— Он повернулся к Мадрину, — Я жду вас в субботу в обычное время. Вместе с вашим кузеном, конечно.
Едва он скрылся за поворотом, я соскочил с пони.
— Куда вы? — спросил удивлённый Мадрин.
— Желаю удовлетворить своё любопытство, — сказал я.
Я привязал пони у ворот и пошёл в церковь. Мадрин последовал моему примеру.
Я прошёл в правый придел. На мраморной плите с именем Элинор Тромблей лежал букет простых полевых цветов.
11
В деревню мы возвращались опять по кружной тропе.
— Было ли настоящим чувство, соединявшее их? — спросил я Мадрина.
— Не берусь судить, — ответил он. — Ведь я видел их лишь по субботам, когда они занимались в основном гостями. Мне казалось, они были очень предупредительны друг с другом.
— Что собой представляют субботние вечера?
— Два раза в месяц по субботам в Тромблей-Холл приезжают гости и остаются потом ночевать. Все они принадлежат к одному кругу, и, хотя живут в Уэльсе не одно поколение, никто из них не знает ни слова по-валлийски. Меня приглашали, чтобы я читал свои стихи. Мистер Тромблей любит порисоваться перед своими гостями знанием валлийского языка. Кроме меня на вечерах бывали и другие поэты и музыканты, играющие на народных инструментах.
Я задумался. Что, если возобновление вечеров своего рода знак для Мелери? Мол, траур сэра Эмери закончился и он готов жениться на ней? Ну а стихи, заказанные Мадрину, должны убедить всех в том, что он всё ещё скорбит по умершей жене.
— Видимо, мистер Тромблей, — усмехнулся я, — относится к поэтической музе так же, как к любой служанке. Он платит вам, Дафидд?
— Да, и очень хорошо, — подтвердил Мадрин. — В давние времена в свите каждого феодала был свой бард. Думаю, мистер Тромблей знает об этом, и его самолюбию льстит, что и в его поместье есть собственный маленький бард. Откровенно говоря, мне противно читать стихи перед англосаксами, которые ни бельмеса не смыслят в валлийском языке. Но людей, покровительствующих поэтам, мало, и приходится принимать их такими, какие они есть. Слава Богу, что нашёлся человек, который платит мне за стихи.
— Которые он вам заказал, — уточнил я. Помрачневший Мадрин кивнул головой.
— Как бы там ни было, благодаря барду из Тромблей-Холла я получил приглашение в дом, куда мне необходимо попасть. Каковы требования к одежде приглашённых? Надо ли мне брать напрокат фрак?
Мадрин покачал головой:
— Поскольку он всё-таки считает вас валлийцем, он очень бы удивился, если бы вы явились к нему во фраке. И как бы вы ни были одеты, вас все равно посадят за стол вместе с прислугой.
Мадрин, как и в первый раз, нежно обнял и поцеловал жену. Девочки бросились ему на шею, словно он отсутствовал целую неделю. Даффи был очень горд тем, что отец поручил ему отвести пони в сарай и дать им сена.
Мадрин попросил жену рассказать, какие события случились в его отсутствие.
— Кадану Моргану почудилось, будто он видел, как по дороге проезжали «ребекки», — сообщила Мервин. Её английский был не таким беглым, как у мужа.
Мадрин рассмеялся, но потом нахмурился:
— Где он их видел?
— На дороге, когда возвращался ночью из Карно. Их было пятеро, — ответила Мервин.
— Вы знаете о «ребекках»? — обернулся он ко мне.
— Конечно, — ответил я. — Но я не думал, что они когда-нибудь появятся вновь.
В книге Борроу Холмс отметил то место, где рассказывалось о беспорядках в Уэльсе, происходивших шестьдесят лет назад и получивших название «Восстание „ребекк“. Сто лет назад в Уэльсе было невозможно проехать даже десять миль, не заплатив за проезд специальным сборщикам. Все дороги в Уэльсе являлись частными владениями, и такая система надоела наконец и богатым и бедным. Однажды ночью на дорогах появились всадники, переодетые в женское платье — отсюда название „ребекки“, — и начали жечь сторожки сборщиков и ворота, преграждающие проезд по дороге. Восстание приняло такой размах, что в Лондоне забеспокоились и сделали проезд по дорогам бесплатным.
