Мадленка совсем отчаялась. Она велела не принимать Августа; раз уж в игре, которую им навязали, им суждено играть роли врагов, она не станет делать ему поблажек. До нее дошло известие, что князь готовится жениться на панне Анджелике; она не опечалилась и не обрадовалась этому.
Из Кракова на божий суд прибыл представитель короля, пан Кондрат, человек лет пятидесяти с мало характерным для его возраста острым любопытством. Он пожелал встретиться с Мадленкой, и во время их встречи ее не покидало чувство, что он рассматривает ее так, словно она была чем-то вроде собаки о пяти лапах, созданием диковинным, но и обреченным также. Князь Диковский послал даже крестоносцам приглашение присутствовать на божьем суде. Ответ за подписью великого комтура гласил, что жалкие польские увеселения их нимало не волнуют. Дня два все возмущались тоном послания Конрада фон Эрлингера, потом поутихли и заговорили о другом.
Мадленка попросила отца доставить ей библию настоятельницы, которую она забыла в Каменках, когда ее увозили оттуда. Пан Соболевский привез библию и обнадеживающие известия. Он нашел бойца, который выступит за нее на поединке. Сначала он хотел, чтобы это был кто-то из семьи, и предложил зятю-литвину выступить за Мадленку, но сестра Беата решительно воспротивилась, а он не посмел настаивать, потому что она на сносях, и вообще, мало ли как может обернуться дело. К его удивлению, все эти подробности Мадленку мало интересовали.
— Да-да, — кивнула она головой, — но, отец, ты знаешь, мне нужно красивое платье. Там будет много знатных шляхтичей, и я не хочу выглядеть замарашкой.
Пан Соболевский помялся и объявил, что должен подумать и посоветоваться с женой. Зная привычки госпожи Анны, Мадленка приготовилась к тому, что платья она не получит и придется идти либо в желтом, либо в красном, которые ей до смерти успели надоесть; но, к ее удивлению, пан Соболевский вернулся с нарядом, далеко превосходящим ее чаяния. Восторгу Мадленки не было границ. Платье золотистого оттенка, украшенное вышивкой, было вершиной всего, о чем она мечтала.
Пан Соболевский представил дочери найденного им бойца, жилистого малого с рябым лицом, преисполненным потешной важности. Мадленке он не понравился, но раз отец сам рекомендовал его, она не стала возражать. Если верить речам Франтишека, он побывал в таком количестве битв, что все их и не упомнит, ну, а божий суд за честь прекрасной панны для него и вовсе сущий пустяк. Мадленка заверила его, что он непременно победит, ибо она ни в чем не виновата. Франтишек зачем-то многозначительно ухмыльнулся, горячо заверил ее в своей преданности и, воротясь к трактирщику, который рекомендовал его пану Соболевскому, объявил, что вскорости у него будет чем заплатить свои долги.
Ты только смотри, чтобы тебя не убили, — предостерег его трактирщик, — а то мне одному ты должен не меньше четырех флоринов.
— Да брось ты, не такой уж я глупец! — отвечал великий боец, имевший обыкновение каждый божий день воевать с бутылкой, особенно когда она оказывалась пуста. — Да и пану хочется помочь, хороший пан, хотя дочка его — так себе, вот что я скажу.
Трактирщик подумал, кивнул и налил Франтишеку вина; тут к ним подошел один человек, слышавший их разговор, и вступил с Франтишеком в беседу. Великий воин ничего не умел скрывать, особенно когда дела у него почему-либо шли хорошо. В данном случае простодушие только пошло ему на пользу, ибо после того как неизвестный человек удалился, карманы Франтишека отягощал увесистый кошель, а трактирщик, получивший свое, стал величать его «господином».
Вы, благосклонный читатель, наверняка захотите узнать, что это был за таинственный человек и почему после встречи с ним Франтишек ни с того ни с сего внезапно разбогател, но так как я не сомневаюсь в вашем уме, я предоставляю именно вам решить эту маленькую загадку. Добавлю лишь, что неизвестный, о коем идет речь, не принадлежал к числу доброжелателей моей Мадленки, а скорее совсем наоборот.
Наступил с нетерпением ожидаемый день божьего суда. В хрониках имеются разночтения относительно точной его даты: хроника аббатства бенедиктинцев позволяет предположить, что это произошло где-то в двадцатых числах августа, а Малая Краковская настаивает на третьем сентября. Поскольку истина, очевидно, заключается либо там, либо там, либо (как это нередко уже случалось) лежит где-то посередине, то благосклонный читатель волен принять любую из указанных дат по своему вкусу, а также любую из находящихся между ними.
