Известие об исчезновение Верочки встречено довольно прохладно. Будто речь — о краже домашней собачки. Ни сожаления, ни версий.
Единственное достижение моего визита заключается в том, что Верочку пас лжеспонсор. Мужик с отметиной, дружан или пахан моего пасынка. Правда, и это тоже немалый вклад в мою копилку…
16
Завтра предстоит поездка к Стулову. С чем я предстану перед его вопрошающими глазами, какие новые сведения положу на стол? Радостные или огорчительные. Если честно — пустота, вакуум, мне не удастся ни порадовать, ни огорчить «консультанта». Единственное — непонятное приключение на дороге, да и то без ссылки на вмешательство Геннадия Викторовича, связь с которым я решил сохранить в тайне.
Почему?
Скорей всего, сыграло несовременное идиотское чувство порядочности, выращенное во мне родителями, школой и, что уж грешить, ныне оплеванными и оболганными партией и комсомолом.
Все остальное — откровения соседки, бормотание престарелого маразматика, всхлипывания бабы Фени, непонятный интерес, проявляемый пасынком к уродливой коротышке, даже необ"яснимая слежка за мной — все это казалось мелочевкой, не заслуживающей внимания.
Представил себе недовольную гримасу на тонком лице сыщика и содрогнулся. Не от жалости к нему или к себе — от болезненного укола в самолюбие. Не люблю ощущать уничижительное отношение к своей персоне, чувствовать себя человеком второго-третьего сорта.
Если появляться у Стулова «пустым» обидно, нужно что-нибудь придумать… Что? Ну, нет до придумывания я не опущусь, постараюсь еще раз проанализировать уже полученные сведения. Но все они уже долодены Стулову и вписаны им в четвртушки бумаги. Откуда взять свежие?
Ответ на этот, на первый взгляд, сложный вопрос удивительно прост.
Коротышка! Только она способна подпитать меня полезной информацией.
Придется пойти на последний, решительный «штурм». Преодолеть тошноту, заглушить вонючий запах пота, забыть о жировых складках и сделать так, чтобы химико-торгашка окончательно расслабилась, распустила собранные в пучок нервишки и открыла наглухо закрытые закрома, выдав на-гора все секреты. Еще не открытые страстному партнеру. И сугубо женские, и общечеловеческие. А они у нее, конечно же, имеются. Шестым-десятым чувством чую. Мне предстоит просто прогнать услышанное через набор сит, отделить добротное зерно от шелухи.
Это решение пришло ко мне по дороге домой, и я невольно ускорил шаг.
Вообще-то, можно не спешить — Надин появится в своей комнате часа через три, не раньше. Пока дождется электрички, доставившей на отдых работающих в Москве и в Ближнем Подмосковьи, пока погрузит непроданный товар на машину, пока отчитается перед хозяином, пока доплетется до нашего дома — пройдет порядочное время.
Я заставил себя перейти от бега трусцой, к прогулочному шагу. Необходимо продумать предстоящую беседу до мелочей, до последнего болтика-винтика, разложить в голове по степени важности и очередности.
И еще одна немаловажная задача, уже не связанная с кокетливой уродиной. Занести в наброски будущей повести свою беседу с Ефремовым. Естественно, подменив действительные имена и фамилии, в том числе — собственную, вымышленными. Когда все закончится, можно переделать в обратном порядке. Этого требует документальный жанр.
Поднимаясь по пропахшей тухлятиной лестнице на второй этаж, вспомнил — беседа с Надин состоятся не через три часа, а гораздо позднее. Ибо беседовать придется в постели, а это станет возможным только после того, как старики Сидоровы отправятся на покой и примутся оглашать коммуналку мощным храпом.
Удивительный все же этот храп! Впечатление — дед Пахом и баба Феня беседуют во сне. Он спрашивает ее о чем-то густым басом с переливами, она отвечает визгливым посвистыванием. Начинается подобный «разговор» едва головы супругов соприкасаются с подушками и заканчивается — уверен в этом! — только утром.
