Пропавшую станцию, способную по меньшей мере на триста лет отравить реку, в которой ежегодно совершают ритуальные омовения десятки миллионов индуистов, найти не удалось. Пока в Центре хранили молчание, все шло своим чередом: старики спешили в Бенарес, чтобы умереть на священных берегах и без излишней задержки включиться в круговорот жизни, а бесчисленные паломники продолжали разносить гангскую воду по городам и весям.
Когда сведения об аварии на леднике Нанда Дэви просочились в печать, разразился грандиозный скандал, заставивший Центр временно приостановить далеко задуманную программу. Лишь по прошествии нескольких лет, когда шум в прессе утих, работы по развёртыванию новой сети слежения возобновились.
Для модернизированной установки, оборудованной аварийной системой, автоматически включающейся при малейшем перемещении, был выбран наиболее пустынный и труднодоступный район в «Горах снежного человека». Сохраняя величашую секретность, станцию к началу текущего года ввели в строй, но из-за неизвестной радиопомехи, как бы специально приуроченной к работе передающих устройств, она оказалась бесполезной. Всю закодированную информацию начисто глушил шумовой фон. Именно это совершенно непредвиденное осложнение вынудило высшее руководство отозвать из напряжённого района Средиземноморья наиболее способного своего работника, обладающего к тому же необходимой альпинистской подготовкой, и перебросить его на Гималайский театр.
Макдональд выполнил задание за одиннадцать недель, не считая времени, потребного на акклиматизацию и изучение обстановки. Но пока добытая им бесценная информация оставалась вещью в себе. Исход феноменальной операции, которую наверняка станут потом изучать в разведывательных школах, зависел от таких несущественных мелочей, как крюки, верёвка или переправочный блок.
Задним числом и как бы со стороны переосмыслив свои действия, Макдональд выдал себе положительную оценку. Даже временное умопомрачение на римской вилле оказалось необходимым для построения общей картины. Это был своего рода эксперимент, без которого последующие передряги могли закончиться весьма печально. Зная или по крайней мере догадываясь о существовании бдительно следящего ока, Макдональд поостережётся, например, заложить в пещере ВВ, чтобы направленным взрывом сбросить преграждавшую путь воду. Не сделает он и рискованной попытки уничтожить атомным ударом источник радиопомех, хотя ничего не стоит «создать» пару полушарий из того же плутония или урана-235 и усилием воли свести их где-нибудь поблизости от летучего шара. Нет! Даже думать об этом опасно. Совершенно неизвестно, как ответят они на агрессию, пусть мысленную… Воистину, мозг не знает стыда. Попробуй прогнать овладевшую им идею. Сопротивляется, проклятый, не признает никакого насилия. Нет в мире силы, способной запретить думать.
Почти помимо воли представилась небесная лазурь над снеговой цепью, перекрестье лучей на сером металле и чёрные сходящиеся полулуния с обеих сторон. И как перекрывшая все прицельная рамка, тут же откуда-то схема явилась: ядро, слепленное из положительных (94) и нейтральных (145) тяжёлых частиц, электронные оболочки (5f6 7s2) и то, что за всем этим конкретно скрывается…
Только закусив руку до крови, сумел Макдональд избавиться от навязчивого видения. Вновь переключившись на самооценку, он пришёл к не слишком утешительному выводу, что если до эпизода с галошей вёл себя в общем правильно, то все последующие его действия были сплошной цепью ошибок.
И опять промелькнул развеянный было мысленный комплекс. Совершив непостижимый оборот, он утвердился в сознании и заплясал, как надоедливый столб мошкары, перед внутренним оком. Сознавая с ужасом, что для любой системы, знакомой с научной абстракцией, его видение содержит исчерпывающую информацию, Макдональд стиснул зубы.
Он не смел думать о таком! Но даже глухая боль, отозвавшаяся под пломбой, не помешала ему ответить на вопрос, вынырнувший из бездны, где формы и слова не сопрягались с вещами и образами.
«Почему плутоний? — спросил он себя. — Не уран?»
И понял, что остановился на этом изотопе только вследствие мысленной ассоциации с батареей, питавшей станцию слежения. Причины и следствия замкнулись в круг, как железный обод на шее колодника.
Макдональд пришёл в себя от звякнувшего где-то совсем рядом железа. Запалив новый факел, он быстро нашёл крюк, вывалившийся из дыры, пробитой с таким трудом. Это было по меньшей мере странно, хоть и не бросало вызова законам природы. С присущей ему настойчивостью Макдональд выбрал новое место и принялся методично сбивать известковую накипь. Он сумел прогнать нежелательное видение, не догадываясь ещё, что собственный недреманный разум приготовил ему новый капкан.
