В передней на стене висит ящик, и в нем их десятка два-три. Должен же подойти хоть один из них. Нам надо их перепробовать.
Она принесла горсть ключиков и положила их бесшумно один за другим на подоконник. Попробовала вставить первый.
— Это ключ от футляра часов в нашей столовой. Не подходит. Слишком велик.
Взяла второй.
— Этот — от моего скрипичного футляра. Тоже велик. Он даже не входит в скважину. Погоди-ка, может быть, этот подойдет. Это ключ от шкатулки, где лежат мамины серьги и оба лотерейных билета. Нет, тоже не годится.
Она перебрала один за другим все ключи. Не подошел ни один. Нашелся ключик, который можно было повернуть в скважине, но замок все-таки не отпирался.
Она задумалась на мгновение, нерешительно опустила руку в карман передника и достала еще один ключик.
— Это ключ от моего дневника. Ты знаешь, на дневнике есть замочек. Мне кажется, этот, наверное, подойдет.
Брось, этот не годится тоже.
Нет, нет, дай проверить. Видишь… Нет! Тоже не подходит. Чересчур мал.
Она с мольбою о помощи взглянула на Дембу.
— Стани! Чересчур мал! Что делать?
— Нужно заказать ключ, — сказал Демба, — у слесаря. Мы сделаем слепок из воска… Где можно получить воск?
Воск у меня есть.
Каким образом?
— Я ведь рисую. Ты знаешь: цвета, птиц и орнаменты на шелковых лентах и бантах. Для этого нужен воск. Некоторые места, которые не должны приходить в соприкосновение с краскою, обливают воском. У меня есть еще большой кусок. Подожди, я его сейчас принесу.
Он вернулась в комнату с куском воска и сделала слепки с обоих замков.
— Отнеси их слесарю, — сказал Демба, — но будь осторожна и предварительно обдумай, что скажешь, чтобы у него не возникло подозрений.
— Нет, я не к слесарю пойду. У соседей в семье старший сын состоит учеником в большой мастерской. Он очень ловок. Нам он уже несколько раз исправлял замки. Теперь, в обеденное время, он, наверное, дома. Я скажу ему, что потеряла ключик от своего дневника. Сам дневник я не могу ему принести, скажу я ему, потому что там есть вещи, которые ему нельзя читать. Вот почему я сделала слепок, скажу я. Это его никак не может навести на подозрения… Так ты подожди меня, я сейчас туда сбегаю.
Возвратилась она только через пять минут. Но лицо у нее совсем раскраснелось от волнения и радости.
— Все сошло превосходно. Сначала он хотел непременно получить дневник, сказал, что без него нельзя обойтись. Он, знаешь ли, очень за мною ухаживает, и ему бы хотелось знать, нет ли в дневнике чего-нибудь про него. Вот почему он этого добивался. Но я его уговорила.
В восемь часов, когда он придет с работы, он отдаст мне ключ.
— Только в восемь часов?
— Да, в восемь. Раньше невозможно. До этого времени придется подождать. Но знаешь ли что? Сиди дома, запрись и никого к себе не пускай. А в восемь часов я приду к тебе с ключом. Ты должен сам открыть мне дверь, когда я позвоню. Увидит меня кто-нибудь?
— Нет.
— Ты будешь один? Ты ведь с кем-то вместе снимаешь комнату?
— С Микшем. Он по вечерам уходит на службу.
— Мне интересно, как выглядит твоя комната. Я еще никогда не бывала у тебя. Наверное, беспорядок страшный. Я у тебя приберу. Прежде, когда ты у нас жил, я у тебя частенько приводила в порядок письменный стол. Теперь иди домой и жди меня. Тебе нельзя ходить по улицам! Иначе ты выдашь себя. Обещай мне сидеть дома, Стани!
Но голова у Станислава Дембы занята была одной только мыслью: устранить соперника посредством денег. Это лишало его и ума, и осторожности.
— Это невозможно, — сказал он. — Домой мне теперь нельзя идти. Микш еще дома. Он уйдет только вечером. Да и дела у меня есть, я ведь говорил тебе. Я должен раздобыть деньги.
— Для Сони. Я знаю, — сказала Стеффи и кивнула головою.
Демба хитроумно надел шляпу на голову причудливо равномерным движением обеих рук, напоминавшим одну из фигур на стенной росписи египетских царских гробниц. Затем он встал.
— Стани! — сказала Стеффи Прокоп. — Стани, тебе все-таки следовало бы где-нибудь запереться и не показываться никому. Послушайся же меня. Тебе грозит такая опасность…
Она умолкла. На диване старик Прокоп шевельнулся.
Оба насторожили слух.
— Слышал он что-нибудь? — прошептал Демба.
