Во время отсутствия Сурка Машкин полюбопытствовал — достал из тумбочки спрятанную туда фотографию. Не просто спрятанную — завернутую в чистый лист бумаги. На фото изображена девушка-красавица. Изящная, с тонкими чертами лица, широко раскрытыми голубыми глазами, она будто излучала ласку и нежность.
Неужели — жена или любовница этого чурки с дырками вместо глаз, удивился Машкин, возвращая фотографию на прежнее место. Скорей всего, сбежала от Сурка, не выдержала его скверного характера. Да и какая женщина согласится жить с таким мужиком? Вот он и переживает, жрет водку, чокаясь с изображением потерянной навсегда красавицы
Невольно вспомнилась инженеру жена, Танюшка. Не сегодняшняя — сварливая женщина, вечно чем-то недовольная, с расплывшейся фигурой и постаревшим преждевременно лицом — молодая, веселая, общительная студентка параллельного курса. Влюбленный Машкин ходил за ней, будто привязала его невидимая нить, которую не распутать, не разорвать.
Сколько парней ухаживало за обаятельной девушкой — симпатичных здоровяков, грамотных, веселых. А она неожиданно для всех вышла замуж за Машкина, который не был ни красавцем, ни общительным — всегда чего-то боялся, прятался, будто улитка, в свою скорлупу от возможных, как правило, им же придуманных, опасностей.
Тогда Федор думал: поймал за хвост счастливую судьбу, впереди — сплошная голубизна. Поначалу так и было, но минуло несколько лет после свадьбы, голубизна начала темнеть, по ней поплыли черные тучи размолвок, грянули грозы скандалов.
Короче, жизнь, как жизнь, всем она подставляет ножку, на всех опрокидывает дурно пахнущие «отходы». Счастливцев, которым выпала другая житуха, блестящая россыпь конфетти и елочных игрушек, наверняка, можно по пальцам пересчитать.
Возможно, нечто подобное произошло и с Сурком. Теперь переживает мужик, не знает, как ему возвратиться в прежнюю «голубизну»… Зря стараешься, милок, посочувствовал страдальцу Машкин, счастье, как и жизнь, заднего хода не имеет…

Глава 7
Неожиданно снова заявился Басов. Один, без приятелей. Выбрался из машины хмурый, озабоченный. Небрежным кивком подозвал прораба.
— Медленно идут дела, Федор Иванович. При вашем опыте и знаниях ожидал другого. Спрошу и с Любоньки — куда смотрит, почему не подгоняет?
В дословном переводе: деньги зря платить не намерен, они и мне достаются с трудом, или форсируйте стройку или ищите себе другое место.
Машкин отлично понимал — дело не в медленном ходе работ. Просто у Басова — свои неприятности: сорвался с крючка жирный кус, подставили в очередной раз ножку конкуренты либо узнал про измену излишне сексуальной супруги. Но какая разница для прораба, что лежит в основе хозяйского недовольства: его промашки либо свои беды? Главное — может вышвырнуть на биржу труда, без выходного пособия и разных компенсаций.
Страх, сидящий в душе со времени увольнения из министерства, снова дал о себе знать — заворочался, раздулся, вызвал головокружение и легкую тошноту.
Федор Иванович сбивчиво забормотал о трудностях с материалами.
— Покупайте! За любые деньги. Сейчас на рынке имеется все, что душе угодно, а в средствах я вас не ограничиваю… Работать надо, дорогой прораб, вкалывать, потеть, не расслабляться.
— Постараюсь, Альфред Терентьевич… Я уже давно к семье не ездил — все время занимаюсь стройкой… Будьте спокойны, все сделаю для сдачи дома в срок…
Видимо, такой был жалкий вид у инженера, что даже закаленное сердце банкира не выдержало — помягчело.
— Ладно, верю. Старайтесь…
Неожиданно Машкин вспомнил о непонятном визите «лучшего друга» банкира. Самое время показать ствое старание и преданность.
— Да, чуть не забыл, — аккуратно пошлепал он раскрытой ладонью по лысине. — Извините, Альфред Терентьевич, замотался… Позавчера приезжал один человек. На «форде» с охранниками. Отрекомендовался — Ханжа, ваш друг… Странная кличка меня насторожила. Но разные бывают имена-фамилии, знавал я олного — Унитазова…
— Знаю, — перебил хозяин не в меру словоохотливого прораба. — Что велел передать?
Федор Иванович артистически нагнал на лоб морщины, принялся вспоминать маловразумительный разговор в прорабке. Особенный акцент на смутной угрозе расправы, в случае, если банкир не «поделится» какими-то процентами.
