И ангел запел глубоким басом:
Степь и лес, камыш и прут,
И тропа, и колея,
Ветер, поле и земля,
Мох сухой, песок и трут,
И зола из очага,
Камни, доски, кочерга,
Веник, ступка, балки крова
Встаньте здесь, держите слово!
И тут из бездны поднялись безгласные вещи — земные свидетели. Шурша, скрипя, свистя голосом ветра, гудя голосом огня в очаге, начали они говорить, и небесные судьи внимали им и понимали их речи…
— Свидетели сказали и были услышаны. Преступление установлено! — произнес Иоанн.
— Он виновен! — подтвердил голос Бога. — И я определяю ему участь: он один понесет свой грех до конца дней своих и не умрет, пока не отдаст свою жизнь, чтобы искупить его, и никому он не сможет признаться в грехе своем, кроме ветра и земли!
Шведского Всадника била смертная дрожь. Прижав ладони к вискам, он ползал на коленях, не смея поднять глаза на судей. И небесные жители плакали круг него о его погубленной душе, и даже ангел с мечом, казалось, сжалился наконец и сказал, глядя ввысь:
— Всемогущий Судия! Тяжкую кару присудил Ты этому человеку! Не будет ли ему милости Твоей?
— Не будет ему другой участи, кроме той, что Я сказал вам! — прогремел голос Бога. — Я отдаю его тебе, чтобы своей волей и своей кровью он искупил свою вину и чтобы ты свершил ему судьбу по слову Моему!
Ангел покорно склонил голову.
— Я беру его в руки мои, — ответил он, — и сейчас же верну его на зеленый луг.
Очнувшись от своего ужасного сна, Шведский Всадник поднялся на ноги. Он потянулся, протер глаза, прошелся по лугу и отвязал своего коня.
«Если это не просто сновидение, а верная весть, — думал он, въезжая на холм, — то и тогда мне не надо бояться огненного гнева Бога. Ибо раз Он не хочет, чтобы мое прошлое открылось людям, то и я не хочу. Я буду дураком, если признаюсь людям в том, кем я был и что успел натворить. Высший суд — другое дело, там трубят такие трубы, что у смертного человека уши лопаются, там и зола с камнем могут давать показания. Но ведь все это было только во сне…»
Однако ему показалось странным и непонятным, что в своем сне он испытал такой ужас, какого не знал за всю свою трудную и опасную жизнь. Здесь, на земле, он не мог понять, почему там, на небесах, его охватили такие чувства. Да и времени раздумывать над этим у него не было — он торопился добраться до имения невесты Торнефельда. Ее судьба больше заботила его сердце, чем его собственная.
Где бы он ни ехал, ему встречались поля, расцвеченные великолепными красками зрелого урожая. Сразу было видно, что их вовремя засеяли и содержали надлежащим образом. Стояла хорошая погода, и повсюду виднелись прилежно убиравшие хлеба работники, жнецы, косари и сноповязалыцицы.
«У здешнего хозяина твердая рука! — заметил про себя Шведский Всадник. — Теперь тут уже не то, что было. Наверное, барышня вышла замуж, а я опоздал как последний дурак. На дворе теперь заправляет новый господин, который знает толк в хозяйстве. Вот и кончилось мое счастье, так и не начавшись!»
Но когда он приблизился к барской усадьбе и завидел соломенные крыши знакомой деревни, картина резко изменилась: поля стали запущенными, заросшими осотом и васильками. Все это он видел и прежде. Здесь опять опоздали с посевом, да и почву плохо удобрили.
«Нет! — обрадовался Шведский Всадник. — Уж мужа-то у нее точно нет! Нет на дворе крепкого хозяина! Выходит, она уже так обеднела, что уже распродала почти все поля соседям. У нее осталось совсем мало земли, вот только эта — возле усадьбы. Спасибо тебе, Господи, я приехал в самое время!»
