Джек остался сидеть: его путь лежал к сияющему шпилю, обелиску или башне, а точнее — к Единоправедной Усыпальнице.
Пророк Хорейс Клэмп встретил Джека в огромном, давящем своей величественностью вестибюле. Внушительных размеров мраморные колонны обступали со всех сторон. Усыпальница являла собой откровенное подражание традиционным мавзолеям античности. Несмотря на всю импозантность сооружения, здесь так и витал изрядный налет дешевой пошлости. Громадная, грозная мечеть шокировала уродством. Подобные архитектурные монстры обычно создаются людьми, начисто лишенными художественного вкуса. К примеру, коммунистами в Советском Союзе. Но, в отличие от советских учрежденческих «шедевров», это блюдо было приправлено еще и всевозможными наличниками, панелями и шпалерами, бронзовыми завитушками и шарами. Монументальные барельефы изображали пасторальные сценки из жизни Ближнего Востока: фигуры, все до единой, — с благообразными постными физиями, тщательно одеты или задрапированы.
— Приветствую! — возгласил пророк, в благословляющем жесте поднимая пухлую ручку.
Хорейс Клэмп будто сошел с плаката воскресной школы: кругленький, семенящий вперевалку, в мантии с капюшоном, с благодушно-идиотским выражением лица. Мягким жестом он пригласил Джека подняться на верхнюю ступеньку и легонько подтолкнул его вперед. Внешне Клэмп был вылитый вождь-исламит. Когда они вошли в богато обставленный кабинет вождя, Гамильтон в ужасе и отчаянии спросил себя, зачем он здесь. Действительно ли все это имеет хоть долю смысла?
— Я ждал вас, — деловито сообщил Клэмп. — Меня известили о вашем прибытии.
— Известили? — спросил озадаченный Гамильтон. — Кто?
— Как это кто? Конечно же сам Тетраграмматон.
— Вы хотите сказать, — Джек обескуражено моргнул, — что являетесь пророком бога по имени…
— Никто не может называть его по имени, — с лукавым проворством перебил Клэмп. — Имя его слишком священно. Он предпочитает, чтобы о нем упоминали, пользуясь термином Тетраграмматон. Я даже удивлен, что вы этого не знаете. Это общеизвестно!
— Видимо, я кое в чем еще профан, — признался Гамильтон.
— Как я понимаю, недавно вы удостоились видения?
— Если вы спрашиваете, видел ли я — мой ответ утвердительный.
Джек поймал себя на мысли, что, едва успев познакомиться с пророком, он уже испытывает чувство некоторой брезгливости, если не отвращения.
— Как Он там?
— По-моему, в добром здравии. — Гамильтон не сдержался и добавил:
— Если учесть Его возраст.
Клэмп сосредоточенно прохаживался по кабинету, сверкая абсолютно лысым, как бильярдный шар, черепом. По идее пророк должен олицетворять духовную мудрость, излучать достоинство иерарха, но выглядел он на самом деле форменной карикатурой. Конечно, все стереотипные представления о священнике высокого ранга налицо… Для того чтобы быть убедительным, он слишком величав.
Как чье-то уродливое представление о том, каким должен быть духовный глава Единоправедной Веры.
— Отче, — без обиняков начал Гамильтон, — думается, мне лучше сразу все выложить… В этом мире я нахожусь около двух суток, никак не больше. И, откровенно говоря, полностью сбит с толку. Это абсолютно безумный мир для меня. Луна величиной с горошину — это абсурд. Геоцентризм — когда Солнце вращается вокруг Земли! — явный примитив. И архаичная, чуждая Западу идея Бога: капризный старец, осыпающий человечество то монетами, то змеями, то болячками…
Клэмп колюче взглянул на Гамильтона:
— Но, простите, таков порядок вещей! Все это — Его творение!..
— Это творение — может быть. Но не то, которому принадлежу я. Мир, откуда я…
— Вероятно, — перебил Клэмп, — вам бы следовало рассказать, откуда вы. С таким поворотом дел Тетраграмматон меня не ознакомил. Он просто известил, что сюда держит путь заблудшая душа. Без особого энтузиазма Джек кратко изложил свои приключения.
