Он не ответил, лишь облизнул губы серым языком.
— Ты выглядишь таким же испуганным, каким чувствую себя я, папаша, — сказал я. — Между прочим, как тебя зовут?
— Носатый называл тебя Барделл.
— Да, Барделл. Я… был актером. — Я попробовал примерить эту мысль на себя. Она подходила, как бывший в употреблении гроб.
— Они вытащили меня из канавы, — сказал я. — Эти мальчики в белых халатах, Ван Ваук и другие. Им нужна была морская свинка. Я записался добровольцем.
— Так заявили они. А до этого — что?
— Я что-то не могу вспомнить. Должно быть из-за мускателя. Он испортил твои мозги. Мои мозги. Наши мозги.
— Итак, что мы намерены делать со всем этим? Я подумал о выпивке и почувствовал приступ тошноты.
— Никакой выпивки, — сказал я. — Окончательно — никакой выпивки. Возможно, нужно посетить доктора. Но не, такого, как Иридани. Возможно, улучшить питание. Больше спать. Когда последний раз ты спал в постели, старина?
Этого я тоже не мог вспомнить. Теперь я был послушным и испуганным. Незнание, кто ты и откуда, вызывает чувство глубокого одиночества. Я оглядел улицу. Если я когда-нибудь и видел ее до этого, то не мог вспомнить когда. Но я знал, что в порт нужно идти этой дорогой, а к кварталу, где на домах висели таблички «Сдаются комнаты — на день, на неделю, на год» — другой.
— Вот то, что мне нужно, — сказал я. — Мой голос был столь же скрипучим и старым, как изношенный башмак. — Чистая постель и сон на всю ночь. Завтра ты почувствуешь себя лучше. И тогда ты вспомнишь.
— Обязательно. Все будет отлично — маньяна.
— Благодарю, приятель: ты оказал большую помощь. — Я помахал старику в витрине, и он помахал в ответ, я повернулся и пошел, но не в сторону порта.
XXIV
Пожилой женщине не понравилась моя внешность (за что я ее не виню), но понравилась десятидолларовая банкнота. Она пропыхтела два этажа, распахнула дверь голой убогой маленькой комнаты с высоким потолком и черным полом и показала потертый ковер, латунную узкую кровать, шифоньер и умывальник. Ржавые пружины жалобно заскрипели, когда я сел на матрац.
За доллар сверх платы она снабдила меня бело-желтым полотенцем и простыней с бледным пятном посередине, жесткой, как скребница, и обмылком кораллового цвета, который пах формальдегидом. Аромат одиннадцати долларов наличными, видимо, ударил ей в голову, потому что она даже пожелала мне спокойной ночи.
Я помок некоторое время под душем, затем поскреб бритвой свои бакенбарды и перешел к свисающим на шею лохмам, чтобы навести хоть какой-нибудь порядок.
— Хорошая работа, старина, — сказал я лицу в зеркале. — Ты уже выглядишь как хорошенький труп.
Вернувшись в комнату, я скользнул между простынями, напоминающими накрахмаленную мешковину, свернулся клубком вокруг пары сломанных пружин, которые торчали сквозь хлопчатобумажный материал, и отплыл в то место, где годы, болезни и человеческая бренность не существуют, где небо розовое круглый день, где мягкие голоса наших любимых рассказывают, какие мы замечательные, отныне и навсегда, аминь.
XXV
Утром я чувствовал себя лучше. Я доверил хозяйке еще одну десятидолларовую бумажку с поручением купить мне нижнее белье и носки. То, что она принесла, не было новым, но было чистым, а кроме того, было девять долларов сдачи.
Я отклонил ее предложение позавтракать (семьдесят пять центов) и купил яблоко во фруктовом киоске. По соседству было множество магазинов готового платья, специализирующихся на продаже полосатых костюмов и рубашек с заштопанными рукавами. Я выбрал розовато-коричневый двубортный пиджак и пару черно-зеленых свободных штанов, которые были толстыми и прочными, хотя и не модными, пару рубашек, в прошлом белых, пару сморщенных ботинок, сделанных для чьего-то дедушки, и щегольский красно-зеленый галстук, который, вероятно, принадлежал батальону шведских моряков. Не все углядели бы в получившемся ансамбле хороший вкус, но я решил быть выше этого.
