вспомни ваш поединок с Тарой. Извини, но я издали наблюдал его.
Ты был занят атакой, а Тара - своим пространством. Она управляла ситуацией, ты
- нет.
- Почему?
- Потому что был озабочен процессом. Так и сейчас - ты думаешь, с кем тебе жить, с кем - спать, а своего пространства у тебя нет. Ты не создал пространства, твои партнеры не чувствуют его, а потому управляют ситуацией за тебя. Ну что ты можешь сказать жене, если она выставит тебя за дверь, и правильно сделает? "Извини, милая?" Рам был прав. И жена, и Тара были сильными женщинами; они, каждая по-своему, увлекали меня, и я становился частью их жизни, их интересов.
- Тара - не просто твоя любовница. Когда-то я сделал ее своим "юм" знаешь, что это такое?
- Не знаю, - мне не понравились слова Рама.
- Женская ипостась Мастера в тибетской традиции. Она - это я в женском облике.
А я - это она. Юм Падмасамбхавы - ... - написала его биографию "намтхар", и унаследовала все мастерство. Я веду к тому, что Тара - воин, Мастер. Ей наплевать на твое пространство: если ты не сопротивляешься, она покоряет тебя, прокатывается, как бульдозер. И идет дальше.
- Но это же бесчеловечно!
- Ничуть не бывало! Ветер не заботится о том, что на каком-нибудь деревце оторвет слабый листок. Раз оторвался - значит, не нужен. Прекрасный урок для тебя.
- Но что же мне делать? - воскликнул я, не в силах переварить сказанное.
- Не жди от меня конкретных советов, - холодно сказал Рам. - На пути Искусства не учат жить. Как побеждает в схватке истинный мастер ножа? Бой это состязание двух ритмов: твоего и соперника. Ритм мастера совпадает с ритмом Вселенной, ритм профана - его собственный. К ритму Вселенной невозможно подстроиться - профан теряется и гибнет. Ты же стремишься подстроиться под ритм соперника и потому жив, но это ЕГО ритм, и он управляет ситуацией.
- Как же мне найти свой ритм? Или ритм Вселенной?
- Ну-у, - улыбнулся Рам, - до ритма Вселенной тебе далеко. Что же до твоего ритма - разреши себе почувствовать его, найди его в своем сердце.
- Change your mind? - проговорил я и почувствовал надежду.
- Вот именно, - Рам захохотал и снова скроил жабью физиономию. - Смени свой ум!
ГЛАВА 8. ПОЕДИНОК Я поселился у друга, ничего не сказав жене; ничего не сказал я и Таре. Позвонив Свами, я сообщил, что ухожу из "Дома Чая" и извинился. Рам благословил меня:
- Оставайся господином своих решений. На пути Искусства это - главное.
Друг не задавал лишних вопросов. Он был молчаливым флегматичным программистом, и компьютер занимал его больше, чем все остальное в этом мире. Несколько раз я рассказывал ему об Искусстве, о пути Ножа и о том, как я отказался от этого пути.
- Кстати, о ножах, - однажды заметил он. - У меня тут валяется отличная "выкидуха". Зэковская работа. Если хочешь - возьми.
Его предложение не было лишено оснований. Я по-прежнему допоздна работал в газете, и возвращаться домой приходилось темными, опасными переулками.
- Покажи, - поразмыслив, попросил я.
Что это был за нож! Не думаю, что над ним трудилось доброе существо, но существо это было исполнено мастерства и вдохновения - мрачного вдохновения. Нож был тяжелым, с массивной, отделанной рельефной гравировкой, рукояткой. Она словно сама просилась в руку, и большой палец ложился в аккурат на кнопку. Сверкающее хищное лезвие было чуть изогнуто в конце; сверху донизу проходил желобок - "для стока крови", пояснил друг. Я держал в руке орудие убийства, "пронзания живой плоти", как сказал однажды Халид.
- Ты сам его почему не носишь? - спросил я, удивляясь подарку.
- Не нравится он мне, - поморщился друг. - Да и зачем - я целый день дома сижу.
- А мне почему предложил?
Друг пожал плечами.
- Не знаю. Пригодится, - и больше я не смог вытянуть из него ни слова.
Поначалу я опасался брать нож с собой, но затем, едва увернувшись от одной разбитной компании, уверенно положил в карман куртки. "Пусть будет, решил я.
