В молодости Клавдии все окружающее тоже представлялось смешным. Взойдет утром солнце — радость, пойдет дождь — удовольствие, упадет старушка — смех. С возрастом все это как-то потускнело, утонуло в обыденности. Жизнь прошлась по беззаботной девчонке рашпилем, сгладила неровности, убрала заусеницы, она сделалась более спокойной и покладистой.
— Спрашиваешь, какое слово? Недогадливым сделался, помощничек. Когда перебесишься — предупреди. Вот какое словечко ожидаю с нетерпением. Предупреждающее!
Русик озадаченно покрутил головой.
— Хитро завернул, подруга. Нэмного полезно — адреналин мало-мало подкачала. Знаешь такой полезный слово — адреналин?
— Нет, не знаю.
Знает, конечно, хорошо знает! Но из ворот, покачиваясь, вышел молодой парень. В рабочей робе, с початой бутылкой в кармане потертых штанов. Притворяется пьяным, а на самом деле, следит… Нет, не притворяется пьяным! Глаза выдают — красные, опухшие, да и запахом алкоголя несет — на расстоянии чувствуется.
Раскорячившись, несколько минут разглядывал путников. Сейчас вытащит из-под ремня ствол и — прощай, муженек, до встречи на том свете. Клавдия остановилась, Русик натолкнулся на нее и тоже остановился, сбросив с плеча осточертевшую сумку. Хотя бы пару минут отдохнуть.
— Кого… ищете? — запинаясь, осведомился пьянчуга.
— Бараки. То есть, барачный городок, — стараясь говорить спокойно и уверенно, ответила женщина. Сердце колотило по ребрам не хуже барабана.
Алкаш мотнул растрепанной башкой в конец улицы. Говорить был не в состоянии — одна мысль: как удержаться на подкашивающихся ногах, не растянуться в ближайшей луже рядом с похрюкивающей свиньей. Для устойчивости хлебнул самопала и поплелся к забору. Отдохнуть на лавочке или — на травке.
Сердце Клавдии сразу успокоилось. Не бандит, обычный парень, только пьяный до удивления. Она пошла в указанном направлении, Русик поднял сумку и догнал ее.
— Ай, Клавдия, как можно нэ знать такой хороший слово! Еще раз бесишь меня, — полюбилось кавказцу простонародное словечко «бесишь», клеит его к месту и не к месту. — А вот я знаю. И — уважаю. Панымаешь?
— Это хорошо, когда знают, еще лучше, если уважают… Поставь на землю свою сумку.
— Зачем поставить, почему остановилась? Еще один алкаш, да?
Дались ему алкаши! Или — на Кавказе их мало? Или в Москве не насмотрелся?
Сделалось посуше, вместо липучей грязи — песочек, окаймленный островками травы. Правда, трава какая— то пожухлая, выцветшая, будто ее не до конца вытоптали. Да и бараки, не в пример стоящих в низинке, выглядят более «молодыми».
— Никаких алкашей! Просто мы с тобой добрались без всяких такси. Вот он, нужный нам барак!
Примерно так говорят о царском дворце или о княжеских хоромах. Клавдия торжествовала первую победу — добралась до невзрачного жилья Осиповых. Никто не загородил дорогу — ни похитители, ни бандиты. Или они — плод фантазии, или их напугали решительные действия «спасителей».
Остается быстренько собрать мать с дочкой и доставить в деревню под Москвой. Задача, правда, нехилая, но выполнять ее придется.
Возле обшарпанной стены барака — доска, положенная на два чурбака. На ней, с книгой на коленях, сидит девушка. Худенькая, невзрачная, такие сейчас — рубль за пучок. И это — «принцесса», расхваленная симпатичным, умным племянником? Где были его глаза, почему предварительно, перед тем, как влюбиться, не посоветовался с теткой, заменившей ему родную мать?
Клавдия уверена — настоящая женщина должна быть в теле, иначе какая из нее хозяйка, мать, жена. Вот выйдет эта пигалица замуж, навалятся на нее домашние заботы — не выдержит, сломается.
И все же, решение за племяшом, ведь не тетке жить с этим квелым одуванчиком, а ему.
— Ты — Лера?
«Одуванчик» улыбнулась. Так светло и радостно, что Клавдия забыла о недавних опасениях по поводу будущей семейной жизни Федечки. Действительно, настоящая принцесса, без подделки.
— Лера.
— Тогда будем знакомы, дивчинонька. Я — тётя Федечки. Тётя Клава. Приехала за тобой и твоей мамой. Почему вы не заперлись в доме, как я советовала, не забаррикадировались? Ведь опасно. Вдруг нагрянут нелюди?