— Кадан Морган утверждает, что они появились. Впрочем, он часто возвращается домой навеселе — он работает у своего дяди в таверне, — и мог видеть даже зелёного змия.
— Он видел их до или после убийства Глина Хьюса? — полюбопытствовал я.
— Вы считаете, что «ребекки»… — Мадрин смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— Пока речь идёт только о фактах, — сказал я. — Мне надо знать, когда он их видел в первый раз.
— Я поговорю с ним, — пообещал Мадрин.
Мы прошли в дом, сели за стол на кухне, и Мервин угостила нас чаем с овсяным печеньем. Девочки улыбались, поглядывая на меня, но, видимо, стеснялись заговорить, потому что плохо знали английский. Я тоже улыбнулся им.
Мадрин беседовал с женой по-валлийски. Я, разумеется, не участвовал в разговоре, и у меня появилась возможность сравнить Мервин с Мелери Хьюс. Мервин, как и Мелери, была брюнетка, но гораздо меньше ростом и более женственна, чем высокая и резкая в движениях Мелери. Даже мне, видевшему Мервин впервые, было ясно, что она влюблена в своего мужа, как и десять лет назад. Она явно гордилась своей ролью жены поэта и матери троих прелестных детей.
Наконец супруги замолчала, видимо, почувствовали неловкость от того, что я не понимаю, о чём они говорят.
— Этот человек, оказывается, старый друг священника, — сказала Мервин уже по-английски. — Дядя Томос очень рад, что его дела поправились.
— Дядя Томос и его жена, — пояснил Мадрин, — попали в очень трудное положение. Они уже старые, и им не под силу вести хозяйство на ферме. Конечно, мы им помогаем. И вот вдруг появляется барышник, торгующий лошадьми, и предлагает взять у них в аренду пастбище для своих лошадей. Старик, конечно, обрадовался, ведь деньги за аренду помогут им свести концы с концами.
— Когда появился этот барышник?
— Вчера.
— Раньше с такой просьбой никто к ним не обращался?
— Вы имеете в виду, не обращался с просьбой об аренде пастбища?
— Да, и не обязательно к вашему дяде. Насколько я знаю, Пентредервидд находится далеко в стороне от ярмарок, где происходит торг лошадьми. Непонятно, зачем барышнику арендовать пастбище в стороне от ярмарок?
Мадрин рассмеялся.
— Наша деревня не настолько изолирована от мира, как вам кажется. В десяти милях железная дорога, по которой за час можно добраться до Ньютауна. Кроме того, в нескольких милях от нас проходят дороги в Махинлет и Аберистуит. Этот барышник — старый друг священника, именно он посоветовал барышнику обратиться к дяде Томосу и тётушке Хафине.
— Кто-нибудь видел его раньше у священника?
— Понятия не имею. — В голосе Мадрина мне послышалась ирония. — Вы, как всякий сыщик, берете все под подозрение. Зачем бы священнику выдавать этого барышника за своего старого друга?
— Меня настораживает, — пояснил я, — странное совпадение по времени. — Я повернулся и обратился к Мервин: — Скажите, пожалуйста, не поселился ли здесь кто-нибудь ещё за последние дни?
— На ферме у Парри живёт мальчик, — ответила она. — У него слабые лёгкие, и доктора посоветовали ему пожить в горах, на чистом воздухе.
— Этот мальчик англичанин?
— Гвен Парри плохо говорит по-английски. Наверное, мальчик валлиец.
— Давно он здесь живёт?
— То ли месяц, то ли две недели. Точно не скажу.
— Сколько ему лет?
— Я видела его всего один раз, да и то издали, когда была в гостях у Эвансов, они соседи Гвена Парри.
— Как он выглядит, этот мальчик?