Сердце его запрыгало, как дикий олень на гону, когда он подъехал к усадьбе. Вот-вот он вновь увидит свою возлюбленную. Он стоял в саду и напряженно всматривался в глубь аллеи, а потому заметил ее издали. Она бежала по песочной дорожке — ее красные туфельки мелькали на зеленой траве, белое платье развевалось на ветру. Он вмиг забыл все приготовленные заранее куртуазные речи, и лишь одно тревожило его: как бы она не узнала в нем того нищего бродягу, кому она велела пойти на кухню и накрошить себе хлеба в суп.
Он собрал все свое мужество и, сняв шляпу, пошел ей навстречу. Поклонившись, он долго не мог найти слов, и девушке пришлось заговорить первой:
— Извините меня, господин офицер, за то, что вам пришлось ждать. Мне только сейчас передали, что незнакомый кавалер желает нанести мне визит. А меня не было дома — пришлось самой выгонять кур из сада, пока они там ничего не натворили.
Это был ее голос, голос, который звучал у него в ушах с тех пор, как она спасла ему жизнь. Шведский Всадник стоял как зачарованный. Он смотрел на нее во все глаза и жадно слушал. Она была не просто красива — в его глазах она была прекрасна как солнце! Сам Князь Тьмы устрашился бы такой небесной красоты.
А она между тем продолжала:
— Правда, по обычаю господин должен бы представиться первым, mais, Моnsieur, je ne tiens раs а l'etiquette!
— Милая барышня, скажите мне это еще раз, — пробудился от своих грез Шведский Всадник. — Я ведь понимаю по-французски с трудом. Лишь на войне я кое-как осилил этот язык. Конечно, в детстве меня учили ему, но у меня был плохой учитель, и мне до сих пор легче сочинить фразу на французском, чем понять на слух.
Девушка немного удивилась, что дворянин так легко признается в плохом знании французского. Офицеру это вроде бы неподобало.
— Но ведь вы шведский офицер? — быстро спросила она.
— Так точно, я фенрих армии Его Величества Карла Двенадцатого, победителя московитов, датчан и саксонцев, всегда готовый служить Богу и добрым людям! — гордо отчеканил Шведский Всадник, погладив рукоять своей шпаги.
— Господин приехал издалека?
— Прямо из армии Его Величества, — с почтением произнес Шведский Всадник. — Не люблю хвалиться, но скажу, что я участвовал в нескольких боях. Да вот только за все эти годы мне изрядно поднадоела солдатская жизнь.
— И что же угодно господину? — спросила девушка, пытаясь сообразить, почему незнакомый шведский офицер нанес визит именно ей.
— Поскольку мой путь привел меня сюда, то я не хотел пропустить возможность повидаться с благородной барышней, — ответил офицер.
— Я признательна вам, господин лейтенант, но у нас тут довольно скучно… — сказала барышня, растерянно уставившись на свои красные туфельки.
Еще с минуту они стояли молча, не зная, что сказать друг другу. Девушка растерянно перебирала застежки на платье, а из сада доносились ароматы тубероз, фиалок и жасмина. Так тихо было вокруг, что можно было явственно расслышать плеск далекого фонтанчика.
— Я не впервые на этом дворе. Мне помнится, я не раз бывал у вас в гостях, — не очень уверенно начал офицер.
— О да, — живо откликнулась девушка. — Когда мой отец был жив, у нас вечно бывали гости, и среди них много офицеров. А теперь ко мне мало кто заезжает.
— Какая жалость! Приношу вам свои глубокие соболезнования, — тотчас откликнулся Шведский Всадник. — Я не знал, что барышня похоронила своего дорогого отца. Я часто вспоминал о нем: ведь он мой крестный…
— Ваш крестный?! Мой отец?! — вскричала, потрясенная, девушка.
— Да, и знаете… Я сохранил колечко, которое вы мне подарили на прощание. Я считаю этот подарок великой честью! — ответил Шведский Всадник, невольно краснея.
Девушка, напротив, смертельно побледнела. У нее вдруг перехватило дыхание. Она схватилась за сердце, с трудом перевела дух и еле слышно промолвила:
— Прошу вас, объяснитесь! Вы Христиан? И если так, то каким образом вы здесь очутились?