— Баррикады не спасут — постреляют через окна, сожгут…
В горьком признании не было безнадежности, покорности судьбе. Наоборот, в нем звучала решимость сражаться, противостоять насилию. Об этом говорил и прислоненный к стене металлический прут.
У Клавдии появилось не чувство жалости к этой пигалице, готовой встретить вооруженных бандитов слабыми кулачками и железкой, — возникло чувство стыда. Ну, почему она не предвидела, заранее подготовленного похищения семьи Осиповых? Почему не прислушалась к тревожным намекам племянника, не поехала вместе с Санчо в Окимовск?
Кажется, Русик тоже стыдится, он взял, лежащую на книге, руку девушки, бережно ее поцеловал. Лерка не дернулась, не отобрала руку — признательно поглядела на спасителей. Показалось — вот-вот заплачет.
— Где твоя мама, девочка? Сейчас покушаем и — в путь-дорогу…
— Куда?
— Есть одно приятное местечко, где вы будете в полной безопасности. Там мы станем решать свои девичьи проблемы, а мужики пусть решают свои. Зови маму и — собирайтесь. Как выражается мой муженек, время — деньги. И — немалые.
— А как же Кирилл…
Об этом Клавдия не подумала, выпустила из виду. Попытаться спасти парня, вырвать его из цепких бандитских лап? Нельзя. Мало того, что они с Русиком подставят женщин под удар, так еще и сами загремят «под молотки».
— Успокойся, Лерочка, я ж тебе все объяснила. У нас есть множество мужиков, которые не только придумают, как помочь твоему братишке, но и сделают это… Русик, разгружай, пожалуйста, сумки. Да поскорей! Какой-нибудь стол в этом дворце имеется или закусим стоя?
Сбитый из не струганных досок стол стоял в садике под вишенкой. Клавдия застелила его наглаженной скатеркой, Русик опорожнил сумки. Деликатесы и простая деревенская еда разместились на одноразовых тарелках. Осиповы с ужасом смотрели на непривычное для них изобилие. Красная и черная икорка, балычок, холодец, сервелат, твердо копченая колбаска, ветчина, несколько сортов сыра, яйца, поросенок...
— Куда столько? — ужаснулась Галина Петровна. — Можно только чайку с дороги и перед дорогой.
— Не так уж много, — упокоила ее Клавдия. — Для моего супруга — легкая закуска, а нас — четверо. Как-нибудь управимся.
Девушка попыталась ограничиться скромным бутербродом с ветчиной, но, увидев, что за ней никто не следит, вошла во вкус. Взяла с тарелки куриную ножку, обмазала ее хреном. Потом попробовала холодец, потом консервированное мясо…
Осипова почти ничего не ела. Не потому что стеснялась — тревожило будущее, не давало успокоиться непонятное исчезновение сына.
— Даже не знаю, что делать? Лерка пусть едет, а мне зачем? И так страшно, и эдак больно. Кому пожалуешься, с кем посоветуешься? Да и с работы за прогул уволят. Кому нужны бездельники?
— Вы на трассе работаете?
Обычное женское любопытство. Надо же поддержать разговор, не дать ему погаснуть. На самом деле, Клавдия искоса наблюдала за будущей родственницей. Оголодала, девочка. Сначала скромничала, отнекивалась, а сейчас, покончив с курятиной, потянулась к поросенку. Молодец, кушай, набирайся силенок, они тебе понадобятся в будущей семейной жизни. Супружество — не одна лишь сладкая патока нежностей, случаются и горький перец неожиданных ссор, и соленые слезы из-за незаслуженных обид.
— Да, на трассе. Только на железнодорожной.
— Конэшно, стрелочница? — влез в женскую беседу Русик. Он не терпел быть безгласным свидетелем, настоящий джигит всегда и во всем — активный участник событий или простого разговора. — Или — проводница?
— Что вы, какая из меня проводница? Когда полотно отсыпаем щебнем, когда меняем шпалы или рельсы.
Кавказец поставил чашку с чаем на стол, изумленно вытаращил глазища. Скорей всего, его обманывают, ему вешают лапшу на уши! Ухаживать за мужем, рожать и растить детей — понятно и оправдано, так завешал Аллах, а вот размахивать кувалдами, бросать лопатой песок или щебенку — мужская обязанность.
— Женщины?
Галина Петровна не удивилась и не завздыхала огорченно. Ответила спокойно, с достоинством человека, знающего себе цену.