— Ох! — только и смог вначале выдавить Клэмп. Пророк со скептически-огорченным видом заходил по кабинету взад-вперед. — Нет! Я никак не возьму в толк!.. Хотя случиться подобное могло, вероятно, могло… Вы, стоя здесь, передо мной, заявляете, будто вплоть до прошлого четверга существовали в мире, не осененном Его присутствием?
— Я этого не утверждал. Будучи из мира, который не был осенен столь грубым и напыщенным Его присутствием. В моем мире, в моей жизни ничего похожего на племенные культы не было, как не было ни молний, ни грома. И тем не менее Он в моем мире вполне присутствовал. Я всегда исходил из того, что Он существует. Но Его присутствие было возвышенно и ненавязчиво. Если так можно выразиться, Он вечно за кулисами и не меняет декораций всякий раз, стоит лишь кому-то выйти из роли.
Пророк ошеломленно внимал откровениям Гамильтона.
— Это неслыханно… Я не мог даже мысли допустить, что где-то существуют целые миры неверных.
Джек почувствовал, что терпение его с каждой секундой испаряется.
— Неужто до вас не доходит, о чем я?.. Ваша убогая Вселенная, этот Бааб, или как там его…
— Второй Бааб! — перебил его Клэмп.
— Что такое — «Бааб»? И где тогда Первый? Откуда вся эта ерунда?
Наступила пауза презрительного (со стороны пророка) молчания. Наконец Хорейс Клэмп усмирил свой праведный гнев и заговорил:
— Девятого июля 1850 года Первый Бааб был казнен в Табизе. Двадцать тысяч его последователей, бахаитов, были зверски умерщвлены. Первый Бааб — истинный пророк Господа. Он умер, явив людям множество чудес. Его тюремщики рыдали, словно дети, когда он умирал. В 1909 году его останки были перенесены на гору Кармель.
Клэмп умолк. На минуту повисла драматическая тишина, а взгляд Клэмпа наполнился огнем истовой веры.
— В 1915 году, через шестьдесят пять лет после своей кончины, Бааб вновь появился на Земле. В Чикаго, в восемь часов утра четвертого августа, свидетелями этого стали посетители одного ресторана. И это несмотря на тот неоспоримый факт, что его физические останки на горе Кармель неприкосновенны до сих пор.
— Понимаю, — кивнул Джек.
В священном порыве подняв обе руки, Клэмп продолжал:
— Какие еще нужны доказательства? Видел ли мир когда-либо большее чудо? Первый Бааб был только пророком Единосущного Бога…
Дрожащим от волнения голосом Клэмп закончил:
— …тогда как Бааб Второй — это… Он!
— А почему именно Шайен?
— Бааб Второй окончил свои дни на Земле именно в этом месте. 21 мая 1939 года Он вознесся в Рай, уносимый пятью ангелами, на глазах у верующих в Него. Это был момент божественного потрясения. Я лично… — Тут в горле у пророка что-то булькнуло, наверное, пузырь благоговейного экстаза. — Я сам получил от Второго Бааба, в Его последний час на Земле, Его личные… Патетическим жестом он указал на нишу в стене кабинета. — Вот в этом михрабе хранятся часы Второго Бааба, его авторучка, бумажник и один зубной протез. Остальные зубы, будучи природными, вместе с ним вознеслись в Рай! Сам я, в период земного бытия Второго Бааба, был его хронистом. Я и записал большую часть текстов «Байяна» вот на этой пишущей машинке… Он прикоснулся к стеклянному колпаку, под которым стоял старый разбитый «ундервуд», пятая модель в фирменном исполнении.
— А теперь, — заявил Клэмп, — давайте-ка поразмыслим над той картиной, которую вы только что описали. Подумать только, чтобы целый мир, миллиарды людей проживали свои жизни напрасно — в отлучении от светлого лика Единосущного Бога!