— Я так надеялся, что вы меня не забыли! — еле слышно выговорил Шведский Всадник, которого вновь сковал невольный страх. Наступил момент, когда ему нельзя было ошибиться ни в одном слове. — Ведь у вас, барышень, короткая память. Небось только и помните, как мы однажды катались с горки и как лошадь испугалась и опрокинула сани…
Громкий крик прорезал тишину. Захлебываясь рыданиями и дрожа всем телом, девушка упала на колени и поползла к ногам Шведского Всадника, лепеча:
— Христиан! Милый Христиан!
— Да, это я! — тихо сказал Шведский Всадник, и в этот миг всей душой стал Христианом Торнефельдом, знавшим эту чудесную девушку много-много лет тому назад, — тем самым Христианом Торнефельдом, которого он отдал в епископский ад.
И его рука с безмерной нежностью скользнула по волосам припавшей к нему девушки, и его губы прошептали заветное имя: «Мария-Агнета!», и она подняла ему навстречу счастливое, залитое слезами радости лицо.
Они шли рука об руку по песочной дорожке и густой траве между деревьями парка, болтая, как счастливые дети, и беспрестанно перебивая друг друга восклицаниями типа: «А помнишь?» и «А знаешь?» Шведскому Всаднику казалось, что он обнимает собою всю землю и что он вырвался из колючих зарослей своей прежней жизни на цветущий луг, залитый солнечным светом.
У покрытой мхом старой скамьи, на которую смотрела не то рассеянно, не то боязливо улыбавшаяся нимфа из выветрившегося песчаника, они остановились. Шведский Всадник загляделся на козлоногого сатира, который, вероятно, когда-то стоял напротив нимфы, а теперь валялся в траве у ее ног. Мария-Агнета прислонила голову к плечу спутника и тихонько пожала его руку.
— Да, — шепнула она, — ты помнишь это место. Это было здесь, возле языческого божка.
— Это было здесь, — повторил Шведский Всадник, гадая, о чем шла речь, и его неуверенный взгляд скользнул с рогатой козлиной головки на скамью и возвышавшуюся над ней статуэтку нимфы.
— Здесь мы обещали друг другу, что наша любовь никогда не угаснет, — продолжала девушка. — И ты, Христиан, сказал: «Я не забуду тебя, как не забуду Бога!»
— Да, так я и сказал, — твердо произнес Шведский Всадник.
— Эти твои слова были моей единственной опорой в тяжелые времена, наступившие после смерти моего отца, — сказала она, молитвенно сложив руки на груди. — Я благодарю Бога, что ты приехал. Ты долго заставил меня ждать, Христиан…
— Эти времена были тяжелыми и для меня, — заверил ее Шведский Всадник. — Мне пришлось исходить немало пыльных дорог, полежать в окопах и побегать у стен вражеских городов под дождем и снегом. Но теперь все это позади.
— Еще немного, и ты не нашел бы меня здесь. Я должна покинуть имение и зарабатывать на жизнь где-нибудь в людях стиркой или уходом за детьми.
— Ты хочешь стать прачкой или нянькой? Такая высокородная барышня? — поразился мнимый Христиан.
— Ну, или буду разносить по домам восковые свечи, холсты и другую мелочь. Мне нельзя здесь оставаться.
— Но почему же, кузина, вам нельзя здесь оставаться? — добивался Шведский Всадник полной ясности.
— Я совсем обеднела, и все мои деньги разошлись на уплату долгов, — печально объяснила Мария-Агнета. — Теперь все здесь принадлежит моему крестному, барону фон Зальцу. Даже сам дом и крыша, под которой я живу, и постель, на которой я сплю. У него мои векселя, и он требует, чтобы я вышла за него замуж. Но Христиан! Где же твои веснушки? Теперь понятно, почему я не сразу узнала тебя.
— Сдается мне, я откуда-то знаю этого барона фон Зальца, — мрачно проговорил Шведский Всадник, ясно припоминая бородача и ту давнюю зимнюю ночь. — И что же, кузина, вы не хотите уступить его домогательствам?
