Вчера их караван успел отъехать довольно далеко от дома, однако не настолько, чтобы невозможно было вернуться туда пешком. Соображение это чрезвычайно подбодрило Мадленку. Правда, она не была уверена в том, что ей известна обратная дорога — ведь они все же ехали не менее часа и вдобавок несколько раз сворачивали, но Мадленке так сильно хотелось вернуться, что она с ходу отмела это возражение как несущественное.
К тому же, раз Михал вчера не пришел обратно, родители наверняка должны были послать на его поиски людей, так что не исключено, что она вскоре встретит кого-то из своих, Тут Мадленка похолодела, потому что в голову ей пришло нечто совершенно убийственное.
Хорошо, однако, если это окажутся именно свои; ну а, допустим, ежели она, не приведи бог, наткнется на тех? Она ведь даже не знает, как выглядят ее враги. Дед рассказывал, что разбойники часто притворяются купцами и другими честными людьми. Попробуй-ка раскуси их, окаянных нехристей!
— Да ведь я знаю их! — вскричала Мадленка в возбуждении, широко распахнув глаза. — Это не разбойники! Это крестоносцы!
Ну конечно же! Разве обыкновенные грабители, какими бы жадными до добычи они ни были, стали им убивать всех, да впридачу привязывать мальчишку к дубу и расстреливать его с такой жестокостью? На такое способны только крестоносцы, а ведь совсем недалеко, в каком-то дне пути отсюда, их замок Торн, а еще выше по течению Вислы ощетинилась башнями в небо их главная резиденция, кровавый замок Мариенбург, он же в просторечии Мальборк.
Ведь хоть одиннадцать лет назад и разгромили их несметные полчища при Грюнвальде, псы-рыцари до сих пор держатся здесь, вгрызлись зубами в эту землю и не отпускают ее. Когда-то были они грозные и несгибаемые, а теперь стали кроткие и уступчивые и не лают повода напасть на себя. Коварны же эти крестоносцы, рыцари ордена Тевтонского! И ничего, кроме плохого, ни один поляк от них не видел.
— Ничего, — решила Мадленка, — главное — не попадаться им на глаза. А еще лучше — вообще никому; ведь в наше время не знаешь, кто тебе друг, а кто враг.
Последнее выражение принадлежало деду, который частенько повторял его, но Мадленка возгордилась этими словами так, словно они были придуманы ею одной. Тут взгляд ее упал на курган, вокруг которого крутилось маленькое животное вроде енота, и Мадленка помрачнела.
Она шикнула на зверька, который немедленно исчез, нарвала простенький букетик цветов и положила его к подножию креста, потом, не удержавшись, коснулась камней рукою.
— Прощай, Михал, — сказала она негромко. -И вы все тоже… прощайте и простите меня.
Она сняла шапку и постояла у могильного холма, после чего решительно нахлобучила ее на волосы, подобрала платье, в котором вчера щеголяла и от которого оставались одни лохмотья, отошла в сторону
и зарыла его в мягком песке. Честно говоря, когда она делала это, ее не отпускал тайный страх, как если бы она хоронила саму себя, — но, в конце концов, она не могла себе позволить разгуливать с девчачьими обносками под мышкой.
— Проклятые крестоносцы! — вырвалось у нее, когда она зашагала мимо кустов рябины обратно на дорогу.
Несмотря на все, что произошло с нею вчера и сегодня, Мадленка была спокойна, ибо знала, что ей надо делать. Кроме того, в прежние времена страдания и лишения не удивляли никого. Смерть и всевозможные бедствия подстерегали человека всюду, и люди смирились с этим. Чума опустошала города, войны длились почти без передышки, и никто, как бы высоко он ни стоял, не мог ручаться за свой завтрашний день. Люди тех времен обладали стойкостью духа, мало нам понятной; они не боялись погибнуть, ибо твердо верили в бессмертие души и уповали на милосердие бога, от которого ничто не укроется — ни дурное, ни хорошее.
Жизнь была коротка, и поэтому выходили замуж и женились с тринадцати-четырнадцати лет, пировали допоздна и сражались до старости. Младшие обязаны были повиноваться старшим, низшие — высшим. Живи Мадленка в наше время, она бы, может статься, повредилась в уме от того, что ей довелось пережить; но в те далекие времена безумие было непозволительной роскошью. Бремя испытаний, выпавшее на его долю, человек должен был переносить с мудростью и кротостью, ибо такова воля всевышнего. Дальше этого люди не стремились заглядывать, не стремилась к этому и Мадленка. Она только обещала себе, что сделает все, чтобы убийцы брата были наказаны, а в те времена обещания были не пустым звуком.