- Так оно надежнее".
Этот нож пугал меня. Я чувствовал в нем живую, злобную силу, которая предательски согревала ладонь. Одна мысль о том, что нож имеет свою миссию и исподволь подталкивает меня к ее исполнению, наполняла сердце холодом. Я слишком явно слышал ЗОВ, сродни тому, который почувствовал когда-то в цветущей долине бардо. Через некоторое время зов утих, вернее, я перестал ощущать его, занявшись другими делами.
Я раздумывал, что делать со своей жизнью. Тара привлекала и отталкивала одновременно, как бездна, в которую хочется прыгнуть без оглядки; жену я просто любил - тепло, по-домашнему, как любят плюшевого мишку или старые, навевающие воспоминания тапочки. Как быть? Я спрашивал совета у друга, но тот пожимал плечами. Пространство... Как сформировать это пространство? Я вспоминал, до чего хорошо и покойно было с Халидом, как уверенно вел он меня своими тропами - теперь, столкнувшись с реальной проблемой, я любил его трепетно и нежно.
Я остался один - один на всем белом свете со своими неразрешимыми вопросами. Я остался один - и вдруг вспомнил... Мы тогда практиковали "врастание".
- Ты приходишь в этот мир один и уходишь один, - говорил Халид. - Никто не составит тебе компанию в могилу. Почему ты так боишься одиночества? Посмотри вокруг: люди пользуются другими, как инвалиды - костылями и думают, что это и есть любовь, забота. Отбрось костыли - и человек упадет, потому что никто не научил его стоять на своих двоих! И эти несчастные требуют от своих костылей исправной службы, а отказ считают подлостью, предательством. Вот ты, например,
- ты ушел из дому, и твоя мама почувствовала, что ее жизнь кончена, не так ли?
Она убеждена, что отдала тебе все: любовь, нежность, заботу, а ты наплевал на нее. Да, она отдала все лучшее - тебе, а теперь хочет, чтобы ты был ею - той, которой она когда-то не стала. Нет тебя - нет ее! Вот в чем весь фокус.
Этот фрагмент всплыл в памяти совершенно неожиданно. Боже, сколько же я забыл! И снова вспомнился Халид - неизвестный Халид:
- Все, что я говорю, я говорю не тебе, а твоим клеткам. Ухо улавливает любой звук, но ум отсеивает все то, что ему не по зубам. Информация уходит вглубь. В свое время она вернется, Карлитос. Надеюсь, ты не будешь стенографировать вслед за мной?
Я понял, я понял, я понял!! Все о пространстве, все о ритме, все о своих чувствах. Я бросился к телефону и позвонил жене:
- Нам надо поговорить!
- О чем? - безразлично спросила она.
- Обо всем, - и мы договорились о встрече. Поздно вечером - раньше она не могла. В нашем любимом пустынном парке.
В ожидании я бродил по аллеям - сейчас, когда я пишу эти строки, подмывает накропать какую-нибудь пошлую сцену, но не поднимается рука. Она появилась внезапно - легкая, бесшумная и удивительно похожая на Тару. От неожиданности я икнул. Мы сидели, затем долго в молчании шелестели опавшей листвой. Фонари подсвечивали осень рыжеватым, спокойным светом, и на душе становилось легко и прозрачно. Я не находил слов, чтобы начать разговор, а она не торопилась с вопросами.
Внезапно в конце аалеи появились двое и направились прямо к нам. Сердце неприятно екнуло, я весь сжался, предчувствуя беду. Один, низкорослый крепыш, попыхивал сигареткой, другой, повыше и пошире в плечах, шел вразвалку и размахивал руками. Дойдя до нашей скамейки, они остановились.
- Сидим? - развязно спросил низкорослый. - А час-то поздний.
Мы промолчали.
- Хорошенькая, - бросил низкорослый приятелю. - Скажи?
- Ха, - ответил тот, - еще бы. Пойдемте, барышня, прогуляемся, - и он бесцеремонно ухватил жену за локоть. Она дернулась, но хватка у парня была что надо.
- А ты, писюн, сиди! - бросил низкорослый мне и ласково положил руку на плечо.
Я оцепенел, как будто снова вернулся "страх опоссума". Жена в ужасе переводила взгляд с них на меня. Нужно было действовать, но я замер в страхе.