— Да как ты можешь спрашивать такое, Христиан?! Я лучше буду спать на тюфяке из овсяной соломы, как простая крестьянка, чем лягу на пуховую постель моего злодея-крестного!
— Моя любимая, моя верная! — едва не захлебнувшись радостью, вскричал Шведский Всадник, обеими руками пожимая и лаская ее руку. — Тебе не нужно больше бояться этого фон Зальца и его векселей. Я оплачу их все. Ты не помнишь, какая там сумма?
— Я никогда толком не знала этого, — ответила девушка. — Все счета вел мой приказчик. Знаю только, что мне пришлось продать всю пахотную землю, а с нею и луга, и пруд, но как все это происходило, сказать не могу. Просто в доме постоянно не было денег.
— Да и как же могло быть иначе! — вскричал мнимый Христиан с такой злой усмешкой, что девушка испугалась и невольно отшатнулась от него. — В этом доме нет ни одного честного человека. Удивляюсь, кузина, как ты этого еще не поняла. И приказчик, и писарь, и старший овчар — одна банда! По всем по ним давно плачет веревка. А ты, кузина, и не подозреваешь об этом. Поэтому-то они и ничего не требуют от работников и слуг, поэтому-то и не соблюдают порядка, поэтому-то каждый тут делает, что ему вздумается! Неужели кузина не замечала ничего этого?
— А ты-то откуда все это узнал, Христиан? — удивилась Мария-Агнета.
— Вчера, chemin faisant!, я видел твои поля. Это просто ужас! — горячо заговорил Шведский Всадник. — А сегодня утром, пока моя кузина еще спала, я обошел двор и много чего увидел. У писаря, который учитывает зерно, есть четыре коровы, и всех их он кормит из барских запасов. Конюх и слуга при бычьем стойле объедаются яичницей с жареным салом и ветчиной и запивают ее сливками, а на обед у них мясной суп с горохом, репой и травами. Идущие на поле жнецы тащат в своих сумках кто круг сыра, кто пару десятков яиц, кто утку, а в деревне все это распродают за бесценок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Степь и лес, камыш и прут,
И тропа, и колея,
Ветер, поле и земля,
Мох сухой, песок и трут,
И зола из очага,
Камни, доски, кочерга,
Веник, ступка, балки крова
Встаньте здесь, держите слово!
И тут из бездны поднялись безгласные вещи — земные свидетели. Шурша, скрипя, свистя голосом ветра, гудя голосом огня в очаге, начали они говорить, и небесные судьи внимали им и понимали их речи…
— Свидетели сказали и были услышаны. Преступление установлено! — произнес Иоанн.
— Он виновен! — подтвердил голос Бога. — И я определяю ему участь: он один понесет свой грех до конца дней своих и не умрет, пока не отдаст свою жизнь, чтобы искупить его, и никому он не сможет признаться в грехе своем, кроме ветра и земли!
Шведского Всадника била смертная дрожь. Прижав ладони к вискам, он ползал на коленях, не смея поднять глаза на судей. И небесные жители плакали круг него о его погубленной душе, и даже ангел с мечом, казалось, сжалился наконец и сказал, глядя ввысь:
— Всемогущий Судия! Тяжкую кару присудил Ты этому человеку! Не будет ли ему милости Твоей?
— Не будет ему другой участи, кроме той, что Я сказал вам! — прогремел голос Бога. — Я отдаю его тебе, чтобы своей волей и своей кровью он искупил свою вину и чтобы ты свершил ему судьбу по слову Моему!
Ангел покорно склонил голову.
— Я беру его в руки мои, — ответил он, — и сейчас же верну его на зеленый луг.
Очнувшись от своего ужасного сна, Шведский Всадник поднялся на ноги. Он потянулся, протер глаза, прошелся по лугу и отвязал своего коня.