Басов нахмурился. Выразительно поглядел на своего телохранителя. Тот понимающе кивнул, похлопал широченной ладонью по оттопыренному карману куртки. Дескать, информация принята и должным образом оценена.
— Понятно… Где Старцев?
— Работает… Пообещал сегодня закончить…
— Пошлите за ним. Немедленно.
Пришлось озадачить дежурного охранника — Сашку Деева. Пусть разомнется, сбросит лишние жиры, за час ничего не случится, никто на участок не нападет, кирпич и бетон не растащит.
Появился Сурок. Как обычно, хмурый, неприветливый. Кивком поздоровался с хозяином и пошел в прорабку. Будто никто его не вызывал, сам заявился по срочным «связным» делам. Непонятно вел себя и банкир: ласково ответил на молчаливое приветствие своего сотрудника и отвернулся к прорабу.
— Когда рассчитываете начать отделочные работы.
Эка, хватил — отделочные! Выложить почти полтора этажа, перекрыть, залить совмещенную кровлю… Это у кошек все получается легко — перемяукались и — готово, ожидай новорожденных. Стройка требует аккуратности, неторопливости. Поспешил — собирай, будто загнившие грибы, брак, переделывай. А любая переделка — потеря дорогого времени, не говоря уже о материалах.
Инженер-чиновник все больше и больше чувствовал себя настоящим строителем, познавшим не один объект, набившим мозоли и на руках, и в голове. Постепенно обрастал опытом. Соответственно повышался уровень самомнения.
Машкин привычно спрятал раздражение и недовольство. Принялся объяснять трудности, пообещал включить в работу еще одну бригаду каменщиков. Опасливо назначил приемлемые сроки.
Из вагончика вышел Старцев.
— Готово. Можно говорить.
— Вот и пойдем… поговорим… А вы, Федор Иванович, пока погуляйте. Понадобитесь — вызову.
Басов вместе со связистом вошли в прорабку плотно закрыли за собой двери.
Издревле любопытство — одно из главных черт человеческого характера. Не лишен его и Машкин. Тем более, когда у него в душе зарождаются опасливые подозрения. Обиженный пренебрежительным отношением банкира, прораб выждал несколько минут, походил по территории. Потом проскользнул в свою спаленку. О чем станут секретничать Басов и Сурок, что может быть общего между банкиром и бесправным его «рабом»? Почему хозяин не поговорил с ним открыто в присутствии прораба? Единственное объяснение — разговор касается инженера. Поэтому просто необходимо подслушать и при необходимости придумать контрмеры.
Стенка, отделяющая прорабку от жилой комнаты, — тонкая вагонка. Впечатление — находишься в одном помещении с беседующими — каждое слово различимо, каждый вздох прослушивается.
— Все еще не можешь простить?
Необычная для хозяина извинительная интонация. Представить себя банкира униженным, все равно, что голодного тигра добрым.
Долгое молчание и — негромкий хриплый выдох Сурка.
— Не могу.
— Столько времени прошло, пора забыть…
В ответ — упрямая тишина, нарушаемая беспокойными тяжелыми шагами банкира и матерщиной, доносящейся с лесов здания.
Интересно, о чем идет речь, за какой проступок извиняется Басов? Похоже, опасения Машкина не подтвердились — беседуют не о нем. Дышать стало легче, но проклятое любопытство не исчезло, наоборот, усилилось.
Казалось бы, можно покинуть спаленку и отправиться на леса к работягам, которые, наверняка, позабыли про оконный проем. Торопятся, паскуды, выдать норму, рассчитывают на обещанную премию. Но словно черт привязал инженера к стене. Не оторваться от непонятного разговора. Слушает и мысленно выстраивает «версии», одна глупей другой…
Вложил Сурок все свои сбережения в банк, а Басов их присвоил… Бред! Схема оббирания глупцов сейчас другая: примитивная, рассчитанная на жадных либо голодных вкладчиков. Собрал вклады и сбежал за рубеж. Легко и просто. Пока разберутся, сварганят уголовное дело, объявят банкротом — две жизни можно прожить в довольстве и богатстве. А банкир никуда не сбежал, значит, прочно сидит на кубышках, вкладчикам нет оснований не доверять Сервизбанку…
Увел у Сурка женщину?… Вот это более вероятно! Сразу вспомнилась фотография красавицы в простенькой рамочке, с которой Сурок ежевечерне чокается. И… улыбается.
За стенкой возобновилась непонятная беседа.
— Во сколько ценишь нанесенную тебе обиду? — тихо говорит банкир. — Расплачусь сполна, торговаться не стану.