Высокий резко дернул мою спутницу за руку, вынудив встать.
- Пошли-пошли, девочка. Поздно уже, - ухмыляясь, произнес он. - Того и гляди, хулиганы пристанут. А мы ж порядочные парни, да Серый? - он подмигнул низкорослому и бросил мне: - Сиди, чмошник. Рыпнешься - пеняй на себя.
Они начали удаляться, и с каждым шагом тело цепенело все больше. Я чувствовал, как рушится моя жизнь, но сделать ничего не мог. Парочка двигалась по направлению к кустарнику. Я попытался встать, но низкорослый, оскалившись, достал из кармана отточенный скальпель и легонько полоснул мне по курке.
- Сидеть! Ты не понял? - и с оттяжкой ударил меня по лицу. Слезы брызнули из глаз.
И в этот момент я почувствовал зов. Он шел из правого кармана куртки оттуда, где лежал злобный, безжалостный, жаждущий крови нож. Какая-то волна заставила меня вскочить. Низкорослый тупо уставился на меня:
- Ох...л пацан! Пеняй на себя.
Но он не успел договорить. Нож вылетел из кармана куртки и исчез в животе низкорослого. С ужасом наблюдал он, как кровавое пятно расплывается по футболке, а затем грузно, по-неживому осел на землю. Я смотрел на свою руку, залитую кровью человека. Бурое пятно расползалось по асфальту. Из кустов выскользнул Серега и остолбенел, переводя взгляд то на меня, то на хрипевшего приятеля.
- Пац-цан... - губы его тряслись. - Ты че, ты че, пацан?
Я молча развернулся к нему; в свете фонаря кровь на лезвии выглядела призрачной, как в фильме про вампиров. Попробовав крови, нож уже не мог остановиться.
- Стоять, - беспомощно пролепетал человек, который еще минуту назад собирался изнасиловать мою жену. - Не надо, ты че?
Я знал, что убью его, убью, как бешеную собаку. Похоже, теперь им овладел "страх опоссума": он не шевелился, а только повторял: "Ты че, ты че..." Нож знал свое дело: изощренно, хитро, до тонкостей. Он наметил место, где пульсировала сонная артерия. Этот звук, трепет крови в человеческом теле, теле жертвы, чуяла каждая моя клетка, и шептала: "убей!"
- Не смей!! - раздался немыслимый по силе и громкости женский голос, это был голос Тары, Рама, Халида, это кричал Джамшед, мастер Ножа, странствующий воин. Это кричала Вселенная - это был голос моей жены...
Нож мгновенно утратил свою силу и выскольнул из пальцев. Она стояла, растрепанная, страшная, с округлившимися глазами и кричала, выла: "Не смей!" Я не посмел...
- Он... Он успел?.. - прошептал я, понимая, что от ее ответа зависит все.
- Нет, - выдавила она и бросилась мне на шею. Она... Мир разрушался на моих глазах. Я стоял один перед разверстым ужасом его, перед жуткой его красотой.
...И та, что в мире женщин всех моложе, Та, мать, его целуя, говорит, Что смерти нет, Что смерти быть не может...
И она целовала меня, и ее слезы смешивались с жертвенной кровью, и нелепый свидетель этого упоения, оторопелый, стоял, как в церкви, не в силах вымолвить и слова.
ГЛАВА 9. О ТОМ, ЧТО БЫЛО ПОТОМ...
...рассказывать не буду. Если без подробностей, этот человек остался жив. Как сказал врач, достаточно было одного миллиметра... Нож изъяли, и слава Богу.
Надеюсь, он никому не причинит вреда. Началось следствие, но меня выпустили под подписку. "Висел" срок за ношение холодного оружия (я бы добавил, такого оружия). Серега, свидетель, рассказал все как было. Началась отвратительная пора
- конец осени, время изматывающих дождей и липкой, чавкающей грязи. Потянулись дни ожидания.
Однажды на пороге райотдела я столкнулся с Рамом.
- Что Вы здесь делаете? - спросил изумленно. Рам отвел меня в сторонку и усадил под высоким, развесистым деревом. По-моему, это был клен.
- Надеюсь, теперь ты будешь называть меня Свами, - удовлетворенно изрек он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16