«Если это не просто сновидение, а верная весть, — думал он, въезжая на холм, — то и тогда мне не надо бояться огненного гнева Бога. Ибо раз Он не хочет, чтобы мое прошлое открылось людям, то и я не хочу. Я буду дураком, если признаюсь людям в том, кем я был и что успел натворить. Высший суд — другое дело, там трубят такие трубы, что у смертного человека уши лопаются, там и зола с камнем могут давать показания. Но ведь все это было только во сне…»
Однако ему показалось странным и непонятным, что в своем сне он испытал такой ужас, какого не знал за всю свою трудную и опасную жизнь. Здесь, на земле, он не мог понять, почему там, на небесах, его охватили такие чувства. Да и времени раздумывать над этим у него не было — он торопился добраться до имения невесты Торнефельда. Ее судьба больше заботила его сердце, чем его собственная.
Где бы он ни ехал, ему встречались поля, расцвеченные великолепными красками зрелого урожая. Сразу было видно, что их вовремя засеяли и содержали надлежащим образом. Стояла хорошая погода, и повсюду виднелись прилежно убиравшие хлеба работники, жнецы, косари и сноповязалыцицы.
«У здешнего хозяина твердая рука! — заметил про себя Шведский Всадник. — Теперь тут уже не то, что было. Наверное, барышня вышла замуж, а я опоздал как последний дурак. На дворе теперь заправляет новый господин, который знает толк в хозяйстве. Вот и кончилось мое счастье, так и не начавшись!»
Но когда он приблизился к барской усадьбе и завидел соломенные крыши знакомой деревни, картина резко изменилась: поля стали запущенными, заросшими осотом и васильками. Все это он видел и прежде. Здесь опять опоздали с посевом, да и почву плохо удобрили.
«Нет! — обрадовался Шведский Всадник. — Уж мужа-то у нее точно нет! Нет на дворе крепкого хозяина! Выходит, она уже так обеднела, что уже распродала почти все поля соседям. У нее осталось совсем мало земли, вот только эта — возле усадьбы. Спасибо тебе, Господи, я приехал в самое время!»
Сердце его запрыгало, как дикий олень на гону, когда он подъехал к усадьбе. Вот-вот он вновь увидит свою возлюбленную. Он стоял в саду и напряженно всматривался в глубь аллеи, а потому заметил ее издали. Она бежала по песочной дорожке — ее красные туфельки мелькали на зеленой траве, белое платье развевалось на ветру. Он вмиг забыл все приготовленные заранее куртуазные речи, и лишь одно тревожило его: как бы она не узнала в нем того нищего бродягу, кому она велела пойти на кухню и накрошить себе хлеба в суп.
Он собрал все свое мужество и, сняв шляпу, пошел ей навстречу. Поклонившись, он долго не мог найти слов, и девушке пришлось заговорить первой:
— Извините меня, господин офицер, за то, что вам пришлось ждать. Мне только сейчас передали, что незнакомый кавалер желает нанести мне визит. А меня не было дома — пришлось самой выгонять кур из сада, пока они там ничего не натворили.
Это был ее голос, голос, который звучал у него в ушах с тех пор, как она спасла ему жизнь. Шведский Всадник стоял как зачарованный. Он смотрел на нее во все глаза и жадно слушал. Она была не просто красива — в его глазах она была прекрасна как солнце! Сам Князь Тьмы устрашился бы такой небесной красоты.
А она между тем продолжала:
— Правда, по обычаю господин должен бы представиться первым, mais, Моnsieur, je ne tiens раs а l'etiquette!
— Милая барышня, скажите мне это еще раз, — пробудился от своих грез Шведский Всадник. — Я ведь понимаю по-французски с трудом. Лишь на войне я кое-как осилил этот язык. Конечно, в детстве меня учили ему, но у меня был плохой учитель, и мне до сих пор легче сочинить фразу на французском, чем понять на слух.
Девушка немного удивилась, что дворянин так легко признается в плохом знании французского. Офицеру это вроде бы неподобало.
— Но ведь вы шведский офицер? — быстро спросила она.
— Так точно, я фенрих армии Его Величества Карла Двенадцатого, победителя московитов, датчан и саксонцев, всегда готовый служить Богу и добрым людям! — гордо отчеканил Шведский Всадник, погладив рукоять своей шпаги.
