Больше у нее не было сил. Ее терзала свирепая боль. Она поместила метки туда, откуда они должны были попасть в ту вселенную, но не стала ждать, чтобы Жесткие переслали их, сами того не подозревая. В глазах у нее мутилось, она чувствовала, что энергии в ней нет больше совсем, и все-таки повернула рукоятки, как это делали Жесткие.
Металл исчез, а с ним и пещера, вдруг заполнившаяся фиолетовым мерцанием, которое туманило мысли. Она… переходит… от истощения…
Ун… Тритт…
Глава шестая (Б)
И Ун появился. Он никогда еще не струился с такой стремительностью. Вначале он полагался на восприимчивость Тритта, обострившуюся с появлением новой крошки, но, когда расстояние сократилось, его более тупые чувства тоже начали улавливать близость Дуа. Он уже сам воспринимал прерывистые угасающие вспышки ее сознания и рвался вперед, а Тритт, как мог, поспевал за ним, задыхаясь и вскрикивая:
– Скорее! Скорее!
Ун нашел ее в глубоком обмороке. Жизнь в ней еле теплилась, и она стала совсем крошечной, – он даже не представлял, что взрослая эмоциональ может так уменьшиться.
– Тритт, – распорядился он. – Неси сюда аккумулятор. Нет-нет! Не трогай ее. Она так истончилась, что ее нельзя нести. Если она погрузится в пол…
В пещеру входили Жесткие. Конечно, они опоздали, – ведь они не способны воспринимать на расстоянии другие существа. Нет, без него и Тритта они не успели бы спасти ее. И она не перешла бы! Нет, она по-настоящему погибла бы… и… с ней погибло бы нечто неимоверно важное, о чем она даже не подозревала.
Теперь она медленно впитывала концентрированную энергию и с нею жизнь, а Жесткие молча стояли возле них.
Ун поднялся – новый Ун, который совершенно точно знал, что происходит. Сердитым жестом он властно отослал Жестких… и они ушли. Молча. Не возражая.
Дуа шевельнулась.
– Она оправилась, Ун? – спросил Тритт.
– Тише, Тритт, – сказал Ун. – Дуа, ты меня слышишь?
– Ун? – она всколыхнулась и прошептала: – Мне показалось, что я уже перешла.
– Нет, Дуа, пока еще нет. Сначала ты должна поесть и отдохнуть.
– А Тритт тоже здесь?
– Вот я, Дуа, – сказал Тритт.
– Не старайся вернуть меня к жизни, – сказала Дуа. – Все кончено. Я сделала то, что хотела сделать. Позитронный Насос… скоро остановится. Я верю в это. И Мягкие по-прежнему будут нужны Жестким, и Жесткие позаботятся о вас, и уж, во всяком случае, о детях.
Ун ничего не сказал и сделал Тритту знак молчать. Он давал Дуа энергию небольшими порциями, медленно, очень медленно, делая перерывы, чтобы дать ей отдохнуть.
Дуа бормотала:
– Хватит, хватит!
Ее вещество трепетало все сильнее. Но он продолжал ее кормить. Потом он заговорил:
– Дуа, ты ошиблась, – сказал он. – Мы не машины. Я знаю совершенно точно, что мы такое. Я бы пришел к тебе раньше, если бы узнал это раньше, но я понял, только когда Лостен попросил меня подумать. И я думал. Со всем напряжением. И все-таки это чуть было не вышло преждевременно.
Дуа застонала, и Ун умолк.
– Послушай, Дуа, – сказал он после паузы. – В нашем мире действительно есть только один вид живых существ, и живут в нем действительно только Жесткие. Ты уловила это, и тут ты не ошиблась. Но отсюда вовсе не следует, что Мягкие – машины, а не живые существа. Нет, просто мы принадлежим к этому же виду, Мягкие – это первичная форма Жестких. Мы появляемся на свет, как Мягкие, становимся взрослыми, как Мягкие, а потом мы переходим в Жестких. Ты поняла?
– Что? Что? – спросил Тритт тихо и растерянно.
– Погоди, Тритт, – сказал Ун. – Не сейчас. Потом ты тоже поймешь. А пока я говорю для Дуа.
Он следил за тем, как Дуа обретает матовость.