Пока ей ужасно хотелось есть — и, пройдя немного по дороге в том направлении, где, по ее расчетам, должна была находиться усадьба Соболевских, она вновь нырнула в лес, надеясь отыскать там что-нибудь съедобное. Съедобного было сколько угодно,
только оно упорно не желало быть съеденным. Звери при приближении Мадленки прятались или удирали, и птицы ехидно посматривали на нее с верхушек деревьев, а ягоды и орехи еще не созрели. Мадленка удовольствовалась тем, что попила воды из какой-то лужи (всякое представление о гигиене тогда начисто отсутствовало) и, не найдя ничего лучшего, разорила гнездо не то зяблика, не то жаворонка.
Мадленка выпила одно яйцо, но тут вернулись птицы и стали метаться над деревом с такими жалобными криками, что Мадленке стало совестно, и она вернула второе яйцо на место и слезла с дерева. Это конечно, было глупо, но она просто не могла поступить иначе.
Немного подкрепившись, Мадленка вернулась на дорогу и пошла по ней, вертя головой по сторонам, чтобы не быть застигнутой врасплох. Чем дальше она шла, тем сильнее кололо ее какое-то тревожное чувство. Мадленка хорошо знала, что это такое: это покалывание означает, что вы сделали что-то не то, забыли о чем-то важном или допустили непростительную оплошность. Примерно через два часа она обнаружила, что, скорее всего, движется в направлении, противоположном тому, куда ей, собственно, надо идти.
Тут Мадленка сделала то, от чего я краснею. A именно, она замысловато выругалась, помянув не менее десятка святых, и только собралась повернуть обратно, как заметила внизу холма какие-то знамена и всадников в кирасах. Мадленка нырнула в кусты и затаилась там.
Это был польский отряд, ехавший в резиденцию князя Доминика Диковского. Пока Мадленка раздумывала, показаться им на глаза или нет, отряд уже уехал.
Мадленка, чихая от поднявшейся столбом пыли, вылезла из кустов, поглядела на дорогу и решила, что, пожалуй, сэкономит время, если пойдет напрямик через лес. Кроме того, и это было самым существенным доводом в пользу принятого решения, в лесу, если хорошенько поискать, наверняка найдется что поесть.
И Мадленку понесло сквозь чащи, где было так темно от сомкнувшихся над головой крон деревьев, что она почти ничего не видела. Потом она перешла вброд узкий ручеек, не забыв утолить жажду, и пошла через тихие и светлые поляны, где росли березы и еще какие-то деревья, названий которых она не знала.
Ветви кустов цеплялись за ее одежду, мох проваливался под ногами, Мадленка фыркала и сопела, как разъяренная мышь, но все же неуклонно продвигалась вперед. Лес упорно не желал кончаться, проклятая дорога как сквозь землю провалилась, и еще через некоторое время Мадленка потеряла всякое представление о том, где находится.
Она жалела о том мгновении, когда ей пришло в голову вернуться в лес, и была близка к тому, чтобы пожалеть, что вообще родилась на свет. В одном месте ей попались два лежащих на земле человеческих скелета, от которых не осталось ничего, кроме желтоватых костей и обрывков одежды. Мадленка. как положено, перекрестилась, но обошла их с содроганием. Смерть от голода или усталости ей вовсе не улыбалась, она должна была жить, чтобы отомстить за брата и своих спутников. Впереди замаячили кусты, увешанные ягодами, и Мадленка подошла поближе, не веря своим глазам.
Малина! Настоящая малина, почти спелая, а не волчья ягода или какая-нибудь еще несъедобная дрянь. Душа Мадленки возликовала. Она побежала к кустам — и неожиданно замерла на одной ноге, боясь дохнуть.
В малиннике был медведь — огромный, матерый, и от него невыносимо воняло. Неторопливо поворачиваясь на своих мощных лапах, он с чавканьем объедал ветки. Медведь не видел Мадленку — на ее счастье, он стоял к ней спиной, — но она-то отлично его видела, и этого было достаточно, чтобы все колокола тревоги взвыли в набат в ее голове. Мадленка часто ходила со старшими на охоту и отлично знала, какой медведь непредсказуемый зверь и какой у него тонкий нюх. Стоит ветру подуть с ее стороны, и она пропала, причем пропала навсегда.