— Ничего не поделаешь. Молодые не идут, взрослые мужики спиваются, одно только название, что мужики — пьянь подзаборная. Одна надежда — на баб… Слава Богу, имеется хоть такая постоянная работа. Иначе — хоть ложись да помирай. Чего уж там, тяжко, не без этого. Наломаешься на перегоне, поясница будто отнимается, руки-ноги не свои…
Русик машинально мешал ложечкой в пустой чашке. Он не мог представить себе жену в роли молотобойца или рабочего с лопатой в руках. Клавдия с ужасом слушала исповедь Осиповой. Посочувствовать, пожалеть — язык отказывается работать, губы будто склеены. Вот оно, настоящее несчастье, не подкрашенное лживыми газетчиками, не разрисованное ораторами и докладчиками. Подумать только, до чего мы опустились: бабы — матери, жены, сестры — фактически источники жизни на земле, ворочают тяжести, которые не всем мужикам под силу. Ну, доярки, ну трактористки, ну, уборщицы — еще можно понять, а дорожные работяги — просто не умещаются в сознании.
— Сын не помогает?
— Кирюшка? — удивилась Осипова. — Ему самому помощь нужна. Вроде лет немало, а все кажется маленьким. Неприкаянный он, без семьи. Думала — вырастет, возмужает. Нет, как был младенчиком, так им и остался. Дальше — хуже. Одно время куда-то писал, посылал какие-то химические открытия, ответов не дождался… Помню, болела я, лежала в больничке, прихожу домой после выписки, а он все свои склянки, тетради выбросил на помойку и в сарай. Как отрезало. Чем живет, что думает — не ведаю. Теперь вот попал в оборот к хозяину… День и ночь думаю — что с ним: живет или уже убили?
— Не бери в голову. Вызволим твоего сыночка. У меня мужики хваткие, серьезные. Море по капле переберут, горы преодолеют, а твоего Кирюшку найдут!
Думать о «хватких» могучих мужиках удивительно приятно, ибо все они сконцентрированы в одном, в Санчо.
— Спасибо!
Казалось бы, застольная беседа подошла к концу, ее участники более или менее успокоились. Все успокоились, кроме Русика.
— Нэ панымаю, нычего нэ понымаю! — твердил он, с ожесточением звякая чайной ложкой. — Жэнщины ворочают шпалами, рэлсамы, кыдают щебень! Что за такая нация безмозглая! На Кавказе жэнщын уважают, любят, а здесь…
— Прекрати выступать, травить душу! Не нравится наша жизнь — езжай домой!
В Клавдии заговорил не ура-патриотизм и не гордость за свой униженный и оболганный народ — просто взыграла обида за всех женщин, населяющих необъятные российские просторы. За уборщиц и разнорабочих, лесорубов и металлургов, всех, кто вынужден заниматься неженским трудом. Ради хлеба насущного.
—Нэ могу на Кавказ. Там совсем нет работы, там — жена, мат, сэстра, две дочери. Они сидят, дом убирают, огород копают, ждут, когда я здес заработаю и пришлю. Чтобы покушать, платье-костюм пошить, за электричество платыт. Я бы застрелился из ружжа моего дедушка, если бы моя жена или дочка хотя бы пальцем прикоснулась к шпале! Сначала ее убью, потом пулю себе с лоб пущу. Вот сюда!
Он с такой силой хлопнул ладонью по лбу, что обычный человеческий череп развалился бы на две половины. А у джигита только покраснел.
— У твоего дедушки ружьё с двум стволами?
Совладелец бутика растерялся. Очередная подначка, щедрой на насмешки женщины или серьезная заинтересованность?
— Адныстволка. На горного барана. Но когда надо, я быстро перезаряжу.
— Пока не надо, пусть висит в сакле. Не пугай хозяйку.
— Меня трудно испугать, — улыбнулась Галина Петровна. — Жизнь научила… Поговорим лучше о детях.
Казалось, вот-вот потечет приятная беседа двух матерей: «приемной» матерью Федечки и родной — Кирилла. О шалостях, о пережитых болезнях, о трудном переходном возрасте, о беспросветном будущем.
Помешал неугомонный кавказец.
— Клавдия, ты бесишь на меня1 Гаварила — давай-давай, а сама двигаешь языком? Туда-сюда, сюда-туда.
— Правда, нужно спешить, — спохватилась спасительница. — Вы собрались?
— Нам собраться, как голому подпоясаться…
Глава 8
Действительно, вещей у беженок кот наплакал. Две потертых сумки, вышедший из моды рюкзак, полиэтиленовый пакет. Русик вскинул на одно плечо полегчавшую сумку Клавдии, на второе повесил рюкзак. Будто навьючил ишака, которого вот— вот погонит перед собой по каменистым горным тропам.
Галина Петровна вдела в дужки амбарный замок, ааперла дверь, ключ сунула под половик. И остановилась в нерешительности. Бегство из родного барака показалось ей несусветной глупостью. Замок — для вида, о ключе, спрятанном под половиком все соседи знают, возвратишься из «эвакуации», а в доме пусто: мебель растащили, ложки-поварешки пограбили. Но не жадность говорила в ней — обычная домовитость хозяйки семейного очага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35