Рвение проповедника полыхнуло огнем в его глазах, и жуткое слово сорвалось с его уст:
— Джихад!
— Подождите!.. — вздрогнул Гамильтон. Но Клэмп решительно оборвал его.
— Джихад! — возбужденно возопил он. — Мы возьмемся за полковника Эдвардса в «Калифорния мэйнтэнанс»… Немедленно перестроим производство на ракеты дальнего радиуса… Но прежде всего бомбардируем этот пораженный безверием район литературой священного содержания. Затем, когда во тьме забрезжат огоньки духовности, мы пошлем бригады инструкторов… Затем — концентрация специальных сил странствующих дервишей, пропагандирующих истинную веру через средства массовой информации. Телевидение, кино, книги, аудиокассеты… Я склонен думать, что Тетраграмматона можно будет уговорить на пятнадцатиминутный рекламный ролик. Или даже записать полновесное послание во спасение неверующих.
«Боже, — подумал Гамильтон, — неужели для этого я сброшен в Шайен?..» Слушая истеричные завывания пророка Клэмпа, Джек чувствовал, как его вновь покидают сила воли и уверенность в себе. Может, он всего лишь слепой исполнитель чужих замыслов? Может быть, мир, прильнувший к груди Тетраграмматона, и есть единственно реальный мир?
— Могу ли я побродить вокруг усыпальницы? — слабеющим голосом попросил Джек пророка. — Хочется посмотреть, что представляет собой святыня бахаизма.
Клэмп, погруженный в свои мысли, поднял на него невидящий взор:
— Что?.. Да-да, разумеется.
Он нажал на кнопку селектора:
— Немедленно выхожу на связь с Тетраграмматоном…
Здесь он осекся, наклонился к Гамильтону и, подняв вопросительно вверх руку, проговорил:
— Как вы думаете, почему Он не сообщал нам о странном мире тьмы и безверия?
Гладкое и сытое лицо пророка Второго Бааба омрачилось сомнением.
— Я чуть было не решил… — Он покачал головой. — Действительно, пути Господни неисповедимы.
— Весьма даже! — поддакнул Джек и, выскочив из кабинета, зашагал по гулкому мраморному коридору.
Даже в столь ранний час тут и там бродили набожные посетители, прикасаясь к святыням и разглядывая все вокруг. В одном из притворов группа хорошо одетых мужчин и женщин распевала гимны. Джек собирался прошмыгнуть мимо, но передумал…
В воздухе над верующими парило слабо светившееся видение, божественный образ, показавшийся Гамильтону даже немного ревнивым, если не завистливым… И Джек решил, что присоединиться к этим людям — неплохая мысль. Нерешительно приблизившись, он примкнул к поющим и стал, не без насилия над собой, неуверенно подпевать. Гимны были ему неизвестны, но он быстро усвоил их стиль и ритм. Предельно простые фразы повторялись опять и опять, с бесконечной монотонностью. Очевидно, Тетраграмматон был воистину ненасытен.
По-детски эгоистическая личность, постоянно требовавшая хвалы и славословий — самых примитивных и грубых. Скорый на расправу, Тетраграмматон, по-видимому, с такой же легкостью впадал в эйфорию, страстно желая лести и упиваясь ею.
Обеспечивать равновесие двух крайностей — дело весьма деликатное… И опасное. Легко возбудимое Божественное Присутствие было всегда рядом, ревниво подстерегая любой неверный шаг верующего. Исполнив свой религиозный долг, Гамильтон мрачно отправился дальше. Здание и люди в равной мере были полны напряженным ощущением близости Тетраграмматона. Джек ощущал Его повсюду. Подобно густому смогу, исламский Бог проникал в каждую щелку и царил везде.