— Не все покупается и продается…
— Все… Подумай, Василий, недельку и скажи… Иначе не знаю, чем замолить невольный свой грех…
— Невольный, говоришь? — к хозяину и — на ты? Вот это фокус! — Ладно, подумаю, — неуступчиво пробормотал Сурок, видимо, не собираясь поддаваться на щедрые посулы. — Только это ничего не изменит…
Тяжелые шаги банкира, трудное дыхание связиста.
— Можешь отправляться в офис к своим компьютерам.
Знакомый жесткий тон, похлопывание ладонью по столу — музыкальное сопровождение. Непримиримо хлопнула дверь.
Машкин мигом улегся на койку, закрыл глаза. Если Сурка отпустили — непременно зайдет за своим чемоданчиком. Может заподозрить неладное. Подслушанный разговор — сродни острой бритве, к которой даже прикоснуться опасно. Как бы непонятные отношения между банкиром и связистом не «порезали» недавнего безработого.
Старцев вошел в комнату, презрительно хмыкнул, но будить уснувшего в разгар рабочего дня инженера не стал. Тихо собрал чемоданчик и ушел. Федор Иванович тут же «проснулся». На всякий случай развернул на тумбочке альбом строительных деталей, незряче уставился в переплетение линий. А настороженные уши ловили каждый звук из-за перегородки.
Там о чем-то говорил по телефону банкир. Долго и напористо. Речь шла о каких-то акциях, о дивидентах, которые необходимо либо получить либо выплатить. Может быть, его встревожили угрозы Ханжи? Или созрело решение рассчитаться, наконец, со связистом?
Машкин потихоньку выбрался из вагончика и взобрался на леса. Только здесь он чувствовал себя в безопасности. Свернувшаяся внутри мерзкая боязнь, нехотя засыпала. На подобии дворового пса, который и во сне чутко шевелит ушами, прослушивая окружающие его шумы.
Ближе к вечеру банкир уехал. По привычке не попрощавшись и даже не оглядев новостройку. Непонятно, зачем он приезжал? Не для того же, чтобы обсудить со связистом «стоимость» нанесенной тому обиды?
Над недостроенным зданием сгустилась тьма. Звездное небо закрыли грозовые тучи. И в прямом и в переносном смысле слова.
Рано утром, едва рассвело, пришли каменщики. Это не прошлые времена, когда можно не торопиться, не гореть на работе. Прикрывшись купленным за бесценок больничным листом побалдеть денек дома. Или появиться к обеду, сославшись на опоздавший автобус, солнечное затмение, запуск очередного спутника. Сколько не вкалывай, больше «минимума» все одно не получишь. Сейчас — хоть три куска, хоть десять, ради Бога, трудись, вкалывай. Вот и спешат работяги на леса, стараются пореже перекуривать, а уж о перваче или «кристалле» во время работы и говорить смешно. Вроде того, что сам себя обкрадываешь, из прохудившегося кармана теряешь живые деньги.
— Что-то сегодня грустный, Иваныч? — внешне участливо спросил бригадир, парняга средних лет, но с лицом, изборожденным преждевременными морщинами. — Или спал плохо? Жена говорит — магнитные бури, лекарства подсовывает… Вчера ушел отсюда последним, уже темно было, глянул в окно — не спишь, читаешь. Хотел было зайти, потрепаться, да побоялся на электричку опоздать…
Бригадир говорил беспрерывно, видимо, намолчался за ночь, вот и разминал застоявшийся язык. На лесах — одни матерки в ответ на такие же, изрыгаемые работягами. Нет душевности общения с культурным человеком. Вот он и трепался, не дожидаясь ответов, заодно натягивал на себя рабочую робу, отряхивал брезентовые рукавички.
— Жинка у меня — самая настоящая колдунья. Накаркает — все сбывается. Утром встала и говорит: неладное у тебя на стройке, прораб забарахлил. То ли запор у мужика, то ли еще какая напасть приключилась. Взглянул сейчас на тебя и понял — права баба…
Машкин по обыкновению отмалчивался. Станешь выспрашивать либо смеяться над глупой женой каменщика — еще большего наслушаешься.
Наконец, бригадир отвел душу и заторопился к своим работягам. осенний день недолог, его нужно использовать полностью от рассвета до заката, дорожить каждой светлой минутой. Соответственно, каждым «капающим» рублем.
А прораб остался в своей каморке. Пока каменщики развернутся, пока кран подаст наверх первую «дозу» раствора, есть время позавтракать. Федор Иванович берег свое здоровье, старался кушать всегда в одно и то же время, не травмировать желудок перееданиями либо слишком большими перерывами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35