— Ты должен бежать! — повторил Брабантец. — Бежать немедленно! Барон Палачей идет по твоему следу!
Шведский Всадник равнодушно пожал плечами.
— Ты говоришь о милейшем фон Лильгенау? — спросил он с усмешкой. — Мы с ним знакомы. Он в любой момент может приходить в этот дом — я приму его как желанного гостя. Что он может знать обо мне?
— Пожалуй, ничего, — согласился Брабантец. — Но о банде святотатцев и ее атамане он знает все, потому что Рыжая Лиза, твоя козочка, перебежала на его сторону. Поэтому я и говорю тебе — спасайся!
— Христиан, — раздался вдруг сверху голос Марии-Агнеты. — Где ты? Мы тебя давно ждем! Господа уже ворчат, что ты, наверное, решил всю ночь обходить свои стойла.
Она отворила окно и теперь лежала на подоконнике, склонив к ним голову. Из комнаты слышались смеющиеся голоса.
— Милая, потерпи еще минуту, и я приду! — крикнул Шведский Всадник и обратился к Брабантцу: — Так что ты говорил о Рыжей Лизе?
— Это что, мадам Торнефельд? — вопросом на вопрос ответил Брабантец, вглядываясь через лорнет.
— Да, это моя жена, — ответил хозяин. — Самая лучшая, чистейшая и святая женщина на свете!
— Она прекрасна! Очаровательна! — прошептал Брабантец. — Тебе надо бы заказать ее портрет хорошему живописцу. Извинись за меня, что я не смог засвидетельствовать ей свое восхищение.
— Так что же натворила Рыжая Лиза? Говори скорее — меня ждут!
— Сплела для нас петлю, — сообщил Брабантец. — Рыжая стерва сошлась с капралом из драгун Барона Палачей, когда те стояли на квартирах в Швейднице, а потом выскочила за него замуж. С тех пор ее любовь к тебе обратилась в ненависть. Ее капрал еще совсем молод, и она хочет помочь ему продвинуться по службе. Ради этого она готова дать барону сведения о тебе и о всех прочих.
— А где он сам? Он все еще капитан драгун?
— Он был в Испании и Венгрии, а в последнее время служил в Вене. Однако я слышал, что он вот-вот приедет в Швейдниц и примет там полк. Он, видишь ли, дослужился до полковника. Так вот, Рыжая Лиза хвалится, что отдаст всех нас в его руки, чтобы добыть своему капралу офицерский патент. По ее словам, мы будем еще счастливы, если отделаемся огненными клеймами на лбу и галерами Его Величества. Бросай свой дом, атаман, и беги куда глаза глядят! Лучше всего за границу. Ты же знаешь, что такое женская месть.
Сумрачно сдвинув брови, Шведский Всадник смотрел на висевший над воротами фонарь.
— Да, это уже скверно! — заговорил он после долгой паузы. — Но, думаю, бывает и хуже. Почему я должен бежать? Лучше уж я останусь здесь. Она ничего не знает о том, как я жил все последние годы. Она будет искать меня на дорогах, в трактирах, на рынках — всюду, где собирается простонародье, — но не в дворянском имении.
— Атаман! — отозвался Брабантец. — Ты меня удивляешь. Ты что, оставил свое прошлое где-нибудь в Ост-Индии? Рыжая Лиза хорошо знает, где тебя искать. Разве ты не повторял ей тысячу раз на дню, что будешь искать дворянской чести? А когда ты бредил в жару и она обтирала тебе лоб ледяной водой с уксусом, разве ты не распекал слуг со служанками, называя их бездельниками и ворьем и угрожая, что они поплатятся за все своей шкурой, как только ты возьмешь имение в свои руки? Рыжая Лиза сама сказала мне в тот день, когда мы расходились, что тебя следует искать в каком-нибудь дворянском имении. Так что лучше тебе послушаться моего совета!
— Да ведь в одной только Силезии сотни таких имений, а ведь еще есть Померания, Польша, Бранденбург и тысяча других стран, где я мог укрыться, — перебил его Шведский Всадник, но голос его прозвучал уже не так уверенно, как в начале беседы.
— Долго им искать не придется! — отрезал Брабантец. — Стоит только барону навести справки среди силезского дворянства, и он живо узнает про то, как ты удивил всех, когда семь лет тому назад появился невесть откуда с битком набитым кошельком. Естественно, он начнет тебя подозревать — приедет как бы в гости да и сведет тебя лицом к лицу с Лизой. А уж она-то тебя вмиг опознает! Надеюсь, ты знаешь, что будет дальше… Поэтому не теряй времени, а лучше делай как я. Сматывайся за границу. Нельзя жить в постоянном страхе. Послушай моего совета, атаман, уезжай — там, за горами, тоже живут люди.