– Послушай, Дуа! – сказал он потом. – Всякий раз, когда мы синтезируемся, когда синтезируется любая триада, мы образуем Жесткого. Каждый Жесткий триедин, потому-то он и Жесткий. И весь срок утраты сознания в период синтезирования мы живем в форме Жесткого. Но лишь временно, а потом, выходя из синтеза, мы все забываем. И долго оставаться Жесткими мы не можем, нам необходимо возвращаться в мягкое состояние. Однако всю жизнь мы развиваемся от стадии к стадии. Отпочкование каждого ребенка отмечает такую стадию. Появление третьего ребенка – крошки-эмоционали – открывает путь к заключительной стадии, когда сознание рационала само, без содействия остальных двух, обретает память о кратких периодах существования в форме Жесткого. Тогда и только тогда он становится способен провести безупречный синтез, который создаст Жесткого уже навсегда и обеспечит триаде новую единую интеллектуальную жизнь, посвященную приобретению знаний. Я ведь говорил тебе, что переход – это как бы новое рождение. Тогда я лишь нащупывал эту неясную мысль, но теперь я говорю то, что знаю твердо.
Дуа смотрела на него, силясь улыбнуться. Она сказала:
– Как ты можешь настолько обманываться, Ун? Будь это так, почему Жесткие не рассказали тебе об этом раньше? Да и всем нам тоже?
– Они не могли, Дуа. Когда-то, тысячи тысяч циклов тому назад, синтезирование представляло собой лишь соединение атомов тела. Но в результате эволюции у первоначальных форм постепенно развились разные типы сознания. Слушай, Дуа. Синтезирование включает в себя и слияние сознаний, а это процесс гораздо более сложный и тонкий. Рационал может слить их правильно и навсегда, только когда он созреет для этого. Зрелость же наступает в тот момент, когда он сам, без чьей-либо помощи, постигает сущность происходящего, когда его сознание наконец становится способным вместить воспоминания о том, что происходило в периоды временных слияний. Если рационалу объяснить все заранее, естественность развития будет безнадежно искажена, он уже не сумеет определить правильный момент для безупречного синтеза, и новый Жесткий получится ущербным. Когда Лостен умолял меня думать, он очень рисковал. И не исключено, что… Хотя я надеюсь… Видишь ли, Дуа, мы ведь особый случай. Из поколения в поколение Жесткие старательно подбирали триады так, чтобы появлялись особо одаренные новые Жесткие. И наша триада – лучшая из тех, которые им удалось до сих пор подобрать. А особенно ты, Дуа. Особенно ты. Лостен – это слившаяся триада, чьей крошкой-серединкой когда-то была ты. Какая-то его часть была твоим пестуном. Он следил за тобой. Он привел тебя к нам с Триттом.
Дуа приподнялась. Голос ее стал почти нормальным.
– Ун! Ты придумал все это, чтобы утешить меня!
Но, опередив Уна, ей ответил Тритт:
– Нет, Дуа! Я это тоже чувствую. Да, чувствую. Я не совсем понял, что, но я это чувствую.
– Он говорит правду, Дуа, – сказал Ун. – И ты это тоже почувствуешь, разве ты уже не припоминаешь хоть немного, как мы были Жестким в период нашего синтеза? Разве ты не хочешь еще раз синтезироваться? В последний раз? В самый последний?
Он помог ей подняться. В ней чувствовался жар, и она, хоть и сопротивлялась, уже начала разреживаться.
– Если ты сказал правду, Ун, – произнесла она, задыхаясь, – если мы должны стать Жестким, то по твоим словам получается, что мы будем кем-то очень важным. Ведь так?
– Самым важным, Самым лучшим, который когда-либо синтезировался. Я не преувеличиваю… Тритт, стань вот тут. Мы не расстаемся, Тритт. Мы будем вместе, как нам всегда хотелось. И Дуа тоже. И ты тоже, Дуа.
– Тогда мы сможем убедить Эстуолда, что Насос надо остановить, – сказала Дуа. – Мы заставим…
Синтезирование началось. В комнату один за другим входили Жесткие. Ун еле различал их, потому что он уже сливался с Дуа.
Этот синтез не был похож на прежние – ни упоенного восторга, ни острой радости бытия, а лишь непрерывный, спокойный, блаженно-безмятежный процесс. Он чувствовал, что становится единым с Дуа, весь мир словно хлынул в его/ее обостренное восприятие. Позитронный Насос все еще работал – он/она чувствовали это ясно. Почему он работает?
Он был также с Триттом – его/ее/его сознание исполнилось ощущением горькой потери. О мои крошки…
И он вскрикнул – последний крик, рожденный еще сознанием Уна, но каким-то образом кричала Дуа:
– Нет, мы не сможем остановить Эстуолда. Эстуолд – это мы! Мы…
Крик, который был криком Дуа и не ее криком, оборвался – Дуа перестала быть. И больше никогда не будет Дуа. И Уна. И Тритта. Никогда.
Глава седьмая (АБВ)
Эстуолд шагнул к стоящим в молчании Жестким и печально сказал с помощью звуковых вибраций:
– Теперь я навсегда с вами. Нам предстоит сделать так много…

Часть третья
…бороться бессильны?