Мервин раскраснелась. Мои настойчивые вопросы смущали её.
— Я не разглядела. Помню только, что у него светлые волосы.
Я вскочил из-за стола, секундой позже то же самое сделал Мадрин. Мервин смотрела на нас широко раскрытыми глазами.
— Вы думаете, это тот самый юноша? — спросил Мадрин.
— Совершенно уверен, барышник, конечно, тот мужчина, который сопровождал его в Лондоне и Ньютауне. Я должен взглянуть на юношу. Далеко отсюда ферма Гвена Парри?
— Скоро стемнеет, — сказал Мадрин, — и нам будет трудно добраться до его фермы, хотя она не так уж далеко. Мы проезжали мимо неё. Она стоит на вершине холма. Но что вы собираетесь делать? Приедете туда и попросите юношу к вам выйти?
— Разумеется, нет. Я не хочу с ним встречаться.
— Значит, это придётся пока отложить. Начнём с визита к священнику. Я представлю вас ему как приверженца англиканской церкви и своего кузена, и вам, возможно, удастся посмотреть на его старого друга. Есть ещё что-нибудь неотложное?
— Я хотел бы поговорить с какой-нибудь служанкой из Тромблей-Холла. Желательно, чтобы это была служанка, которая ухаживала за Элинор Тромблей во время её болезни.
— Летти Хоуэлл? — Мадрин бросил вопросительный взгляд на жену.
Та кивнула.
— Она ночует дома? — спросил Мадрин.
— Сейчас она живёт у дочери, — ответила Мервин.
— Значит, сначала мы идём к священнику, а потом к Летти Хоуэлл. А теперь я покажу, где вы будете спать, — и Мадрин решительно направился в спальню.
После споров и препирательств с Мадрином и его женой, которые хотели, чтобы я спал на их кровати — они бы устроились на полу в кухне, — я добился их согласия на то, что буду спать в сарае на чердаке. Мне устроили прекрасное ложе на сене и дали два тёплых шерстяных одеяла. Здесь я мог приходить и уходить, когда захочу, не беспокоя хозяев.
Дом священника стоял позади церкви. Вероятно, он был построен одновременно с ней. К несчастью, священника не оказалось дома, как и его гостя, мистера Батта. Все это нам сообщила экономка, тощая пожилая женщина. Мадрину удалось разговорить её, и она сказала, что мистер Батт, несмотря на своё ремесло барышника, чистоплотен, аккуратен и вежлив, как настоящий джентльмен. Он уехал сегодня рано утром и обещал вернуться дня через два.
Когда, явившись к Летти Хоуэлл, мы заговорили с ней об Элинор Тромблей, она заплакала. Прошло уже три месяца после смерти её хозяйки, но бедная женщина все ещё не могла оправиться после пережитого ужаса. Она ведь дни и ночи сидела у постели умирающей. К чести Эмерика Тромблея, он отпустил служанку отдохнуть — пожить у дочери, — по-прежнему выплачивая ей ежемесячное содержание.
После того как она немного успокоилась, я сообщил, что у меня самого недавно умерла мать, и описал симптомы отравления мышьяком: спазмы в желудке, рвота и понос.
— Особенно ужасно было видеть её судороги, — сказал я.
Бедная женщина опять заплакала.
— Я не могла спокойно смотреть на её мучения, — пожаловалась она сквозь слёзы.
Конечно, я спросил Летти Хоуэлл, как вёл себя во время болезни жены Эмерик Тромблей. По её словам, не было человека заботливей и нежнее его.
Мы долго молчали, выйдя из дома, где жила Летти Хоуэлл. Мадрина, очевидно, потрясла моя ложь. Ему было известно, что моя мать преспокойно живёт в Лондоне и, хотя у неё парализованы ноги, она не думает умирать. Меня же одолевали сомнения насчёт того, что Эмерик Тромблей мог отравить мышьяком жену. После рассказа Летти Хоуэлл и встречи с ним мне казались неубедительными обвинения мистера Сандерса и Брина Хьюса. Но если не он, то кто же?