С тягостным удивлением Джек увидел громадную мемориальную доску, освещенную прожекторами. Он принялся изучать ее. «ЕСТЬ ЛИ ТВОЕ ИМЯ В ЭТОМ ПЕРЕЧНЕ?» — гласила крупная надпись вверху. Список был составлен в алфавитном порядке. Гамильтон не нашел себя в нем. Не было там и Макфифа. Бедняга Макфиф… Джек ядовито хмыкнул. Однако Чарли все равно выкрутится. Имени Марши он тоже не обнаружил. Весь перечень был на удивление кратким. Подумать только: неужели из всего человечества только эта жалкая горстка достойна пребывать в Раю? Джек почувствовал, как в нем закипает волна мрачной ненависти. Он решил поискать на доске имена великих людей, хоть что-нибудь значивших для него:
Эйнштейн, Альберт Швейцер, Ганди, Линкольн, Джон Донн. Никого! Гнев только возрос. Что происходит, в конце концов? Эти души брошены в Геенну потому, что не принадлежали вере Второго Бааба из штата Вайоминг? Конечно!.. Иначе быть не могло. Спасутся только верующие в Него. Всем остальным — бесчисленным миллиардам — уготованы адские печи. Самодовольные колонки имен представляли цвет фанатизма и тупости — основы основ Единоправедной Веры. Тривиальные личности, банальные посредственности из потока истории…
Одно имя тем не менее оказалось знакомым. Джек долго вглядывался, недоумевая, как оно могло оказаться тут. Почему из всех, кого он знал в жизни, лишь этот деятель очутился в списке праведников:
АРТУР СИЛЬВЕСТР.
Старый вояка! Тот самый суровый воин, который сейчас находится в госпитале в Белмонте. Он, оказывается, один из главных подвижников Единоправедной Веры.
Что ж, в этом был определенный смысл. Смысл настолько глубокий, что Гамильтон несколько минут мог только беззвучно разевать рот, как рыба на песке.
Он смутно, еще не приходя к вразумительным выводам, начал угадывать, как в этой шараде свести концы с концами. Наконец-то оказалось возможным нащупать основание всей этой пирамиды.
Предстояло возвращение в Белмонт. И первым делом надо было повидать Артура Сильвестра.
В шайенском аэропорту Джек выложил перед кассиром всю свою наличность и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Пророк Хорейс Клэмп встретил Джека в огромном, давящем своей величественностью вестибюле. Внушительных размеров мраморные колонны обступали со всех сторон. Усыпальница являла собой откровенное подражание традиционным мавзолеям античности. Несмотря на всю импозантность сооружения, здесь так и витал изрядный налет дешевой пошлости. Громадная, грозная мечеть шокировала уродством. Подобные архитектурные монстры обычно создаются людьми, начисто лишенными художественного вкуса. К примеру, коммунистами в Советском Союзе. Но, в отличие от советских учрежденческих «шедевров», это блюдо было приправлено еще и всевозможными наличниками, панелями и шпалерами, бронзовыми завитушками и шарами. Монументальные барельефы изображали пасторальные сценки из жизни Ближнего Востока: фигуры, все до единой, — с благообразными постными физиями, тщательно одеты или задрапированы.
— Приветствую! — возгласил пророк, в благословляющем жесте поднимая пухлую ручку.
Хорейс Клэмп будто сошел с плаката воскресной школы: кругленький, семенящий вперевалку, в мантии с капюшоном, с благодушно-идиотским выражением лица. Мягким жестом он пригласил Джека подняться на верхнюю ступеньку и легонько подтолкнул его вперед. Внешне Клэмп был вылитый вождь-исламит. Когда они вошли в богато обставленный кабинет вождя, Гамильтон в ужасе и отчаянии спросил себя, зачем он здесь. Действительно ли все это имеет хоть долю смысла?
— Я ждал вас, — деловито сообщил Клэмп. — Меня известили о вашем прибытии.
— Известили? — спросил озадаченный Гамильтон. — Кто?
— Как это кто? Конечно же сам Тетраграмматон.
— Вы хотите сказать, — Джек обескуражено моргнул, — что являетесь пророком бога по имени…
— Никто не может называть его по имени, — с лукавым проворством перебил Клэмп. — Имя его слишком священно. Он предпочитает, чтобы о нем упоминали, пользуясь термином Тетраграмматон. Я даже удивлен, что вы этого не знаете. Это общеизвестно!