— Господин приехал издалека?
— Прямо из армии Его Величества, — с почтением произнес Шведский Всадник. — Не люблю хвалиться, но скажу, что я участвовал в нескольких боях. Да вот только за все эти годы мне изрядно поднадоела солдатская жизнь.
— И что же угодно господину? — спросила девушка, пытаясь сообразить, почему незнакомый шведский офицер нанес визит именно ей.
— Поскольку мой путь привел меня сюда, то я не хотел пропустить возможность повидаться с благородной барышней, — ответил офицер.
— Я признательна вам, господин лейтенант, но у нас тут довольно скучно… — сказала барышня, растерянно уставившись на свои красные туфельки.
Еще с минуту они стояли молча, не зная, что сказать друг другу. Девушка растерянно перебирала застежки на платье, а из сада доносились ароматы тубероз, фиалок и жасмина. Так тихо было вокруг, что можно было явственно расслышать плеск далекого фонтанчика.
— Я не впервые на этом дворе. Мне помнится, я не раз бывал у вас в гостях, — не очень уверенно начал офицер.
— О да, — живо откликнулась девушка. — Когда мой отец был жив, у нас вечно бывали гости, и среди них много офицеров. А теперь ко мне мало кто заезжает.
— Какая жалость! Приношу вам свои глубокие соболезнования, — тотчас откликнулся Шведский Всадник. — Я не знал, что барышня похоронила своего дорогого отца. Я часто вспоминал о нем: ведь он мой крестный…
— Ваш крестный?! Мой отец?! — вскричала, потрясенная, девушка.
— Да, и знаете… Я сохранил колечко, которое вы мне подарили на прощание. Я считаю этот подарок великой честью! — ответил Шведский Всадник, невольно краснея.
Девушка, напротив, смертельно побледнела. У нее вдруг перехватило дыхание. Она схватилась за сердце, с трудом перевела дух и еле слышно промолвила:
— Прошу вас, объяснитесь! Вы Христиан? И если так, то каким образом вы здесь очутились?
— Я так надеялся, что вы меня не забыли! — еле слышно выговорил Шведский Всадник, которого вновь сковал невольный страх. Наступил момент, когда ему нельзя было ошибиться ни в одном слове. — Ведь у вас, барышень, короткая память. Небось только и помните, как мы однажды катались с горки и как лошадь испугалась и опрокинула сани…
Громкий крик прорезал тишину. Захлебываясь рыданиями и дрожа всем телом, девушка упала на колени и поползла к ногам Шведского Всадника, лепеча:
— Христиан! Милый Христиан!
— Да, это я! — тихо сказал Шведский Всадник, и в этот миг всей душой стал Христианом Торнефельдом, знавшим эту чудесную девушку много-много лет тому назад, — тем самым Христианом Торнефельдом, которого он отдал в епископский ад.
И его рука с безмерной нежностью скользнула по волосам припавшей к нему девушки, и его губы прошептали заветное имя: «Мария-Агнета!», и она подняла ему навстречу счастливое, залитое слезами радости лицо.
Они шли рука об руку по песочной дорожке и густой траве между деревьями парка, болтая, как счастливые дети, и беспрестанно перебивая друг друга восклицаниями типа: «А помнишь?» и «А знаешь?» Шведскому Всаднику казалось, что он обнимает собою всю землю и что он вырвался из колючих зарослей своей прежней жизни на цветущий луг, залитый солнечным светом.
У покрытой мхом старой скамьи, на которую смотрела не то рассеянно, не то боязливо улыбавшаяся нимфа из выветрившегося песчаника, они остановились. Шведский Всадник загляделся на козлоногого сатира, который, вероятно, когда-то стоял напротив нимфы, а теперь валялся в траве у ее ног. Мария-Агнета прислонила голову к плечу спутника и тихонько пожала его руку.
— Да, — шепнула она, — ты помнишь это место. Это было здесь, возле языческого божка.
— Это было здесь, — повторил Шведский Всадник, гадая, о чем шла речь, и его неуверенный взгляд скользнул с рогатой козлиной головки на скамью и возвышавшуюся над ней статуэтку нимфы.