Наконец Мадрин нарушил молчание.
— Я никогда бы не смог поступить, как вы, — сказал он. — Вы были так естественны, словно хороший актёр, вжившийся в роль.
— Чтобы добыть необходимые сведения, приходится иногда лгать и изворачиваться, — объяснил я. — Я бы не остановился даже перед взломом квартиры, если бы это помогло изобличить преступника.
— Теперь вы уверены, что Элинор Тромблей была отравлена?
— Все симптомы говорят об этом. Но, к сожалению, они совпадают с симптомами холеры и других эпидемических заболеваний, так что только эксгумация трупа и лабораторный анализ могли бы подтвердить или опровергнуть мою гипотезу. Поскольку она не опровергнута, приходится подозревать, что Эмерик Тромблей виновен в отравлении жены, хотя он производит впечатление любящего и заботливого супруга. Многие, правда, считают его дьяволом в человеческом образе.
По дороге мы зашли в таверну и выпили по кружке пива. Я надеялся поговорить с кем-нибудь из слуг, работающих в поместье. Но никого из них не оказалось: они ещё не вернулись домой, ведь путь из Тромблей-Холла до Пентредервидда был неблизкий.
Дома наш ждал обильный ужин. Лица детей заметно оживились, когда Мервин поставила на стол жареную баранину. Очевидно, они редко ели мясо. Я понял, что Артур Сандерс не поскупился, и это значительно улучшило питание семьи Мадрина.
После ужина я написал письмо Шерлоку Холмсу, адресовав его, как мы условились, в адвокатскую контору, в которой я фиктивно работал. Даффи с радостью согласился отнести его на почту.
Потом я отправился на сеновал и едва залез под одеяло, как сразу же заснул.
Меня разбудил лошадиный храп и голоса людей. Было светло, и мне показалось, будто уже утро, и только потом я сообразил, что это взошла луна. Я выглянул из чердачного окна. По тропе, огибающей деревню, ехали всадники в женской одежде. Я ясно слышал мужские голоса и, догадавшись, что это «ребекки», стал быстро одеваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Едва он скрылся за поворотом, я соскочил с пони.
— Куда вы? — спросил удивлённый Мадрин.
— Желаю удовлетворить своё любопытство, — сказал я.
Я привязал пони у ворот и пошёл в церковь. Мадрин последовал моему примеру.
Я прошёл в правый придел. На мраморной плите с именем Элинор Тромблей лежал букет простых полевых цветов.
11
В деревню мы возвращались опять по кружной тропе.
— Было ли настоящим чувство, соединявшее их? — спросил я Мадрина.
— Не берусь судить, — ответил он. — Ведь я видел их лишь по субботам, когда они занимались в основном гостями. Мне казалось, они были очень предупредительны друг с другом.
— Что собой представляют субботние вечера?
— Два раза в месяц по субботам в Тромблей-Холл приезжают гости и остаются потом ночевать. Все они принадлежат к одному кругу, и, хотя живут в Уэльсе не одно поколение, никто из них не знает ни слова по-валлийски. Меня приглашали, чтобы я читал свои стихи. Мистер Тромблей любит порисоваться перед своими гостями знанием валлийского языка. Кроме меня на вечерах бывали и другие поэты и музыканты, играющие на народных инструментах.
Я задумался. Что, если возобновление вечеров своего рода знак для Мелери? Мол, траур сэра Эмери закончился и он готов жениться на ней? Ну а стихи, заказанные Мадрину, должны убедить всех в том, что он всё ещё скорбит по умершей жене.
— Видимо, мистер Тромблей, — усмехнулся я, — относится к поэтической музе так же, как к любой служанке. Он платит вам, Дафидд?
— Да, и очень хорошо, — подтвердил Мадрин. — В давние времена в свите каждого феодала был свой бард. Думаю, мистер Тромблей знает об этом, и его самолюбию льстит, что и в его поместье есть собственный маленький бард. Откровенно говоря, мне противно читать стихи перед англосаксами, которые ни бельмеса не смыслят в валлийском языке. Но людей, покровительствующих поэтам, мало, и приходится принимать их такими, какие они есть. Слава Богу, что нашёлся человек, который платит мне за стихи.