Через полчаса я представил возможность счастливчику-парикмахеру поработать над моими лохмами. Он возвратил им длину раннего Джонни Вайсмюллера и сказал:
— Невероятно. Я видел черные волосы с седыми корнями, но никогда наоборот.
— Это все моя диета, — сказал я. — Я только что перешел на дистиллированный морковный сок и яйца уток-девственниц, сваренные в чистой ключевой воде.
Он бесплатно побрил меня, удалив остатки щетины, которые я пропустил предыдущим вечером, а затем предложил испытать судьбу в том, что назвал лотереей.
— Я делаю вам одолжение, — сказал он доверительно. — Это самая популярная игра в городе. — Он показал мне фиолетовый билет в качестве доказательства.
Я заплатил доллар и спрятал билет. Когда я уходил, он смотрел на меня из-за кассового аппарата, улыбаясь безгубой усмешкой и поблескивая глазами так, что напомнил мне кого-то смутно знакомого…
Так прошло две недели. Я не выпил ни капли спиртного, набрал пять фунтов, простился с болью в желудке и остался на мели. Последний день я провел в поисках работы, но оказалось, что для просителей неопределенного возраста и неопределенных занятий избытка рабочих мест не наблюдалось. Моя хозяйка не испытывала желания предоставить мне кредит. Мы расстались с выражениями сожаления, я пошел в парк и просидел в нем немного дольше, чем обычно.
Когда солнце зашло, мне стало зябко. Но все еще горели огни в публичной библиотеке через дорогу. Библиотекарь бросила на меня острый взгляд, но ничего не сказала. Я нашел тихий уголок и устроился, чтобы насладиться теплом. Есть что-то успокаивающее в тихих книгохранилищах, в тяжелых старых дубовых стульях, в запахах бумаги и переплетов, даже в шорохах и мягких шагах.
Шаги остановились, скрипнул отодвигаемый стул, зашуршала одежда. Я не открывал глаз и старался выглядеть старым джентльменом, который пришел полистать переплетенные тома «Харпер» и совсем случайно задремал в середине 1931 года; но я слышал мягкое дыхание и чувствовал на себе чей-то взгляд.
Я открыл глаза. Она сидела за столом напротив. Выглядела молодо и печально, немного бедно одетой. Она спросила:
— С вами все в порядке?
XXVI
— Не исчезайте, леди, — сказал я. — Не превращайтесь в дым. И даже просто не вставайте и не уходите. Позвольте моему пульсу опуститься до 90 ударов.
Она слегка покраснела и нахмурилась.
— Я… подумала, что вы, возможно, больны, — сказал она, вся такая чопорная и правильная, готовая сказать все те волшебные слова, которые делали ее членом королевской семьи.
— Точно. А что с парнем, который вошел со мной? Не так ли звучат следующие строчки?
— Не понимаю, что вы имеете в виду. Никто с вами не входил, я, по крайней мере, не видела.
— Вы давно наблюдаете за мной?
На этот раз она действительно покраснела.
— Сама мысль о том…
Я потянулся и взял ее за руку. Она была нежной, как первое дыхание весны, мягкой, как выдержанное виски, теплой, как материнская любовь. Я разжал пальцы, рука не шелохнулась.
— Давайте пропустим все ритуальные ответы, — сказал я. — Происходит что-то довольно странное; и мы знаем это, верно?
Румянец исчез, она побледнела: ее глаза пристально смотрели в мои, как будто я знал секрет, который мог спасти ей жизнь.
— Вы… вы знаете? — прошептала она.
— Не уверен, мисс, но все возможно. Я выбрал не тот тон: она напряглась, поджала губы и стала истовой праведницей.
— Это был просто порыв христианина…
— Чепуха, — сказал я. — Извините за грубость, если это грубость. Вы заговорили со мной. Почему?