А сейчас дед Пахом сидит над развернутой рекламной газетой и делает вид, что самым внимательным образом изучает разновидности предлагаемых товаров, купить которые ему явно не по силенкам. Не обходит вниманием даже автомобили, квартиры, компьютеры.
На самом деле — по стариковски дремлет.
Я ошибся — сосед беспокойно расхаживает по коридору. В унисон со страдальческими вздохами постукивали бескаблучные домашние тапочки. Ох-ох-ох… шлеп-шлеп-шлеп. Старика явно что-то тревожит. Интересно, что именно?
В последние дни маразматик большую часть времени проводит в коридоре или на кухне. Прислушивается к шуму на лестничной площадке. Когда открывают дверь, прижимается к стене, будто ищет у нее защиту от невесть какой опасности.
— Пошли бы прогулялись, — проходя к своей комнате, посоветовал я. — Погода превосходная, небо чистое, жара спала. Разве можно целые дни проводить без воздуха? Недолго заболеть.
Дед энергично замотал лысой головой.
— Нельзя… Он, воздух… енто самое… и здеся… то-то и оно… есть, — оборонялся он, выжимая на сморщенное лицо страдальческую улыбку. — Мне в доме… енто самое… сподручно…
Я пожал плечами. То ли удивился стариковской глупости, то ли его умению так строить фразы, что приходится добираться к их истинному смыслу, преодолевая труднодоступные заграждения. В конце концов, что мне от того гуляет сосед по улицам или сиднем сидит дома. Это не мои — его проблемы.
Заперся в комнате, поставил на плитку чайник и принялся листать начатую рукопись, испещренную многочисленными дополнениями и вычеркиваниями, вопросительными и восклицательными знаками, вкривь и вкось — замечаниями и исправлениями. Разобраться в ней постороннему человеку намного трудней, нежели в дедовом бормотании.
Достал чистый лист и записал сегодняшнюю беседу с бизнесменом. Конечно, не подробно — отрывками. Поглядел на часы. До появления Надин — минимум сто минут. Потом — душ, ужин. В десять старики отправятся на покой, мы с ней — в постель. Тогда и наступит мой звездный час. Вперемежку с «ураганным ветром» и «землетрясением».
Попил чай и принялся разгуливать по комнате. Восемь шагов от двери до окна, восемь — обратно, от окна к двери. Надоело. Присел к столу, развернул газету. С раздражением бросил ее на пол.
Почему я так волнуюсь? Ну, не раскроет душу коротышка, как она охотно открывает свое жирное тело, ну, уйдет от ответов на прямо поставленные вопросы — черт с ней, поеду в Москву «голышом», пусть Стулов недовольно покривится — от меня не убудет.
Ага, вот в чем дело, оборвал я разговор с самим собой, тебе не хочется ложиться в постель с жирной бабой, претит от ее слюнявых поцелуев, воротит душу от жадных прикосновений пальчиков-сосисок. Чистюлей хочешь быть, честным и незамаранным? Не получится, дорогой, так просто Надин не откроется, любая информация — тот же товар, имеющий свою договорную цену.
Поворочался, поворочался я на жестком диване и неожиданно уснул. Тихо, мирно, без храпа и сновидений. Будто новорожденный, еще не познавший мерзостей жизни.
Разбудило меня частое постукивание в стену… Вот это поспал — одинадцать вечера! Старики, наверно, давно уже храповито «беседуют», соседка, судя по паническому постукиванию в стену, изныла от нетерпения. Ответил согласным сигналом — тире, две точки, снова тире. В переводе: жду, приходи.
Надин вплыла в комнату «на всех парусах». Будто в знакомую бухту. Туго подпоясанный халатик, под которым, судя по всему, ничего нет. Колышутся не закованные бюстгалтером груди, на ненакрашенных губах — похотливая улыбочка.