Погода была восхитительной: режь — не хочу. Специально для зрителей построили трибуны, но поглазеть на поединок явилось столько народу, что мест не хватало. Князь сидел на троне под балдахином, между епископом Флорианом и своей невестой. Август устроился отдельно в окружении своей свиты, а Мадленка с родителями и сестрами, приехавшими поддержать ее, устроилась на скамьях наискосок от трона.
Из ее сестер присутствовали двойняшки и хохотушка Агнешка; остальные то ли не смогли, то ли не захотели явиться. На Мадленке было ее новое золотистое платье, в котором она чувствовала себя почти что королевой, и она с удовлетворением отметила, что большинство взглядов устремлено на нее. Она красиво причесалась и надела поверх волос сетку, украшенную жемчужинками. В сторону Августа она почти не смотрела, уверенная в своей победе. До начала поединка он пытался с ней переговорить, но она ответила, что не может принять его.
Бойцы вышли на поле, поклонились зрителям, затем друг другу и замерли, ожидая, что скажет поднявшийся со своего места епископ Флориан. Сердце Мадленки екнуло: против ее бойца Август выставил Доброслава из Добжини, знатного рубаку, отличившегося еще при Грюнвальде. Но Мадленка, помня о том, что правда на ее стороне и поэтому проиграть она не может, подавила дурное предчувствие и стала слушать, что говорит епископ.
Флориан вкратце напомнил обстоятельства дела, указал на невозможность его разрешения обычным способом и объявил, что запирательство Мадленки не оставило иного пути, кроме божьего суда, на котором окончательно решится, кто прав, а кто не прав. Он благословил бойцов, прочел краткую мо-
литву и сел на место, после чего глашатай подал сигнал к началу боя. Бойцы опустили забрала и стали друг против друга.
У Мадленки от волнения потемнело в глазах. Она побледнела и схватилась за руку матери, которая крепко сжала ее ладонь в знак поддержки. Когда Мадленка смогла, наконец, перевести дыхание и подняла глаза на бойцов, то ужас сковал ее с головы до ног.
Великий воин отступал. Он наносил вялые удары, рубя воздух, но все это было бесполезно. Всякому зрителю, как бы мало он ни был искушен в ратном деле, становилось ясно, что преимущество на стороне Доброслава из Добжини и что он не замедлит этим преимуществом воспользоваться.
Смотреть на великого воина, все свои силы употребившего на то, чтобы уворачиваться от точных ударов своего противника, было и жалко, и гадко. Мадленка чувствовала, как пот течет по ее лицу. Вот Франтишек едва-едва отвел удар, грозящий ему верной смертью; вот он предпринял невнятную попытку наступления, которая, однако же, была пресечена в корне. «Этого не может быть, — твердила себе Мадленка. — Бог не может быть так со мной жесток». Франтишек был уже ранен; кровь текла из его шеи, Доброслав же из Добжини еще не получил ни единой царапины.
Зрители, недовольные жалкой схваткой труса с явно превосходящим его противником, начали свистеть и улюлюкать, некоторые пытались даже швырять в ее бойца землю и объедки. Франтишек получил вторую рану, споткнулся и упал. «Бог отступился от меня, — думала Мадленка, — но ведь я-то, я-то знаю, что невиновна. Значит, весь этот божий суд ничего не стоит, ничего. Как глупо: из двух людей всегда побеждает тот, кто сильнее, опытнее, хитрее. Выставь слабого бойца за самое правое дело -и что будет? Он проиграет; но сам по себе проигрыш одного человека еще не значит ничего».
Франтишек поднялся и сделал вид, что сражается. «Он погиб, — думала Мадленка, — я погибла. Все погибли». Особенно ей было почему-то жалко Того, Кто На Небесах, от чьего имени разыгрывался этот жалкий фарс. «Может быть, я в чем-то согрешила против него? В гордыне? В ненависти? В жажде мести? Но ведь даже в библии сказано: „Око за око, зуб за зуб“. Я ничего не сделала такого, за что можно было бы так меня казнить». Мадленка была опустошена. Она не знала, что и думать. Франтишек на поле боя вяло махал мечом, но она видела, что минуты его сочтены. Никто не мог противостоять Доброславу из Добжини.
Франтишек получил сокрушительный удар по голове, выронил меч и растянулся на земле, не подавая признаков жизни. К нему подбежали трое или четверо монахов, засуетились возле раненого, затем, поняв тщетность своих попыток, подняли его за руки и за ноги и унесли. Доброслав снял шлем и изысканно кланялся публике.