— Я сказала вам…
— Я слышал. А сейчас сообщите настоящую причину.
Она посмотрела на кончик моего носа, на мое левое ухо и наконец мне в глаза.
— Я… видела сон, — сказала она.
— Пивной бар, — сказал я, — в захудалом районе. Толстый буфетчик. Кабина справа от входной двери.
— Боже мой, — сказала она тоном человека, никогда не упоминающего имя Божье всуе.
— Как вас зовут?
— Реджис. Мисс Реджис, — она остановилась, как будто сказала слишком много.
— Продолжайте, пожалуйста, мисс Реджис.
— Во сне я была той, в которой нуждаются, — сказала она, обращаясь уже вроде бы не совсем ко мне. — Мне доверили что-то важное, я должна была выполнить свой долг, в нем был смысл всей моей жизни.
У меня хватило ума не перебивать ее, пока она рассказывала.
— Зов был ниспослан среди ночи: тайное послание, которого я ждала. Я была готова. Я знала, что существует громадная опасность, но не боялась. Я знала, что делать. Я встала, оделась, пошла в назначенное место. И… вы были там. — Тут она посмотрела на меня. — Вы были моложе и сильнее. Но это были вы. Я уверена.
— Продолжайте.
— Я должна была предостеречь вас. Существовала опасность — я не знаю какая. Вы намеревались встретить ее один на один.
— Вы просили меня не уходить, — сказал я. Она кивнула.
— Но… вы пошли. Я хотела закричать, побежать следом за вами, и… проснулась. Она неуверенно улыбнулась:
— Я пыталась убедить себя, что это был всего лишь глупый сон. И все-таки знала, что это не так.
— Поэтому вы вернулись.
— Мы шли по холодным пустым улицам. Вошли в здание. Ничто не было тем, чем казалось. Мы проходили комнату за комнатой в поисках… чего-то. Подошли к стене. Вы ее сломали. Мы очутились в большой комнате со странной изысканной люстрой. А следующая комната оказалась ночлежкой.
— Ну-ну, — сказал я. — Я видал комнаты и похуже.
— Затем ворвался человек, — продолжала она, игнорируя мои слова, — он держал в руках ружье. Он прицелился в вас и… застрелил у моих ног. — Печальный взгляд потух.
— Как видите, не совсем, — сказал я. —Я здесь. Я жив. В действительности этого не случилось. Ничего не вышло. Мы были во сне вдвоем.
— Но… как?
— Я участвовал в эксперименте. Морская свинка. Большие машины, соединенные с моей головой. Они заставили меня видеть сны, сумасшедшую чепуху, в которой все перемешалось. Каким-то образом вы попали в мой сон. Самое смешное: думаю, они не знали об этом.
— Кто — «они»? Я махнул рукой.
— Люди из университета. Из лаборатории. Биологи, врачи, физики. Я не знаю.
— Где ваша семья. Ваш дом?
— Не сочувствуйте попусту, мисс Реджис. У меня их нет.
— Ерунда, — сказала она, — ни одно человеческое существо не живет в вакууме. Но оставим эту тему. — Вы упомянули университет. Она взяла новый галс. — Какой университет это был?
— А сколько их в городе, леди?
— Пожалуйста, не говорите, как бродяга.
— Приношу извинения, мисс Реджис. Вон в той стороне, — я ткнул пальцем за спину. — Красивая территория, большие деревья. Вы должны его знать.
— Я живу здесь с детства. В городе нет университетов.
— Ну, может быть, это исследовательская лаборатория.
— Здесь ничего подобного нет, мистер Флорин.
— Три квартала от библиотеки, — сказал я. — Десять акров, если не больше.
— Вы уверены, что это не часть сна?
— Я жил на их деньги последние две недели.
— Можете вы отвести меня туда?
— Зачем?
Она уставилась на меня.
— Потому что мы не можем это бросить, не правда ли?