Нет, «отдаваться» этой жирной корове я не смогу. Постараюсь обойтись без секса!
— Добрый вечер, Пашенька, — нежно промурлыкала коротышка, садясь рядом со мной и вжимая мощное бедро в мою ногу. — Удивительно, но без беседы с тобой не усну. Знаешь, я консультировалась с ремонтниками — сказали, что пробить проем между нашими комнатами им не составит труда. Надоело пробираться по коридору, ожидать, когда заснет старая карга.
Я помалкивал. Дай-то Бог, чтобы сегодняшнее общение прошло на уровне договорного процесса, без об"ятий и поцелуев.
— Почему молчишь? Не согласен?
Кошачье мурлыканье сменилось змеиным шипением. Горячая ладошка легла на мое колено, пальцы с неженской силой сжали его. Синяки обеспечены. Хорошо еще не на шее или лице.
Надин привела себя в остояние повышенной боевой готовности. То-есть, развязала пояс халатика, уывеличила размер декольте. И сразу же покрылась остропахнувшим липким потом.
— Почему не согласен? Ради Бога… Давай поговорим? — не выдержав, отстранился я. — Мы с тобой — культурные люди, а не собаки во время случки. Всему свое время.
— И когда же наступит это время? — взволновано хихикнула женщина, передвинув окончательно обнаглевшую ручку выще моего колена.
— Все будет зависеть от того, как ты ответишь на мои вопросы, — уже не таясь, жестко проговорил я. Будто пред"явил ультиматум. — Может быть через четверть часа, а может… никогда!
Наглость? Конечно, мое требование далеко от джентльменского, но лучше оно, нежели постельная плата. Я предложил чисто рыночный вариант: коротышка выдает мне нужную инфрормацию, я соглашаюсь соединить наши комнаты в одну квартиру.
— Вот оно как? — удивилась Надин, но руку убрала и даже отодвинулась. — О чем ты?
— Ничего особенного, я кой о чем тебя спрошу, ты ответишь. Без увиливаний и прочих зигзагов. Правду, одну только правду!
Коротышка задумалась, сомнения сотрясали ее. Как бы не продешевить? Потом хитрая улыбка проскользнула по ее лицу. Ручка возвратилась на покинутое место, в непосредственной близости к моей ширинке, губы приоткрылись и вплотную приблизились к моим. Кажется, вот-вот закапает слюны.
— Любая сделка требует аванса. Наша с тобой — тем более!
— Моя фирма не авансирует, — я снял с ноги ее руку и перелодил ее на диван. — Обойдемся без торговых принципов. Повторяю: ты говоришь только правду, желательно как можно подробную.
Надин обиженно вздохнула.
— О чем ты говоришь, Павлик? Когда это я хитрила с тобой? Спрашивай — отвечу!
— И не станешь спрашивать, почему меня все это интересует?
Надин несколько долгих минут колебалась. Оставляя лазейку для отступления ответила расплыывчатым обещанием.
— Если тебе так хочется…
— Откуда ты знаешь мужика с проседью в прическе? Ну, того, который околачивался возле твоего стенда вместе с… Виктором… Потом, в магазине о чем-то спорил с Верочкой.
Ага, задумалась! Первое попадание в цель. Дай Бог, чтобы и остальные вопросы оказались такими же меткими.
— Виктор сказал: он влюблен в меня. Намерен жениться. Не обижайся, запасной вариант. Если ты откажешься. Не сидеть же мне вековухой.
— И ты раньше не была с ним знакома?
Очередное молчание, которое можно расценить и как нежелание откровенничать, и как способ заинтриговать любовника. Я терпеливо ожидал исповеди.
Дождался!
Говорила Надин тихо, покорно. Будто исповедывалась священнику. И я верил всему, что услышал, потому-что так врать просто нельзя, это — противоестественно.