— Которые он вам заказал, — уточнил я. Помрачневший Мадрин кивнул головой.
— Как бы там ни было, благодаря барду из Тромблей-Холла я получил приглашение в дом, куда мне необходимо попасть. Каковы требования к одежде приглашённых? Надо ли мне брать напрокат фрак?
Мадрин покачал головой:
— Поскольку он всё-таки считает вас валлийцем, он очень бы удивился, если бы вы явились к нему во фраке. И как бы вы ни были одеты, вас все равно посадят за стол вместе с прислугой.
Мадрин, как и в первый раз, нежно обнял и поцеловал жену. Девочки бросились ему на шею, словно он отсутствовал целую неделю. Даффи был очень горд тем, что отец поручил ему отвести пони в сарай и дать им сена.
Мадрин попросил жену рассказать, какие события случились в его отсутствие.
— Кадану Моргану почудилось, будто он видел, как по дороге проезжали «ребекки», — сообщила Мервин. Её английский был не таким беглым, как у мужа.
Мадрин рассмеялся, но потом нахмурился:
— Где он их видел?
— На дороге, когда возвращался ночью из Карно. Их было пятеро, — ответила Мервин.
— Вы знаете о «ребекках»? — обернулся он ко мне.
— Конечно, — ответил я. — Но я не думал, что они когда-нибудь появятся вновь.
В книге Борроу Холмс отметил то место, где рассказывалось о беспорядках в Уэльсе, происходивших шестьдесят лет назад и получивших название «Восстание „ребекк“. Сто лет назад в Уэльсе было невозможно проехать даже десять миль, не заплатив за проезд специальным сборщикам. Все дороги в Уэльсе являлись частными владениями, и такая система надоела наконец и богатым и бедным. Однажды ночью на дорогах появились всадники, переодетые в женское платье — отсюда название „ребекки“, — и начали жечь сторожки сборщиков и ворота, преграждающие проезд по дороге. Восстание приняло такой размах, что в Лондоне забеспокоились и сделали проезд по дорогам бесплатным.
— Кадан Морган утверждает, что они появились. Впрочем, он часто возвращается домой навеселе — он работает у своего дяди в таверне, — и мог видеть даже зелёного змия.
— Он видел их до или после убийства Глина Хьюса? — полюбопытствовал я.
— Вы считаете, что «ребекки»… — Мадрин смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— Пока речь идёт только о фактах, — сказал я. — Мне надо знать, когда он их видел в первый раз.
— Я поговорю с ним, — пообещал Мадрин.
Мы прошли в дом, сели за стол на кухне, и Мервин угостила нас чаем с овсяным печеньем. Девочки улыбались, поглядывая на меня, но, видимо, стеснялись заговорить, потому что плохо знали английский. Я тоже улыбнулся им.
Мадрин беседовал с женой по-валлийски. Я, разумеется, не участвовал в разговоре, и у меня появилась возможность сравнить Мервин с Мелери Хьюс. Мервин, как и Мелери, была брюнетка, но гораздо меньше ростом и более женственна, чем высокая и резкая в движениях Мелери. Даже мне, видевшему Мервин впервые, было ясно, что она влюблена в своего мужа, как и десять лет назад. Она явно гордилась своей ролью жены поэта и матери троих прелестных детей.
Наконец супруги замолчала, видимо, почувствовали неловкость от того, что я не понимаю, о чём они говорят.
— Этот человек, оказывается, старый друг священника, — сказала Мервин уже по-английски. — Дядя Томос очень рад, что его дела поправились.
— Дядя Томос и его жена, — пояснил Мадрин, — попали в очень трудное положение. Они уже старые, и им не под силу вести хозяйство на ферме. Конечно, мы им помогаем. И вот вдруг появляется барышник, торгующий лошадьми, и предлагает взять у них в аренду пастбище для своих лошадей. Старик, конечно, обрадовался, ведь деньги за аренду помогут им свести концы с концами.