Мадленка судорожно сглотнула слюну и, мысленно послав горячую молитву святым угодникам, сделала таг назад. Медведь не обращал на нее ни малейше-го внимания, по-прежнему с урчанием объедая ветки. Мадленка сделала еще шаг. Сучок под ногой преда-тельски треснул, но медведь и ухом не повел. Он хрюкнул, прихлопнул лапой назойливую муху и продолжал свою трапезу. Тут Мадленка услышала совсем близко от себя чье-то сопение — и, оглянувшись, увидела большого лобастого медвежонка. Встав на задние лапы, он с любопытством оглядывал ее.
Мадленка зажмурилась. Медведь обернулся медведицей, и все приключение выходило так, что хуже не придумаешь. А медвежонок, негодник, опустился на все четыре лапы, подскочил к Мадленке и боднул ее головой в ляжку.
Мадленка рухнула задом на траву и, шипя на зве-реныша, стала на руках отползать от него. Медвежонок обрадовался — игра ему явно нравилась — и, подскочив к Мадленке, боднул ее снова. Мадленка прижалась спиной к дереву и почувствовала, что рубашка на ее теле стала мокрой от пота.
Конечно, при ней был меч и она могла бы запрос-то прирезать неугомонного детеныша; только вот как потом уйти от разъяренной медведицы — вот в чем вопрос. И Мадленка не шевелилась, только хрюкнула по-медвежьи.
Медведица в малиннике проревела что-то неразборчивое, но этого оказалось достаточно, чтобы медвежонок развернулся и побежал к ней. Когда он исчез за кустом, Мадленка вскочила на ноги и что есть духу побежала прочь.
Она мчалась, не разбирая дороги, перепрыгивая через ямы. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, дыхание со свистом вырывалось изо рта, по она бежала, пока не почувствовала, что находится вне опасности.
Прислонившись к тополю, Мадленка пыталась отдышаться и никак не могла. Почти без сил она повалилась на мох и неожиданно увидела за деревьями узкую полосу дороги.
Мадленка понятия не имела, что это за дорога и куда она ее выведет, но одно ее появление показалось Мадленке чудом. Она встала и побрела, держась одной рукой за бок, а другую предусмотрительно положив на рукоять меча.
«Если меня спросят, то я — Михал, — решила она. — Михал, а не Мадленка. Так и скажу».
Спросить, однако, было решительно некому, ибо дорога была пуста, как казна нерадивого короля.
Всякому, кто ступал на эту грешную землю, отлично известно, что любая дорога хороша тем, что по ней можно двигаться в обе стороны. Хочешь — иди в одном направлении, а хочешь — совсем в противоположном. Для Мадленки же это представляло определенное неудобство, ибо она совершенно не имела понятия, куда именно ей следует идти. То есть она, конечно, знала, куда хотела попасть, но, согласитесь, хотеть и знать, как этого достигнуть — совершенно разные вещи.
Мадленка поглядела налево — там дорога сбегала с холма и терялась из виду, поглядела направо — то же самое, разве что склон был более пологим, но справа росла красивая яблоня с нежно-розовыми лепестками. Мадленка любила яблоки, поэтому она пошла направо.
Подчеркиваю: Мадленка пошла направо, потому что там была яблоня. Ей и в голову не могло прийти то, что произойдет через каких-то несколько минут, и свой выбор она сделала чисто машинально.
Через несколько минут…
(Ну что, благосклонный читатель, вы больше не дремлете? Вы уже не зеваете и не говорите себе, что автор мог бы быстрее управиться, если бы не заставил свою героиню на протяжении целой главы без толку мотаться по лесу, где валяются какие-то скелеты; что он, то есть автор, попросту тянет время, самым бесцеремонным образом испытывая ваше терпение — ведь вы уже купили книжку и было бы жалко теперь так просто от нее отделаться. Однако стоит автору подпустить многозначительный намек, и вы, благосклонный читатель, уже изнываете от нетерпения. Вы гадаете, что ждет Мадленку на следующей странице: отряд недругов? Два медведя? Королевич неописуемой красы? Что ж, не буду вас томить…)
Итак, через несколько минут Мадленка вышла на перекресток, откуда расходились четыре дороги. Немного в стороне от них стоял большой грубо сработанный деревянный крест, врытый в землю, а под ним сидели двое: мужчина и женщина.
На женщине было любимое платье Мадленки из синего аксамита — да, вы не ошиблись, то самое, из заветного сундука.
Глава четвертая,
в которой происходят события еще более невероятные
Сказать, что Мадленка удивилась, значит ничего не сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47