Москвичку, семнадцатилетнюю Наденьку сорокалетний, едва знакомый мужик увез в Ярославль, на свою родину. Не то, чтобы она до беспамятства влюбилась в красавца, нет, — покорили неопытную девушку сладкие обещания «любви до гроба», затуманили мозги горячие признания и ежедневные приглашения в театры, кино, рестораны, которые сыпались градом. Она не задумывалась, откуда берутся огромные деньги, которые буквально разбрасывал кавалер. Деньги — мужские проблемы, как их добывать женщине знать не положено. Она расплачивается нежностью и заботой.
Мать плакала, отец негодовал, но родители будто ушли «за кулисы», на сцене жизни — один Михаил, Миша, Мишенька, Медвежонок, его горячие об"ятия и такие же горячие обещания.
Наденьку заперли в комнате, но она собрала вещи и удрала через окно. Даже записки родителям не оставила.
Сладкая жизнь длилась недолго — всего-навсего два месяца. Насытившись девичьим телом, Михаил захотел разнообразия, дни и ночи проводил с любовницами, появлялся домой с опухшими глазами и заваливался на кровать. Ни нежных об"ятий, ни горячих поцелуев.
Случайно Наденька узнала о существовании законной жены Михаила, проживающей с сыном в Москве.
Как ей удалось узнать — Надин не сказала. Только обмолвилась: каждая женщина имеет свои источники информации, недоступные мужикам. Узнала и все! Даже адрес подсказали, номер телефона нарисовали. Но беседовать с настоящей женой своего «мужа» Наденька не захотела. Да и что она может сказать несчастной женщине, оставленной супругом ради многочисленных любовниц? В чем они провинились друг перед другом?
Однажды, когда в очередной раз Михаил заночевал на стороне, Наденька собрала свои вещи и уехала к родителям.
И вот бывший супруг, или — любовник, она не знает, как его называть, вдруг появился в Дремове…
Меня заинтересовала одна деталь — первый «муж» Надин имел официальную жену и сына… Неужели, Машенька и Виталька?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Единственное достижение моего визита заключается в том, что Верочку пас лжеспонсор. Мужик с отметиной, дружан или пахан моего пасынка. Правда, и это тоже немалый вклад в мою копилку…
16
Завтра предстоит поездка к Стулову. С чем я предстану перед его вопрошающими глазами, какие новые сведения положу на стол? Радостные или огорчительные. Если честно — пустота, вакуум, мне не удастся ни порадовать, ни огорчить «консультанта». Единственное — непонятное приключение на дороге, да и то без ссылки на вмешательство Геннадия Викторовича, связь с которым я решил сохранить в тайне.
Почему?
Скорей всего, сыграло несовременное идиотское чувство порядочности, выращенное во мне родителями, школой и, что уж грешить, ныне оплеванными и оболганными партией и комсомолом.
Все остальное — откровения соседки, бормотание престарелого маразматика, всхлипывания бабы Фени, непонятный интерес, проявляемый пасынком к уродливой коротышке, даже необ"яснимая слежка за мной — все это казалось мелочевкой, не заслуживающей внимания.
Представил себе недовольную гримасу на тонком лице сыщика и содрогнулся. Не от жалости к нему или к себе — от болезненного укола в самолюбие. Не люблю ощущать уничижительное отношение к своей персоне, чувствовать себя человеком второго-третьего сорта.
Если появляться у Стулова «пустым» обидно, нужно что-нибудь придумать… Что? Ну, нет до придумывания я не опущусь, постараюсь еще раз проанализировать уже полученные сведения. Но все они уже долодены Стулову и вписаны им в четвртушки бумаги. Откуда взять свежие?
Ответ на этот, на первый взгляд, сложный вопрос удивительно прост.
Коротышка! Только она способна подпитать меня полезной информацией.