— Здесь мы обещали друг другу, что наша любовь никогда не угаснет, — продолжала девушка. — И ты, Христиан, сказал: «Я не забуду тебя, как не забуду Бога!»
— Да, так я и сказал, — твердо произнес Шведский Всадник.
— Эти твои слова были моей единственной опорой в тяжелые времена, наступившие после смерти моего отца, — сказала она, молитвенно сложив руки на груди. — Я благодарю Бога, что ты приехал. Ты долго заставил меня ждать, Христиан…
— Эти времена были тяжелыми и для меня, — заверил ее Шведский Всадник. — Мне пришлось исходить немало пыльных дорог, полежать в окопах и побегать у стен вражеских городов под дождем и снегом. Но теперь все это позади.
— Еще немного, и ты не нашел бы меня здесь. Я должна покинуть имение и зарабатывать на жизнь где-нибудь в людях стиркой или уходом за детьми.
— Ты хочешь стать прачкой или нянькой? Такая высокородная барышня? — поразился мнимый Христиан.
— Ну, или буду разносить по домам восковые свечи, холсты и другую мелочь. Мне нельзя здесь оставаться.
— Но почему же, кузина, вам нельзя здесь оставаться? — добивался Шведский Всадник полной ясности.
— Я совсем обеднела, и все мои деньги разошлись на уплату долгов, — печально объяснила Мария-Агнета. — Теперь все здесь принадлежит моему крестному, барону фон Зальцу. Даже сам дом и крыша, под которой я живу, и постель, на которой я сплю. У него мои векселя, и он требует, чтобы я вышла за него замуж. Но Христиан! Где же твои веснушки? Теперь понятно, почему я не сразу узнала тебя.
— Сдается мне, я откуда-то знаю этого барона фон Зальца, — мрачно проговорил Шведский Всадник, ясно припоминая бородача и ту давнюю зимнюю ночь. — И что же, кузина, вы не хотите уступить его домогательствам?
— Да как ты можешь спрашивать такое, Христиан?! Я лучше буду спать на тюфяке из овсяной соломы, как простая крестьянка, чем лягу на пуховую постель моего злодея-крестного!
— Моя любимая, моя верная! — едва не захлебнувшись радостью, вскричал Шведский Всадник, обеими руками пожимая и лаская ее руку. — Тебе не нужно больше бояться этого фон Зальца и его векселей. Я оплачу их все. Ты не помнишь, какая там сумма?
— Я никогда толком не знала этого, — ответила девушка. — Все счета вел мой приказчик. Знаю только, что мне пришлось продать всю пахотную землю, а с нею и луга, и пруд, но как все это происходило, сказать не могу. Просто в доме постоянно не было денег.
— Да и как же могло быть иначе! — вскричал мнимый Христиан с такой злой усмешкой, что девушка испугалась и невольно отшатнулась от него. — В этом доме нет ни одного честного человека. Удивляюсь, кузина, как ты этого еще не поняла. И приказчик, и писарь, и старший овчар — одна банда! По всем по ним давно плачет веревка. А ты, кузина, и не подозреваешь об этом. Поэтому-то они и ничего не требуют от работников и слуг, поэтому-то и не соблюдают порядка, поэтому-то каждый тут делает, что ему вздумается! Неужели кузина не замечала ничего этого?
— А ты-то откуда все это узнал, Христиан? — удивилась Мария-Агнета.
— Вчера, chemin faisant!, я видел твои поля. Это просто ужас! — горячо заговорил Шведский Всадник. — А сегодня утром, пока моя кузина еще спала, я обошел двор и много чего увидел. У писаря, который учитывает зерно, есть четыре коровы, и всех их он кормит из барских запасов. Конюх и слуга при бычьем стойле объедаются яичницей с жареным салом и ветчиной и запивают ее сливками, а на обед у них мясной суп с горохом, репой и травами. Идущие на поле жнецы тащат в своих сумках кто круг сыра, кто пару десятков яиц, кто утку, а в деревне все это распродают за бесценок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27