— Когда появился этот барышник?
— Вчера.
— Раньше с такой просьбой никто к ним не обращался?
— Вы имеете в виду, не обращался с просьбой об аренде пастбища?
— Да, и не обязательно к вашему дяде. Насколько я знаю, Пентредервидд находится далеко в стороне от ярмарок, где происходит торг лошадьми. Непонятно, зачем барышнику арендовать пастбище в стороне от ярмарок?
Мадрин рассмеялся.
— Наша деревня не настолько изолирована от мира, как вам кажется. В десяти милях железная дорога, по которой за час можно добраться до Ньютауна. Кроме того, в нескольких милях от нас проходят дороги в Махинлет и Аберистуит. Этот барышник — старый друг священника, именно он посоветовал барышнику обратиться к дяде Томосу и тётушке Хафине.
— Кто-нибудь видел его раньше у священника?
— Понятия не имею. — В голосе Мадрина мне послышалась ирония. — Вы, как всякий сыщик, берете все под подозрение. Зачем бы священнику выдавать этого барышника за своего старого друга?
— Меня настораживает, — пояснил я, — странное совпадение по времени. — Я повернулся и обратился к Мервин: — Скажите, пожалуйста, не поселился ли здесь кто-нибудь ещё за последние дни?
— На ферме у Парри живёт мальчик, — ответила она. — У него слабые лёгкие, и доктора посоветовали ему пожить в горах, на чистом воздухе.
— Этот мальчик англичанин?
— Гвен Парри плохо говорит по-английски. Наверное, мальчик валлиец.
— Давно он здесь живёт?
— То ли месяц, то ли две недели. Точно не скажу.
— Сколько ему лет?
— Я видела его всего один раз, да и то издали, когда была в гостях у Эвансов, они соседи Гвена Парри.
— Как он выглядит, этот мальчик?
Мервин раскраснелась. Мои настойчивые вопросы смущали её.
— Я не разглядела. Помню только, что у него светлые волосы.
Я вскочил из-за стола, секундой позже то же самое сделал Мадрин. Мервин смотрела на нас широко раскрытыми глазами.
— Вы думаете, это тот самый юноша? — спросил Мадрин.
— Совершенно уверен, барышник, конечно, тот мужчина, который сопровождал его в Лондоне и Ньютауне. Я должен взглянуть на юношу. Далеко отсюда ферма Гвена Парри?
— Скоро стемнеет, — сказал Мадрин, — и нам будет трудно добраться до его фермы, хотя она не так уж далеко. Мы проезжали мимо неё. Она стоит на вершине холма. Но что вы собираетесь делать? Приедете туда и попросите юношу к вам выйти?
— Разумеется, нет. Я не хочу с ним встречаться.
— Значит, это придётся пока отложить. Начнём с визита к священнику. Я представлю вас ему как приверженца англиканской церкви и своего кузена, и вам, возможно, удастся посмотреть на его старого друга. Есть ещё что-нибудь неотложное?
— Я хотел бы поговорить с какой-нибудь служанкой из Тромблей-Холла. Желательно, чтобы это была служанка, которая ухаживала за Элинор Тромблей во время её болезни.
— Летти Хоуэлл? — Мадрин бросил вопросительный взгляд на жену.
Та кивнула.
— Она ночует дома? — спросил Мадрин.
— Сейчас она живёт у дочери, — ответила Мервин.
— Значит, сначала мы идём к священнику, а потом к Летти Хоуэлл. А теперь я покажу, где вы будете спать, — и Мадрин решительно направился в спальню.
После споров и препирательств с Мадрином и его женой, которые хотели, чтобы я спал на их кровати — они бы устроились на полу в кухне, — я добился их согласия на то, что буду спать в сарае на чердаке. Мне устроили прекрасное ложе на сене и дали два тёплых шерстяных одеяла. Здесь я мог приходить и уходить, когда захочу, не беспокоя хозяев.