Придется пойти на последний, решительный «штурм». Преодолеть тошноту, заглушить вонючий запах пота, забыть о жировых складках и сделать так, чтобы химико-торгашка окончательно расслабилась, распустила собранные в пучок нервишки и открыла наглухо закрытые закрома, выдав на-гора все секреты. Еще не открытые страстному партнеру. И сугубо женские, и общечеловеческие. А они у нее, конечно же, имеются. Шестым-десятым чувством чую. Мне предстоит просто прогнать услышанное через набор сит, отделить добротное зерно от шелухи.
Это решение пришло ко мне по дороге домой, и я невольно ускорил шаг.
Вообще-то, можно не спешить — Надин появится в своей комнате часа через три, не раньше. Пока дождется электрички, доставившей на отдых работающих в Москве и в Ближнем Подмосковьи, пока погрузит непроданный товар на машину, пока отчитается перед хозяином, пока доплетется до нашего дома — пройдет порядочное время.
Я заставил себя перейти от бега трусцой, к прогулочному шагу. Необходимо продумать предстоящую беседу до мелочей, до последнего болтика-винтика, разложить в голове по степени важности и очередности.
И еще одна немаловажная задача, уже не связанная с кокетливой уродиной. Занести в наброски будущей повести свою беседу с Ефремовым. Естественно, подменив действительные имена и фамилии, в том числе — собственную, вымышленными. Когда все закончится, можно переделать в обратном порядке. Этого требует документальный жанр.
Поднимаясь по пропахшей тухлятиной лестнице на второй этаж, вспомнил — беседа с Надин состоятся не через три часа, а гораздо позднее. Ибо беседовать придется в постели, а это станет возможным только после того, как старики Сидоровы отправятся на покой и примутся оглашать коммуналку мощным храпом.
Удивительный все же этот храп! Впечатление — дед Пахом и баба Феня беседуют во сне. Он спрашивает ее о чем-то густым басом с переливами, она отвечает визгливым посвистыванием. Начинается подобный «разговор» едва головы супругов соприкасаются с подушками и заканчивается — уверен в этом! — только утром.
А сейчас дед Пахом сидит над развернутой рекламной газетой и делает вид, что самым внимательным образом изучает разновидности предлагаемых товаров, купить которые ему явно не по силенкам. Не обходит вниманием даже автомобили, квартиры, компьютеры.
На самом деле — по стариковски дремлет.
Я ошибся — сосед беспокойно расхаживает по коридору. В унисон со страдальческими вздохами постукивали бескаблучные домашние тапочки. Ох-ох-ох… шлеп-шлеп-шлеп. Старика явно что-то тревожит. Интересно, что именно?
В последние дни маразматик большую часть времени проводит в коридоре или на кухне. Прислушивается к шуму на лестничной площадке. Когда открывают дверь, прижимается к стене, будто ищет у нее защиту от невесть какой опасности.
— Пошли бы прогулялись, — проходя к своей комнате, посоветовал я. — Погода превосходная, небо чистое, жара спала. Разве можно целые дни проводить без воздуха? Недолго заболеть.
Дед энергично замотал лысой головой.
— Нельзя… Он, воздух… енто самое… и здеся… то-то и оно… есть, — оборонялся он, выжимая на сморщенное лицо страдальческую улыбку. — Мне в доме… енто самое… сподручно…
Я пожал плечами. То ли удивился стариковской глупости, то ли его умению так строить фразы, что приходится добираться к их истинному смыслу, преодолевая труднодоступные заграждения. В конце концов, что мне от того гуляет сосед по улицам или сиднем сидит дома. Это не мои — его проблемы.
Заперся в комнате, поставил на плитку чайник и принялся листать начатую рукопись, испещренную многочисленными дополнениями и вычеркиваниями, вопросительными и восклицательными знаками, вкривь и вкось — замечаниями и исправлениями. Разобраться в ней постороннему человеку намного трудней, нежели в дедовом бормотании.