Она последовала за мной в ночь, сопровождаемая неодобрительным взглядом пожилой девы за столом выдачи книг. Десять минут нам хватило, чтобы пройти три квартала к тому месту, где я покинул университет двумя неделями раньше.
Магазины, заправочная станция и ломбарды выглядели нормально, но там, где должна была возвышаться высокая стена из красного кирпича, стоял заброшенный склад: акр или около того подъездных путей и разбитого стекла.
Мисс Реджис не сказала ни слова. Она спокойно шла рядом, когда я повторил маршрут. Я обнаружил знакомый магазин с одетым в запылившийся смокинг манекеном в витрине, кондитерскую с засохшими помадками. Но когда мы возвратились к университету, то вновь обнаружили склад.
— Все остальное есть, — сказал я. — Не хватает только самого колледжа. Великовато для потери, Давайте посмотрим фактам в лицо, мисс Реджис. Кто-то украл университет и оставил на его месте эту кучу мусора, возможно, со значением. Моя задача найти причину.
— Мистер Флорин, уже поздно. Вы устали. Наверное, будет лучше приступить к поискам завтра. Мы можем встретиться после работы, если только… — Ее голос затих.
— Обязательно, — сказал я. — Прекрасная мысль, мисс Реджис. Извините, что отнял у вас столько времени. Вы были правы во всем. Нет ни университета, ни ученых, ни машин сновидений. Но сто долларов были реальными. Остановимся на этом. Спокойной ночи и спасибо за компанию.
Она стояла с нерешительным видом. • — Куда вы пойдете?
— Мир велик, особенно, когда вас не связывают чьи-либо ограничения. В Грейфел, возможно. Это красивое место, где сила тяжести на восемнадцать процентов меньше, и полно кислорода, и большое желтое солнце.
— Кто рассказал вам о Грейфеле? — прошептала она.
— Барделл. Он был актер. Не очень известный. Забавно, но Носатый подумал, что я — это он. Можете себе это представить?
— Грейфел был местом моего летнего отдыха, — сказала она озадаченно.
— Не говорите: у озера в двадцати восьми милях отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Ты выглядишь таким же испуганным, каким чувствую себя я, папаша, — сказал я. — Между прочим, как тебя зовут?
— Носатый называл тебя Барделл.
— Да, Барделл. Я… был актером. — Я попробовал примерить эту мысль на себя. Она подходила, как бывший в употреблении гроб.
— Они вытащили меня из канавы, — сказал я. — Эти мальчики в белых халатах, Ван Ваук и другие. Им нужна была морская свинка. Я записался добровольцем.
— Так заявили они. А до этого — что?
— Я что-то не могу вспомнить. Должно быть из-за мускателя. Он испортил твои мозги. Мои мозги. Наши мозги.
— Итак, что мы намерены делать со всем этим? Я подумал о выпивке и почувствовал приступ тошноты.
— Никакой выпивки, — сказал я. — Окончательно — никакой выпивки. Возможно, нужно посетить доктора. Но не, такого, как Иридани. Возможно, улучшить питание. Больше спать. Когда последний раз ты спал в постели, старина?
Этого я тоже не мог вспомнить. Теперь я был послушным и испуганным. Незнание, кто ты и откуда, вызывает чувство глубокого одиночества. Я оглядел улицу. Если я когда-нибудь и видел ее до этого, то не мог вспомнить когда. Но я знал, что в порт нужно идти этой дорогой, а к кварталу, где на домах висели таблички «Сдаются комнаты — на день, на неделю, на год» — другой.
— Вот то, что мне нужно, — сказал я. — Мой голос был столь же скрипучим и старым, как изношенный башмак. — Чистая постель и сон на всю ночь. Завтра ты почувствуешь себя лучше. И тогда ты вспомнишь.
— Обязательно. Все будет отлично — маньяна.
— Благодарю, приятель: ты оказал большую помощь. — Я помахал старику в витрине, и он помахал в ответ, я повернулся и пошел, но не в сторону порта.