— Да, — прошептал Шведский Всадник. — Я должен бежать. Но сердце мое не вынесет этого…
— Ну и оставайся, черт с тобой! Ступай на пытки, каторгу или виселицу! — взорвался наконец Брабантец. — И чего только я время зря тратил? Никто не бывает так глух, как не желающий слышать!
Он достал из кармана золотые часы с репетиром и поднес их к глазам.
— Мне пора, кучер уже заждался, — сказал он уже более спокойным тоном. — В конце концов речь идет о твоей шкуре, а не моей. Я рассказал тебе все как есть, так что ты предупрежден. И если тебе придется худо, то тут уж я не виноват!
Они молча прошли по аллее до коляски Брабантца. Кучер поклонился им и вскочил на козлы. Брабантец влез в коляску, перегнулся через борт и тихо, так, чтобы кучер не мог расслышать, проговорил:
— Атаман, я уважаю твое мужество. Ты хочешь остаться и принять бурю на себя. Но у меня болит сердце за твою дочь. До конца дней своих ей придется жить с сознанием того, что ее отцу выжгли на лбу колесо и виселицу, а потом отправили на галеры… А теперь прощай, атаман, и Бог тебе в помощь! Allons! Кучер, трогай!
Шведский Всадник долго смотрел вслед коляске. Последние слова Брабантца ножом резанули его по сердцу. Теперь он точно знал, что должен бежать. Бежать, чтобы спасти своего ребенка.
Но куда? Куда и как?
Пока он стоял, вслушиваясь в замирающий вдали шум колес, его посетило внезапное видение.
Он увидел себя в голубом шведском мундире посреди королевской конницы, скачущей по необозримой степи. Вокруг него гремел шведский военный гимн, вырывающийся из сотен глоток и взлетающий высоко в небо. Над головами у всадников кружили хищные птицы. Поблизости громыхали пушки, развевались рваные знамена и мушкетные пули разили всадников: люди и кони падали справа и слева от него. Вот одна пуля вонзилась ему в грудь, и, не почувствовав боли, он с невыразимым ощущением счастья начал падать с коня…
В ту же ночь он рассказал обо всем, что узнал от Брабантца, Вейланду и Сверни Шею, наказав им приготовиться к отъезду в шведскую армию. Они приняли это известие с радостью, потому что работа в хозяйстве им давно надоела. Они даже чокнулись за здоровье атамана — так они были счастливы этой новой перемене в их жизни. Им грезились прежние времена, когда они как соколы носились по стране. Кроме того, они надеялись под началом своего атамана разжиться богатой военной добычей и снова стать состоятельными людьми.
Но для Шведского Всадника и Марии-Агнеты это был самый тяжелый час в жизни. Когда он сообщил ей, что долг заставляет его послужить шведскому королю в походе против московитов, Мария-Агнета посмотрела на него невидящим взглядом, не в силах понять, правильно ли она расслышала сказанное. Ему пришлось повторить еще раз: «Я получил из ставки короля срочный вызов. Такие же письма пришли и другим шведским офицерам, состоящим в отставке и проживающим за границей. Мне нужно срочно явиться в шведский лагерь с двумя полностью экипированными и вооруженными людьми».
Она разразилась плачем. Сотрясаясь от рыданий, она упрекала его, что он думает только о своей военной карьере да славе, которую надеется заслужить в войсках своего короля, а о ней с ребенком и вовсе позабыл. Наверное, его любовь к ним угасла без следа.
Он приложил все силы, чтобы разуверить ее. Признаться в действительной причине отъезда он не мог ни и коем случае. Он не смел даже намекнуть на то, что его гонит прочь забота о ней и о будущем счастье дочери, что их дороги должны разойтись ради их же блага и что в шведской армии он ищет не славы, а честной солдатской смерти, которая заменит ему позор, ожидающий его, если он останется в имении. А потому он твердил ей одни и те же неутешительные доводы:
— Сердечко мое, мое сокровище, ты же знаешь, что моя любовь не остыла, что она горит во мне, как и прежде. Ты — мой ангел и мое счастье! Во мне ничего не изменилось со дня нашей первой встречи. Но я — офицер короля и должен идти на его зов. Семь лет я стоял в стороне от войны, но теперь сам король призывает меня, и я обязан выполнить его приказ. Не плачь, милая! Разве ты не обещала, что примешь из моих рук все хорошее и все плохое с любовью и доверием?
Она горячо обняла его.