В толпе переговаривались двое.
— Почему он не лег сразу? Ведь ты ему заплатил за это?
— Видите ли, ваша милость, вообще-то он хороший боец. Наверное, ему просто было стыдно падать сразу.
— А Доброслав знал, что он не будет сражаться?
— Нет, — со смешком отозвался собеседник. — Я решил, что так будет лучше.
С сильно бьющимся сердцем Мадленка смотрела прямо перед собой, ничего не видя. Губы ее механически шевелились. «Позор — гибель — монастырь — вечное заточение…» Она услышала, что ее кто-то окликает, и вяло повернула голову. Лучше бы она этого не делала. Август пробился к ней и сел рядом, не обращая внимания на враждебность, с какой его встретили Соболевские.
— Ну? — с вызовом спросила Мадленка. — Ты доволен?
Ей было приятно видеть, как он смешался.
— Мой боец был сильнее, — нехотя признался Яворский.
— Ты доволен? — повторила Мадленка, глядя ему прямо в глаза. — Впрочем, не важно. Теперь мне всё равно конец.
Ты можешь просить помилования у короля.
— Просить? У короля? Мне нечего просить у него. Я ни в чем не виновата.
Тебе нравится разрывать мне сердце, — с горечью сказал Август.
— Нет, это тебе нравится! — вспылила Мадленка. В это мгновение она ненавидела его, как никого и никогда в своей жизни.
Август молча смотрел на нее, но Мадленка отвернулась в сторону и не желала отвечать на его взгляд. Наконец он поднялся и стал пробираться обратно к своему месту.
Епископ и князь Доминик о чем-то негромко переговаривались. Анджелика с загадочной полуулыбкой играла дорогим кольцом на пальце. Мадленка зажмурилась.
«Господи, дай мне сил!»
Услышав удивленный гул толпы, она не сразу открыла глаза. Потом раздались одинокие свистки, и наконец наступила тишина.
Мадленка разлепила веки. Сначала ей бросился в глаза Доброслав из Добжини: он явно был чем-то поражен. Мадленка проследила за направлением его взгляда, и словно горячая волна прихлынула к ее сердцу.
Ее боец вернулся на поле.
Глава тринадцатая,
в которой кое-кому приходится несладко
Он стоял у края поля, тяжело опираясь на меч и подрагивая всем телом. По его доспехам текла кровь, но, несмотря на нанесенные ему ранения, он все же вернулся, побуждаемый готовностью сражаться до конца. Раньше своей неловкостью и трусостью он вызывал у окружающих только смех и издевки; теперь же его обволакивало всеобщее сочувствие. Его мужество, пробудившееся слишком поздно, не могло не вызывать восхищения, и хотя никто не верил, что он может победить, — все же, когда он, пошатываясь, двинулся к Доброславу из Добжини, небрежно крутившему в руке меч и ожидающему приближения противника, все зрители без исключения почувствовали некоторое волнение.
Бойцы сошлись — но что мог сделать человек, истекающий кровью, против пышущего здоровьем, уверенного в себе молодца? С большим трудом Франтишек отвел от себя два удара, грозившие ему смертью, и попятился. Доброслав из Добжини наседал; и только чудом можно было счесть то, что он до сих пор не сразил самонадеянного наглеца. Сердце у Мадленки екнуло, когда ее боец повалился на землю, то ли отчаявшись, то ли от слабости. Доброслав что было сил обрушился на него сверху, но Франтишек увернулся с непостижимым упорством, вскочил на ноги и, подбежав к своему противнику сбоку, наподдал ногой ему под зад.
Зрители захохотали и бурно захлопали; даже ленивая панна Анджелика соблаговолила три раза соединить вместе ладони. Мадленка же не могла усидеть на месте. Как, как она могла упрекать вседержителя, что он забыл о ней, что он оставил ее на милость врагов? Сказано же — и правые восторжествуют; значит, так оно и будет, только надо не терять веры.
Доброслав кинулся на своего соперника, разъяренный его выходкой, и вынудил его защищаться, рассчитывая, что сил раненого надолго не хватит. Франтишек отступал, но как-то уж больно резво. Он прыгал из стороны в сторону, делал обманные движения и явно издевался над противником. Мысленно Мадленка возблагодарила господа, что на ее ставленнике оказались такие крепкие доспехи, сильно смягчившие, очевидно, полученные им до того страшные удары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47