XXIV
Пожилой женщине не понравилась моя внешность (за что я ее не виню), но понравилась десятидолларовая банкнота. Она пропыхтела два этажа, распахнула дверь голой убогой маленькой комнаты с высоким потолком и черным полом и показала потертый ковер, латунную узкую кровать, шифоньер и умывальник. Ржавые пружины жалобно заскрипели, когда я сел на матрац.
За доллар сверх платы она снабдила меня бело-желтым полотенцем и простыней с бледным пятном посередине, жесткой, как скребница, и обмылком кораллового цвета, который пах формальдегидом. Аромат одиннадцати долларов наличными, видимо, ударил ей в голову, потому что она даже пожелала мне спокойной ночи.
Я помок некоторое время под душем, затем поскреб бритвой свои бакенбарды и перешел к свисающим на шею лохмам, чтобы навести хоть какой-нибудь порядок.
— Хорошая работа, старина, — сказал я лицу в зеркале. — Ты уже выглядишь как хорошенький труп.
Вернувшись в комнату, я скользнул между простынями, напоминающими накрахмаленную мешковину, свернулся клубком вокруг пары сломанных пружин, которые торчали сквозь хлопчатобумажный материал, и отплыл в то место, где годы, болезни и человеческая бренность не существуют, где небо розовое круглый день, где мягкие голоса наших любимых рассказывают, какие мы замечательные, отныне и навсегда, аминь.
XXV
Утром я чувствовал себя лучше. Я доверил хозяйке еще одну десятидолларовую бумажку с поручением купить мне нижнее белье и носки. То, что она принесла, не было новым, но было чистым, а кроме того, было девять долларов сдачи.
Я отклонил ее предложение позавтракать (семьдесят пять центов) и купил яблоко во фруктовом киоске. По соседству было множество магазинов готового платья, специализирующихся на продаже полосатых костюмов и рубашек с заштопанными рукавами. Я выбрал розовато-коричневый двубортный пиджак и пару черно-зеленых свободных штанов, которые были толстыми и прочными, хотя и не модными, пару рубашек, в прошлом белых, пару сморщенных ботинок, сделанных для чьего-то дедушки, и щегольский красно-зеленый галстук, который, вероятно, принадлежал батальону шведских моряков. Не все углядели бы в получившемся ансамбле хороший вкус, но я решил быть выше этого.
Через полчаса я представил возможность счастливчику-парикмахеру поработать над моими лохмами. Он возвратил им длину раннего Джонни Вайсмюллера и сказал:
— Невероятно. Я видел черные волосы с седыми корнями, но никогда наоборот.
— Это все моя диета, — сказал я. — Я только что перешел на дистиллированный морковный сок и яйца уток-девственниц, сваренные в чистой ключевой воде.
Он бесплатно побрил меня, удалив остатки щетины, которые я пропустил предыдущим вечером, а затем предложил испытать судьбу в том, что назвал лотереей.
— Я делаю вам одолжение, — сказал он доверительно. — Это самая популярная игра в городе. — Он показал мне фиолетовый билет в качестве доказательства.
Я заплатил доллар и спрятал билет. Когда я уходил, он смотрел на меня из-за кассового аппарата, улыбаясь безгубой усмешкой и поблескивая глазами так, что напомнил мне кого-то смутно знакомого…
Так прошло две недели. Я не выпил ни капли спиртного, набрал пять фунтов, простился с болью в желудке и остался на мели. Последний день я провел в поисках работы, но оказалось, что для просителей неопределенного возраста и неопределенных занятий избытка рабочих мест не наблюдалось. Моя хозяйка не испытывала желания предоставить мне кредит. Мы расстались с выражениями сожаления, я пошел в парк и просидел в нем немного дольше, чем обычно.
Когда солнце зашло, мне стало зябко. Но все еще горели огни в публичной библиотеке через дорогу. Библиотекарь бросила на меня острый взгляд, но ничего не сказала. Я нашел тихий уголок и устроился, чтобы насладиться теплом. Есть что-то успокаивающее в тихих книгохранилищах, в тяжелых старых дубовых стульях, в запахах бумаги и переплетов, даже в шорохах и мягких шагах.