— Видимо, я кое в чем еще профан, — признался Гамильтон.
— Как я понимаю, недавно вы удостоились видения?
— Если вы спрашиваете, видел ли я — мой ответ утвердительный.
Джек поймал себя на мысли, что, едва успев познакомиться с пророком, он уже испытывает чувство некоторой брезгливости, если не отвращения.
— Как Он там?
— По-моему, в добром здравии. — Гамильтон не сдержался и добавил:
— Если учесть Его возраст.
Клэмп сосредоточенно прохаживался по кабинету, сверкая абсолютно лысым, как бильярдный шар, черепом. По идее пророк должен олицетворять духовную мудрость, излучать достоинство иерарха, но выглядел он на самом деле форменной карикатурой. Конечно, все стереотипные представления о священнике высокого ранга налицо… Для того чтобы быть убедительным, он слишком величав.
Как чье-то уродливое представление о том, каким должен быть духовный глава Единоправедной Веры.
— Отче, — без обиняков начал Гамильтон, — думается, мне лучше сразу все выложить… В этом мире я нахожусь около двух суток, никак не больше. И, откровенно говоря, полностью сбит с толку. Это абсолютно безумный мир для меня. Луна величиной с горошину — это абсурд. Геоцентризм — когда Солнце вращается вокруг Земли! — явный примитив. И архаичная, чуждая Западу идея Бога: капризный старец, осыпающий человечество то монетами, то змеями, то болячками…
Клэмп колюче взглянул на Гамильтона:
— Но, простите, таков порядок вещей! Все это — Его творение!..
— Это творение — может быть. Но не то, которому принадлежу я. Мир, откуда я…
— Вероятно, — перебил Клэмп, — вам бы следовало рассказать, откуда вы. С таким поворотом дел Тетраграмматон меня не ознакомил. Он просто известил, что сюда держит путь заблудшая душа. Без особого энтузиазма Джек кратко изложил свои приключения.
— Ох! — только и смог вначале выдавить Клэмп. Пророк со скептически-огорченным видом заходил по кабинету взад-вперед. — Нет! Я никак не возьму в толк!.. Хотя случиться подобное могло, вероятно, могло… Вы, стоя здесь, передо мной, заявляете, будто вплоть до прошлого четверга существовали в мире, не осененном Его присутствием?
— Я этого не утверждал. Будучи из мира, который не был осенен столь грубым и напыщенным Его присутствием. В моем мире, в моей жизни ничего похожего на племенные культы не было, как не было ни молний, ни грома. И тем не менее Он в моем мире вполне присутствовал. Я всегда исходил из того, что Он существует. Но Его присутствие было возвышенно и ненавязчиво. Если так можно выразиться, Он вечно за кулисами и не меняет декораций всякий раз, стоит лишь кому-то выйти из роли.
Пророк ошеломленно внимал откровениям Гамильтона.
— Это неслыханно… Я не мог даже мысли допустить, что где-то существуют целые миры неверных.
Джек почувствовал, что терпение его с каждой секундой испаряется.
— Неужто до вас не доходит, о чем я?.. Ваша убогая Вселенная, этот Бааб, или как там его…
— Второй Бааб! — перебил его Клэмп.
— Что такое — «Бааб»? И где тогда Первый? Откуда вся эта ерунда?
Наступила пауза презрительного (со стороны пророка) молчания. Наконец Хорейс Клэмп усмирил свой праведный гнев и заговорил:
— Девятого июля 1850 года Первый Бааб был казнен в Табизе. Двадцать тысяч его последователей, бахаитов, были зверски умерщвлены. Первый Бааб — истинный пророк Господа. Он умер, явив людям множество чудес. Его тюремщики рыдали, словно дети, когда он умирал. В 1909 году его останки были перенесены на гору Кармель.