Глава первая
Селена Линдстрем просияла профессиональной улыбкой и пошла дальше. Ее легкая пружинистая припрыжка уже больше не удивляла туристов, и теперь им даже начинало казаться, что в этой непривычной походке есть своя грациозность.
– Пора перекусить! – объявила она жизнерадостно. – Завтрак исключительно из продуктов местного производства, уважаемые дамы и господа. Вкус может показаться вам несколько непривычным, но все они высокопитательны… Вот сюда, сэр. Я знаю, вы не станете возражать, если я посажу вас с дамами… Одну минутку. Места хватит для всех… Мне очень жаль, но дежурное блюдо всего одно, хотя напитки вы можете заказать по желанию. Сегодня телятина… Нет-нет. И вкус и консистенция создаются искусственным образом, но общий результат превосходен, можете мне поверить.
Затем она села сама, не удержавшись от легкого вздоха, и даже любезная улыбка на ее лице чуть-чуть поблекла.
Один из туристов остановился у стула напротив.
– Разрешите? – спросил он.
Селена бросила на него внимательный оценивающий взгляд. Он казался безобидным, она привыкла, с полным на то основанием, полагаться на свою проницательность.
– О, пожалуйста! – ответила она. – Но ведь вы, по-моему, тут с кем-то?
Он покачал головой.
– Нет. Я один. Но в любом случае общество земляшек меня не особенно прельщает.
Селена снова поглядела на него. Лет около пятидесяти, лицо усталое, но глаза живые и умные. Ну и, конечно, впечатление неуклюжей грузности, которое всегда производят земляне, впервые попавшие в условия лунного тяготения. Она сказала:
– Земляшки – это чисто лунное словечко, и к тому же довольно грубое.
– Я ведь сам с Земли, – ответил он, – а потому, мне кажется, имею право его употреблять. Но, конечно, если вам неприятно…
Селена только пожала плечами, словно говоря: «Как вам угодно!»
Глаза у нее были чуть раскосыми, как у большинства лунных девушек, но волосы цвета спелой пшеницы и крупноватый нос никак не вязались с традиционным представлением о восточных красавицах. Однако, несмотря на неправильные черты лица, она была очень привлекательна.
Землянин глядел на металлический флажок с ее именем, который она носила на груди слева. И Селена ни на секунду не усомнилась, что интересует его действительно флажок.
– А тут много Селен? – спросил он.
– О да! Они исчисляются по меньшей мере сотнями. Так же, как Синтии, Дианы и Артемиды. Но особенно популярны Селены, хотя половина знакомых мне Селен предпочитает сокращение Лена, а вторая половина именует себя Селиями.
– А какое сокращение выбрали вы?
– Никакого. Я – Селена. Все три слога. Се-ЛЕ-на, – произнесла она, подчеркнуто выделив ударный слог. – Так называют меня те, кто вообще меня называет по имени.
Губы землянина сложились в улыбку – с некоторой неловкостью, словно для них это было что-то не вполне привычное. Он сказал:
– А когда вас спрашивают, на что вы сели, Селена?
– Больше он этого вопроса не повторит! – ответила она с полной серьезностью.
– Но спрашивают?
– Дураков в мире хватает.
К их столику подошла официантка и быстрыми плавными движениями расставила блюда.
На землянина это произвело явное впечатление. Он повернулся к официантке и сказал:
– Они у вас словно парят в воздухе.
Официантка улыбнулась и отошла к следующему столику. Селена сказала предостерегающе:
– Только не вздумайте ей подражать. Она привыкла к нашей силе тяжести и умеет ею пользоваться.
– Другими словами, я все перебью?
– Во всяком случае, вы устроите нечто очень эффектное.
– Ну хорошо. Не буду!
– Но кто-нибудь непременно попробует! Тарелка спланирует на пол, он попытается поймать ее на лету и свалится со стула. Я пробовала предупреждать, но, конечно, это не помогает, и бедняга потом только сильнее смущается. А все остальные хохочут. То есть остальные туристы. А мы столько раз видели такие спектакли, что нам уже не смешно, да к тому же потом кому-то приходится все это убирать.
Землянин с большой осторожностью поднес вилку ко рту.
– Да, вы совершенно правы. Даже простейшие движения даются с некоторым трудом.
– Нет, вы быстро освоитесь. Во всяком случае с несложными операциями вроде еды. Ходьба, например, дается тяжелее. Мне еще не приходилось видеть землянина, который был бы способен бегать тут по-настоящему. То есть легко и быстро.
Некоторое время они ели молча, Потом землянин спросил:
– А что означает это «Л»?
Он опять глядел на ее флажок, на котором было написано: «Селена Линдстрем, Л.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42