— А ты? — в отчаянии спросила она. — Ты не клялся мне быть со мною до тех пор, пока нас не разлучит смерть? Как я смогу жить без тебя? Что мне твой король? Этот жестокосердый вояка никогда не любил ни одну женщину, их ему заменяла слава…
— Не говори так о Его Величестве Карле, — огорченно возразил Шведский Всадник. — Ах, милая, я бы и рад остаться, но не могу! Нарушить приказ короля означает потерять свою дворянскую честь. Пришло время, когда я снова должен обнажить шпагу. Видит Бог, я покидаю тебя не со смехом и песней! Но меня зовет мой король…
Она плакала целый день и всю ночь, а утром ею овладела апатия. Она пошла и достала из сундука голубой офицерский мундир с латунными пуговицами и красным воротником, кожаные брюки, желтые сапоги, шпагу в кожаных ножнах, дорожный мешок, кисет, фляжку и пару пистолетов. Когда она разложила перед собой все эти вещи, ей вспомнился тот незабываемый день — Шведский Всадник во всем этом и шляпе с перьями идет ей навстречу по залитому солнцем саду… Ее глаза вновь наполнились слезами.
— Да хранит Бог тебя и твоего короля! — прошептала она, поглаживая рукой разостланный на лавке мундир.
Маленькая Мария-Христина прискакала на одной ножке к конюшне и разыскала там Сверни Шею, который сидел на ящике под полутемным навесом и чинил старую конскую сбрую. Она понаблюдала немного за его работой, а потом, сгорая от любопытства и томясь смутной тревогой, заговорила:
— Ты уже знаешь, что мой папа едет на войну?
— Конечно! И мы с моим товарищем поедем с ним.
— Значит, вас будет трое, — сосчитала Мария-Христина.-А почему вы едете втроем, как три волхва из восточной страны?
— Чтобы третий слушал, как двое молчат! — лукаво ухмыльнулся бывший разбойник.
— А война — это далеко? — спросила девочка.
— Локтем не измерить!
— А когда вы вернетесь?
— Когда ты износишь три пары башмачков, вот тогда и вернемся.
— Но я хочу знать точный день, когда вы приедете!
— Сбегай в лес, спроси у кукушки, она, может, и скажет тебе точный день, — посоветовал ей Сверни Шею.
— А что вы будете делать на войне? — допытывалась девочка.
— Добывать деньги и добро, — усмехнулся Сверни Шею. — Мне пустой кошелек кажется слишком тяжелым. Вот если его набить золотом, он сразу станет легче!
— А мама плачет, — сообщила девочка. — Мама говорит, что некоторые никогда не приходят с войны…
— По этому ты можешь судить, какое хорошее дело война, — смеялся Сверни Шею. — Было бы там плохо, так все быстро возвращались бы домой!
— Тогда отчего мама плачет?
— Потому что сама не может поехать с нами!
— А почему не может?
— Из-за плохой погоды. Что она будет делать, если вдруг на войне польет дождь да посыплется снег?
— Но я не хочу, — топнув ножкой, воскликнула Мария-Христина, — чтобы мой папа уезжал в такое место, где идут дожди и снега! Он наденет свой голубой кафтан, а тот возьмет да и промокнет. В плохую погоду папы должны сидеть дома.
— Только не сердись! — попросил бывший разбойник. — Я уж присмотрю, чтобы он не промок.
— Ты должен мне помочь! — Мария-Христина залезла к нему на колени, — Я знаю, что ты все умеешь. Я не хочу, чтобы мой папа все время оставался на войне… Слышишь? Не притворяйся глухим! Ты знаешь всяческое колдовство и должен сделать так, чтобы он иногда приезжал домой!
— Ты думаешь, я здесь только для того, чтобы делать, как тебе хочется? — засмеялся Сверни Шею. — Ты и у черта отболтаешь душу грешника. Отпусти мою бороду, ты же мне ее всю перепутаешь! А если ты серьезно хочешь, чтобы отец не уезжал на войну совсем, так возьми соли и земли из клумбы, положи то и другое в мешочек…
— Соли и земли? — повторила Мария-Христина. — А какой земли? Черной или глины?
— Земля есть земля: хоть черная, хоть желтая, хоть бурая — все равно! — объяснил Сверни Шею. — Так вот, насыпь соли и земли в мешочек, а мешочек зашей отцу в голубой мундир между сукном и подкладкой. Но только это нужно сделать ночью, при лунном свете, да так, чтобы никто не видел у тебя в руках нитки с иголкой, и чтобы игла не блестела, и чтобы ни одна собака в это время не лаяла и ни один петух не кричал, а то колдовство нарушится и тебе придется делать все с самого начала. Поняла?
— Поняла, — прошептала девочка.
— Соль и земля в его мундире, — продолжал разбойник, — будут иметь над ним такую силу, что он станет думать о тебе день и ночь. Они свяжут его сильнее, чем цепь от церковного колокола, и притянут к тебе, где бы он ни был. Он не будет знать ни минуты покоя, и если не днем, так ночью будет приходить к тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27