Клэмп умолк. На минуту повисла драматическая тишина, а взгляд Клэмпа наполнился огнем истовой веры.
— В 1915 году, через шестьдесят пять лет после своей кончины, Бааб вновь появился на Земле. В Чикаго, в восемь часов утра четвертого августа, свидетелями этого стали посетители одного ресторана. И это несмотря на тот неоспоримый факт, что его физические останки на горе Кармель неприкосновенны до сих пор.
— Понимаю, — кивнул Джек.
В священном порыве подняв обе руки, Клэмп продолжал:
— Какие еще нужны доказательства? Видел ли мир когда-либо большее чудо? Первый Бааб был только пророком Единосущного Бога…
Дрожащим от волнения голосом Клэмп закончил:
— …тогда как Бааб Второй — это… Он!
— А почему именно Шайен?
— Бааб Второй окончил свои дни на Земле именно в этом месте. 21 мая 1939 года Он вознесся в Рай, уносимый пятью ангелами, на глазах у верующих в Него. Это был момент божественного потрясения. Я лично… — Тут в горле у пророка что-то булькнуло, наверное, пузырь благоговейного экстаза. — Я сам получил от Второго Бааба, в Его последний час на Земле, Его личные… Патетическим жестом он указал на нишу в стене кабинета. — Вот в этом михрабе хранятся часы Второго Бааба, его авторучка, бумажник и один зубной протез. Остальные зубы, будучи природными, вместе с ним вознеслись в Рай! Сам я, в период земного бытия Второго Бааба, был его хронистом. Я и записал большую часть текстов «Байяна» вот на этой пишущей машинке… Он прикоснулся к стеклянному колпаку, под которым стоял старый разбитый «ундервуд», пятая модель в фирменном исполнении.
— А теперь, — заявил Клэмп, — давайте-ка поразмыслим над той картиной, которую вы только что описали. Подумать только, чтобы целый мир, миллиарды людей проживали свои жизни напрасно — в отлучении от светлого лика Единосущного Бога!
Рвение проповедника полыхнуло огнем в его глазах, и жуткое слово сорвалось с его уст:
— Джихад!
— Подождите!.. — вздрогнул Гамильтон. Но Клэмп решительно оборвал его.
— Джихад! — возбужденно возопил он. — Мы возьмемся за полковника Эдвардса в «Калифорния мэйнтэнанс»… Немедленно перестроим производство на ракеты дальнего радиуса… Но прежде всего бомбардируем этот пораженный безверием район литературой священного содержания. Затем, когда во тьме забрезжат огоньки духовности, мы пошлем бригады инструкторов… Затем — концентрация специальных сил странствующих дервишей, пропагандирующих истинную веру через средства массовой информации. Телевидение, кино, книги, аудиокассеты… Я склонен думать, что Тетраграмматона можно будет уговорить на пятнадцатиминутный рекламный ролик. Или даже записать полновесное послание во спасение неверующих.
«Боже, — подумал Гамильтон, — неужели для этого я сброшен в Шайен?..» Слушая истеричные завывания пророка Клэмпа, Джек чувствовал, как его вновь покидают сила воли и уверенность в себе. Может, он всего лишь слепой исполнитель чужих замыслов? Может быть, мир, прильнувший к груди Тетраграмматона, и есть единственно реальный мир?
— Могу ли я побродить вокруг усыпальницы? — слабеющим голосом попросил Джек пророка. — Хочется посмотреть, что представляет собой святыня бахаизма.
Клэмп, погруженный в свои мысли, поднял на него невидящий взор:
— Что?.. Да-да, разумеется.
Он нажал на кнопку селектора:
— Немедленно выхожу на связь с Тетраграмматоном…
Здесь он осекся, наклонился к Гамильтону и, подняв вопросительно вверх руку, проговорил:
— Как вы думаете, почему Он не сообщал нам о странном мире тьмы и безверия?
Гладкое и сытое лицо пророка Второго Бааба омрачилось сомнением.
— Я чуть было не решил… — Он покачал головой. — Действительно, пути Господни неисповедимы.