Дом священника стоял позади церкви. Вероятно, он был построен одновременно с ней. К несчастью, священника не оказалось дома, как и его гостя, мистера Батта. Все это нам сообщила экономка, тощая пожилая женщина. Мадрину удалось разговорить её, и она сказала, что мистер Батт, несмотря на своё ремесло барышника, чистоплотен, аккуратен и вежлив, как настоящий джентльмен. Он уехал сегодня рано утром и обещал вернуться дня через два.
Когда, явившись к Летти Хоуэлл, мы заговорили с ней об Элинор Тромблей, она заплакала. Прошло уже три месяца после смерти её хозяйки, но бедная женщина все ещё не могла оправиться после пережитого ужаса. Она ведь дни и ночи сидела у постели умирающей. К чести Эмерика Тромблея, он отпустил служанку отдохнуть — пожить у дочери, — по-прежнему выплачивая ей ежемесячное содержание.
После того как она немного успокоилась, я сообщил, что у меня самого недавно умерла мать, и описал симптомы отравления мышьяком: спазмы в желудке, рвота и понос.
— Особенно ужасно было видеть её судороги, — сказал я.
Бедная женщина опять заплакала.
— Я не могла спокойно смотреть на её мучения, — пожаловалась она сквозь слёзы.
Конечно, я спросил Летти Хоуэлл, как вёл себя во время болезни жены Эмерик Тромблей. По её словам, не было человека заботливей и нежнее его.
Мы долго молчали, выйдя из дома, где жила Летти Хоуэлл. Мадрина, очевидно, потрясла моя ложь. Ему было известно, что моя мать преспокойно живёт в Лондоне и, хотя у неё парализованы ноги, она не думает умирать. Меня же одолевали сомнения насчёт того, что Эмерик Тромблей мог отравить мышьяком жену. После рассказа Летти Хоуэлл и встречи с ним мне казались неубедительными обвинения мистера Сандерса и Брина Хьюса. Но если не он, то кто же?
Наконец Мадрин нарушил молчание.
— Я никогда бы не смог поступить, как вы, — сказал он. — Вы были так естественны, словно хороший актёр, вжившийся в роль.
— Чтобы добыть необходимые сведения, приходится иногда лгать и изворачиваться, — объяснил я. — Я бы не остановился даже перед взломом квартиры, если бы это помогло изобличить преступника.
— Теперь вы уверены, что Элинор Тромблей была отравлена?
— Все симптомы говорят об этом. Но, к сожалению, они совпадают с симптомами холеры и других эпидемических заболеваний, так что только эксгумация трупа и лабораторный анализ могли бы подтвердить или опровергнуть мою гипотезу. Поскольку она не опровергнута, приходится подозревать, что Эмерик Тромблей виновен в отравлении жены, хотя он производит впечатление любящего и заботливого супруга. Многие, правда, считают его дьяволом в человеческом образе.
По дороге мы зашли в таверну и выпили по кружке пива. Я надеялся поговорить с кем-нибудь из слуг, работающих в поместье. Но никого из них не оказалось: они ещё не вернулись домой, ведь путь из Тромблей-Холла до Пентредервидда был неблизкий.
Дома наш ждал обильный ужин. Лица детей заметно оживились, когда Мервин поставила на стол жареную баранину. Очевидно, они редко ели мясо. Я понял, что Артур Сандерс не поскупился, и это значительно улучшило питание семьи Мадрина.
После ужина я написал письмо Шерлоку Холмсу, адресовав его, как мы условились, в адвокатскую контору, в которой я фиктивно работал. Даффи с радостью согласился отнести его на почту.
Потом я отправился на сеновал и едва залез под одеяло, как сразу же заснул.
Меня разбудил лошадиный храп и голоса людей. Было светло, и мне показалось, будто уже утро, и только потом я сообразил, что это взошла луна. Я выглянул из чердачного окна. По тропе, огибающей деревню, ехали всадники в женской одежде. Я ясно слышал мужские голоса и, догадавшись, что это «ребекки», стал быстро одеваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27