Мысль, заставившая его бессильно опустить занесённую для очередного удара руку и выронить зазвеневший молоток, отлилась в законченную формулировку.
Если информация о долине не могла быть донесена с помощью радиоволн, то её вряд ли удастся передать другими средствами. Человека, вернее, его незабывающий мозг легче держать в плену, чем неуловимый квант электромагнитного поля.
Ощутив себя пожизненным узником, Макдональд заметался по узкому коридору, наполненному свистом и рокотом прибывавшей воды. Мысли расползались и опадали сморщенными лоскутьями, как воздушные шарики, не долетевшие до чистого неба без плафонов и проводов. Воля к сопротивлению была подрезана на корню.
И только пятнышко сумеречного света, долетавшего с вольных благоуханных просторов, куда он не пожелал ступить, серело впереди робкой надеждой.
«Испить предназначенное до донышка…»
23
День по-зимнему короткий и хмурый, хоть и пахли промороженные ветки весной, угасал на глазах. Смит едва успел погрузить бидоны с кленовым соком, как небо в просветах между деревьями, а вместе с ним сугробы и оплывшие шапки на ёлках поглотила густая синька.
Заиндевелые лошадки покорно фыркнули, дохнув паром, нехотя стронулись и, увязая в снегу, вытащили сани на дорогу. Сухо чиркнули полозья, врезаясь в заледеневшие колеи, задребезжали, соприкасаясь помятыми боками, наполненные бидоны.
Эти знакомые до слез звуки и запахи, эта знобкая дрожь натруженного тела воспринимались как бы отдельными фрагментами забытого, но бесконечно милого целого.
Даже дорога, проложенная в вермонтском лесу, узнавалась не сразу, а отдельными отрезками, когда открывалась поляна, скупо подсвеченная луной, и заколоченный домик на ней с остроконечной башенкой или выплывал поникшим крылом заброшенный трамплин.
Смит и знал и не знал, куда везут его поскрипывающие сани. Вспомнив одинокую сахароварню, когда показались выдыхавшая искры труба и малиновое оконце, он испытал лёгкий наплыв разочарования. Казалось, что он обманулся в приметах, суливших иную встречу. Но некогда было прислушиваться к себе. Как и там, в лесу, его и здесь подгоняла работа, увлекая на новый памятный след. Сняв запотевшие очки, Смит сощурился на свету, жадно вдыхая бередящие запахи. И стали предвестьями встречи жар печи и её раскалённый зев, сводящий с ума дух клокочущего сиропа и пар, оседающий на заледеневшем стекле. Время сгущалось, как терявший живую влагу сироп.
Гудящее жерло печи, прикрытое раскалённой заслонкой, превратилось вневременно, как во сне, в камин, где рушились прогоревшие угли. На коврике, уткнув ласковую морду в вытянутые лапы, чутко дремала старушка Сэнди. Он долго смотрел на собаку, приоткрывшую преданный глаз, не догадываясь обернуться, а когда все же повернул голову, то не испытал потрясения, найдя всех в сборе.
Наверное, сознавал тайно, что такого просто не может быть. Однако они сидели все вместе, как это бывает на снимке, положив руки на стол: отец в старой фуфайке, мама в халатике и Лиен в золотистом своём аозае с маленькой Биверли на руках. Щёчки девочки были помечены диатезом, а глаза, переполненные недетской печалью, не мигая, следили за мерцанием углей.
Смит не помнил, как оказался за столом, как коснулся чутким пальцем жёлтых пятен на маминой похудевшей руке. Ловя хоть проблеск узнавания в непроницаемой глуби зрачков, он наклонился к отцу, и тот ответил ему слабой улыбкой.
— Где же ты был так долго? — с тихим упрёком спросила мама.
И в самом деле, где же он был? Страдая от тягостного недоумения, Смит не мог припомнить ни прожитых лет, ни отдельных событий. Он не знал, зачем вообще понадобилась эта трагическая разлука, не понимал, как мог жить вдалеке от родных, терзаясь неизвестностью, живы они или нет. В той непредставимой теперь дали он как будто догадывался, что остался совсем один, но точно не знал об этом, хоть и стремился узнать, кто и когда умер. Впрочем, нет, временами он подозревал, что обманулся в предчувствиях, что кого-то ещё можно спасти, и, плача, рвался на помощь сквозь сны.