— Весьма даже! — поддакнул Джек и, выскочив из кабинета, зашагал по гулкому мраморному коридору.
Даже в столь ранний час тут и там бродили набожные посетители, прикасаясь к святыням и разглядывая все вокруг. В одном из притворов группа хорошо одетых мужчин и женщин распевала гимны. Джек собирался прошмыгнуть мимо, но передумал…
В воздухе над верующими парило слабо светившееся видение, божественный образ, показавшийся Гамильтону даже немного ревнивым, если не завистливым… И Джек решил, что присоединиться к этим людям — неплохая мысль. Нерешительно приблизившись, он примкнул к поющим и стал, не без насилия над собой, неуверенно подпевать. Гимны были ему неизвестны, но он быстро усвоил их стиль и ритм. Предельно простые фразы повторялись опять и опять, с бесконечной монотонностью. Очевидно, Тетраграмматон был воистину ненасытен.
По-детски эгоистическая личность, постоянно требовавшая хвалы и славословий — самых примитивных и грубых. Скорый на расправу, Тетраграмматон, по-видимому, с такой же легкостью впадал в эйфорию, страстно желая лести и упиваясь ею.
Обеспечивать равновесие двух крайностей — дело весьма деликатное… И опасное. Легко возбудимое Божественное Присутствие было всегда рядом, ревниво подстерегая любой неверный шаг верующего. Исполнив свой религиозный долг, Гамильтон мрачно отправился дальше. Здание и люди в равной мере были полны напряженным ощущением близости Тетраграмматона. Джек ощущал Его повсюду. Подобно густому смогу, исламский Бог проникал в каждую щелку и царил везде.
С тягостным удивлением Джек увидел громадную мемориальную доску, освещенную прожекторами. Он принялся изучать ее. «ЕСТЬ ЛИ ТВОЕ ИМЯ В ЭТОМ ПЕРЕЧНЕ?» — гласила крупная надпись вверху. Список был составлен в алфавитном порядке. Гамильтон не нашел себя в нем. Не было там и Макфифа. Бедняга Макфиф… Джек ядовито хмыкнул. Однако Чарли все равно выкрутится. Имени Марши он тоже не обнаружил. Весь перечень был на удивление кратким. Подумать только: неужели из всего человечества только эта жалкая горстка достойна пребывать в Раю? Джек почувствовал, как в нем закипает волна мрачной ненависти. Он решил поискать на доске имена великих людей, хоть что-нибудь значивших для него:
Эйнштейн, Альберт Швейцер, Ганди, Линкольн, Джон Донн. Никого! Гнев только возрос. Что происходит, в конце концов? Эти души брошены в Геенну потому, что не принадлежали вере Второго Бааба из штата Вайоминг? Конечно!.. Иначе быть не могло. Спасутся только верующие в Него. Всем остальным — бесчисленным миллиардам — уготованы адские печи. Самодовольные колонки имен представляли цвет фанатизма и тупости — основы основ Единоправедной Веры. Тривиальные личности, банальные посредственности из потока истории…
Одно имя тем не менее оказалось знакомым. Джек долго вглядывался, недоумевая, как оно могло оказаться тут. Почему из всех, кого он знал в жизни, лишь этот деятель очутился в списке праведников:
АРТУР СИЛЬВЕСТР.
Старый вояка! Тот самый суровый воин, который сейчас находится в госпитале в Белмонте. Он, оказывается, один из главных подвижников Единоправедной Веры.
Что ж, в этом был определенный смысл. Смысл настолько глубокий, что Гамильтон несколько минут мог только беззвучно разевать рот, как рыба на песке.
Он смутно, еще не приходя к вразумительным выводам, начал угадывать, как в этой шараде свести концы с концами. Наконец-то оказалось возможным нащупать основание всей этой пирамиды.
Предстояло возвращение в Белмонт. И первым делом надо было повидать Артура Сильвестра.
В шайенском аэропорту Джек выложил перед кассиром всю свою наличность и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31