Достал чистый лист и записал сегодняшнюю беседу с бизнесменом. Конечно, не подробно — отрывками. Поглядел на часы. До появления Надин — минимум сто минут. Потом — душ, ужин. В десять старики отправятся на покой, мы с ней — в постель. Тогда и наступит мой звездный час. Вперемежку с «ураганным ветром» и «землетрясением».
Попил чай и принялся разгуливать по комнате. Восемь шагов от двери до окна, восемь — обратно, от окна к двери. Надоело. Присел к столу, развернул газету. С раздражением бросил ее на пол.
Почему я так волнуюсь? Ну, не раскроет душу коротышка, как она охотно открывает свое жирное тело, ну, уйдет от ответов на прямо поставленные вопросы — черт с ней, поеду в Москву «голышом», пусть Стулов недовольно покривится — от меня не убудет.
Ага, вот в чем дело, оборвал я разговор с самим собой, тебе не хочется ложиться в постель с жирной бабой, претит от ее слюнявых поцелуев, воротит душу от жадных прикосновений пальчиков-сосисок. Чистюлей хочешь быть, честным и незамаранным? Не получится, дорогой, так просто Надин не откроется, любая информация — тот же товар, имеющий свою договорную цену.
Поворочался, поворочался я на жестком диване и неожиданно уснул. Тихо, мирно, без храпа и сновидений. Будто новорожденный, еще не познавший мерзостей жизни.
Разбудило меня частое постукивание в стену… Вот это поспал — одинадцать вечера! Старики, наверно, давно уже храповито «беседуют», соседка, судя по паническому постукиванию в стену, изныла от нетерпения. Ответил согласным сигналом — тире, две точки, снова тире. В переводе: жду, приходи.
Надин вплыла в комнату «на всех парусах». Будто в знакомую бухту. Туго подпоясанный халатик, под которым, судя по всему, ничего нет. Колышутся не закованные бюстгалтером груди, на ненакрашенных губах — похотливая улыбочка.
Нет, «отдаваться» этой жирной корове я не смогу. Постараюсь обойтись без секса!
— Добрый вечер, Пашенька, — нежно промурлыкала коротышка, садясь рядом со мной и вжимая мощное бедро в мою ногу. — Удивительно, но без беседы с тобой не усну. Знаешь, я консультировалась с ремонтниками — сказали, что пробить проем между нашими комнатами им не составит труда. Надоело пробираться по коридору, ожидать, когда заснет старая карга.
Я помалкивал. Дай-то Бог, чтобы сегодняшнее общение прошло на уровне договорного процесса, без об"ятий и поцелуев.
— Почему молчишь? Не согласен?
Кошачье мурлыканье сменилось змеиным шипением. Горячая ладошка легла на мое колено, пальцы с неженской силой сжали его. Синяки обеспечены. Хорошо еще не на шее или лице.
Надин привела себя в остояние повышенной боевой готовности. То-есть, развязала пояс халатика, уывеличила размер декольте. И сразу же покрылась остропахнувшим липким потом.
— Почему не согласен? Ради Бога… Давай поговорим? — не выдержав, отстранился я. — Мы с тобой — культурные люди, а не собаки во время случки. Всему свое время.
— И когда же наступит это время? — взволновано хихикнула женщина, передвинув окончательно обнаглевшую ручку выще моего колена.
— Все будет зависеть от того, как ты ответишь на мои вопросы, — уже не таясь, жестко проговорил я. Будто пред"явил ультиматум. — Может быть через четверть часа, а может… никогда!
Наглость? Конечно, мое требование далеко от джентльменского, но лучше оно, нежели постельная плата. Я предложил чисто рыночный вариант: коротышка выдает мне нужную инфрормацию, я соглашаюсь соединить наши комнаты в одну квартиру.
— Вот оно как? — удивилась Надин, но руку убрала и даже отодвинулась. — О чем ты?