Шаги остановились, скрипнул отодвигаемый стул, зашуршала одежда. Я не открывал глаз и старался выглядеть старым джентльменом, который пришел полистать переплетенные тома «Харпер» и совсем случайно задремал в середине 1931 года; но я слышал мягкое дыхание и чувствовал на себе чей-то взгляд.
Я открыл глаза. Она сидела за столом напротив. Выглядела молодо и печально, немного бедно одетой. Она спросила:
— С вами все в порядке?
XXVI
— Не исчезайте, леди, — сказал я. — Не превращайтесь в дым. И даже просто не вставайте и не уходите. Позвольте моему пульсу опуститься до 90 ударов.
Она слегка покраснела и нахмурилась.
— Я… подумала, что вы, возможно, больны, — сказал она, вся такая чопорная и правильная, готовая сказать все те волшебные слова, которые делали ее членом королевской семьи.
— Точно. А что с парнем, который вошел со мной? Не так ли звучат следующие строчки?
— Не понимаю, что вы имеете в виду. Никто с вами не входил, я, по крайней мере, не видела.
— Вы давно наблюдаете за мной?
На этот раз она действительно покраснела.
— Сама мысль о том…
Я потянулся и взял ее за руку. Она была нежной, как первое дыхание весны, мягкой, как выдержанное виски, теплой, как материнская любовь. Я разжал пальцы, рука не шелохнулась.
— Давайте пропустим все ритуальные ответы, — сказал я. — Происходит что-то довольно странное; и мы знаем это, верно?
Румянец исчез, она побледнела: ее глаза пристально смотрели в мои, как будто я знал секрет, который мог спасти ей жизнь.
— Вы… вы знаете? — прошептала она.
— Не уверен, мисс, но все возможно. Я выбрал не тот тон: она напряглась, поджала губы и стала истовой праведницей.
— Это был просто порыв христианина…
— Чепуха, — сказал я. — Извините за грубость, если это грубость. Вы заговорили со мной. Почему?
— Я сказала вам…
— Я слышал. А сейчас сообщите настоящую причину.
Она посмотрела на кончик моего носа, на мое левое ухо и наконец мне в глаза.
— Я… видела сон, — сказала она.
— Пивной бар, — сказал я, — в захудалом районе. Толстый буфетчик. Кабина справа от входной двери.
— Боже мой, — сказала она тоном человека, никогда не упоминающего имя Божье всуе.
— Как вас зовут?
— Реджис. Мисс Реджис, — она остановилась, как будто сказала слишком много.
— Продолжайте, пожалуйста, мисс Реджис.
— Во сне я была той, в которой нуждаются, — сказала она, обращаясь уже вроде бы не совсем ко мне. — Мне доверили что-то важное, я должна была выполнить свой долг, в нем был смысл всей моей жизни.
У меня хватило ума не перебивать ее, пока она рассказывала.
— Зов был ниспослан среди ночи: тайное послание, которого я ждала. Я была готова. Я знала, что существует громадная опасность, но не боялась. Я знала, что делать. Я встала, оделась, пошла в назначенное место. И… вы были там. — Тут она посмотрела на меня. — Вы были моложе и сильнее. Но это были вы. Я уверена.
— Продолжайте.
— Я должна была предостеречь вас. Существовала опасность — я не знаю какая. Вы намеревались встретить ее один на один.
— Вы просили меня не уходить, — сказал я. Она кивнула.
— Но… вы пошли. Я хотела закричать, побежать следом за вами, и… проснулась. Она неуверенно улыбнулась:
— Я пыталась убедить себя, что это был всего лишь глупый сон. И все-таки знала, что это не так.
— Поэтому вы вернулись.
— Мы шли по холодным пустым улицам. Вошли в здание. Ничто не было тем, чем казалось. Мы проходили комнату за комнатой в поисках… чего-то. Подошли к стене. Вы ее сломали. Мы очутились в большой комнате со странной изысканной люстрой. А следующая комната оказалась ночлежкой.