— Мы так ждали, а ты все не шёл, — не повернув воскового лица, произнёс отчуждённо отец.
— Да, очень ждали, — скорбно кивнув, подтвердила Лиен.
— Думали уже, что ты нас не застанешь, — мама медленно убрала руку.
«Разве вы собрались уезжать?» — хотел спросить Смит, но грудь как цементной коркой схватило, не продохнуть.
И все же до них дошли его недоумение и обида, потому что отец удручённо кивнул, а мама, всхлипнув, поднесла смятый в комочек платок к уголку глаза. Её лицо неуловимо переменилось, и Смит, ища опору, принудил себя вспомнить фотографию, которую носил с собой. Произошла невидимая коррекция, сморщившая пространство, и все восстановилось.
— Ты мог не застать нас, — подтвердила тайные опасения мама, обретя узнаваемые черты, и неслышно добавила: — Совсем.
— Мы даже начали забывать тебя, — с присущей ей прямотой призналась Лиен.
«И ты тоже стала забывать, детка?» — рванулось из окаменевших глубин.
— Я сперва позабыла, папа, — шевеля припухшими, насквозь просвечивающими пальчиками, потянулась к нему дочь. — А теперь вспомнила.
Смит догадывался, что необходимо совершить невероятное усилие и дать выход отчаянию, не позволявшему ни говорить, ни дышать. И только он начал прозревать, как это сделать, откуда-то взметнулся, раздув припорошенные пеплом угли, леденящий ветер.
«Почему они говорят со мной как бы по очереди? — спросил он себя. — Не все сразу, перебивая друг друга, как это бывает при долгожданной встрече?»
«Не спрашивай мёртвых, — кольнуло сердце напоминание. — Они ничего не могут рассказать о себе».
Смит догадывался, что ещё способен последним усилием напитать угасающие тени и, скользнув в их призрачный круг, остаться здесь, пока не развеется в мировом пространстве его живое тепло.
Соблазн был велик, хоть и не осталось сомнения в том, что дорогие образы не знают речи. Вылепившая их сила не обладала властью одарить духом и памятью глину. Свобода выбора оставалась за ним, Смитом, и он не пожелал затвориться в вечном молчании наедине с собой.
Комната с погасшим камином потускнела и обрела сумеречную прозрачность.
И вскоре луна, безупречная и мёртвая, как зеркало в магическом уборе винторогого козла, разогнала последние тени. Зыбкая дорожка, умастив антрацитовый щебень, обратила пустыню в озёрную гладь.
Над невидимым горизонтом, словно поддерживая рыжее гало вокруг луны, висела снеговая кайма.
Смит уже знал, что пойдёт туда, в эти дикие горы, окутанные парами тяжёлых металлов. Все то, что кропотливо собирал его мозг и раскладывал затем по ячейкам во сне, нежданно сложилось в некую, пока химерическую систему. Между отрывочными сведениями и намёками обозначились причинные связи, за которыми проглядывала, вернее, предощущалась разгадка.
Робко, словно пробуя зыбкую почву, Смит всей душой устремился навстречу её освежающему дуновению. Он прошёл сквозь жаркий лабиринт, наполненный видениями, прорвался сквозь бред. И вместе с развеянными чарами пали оковы мысли. Ещё не решаясь на смелый полет к дальним высотам, где мерещилось освобождение, Смит жадно ухватился за первую же опору, которую так вовремя подсунула память. Оставалось лишь удивляться, как он, химик-профессионал, сразу не распознал, чем именно вызван необычный цвет паров, скрывавших заповедные входы. Только медь в соседстве с ураном могла дать столь характерный спектр!
Смит, разумеется, помнил о том, что в Африке геологами был открыт природный реактор, где тысячелетиями протекал замедленный цепной процесс. Само собой напрашивалось предположение, что нечто подобное могло иметь место и здесь, в предгорьях Канченджунги. Оно давало естественное объяснение следам технеция в меди, составлявшей основу бутанской бронзы. Подобно атомным грибам на танке с Данканом на винторогом козле, скачущем сквозь дым и пламя, технеций мог служить предостережением, оставленным в назидание человечеству более развитыми собратьями. Хоть и коробила Смита очевидная фантастическая банальность подобного построения, но сфероид над горами, глушения радиоволн и прочие таинственные особенности долины придавали ему известную убедительность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24