— Нет, — шепнула в ответ Стеффи. — Он не просыпался. Стани, послушайся меня. Если кто-нибудь увидит, что ты…
— Дитя мое, это как раз меня и соблазняет, — сказал Демба заглушенным голосом. — Видишь ли ты, с этими наручниками я стою в стороне от мира. Противостою совсем один миллионам других людей. Всякий, кто только на миг заметит мои скованные руки, становится с того же мгновения моим врагом, пусть бы он до этого был миролюбивейшим человеком на свете. Он не спрашивает, кто я такой, не спрашивает, что я сделал, он охотится за мною, и если бы на улице вдруг появился вепрь, или лисица, или серна, то и тогда охота не могла бы стать такой безжалостной и свирепой, как в том случае, когда бы у меня свалилась на землю накидка и открыла мои руки.
— Вот видишь, — сказала Стеффи, — это я и хотела сказать.
— Но это меня манит, Стеффи. Это привлекает меня. Я спокойно и уверенно расхаживаю среди миллионов врагов, которые не узнают меня, и смеюсь над ними. Сегодня утром я мог бы еще, пожалуй, выдать себя. Тогда я был новичком. Но теперь… Ты не можешь себе представить, какой у меня уже навык в том, чтобы не показывать рук. Мне почти жаль, что эта комедия продлится только до вечера. Сегодня вечером в восемь, не правда ли? А теперь будь здорова.
Стеффи проводила его до дверей.
Куда же ты теперь? — спросила она.
Примусь за работу! — сказал Демба и начал спускаться по лестнице.
Глава ХI
Фрау Гирш, супруга присяжного поверенного, живущего на Эслинггассе, вошла, немного запыхавшись, в кабинет мужа. Она тотчас же опустилась в кожаное кресло, предназначенное для клиентов и стоявшее возле письменного стола адвоката, астматически перевела дыхание и протянула мужу несколько кредитных билетов.
— Скажи, Роберт, что мне делать с этими восемьюдесятью кронами?
— Передо мною как раз постановление о продаже с молотка виллы «Эльфида» в Нойвальдегге. Двенадцать комнат, службы, гараж, дивный парк, в двух минутах пути от трамвая… Поезжай и прими участие в торгах.
— Нет, не шутя, я нахожусь в затруднении. Я не знаю, мои ли это деньги или не мои. Это — жалованье за месяц господина Дембы, репетитора Георга и Эриха. И, представь себе, Демба не хочет его взять.
Жалованье за месяц? Разве сегодня первое число?
Нет, но он уже сегодня попросил жалованье.
— И не хочет его взять?
Адвокат стряхнул пепел с сигары.
— Да, не хочет. Послушай, что произошло. Четверть часа тому назад раздается звонок, и входит Анна: «Сударыня, это господин Демба». Я удивлена и думаю: «Что ему понадобилось теперь, в два часа дня? Мальчики ведь до четырех в гимназии, он это знает». Я как раз принимала счет у кухарки и велела ему сказать, чтобы он подождал немного в гостиной, что я сейчас приду. Пусть посидит. Разделавшись с кухаркою, иду в гостиную.
Фрау Гирш приостановилась, чтобы передохнуть, испустив легкий вздох, который должен был выразить, как ее донимают повседневные заботы. Затем она продолжала:
— Когда я вошла, он вскочил, и вид у него был совершенно такой же, как у горничной, когда я застаю ее над сахарницей. Ты ведь знаешь: Анна, вообще говоря, молодчина, но сахар — ее слабость. Так вот, у Дембы тоже был такой вид, как будто он сделал что-то недозволенное. Он был совершенно растерян. Я говорю ему: «Сидите, сидите, господин Демба!» И думаю: почему он так смутился? Мне и в голову не могла прийти сигара.
Какая сигара? — спросил адвокат.
— Погоди. Сейчас услышишь. Он садится, и я его спрашиваю: «Ну, господин Демба? Что у вас нового?» Он говорит: «Сударыня, я хотел вам только сообщить, что должен уехать на две недели». — «Ах, это очень неприятно, — говорю я, — посреди учебного года. И перед педагогическим советом. Разве вы Георгу не будете нужны? Какие же у вас срочные дела?» — «Важные семейные обстоятельства, — говорит он, — и Георгу в течение ближайших двух недель не понадобится моей помощи, а Эриху — и подавно. Они по всем предметам идут хорошо, а по математике, в которой Георг немного слаб, только через месяц предстоит письменная работа». — «В таком случае, пожалуйста, — говорю я. — Если вы думаете, что мальчикам не понадобитесь, то… Впрочем, вы можете ведь прислать мне товарища, который бы вас временно заменил». — «Этого не потребуется, — отвечает он, — но я хотел бы попросить вас, сударыня»… Коротко говоря, просьба его в том, чтобы я уже сегодня заплатила ему жалованье за месяц. Ты знаешь, я не люблю платить вперед репетитору, но все-таки я сказала: «Конечно, пожалуйста», — потому что ему ведь нужны деньги на дорогу. Беру свою сумочку и достаю восемьдесят крон. Собственно говоря, ему следует меньше, потому что я не должна бы считать то время, в течение которого он будет отсутствовать. Но я подумала: Георга он натаскал по математике, у мальчика нет ни одной дурной отметки с тех пор, как Демба дает ему уроки, а у этого человека каждый грош на счету, так не стану же я высчитывать несколько гульденов. Ведь я права?