— Ну-ну, — сказал я. — Я видал комнаты и похуже.
— Затем ворвался человек, — продолжала она, игнорируя мои слова, — он держал в руках ружье. Он прицелился в вас и… застрелил у моих ног. — Печальный взгляд потух.
— Как видите, не совсем, — сказал я. —Я здесь. Я жив. В действительности этого не случилось. Ничего не вышло. Мы были во сне вдвоем.
— Но… как?
— Я участвовал в эксперименте. Морская свинка. Большие машины, соединенные с моей головой. Они заставили меня видеть сны, сумасшедшую чепуху, в которой все перемешалось. Каким-то образом вы попали в мой сон. Самое смешное: думаю, они не знали об этом.
— Кто — «они»? Я махнул рукой.
— Люди из университета. Из лаборатории. Биологи, врачи, физики. Я не знаю.
— Где ваша семья. Ваш дом?
— Не сочувствуйте попусту, мисс Реджис. У меня их нет.
— Ерунда, — сказала она, — ни одно человеческое существо не живет в вакууме. Но оставим эту тему. — Вы упомянули университет. Она взяла новый галс. — Какой университет это был?
— А сколько их в городе, леди?
— Пожалуйста, не говорите, как бродяга.
— Приношу извинения, мисс Реджис. Вон в той стороне, — я ткнул пальцем за спину. — Красивая территория, большие деревья. Вы должны его знать.
— Я живу здесь с детства. В городе нет университетов.
— Ну, может быть, это исследовательская лаборатория.
— Здесь ничего подобного нет, мистер Флорин.
— Три квартала от библиотеки, — сказал я. — Десять акров, если не больше.
— Вы уверены, что это не часть сна?
— Я жил на их деньги последние две недели.
— Можете вы отвести меня туда?
— Зачем?
Она уставилась на меня.
— Потому что мы не можем это бросить, не правда ли?
Она последовала за мной в ночь, сопровождаемая неодобрительным взглядом пожилой девы за столом выдачи книг. Десять минут нам хватило, чтобы пройти три квартала к тому месту, где я покинул университет двумя неделями раньше.
Магазины, заправочная станция и ломбарды выглядели нормально, но там, где должна была возвышаться высокая стена из красного кирпича, стоял заброшенный склад: акр или около того подъездных путей и разбитого стекла.
Мисс Реджис не сказала ни слова. Она спокойно шла рядом, когда я повторил маршрут. Я обнаружил знакомый магазин с одетым в запылившийся смокинг манекеном в витрине, кондитерскую с засохшими помадками. Но когда мы возвратились к университету, то вновь обнаружили склад.
— Все остальное есть, — сказал я. — Не хватает только самого колледжа. Великовато для потери, Давайте посмотрим фактам в лицо, мисс Реджис. Кто-то украл университет и оставил на его месте эту кучу мусора, возможно, со значением. Моя задача найти причину.
— Мистер Флорин, уже поздно. Вы устали. Наверное, будет лучше приступить к поискам завтра. Мы можем встретиться после работы, если только… — Ее голос затих.
— Обязательно, — сказал я. — Прекрасная мысль, мисс Реджис. Извините, что отнял у вас столько времени. Вы были правы во всем. Нет ни университета, ни ученых, ни машин сновидений. Но сто долларов были реальными. Остановимся на этом. Спокойной ночи и спасибо за компанию.
Она стояла с нерешительным видом. • — Куда вы пойдете?
— Мир велик, особенно, когда вас не связывают чьи-либо ограничения. В Грейфел, возможно. Это красивое место, где сила тяжести на восемнадцать процентов меньше, и полно кислорода, и большое желтое солнце.
— Кто рассказал вам о Грейфеле? — прошептала она.
— Барделл. Он был актер. Не очень известный. Забавно, но Носатый подумал, что я — это он. Можете себе это представить?
— Грейфел был местом моего летнего отдыха, — сказала она озадаченно.
— Не говорите: у озера в двадцати восьми милях отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19