— Ничего особенного, я кой о чем тебя спрошу, ты ответишь. Без увиливаний и прочих зигзагов. Правду, одну только правду!
Коротышка задумалась, сомнения сотрясали ее. Как бы не продешевить? Потом хитрая улыбка проскользнула по ее лицу. Ручка возвратилась на покинутое место, в непосредственной близости к моей ширинке, губы приоткрылись и вплотную приблизились к моим. Кажется, вот-вот закапает слюны.
— Любая сделка требует аванса. Наша с тобой — тем более!
— Моя фирма не авансирует, — я снял с ноги ее руку и перелодил ее на диван. — Обойдемся без торговых принципов. Повторяю: ты говоришь только правду, желательно как можно подробную.
Надин обиженно вздохнула.
— О чем ты говоришь, Павлик? Когда это я хитрила с тобой? Спрашивай — отвечу!
— И не станешь спрашивать, почему меня все это интересует?
Надин несколько долгих минут колебалась. Оставляя лазейку для отступления ответила расплыывчатым обещанием.
— Если тебе так хочется…
— Откуда ты знаешь мужика с проседью в прическе? Ну, того, который околачивался возле твоего стенда вместе с… Виктором… Потом, в магазине о чем-то спорил с Верочкой.
Ага, задумалась! Первое попадание в цель. Дай Бог, чтобы и остальные вопросы оказались такими же меткими.
— Виктор сказал: он влюблен в меня. Намерен жениться. Не обижайся, запасной вариант. Если ты откажешься. Не сидеть же мне вековухой.
— И ты раньше не была с ним знакома?
Очередное молчание, которое можно расценить и как нежелание откровенничать, и как способ заинтриговать любовника. Я терпеливо ожидал исповеди.
Дождался!
Говорила Надин тихо, покорно. Будто исповедывалась священнику. И я верил всему, что услышал, потому-что так врать просто нельзя, это — противоестественно.
Москвичку, семнадцатилетнюю Наденьку сорокалетний, едва знакомый мужик увез в Ярославль, на свою родину. Не то, чтобы она до беспамятства влюбилась в красавца, нет, — покорили неопытную девушку сладкие обещания «любви до гроба», затуманили мозги горячие признания и ежедневные приглашения в театры, кино, рестораны, которые сыпались градом. Она не задумывалась, откуда берутся огромные деньги, которые буквально разбрасывал кавалер. Деньги — мужские проблемы, как их добывать женщине знать не положено. Она расплачивается нежностью и заботой.
Мать плакала, отец негодовал, но родители будто ушли «за кулисы», на сцене жизни — один Михаил, Миша, Мишенька, Медвежонок, его горячие об"ятия и такие же горячие обещания.
Наденьку заперли в комнате, но она собрала вещи и удрала через окно. Даже записки родителям не оставила.
Сладкая жизнь длилась недолго — всего-навсего два месяца. Насытившись девичьим телом, Михаил захотел разнообразия, дни и ночи проводил с любовницами, появлялся домой с опухшими глазами и заваливался на кровать. Ни нежных об"ятий, ни горячих поцелуев.
Случайно Наденька узнала о существовании законной жены Михаила, проживающей с сыном в Москве.
Как ей удалось узнать — Надин не сказала. Только обмолвилась: каждая женщина имеет свои источники информации, недоступные мужикам. Узнала и все! Даже адрес подсказали, номер телефона нарисовали. Но беседовать с настоящей женой своего «мужа» Наденька не захотела. Да и что она может сказать несчастной женщине, оставленной супругом ради многочисленных любовниц? В чем они провинились друг перед другом?
Однажды, когда в очередной раз Михаил заночевал на стороне, Наденька собрала свои вещи и уехала к родителям.
И вот бывший супруг, или — любовник, она не знает, как его называть, вдруг появился в Дремове…
Меня заинтересовала одна деталь — первый «муж» Надин имел официальную жену и сына… Неужели, Машенька и Виталька?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45