— Разумеется, детка, — сказал адвокат.
— Ну вот, достаю я из сумочки восемьдесят крон и в этот миг чувствую вдруг запах чего-то горелого, оглядываюсь и спрашиваю Дембу: «Господин Демба, вы не чувствуете здесь какого-то запаха?» Он принюхивается и говорит: «Нет, сударыня, ничего не чувствую». — «Но в комнате что-то горит», — говорю я и в это мгновение замечаю уже дым и дыру, которую он прожег себе в накидке. Он закурил сигару, пока ждал меня, и быстро спрятал ее под накидку, когда услышал мои шаги, почему не знаю. Сначала я думала, что он взял одну из твоих виргиний из ящика с сигарами, — ты ведь всегда оставляешь его в комнате открытым, Роберт. Я тебе сто раз говорила: не оставляй его на столе — у Анны есть пожарный, и когда она с ним вечером уходит из дому, то, наверное, всякий раз берет на дорогу несколько штук. Но ведь тебе ничего не втолкуешь. Ведь я права?
Да, дитя мое, — сказал адвокат.
Ну, думаю я, наверное, он стянул одну из твоих Виргиний и хотел спрятать ее под накидкой и поэтому так смутился, когда я вошла. Я кричу: «Господин Демба, вы прожгли себе дыру в накидке!» Демба вскакивает и роняет сигару на пол. Но это была не Виргиния, а маленькая, толстая сигара; таких ты не куришь, — значит, он ее с собою принес. Так почему же он ее спрятал? Этого я не могу понять. Как бы то ни было, коротко говоря, он уронил сигару, и она лежит на ковре и дымится, на том маленьком ковре, знаешь, который нам подарила тетя Регина в благодарность за то, что ты вел два года тому назад ее дело против домовладельца за оскорбление чести. Так вот, горящая сигара падает на ковер. Я страшно испугалась, но Демба стоит совершенно невозмутимо, словно это ничуть его не касается, и спокойно смотрит, как она прожигает мне ковер, и он не делает ни одного движения, чтобы поднять ее. Я кричу: «Господин Демба, поднимите же свою сигару! Вы ведь видите, что губите мне ковер!» Демба краснеет как рак, и страшно смущается, и кашляет, и запинается, не может выговорить ни слова, и наконец говорит: «Простите, сударыня, мне нельзя нагибаться — врач запретил; у меня сразу сделается кровотечение — так сказал врач». Ты слышал что-нибудь подобное? Что ты на это скажешь? Адвокат сказал на это:
— Гм!
— Ну, что же мне оставалось делать? Я сама подняла сигару, раз господин Демба не может нагибаться, — сказала фрау Гирш с горькой иронией и легко вздохнула.
Видно было, что для этой одышливой, туго затянутой, полной дамы поднять сигару значило совершить связанный с чрезвычайными трудностями гимнастический фокус.
— Но ковер уже совсем обуглился, — продолжала она, помолчав немного, — и на нем было выжжено большое черное пятно. Я, разумеется, не была расположена продолжать беседу с господином Дембою, сам понимаешь. Я отсчитываю ему деньги на столе. И тут происходит самое интересное. Как ты думаешь, что случилось? Господин Демба не берет денег. Не притрагивается к ним. Я говорю: «Возьмите же, пожалуйста, тут восемьдесят крон!» Он качает головою и делает такое несчастное и отчаянное лицо, что мне опять его стало жаль. «Но, господин Демба, — говорю я, — не станете же вы мне платить за ковер, мы ведь застрахованы от огня». Он глядит на деньги и не берет их. «Но ведь это смешно, берите же деньги», — говорю я. «Нет, я их взять, к сожалению, не могу», — отвечает он и опять заливается краской. Ну, думаю, если он решительно отказывается от денег, то я с ним спорить не стану. Не буду же я ему навязывать восемьдесят крон, — ведь я права? Поэтому я ему сказала: «Господин Демба, если вы непременно хотите мне возместить ущерб, то это, конечно, смешно с вашей стороны, но в конце концов…» — и собираюсь положить обратно деньги в сумку. Но, когда я взяла их в руки, он взглянул на меня с такою яростью, словно хотел растерзать меня на части. Я просто испугалась, так он на меня посмотрел, и не тронула денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24