Решил, что вопрос задан не пацану — ему.
— Нету ствола. Весь двор перекопал на карачках, все кусты обнюхал.
— Обычно преступники стирают следы своих пальчиков и выбрасывают пистолет, — с шерлокхолмской уверенностью заявил малолетний «сыщик» — Наверно не было времени протереть рукоятку, вот и пришлось взять ствол с собой.
Начитался, шкет, детективов, впервые за этот суматошный вечер улыбнулся Санчо. Улыбка получилась какая-то кривая, «недоношенная», но на редкость добрая.
— Понятно… После неудавшегося покушения вы где были?
— Вместе с Ванечкой заперлись в доме. Женька охранял нас на веранде. Сам вызвался.
— Тогда все просто, как описанная пеленка. Собаки нет, киллер возвратился и забрал ствол. Если, конечно, он его бросил.
Помолчали.
Ветер стих, упали первые капли дождя. Будто разведчики многотысячной армии, укрывшейся в засаде за черными тучами. Охранник возле ворот спрятался под грибком, зябко поежился. Второй, у входа на веранду, прижался к стене.
Настроение у всех пасмурное, сродни разгулявшемуся ненастью.
— Скажи, Санчо, ты знаешь его?
Имени напавшего на нее бандита — или маньяка? — Ольга Сергеевна не произнесла, но Санчо отлично понял, кого она имеет в виду.
— Точно не знаю, но догадываюсь. Не хочу вас пугать — западло пугать людей, но все это серьёзно, очень серьезно… Живем мы, ребята, как-то в рассыпуху, кто в лес, кто по дрова. Может быть поэтому к нам возвращаются кошмары: оживают мертвецы, стреляют, мучают… Приходи и забирай по одному, выдергивай, как карты из колоды. Вальты с королями — налево, дамы — направо… А банкует давно отпетый и зарытый безумец…
Ольга Сергеевна понимающе наклонила голову, с тревогой покосилась на сына. Понял ли он или не понял, испугался или скрыл испуг за показным равнодушием? С некоторых пор она относится к мальчику, как к взрослому мужчине, который должен защитить ее, укрыть от всех бед.
— Не так страшен черт, как его малюют, — глубокомысленно изрек Женька, обследуя испорченные протезы. — Жаль, промахнулся, не зацепил пулей… этого, как его… маньяка. Такие хорошие ноги накрылись…
— На день рождения жди новые, — пообещал Санчо. — Из Германии затребуем. Сможешь не только водить машину — чечетку сбацать.
— Рождение далеко, день ангела — ближе.
— Подарим в день ангела, — согласился даритель. — Скажи, откуда у тебя пушка?
Вопрос явно рассчитан на дурачка, которым Женька себя не считал. Поэтому он и ответил соответственно, с легкой, едва заметной, издёвкой.
— А у вас откуда?
Парень далеко не простак, знает, где сладко, где горько. Именно такой водила и нужен малолетнему Кирсанову — сможет защитить и его, и мать.
Санчо ухмыльнулся, укоризненно покачал головой.
— Интересные вопросы задаешь, юноша. Подумай, подвигай извилинами — сам найдешь ответы…
Ни он, ни Ольга Сергеевна, тем более, Иван не знали, даже догадываться не могли о том, что их подстерегала ещё одна опасность. Не менее серьезная…
Надежда устроиться на руководящую должность — не важно где, в какой фирме: снимающей барыш с уличных сортиров либо ворочающей фиктивными акциями — неизменно заканчивалась крахом. Ему отказывали. В одном месте — с грубой прямотой, в другом — с фальшивыми извинениями. Наверно, Кирсанова выполнила свою угрозу — оповестила всех коллег по бизнесу о непрофессионализме и непристойном поведении уволенного заместителя по поставкам.
Униженный и развенчанный Борис Антонович ненадолго упал духом. Ничего страшного не произошло, уговаривал он себя, прогуливаясь по бульварам и паркам, обычный сбой, не больше. Пройдет время и он возродится в новом качестве. Не где-нибудь, а в родной «Империи», не в роли бесправного заместителя — займет президентский трон, выбросив из него наглую бабу.
Единственно, что жалко — тонкой папочки с собранным компроматом. Но и это исправимо.
Хомченко «зарядил» всю свою немногочисленную агентуру. Искать, выслеживать, вынюхивать! Когда президентша пойдет в туалет и выйдет из него? С кем занимается сексом и в какой позе? Что предпочитает вкушать на завтрак, а что — на обед? Короче, все, включая нижнее белье и косметику.
Агенты работали с усердием, Борис Антонович тоже не отдыхал — сортировал информацию, анализировал ее, решал, что пустить в ход немедленно, а что придержать.
Лучшим оказался новый стукач — Олег.
Хомченко завербовал охранника, сидящего в проходной, на удивление легко и просто. Заметил недюжинные способности парня, который будто просвечивал рентгеновскми лучами всех проходящих в офис и возвращающихся из него. Оценил неприкрытую заинтересованность в повышении по должности и жадность к деньгам. Понял — находка!
Остальное — дело техники и умения. Вызвав будущего стукача в кабинет, повздыхал по поводу скачущих цен на самое необходимое для нормальной жизни, посочувствовал парню получающему нищенскую зарплату. Прозрачно намекнул на реальную возможность подработать.
Ничего предосудительного, тем более, криминального — простой сбор коммерческой информации. Товар на товар: агент доставляет нужные и ненужные сведения, он оплачивает их в зависимости от важности и достоверности. Проще выеденного яйца.
Олег, работающий на владельца азиатского ресторана, подумал, что сосать двух маток значительно выгодней, чем одну. Для вида поколебался и — согласился. Правда, согласился условно, с обязательным условием: вознаграждение за нелегкий труд должно быть не ниже его нынешнего оклада и соответствовать уровню инфляции. В переводе — за каждое донесение выплачивать долларовый гонорар, за важность — премию.
Хомченко охотно принял условия. Деловито пояснил: объект слежки — Кирсанова и ее окружение. Доклад — каждый день, при необходимости — ночь.
Донесения посыпались градом. О Лавре, его оруженосце и не венчанной супруге, о рыжем сыне депутата, о невесте Лавра, о малолетнем Иване. Только успевай анализировать и оценивать. Как только новый стукач умудряется бывать одновременно в нескольких местах, не вешает ли он хозяину лапшу на уши?
Проверка по другим источникам показала — не врет.
Частично донесения аккуратно вкладывались в новую папочку, родную сестру оставленной в служебном сейфе, большинство выбрасывалось в мусорную корзину. По причине полной ненадобности.
К примеру, какой интерес представляет посещение Иваном передвижного борделя? Сейчас трахаться начинают с детсадовского возраста, что позорного в том, что десятилетний пацан заинтересовался поддержанными женскими прелестями? На этот крючок Кирсанову не поймать — не клюнет. Максимум проведет с провинившимся сыном душещипательную беседу о высокой нравственности и моральной ответственности.
Но не стоит выговаривать стукачу, охлаждать его пыл — пусть старается, пашет.
Развенчанного заместителя по поставкам одолевают другие мысли. Нет, он не собирается прекращать слежку, наоборот, ее нужно максимально наращивать, но, одновременно, подключить к операции главный резерв — Маму.
Прогуливаясь по бульвару, Хомченко мысленно спланировал предстоящий разговор с криминальным боссом Окимовска, продумал каждое слово, каждое выражение. Паниковать — Боже избавь, слабовольных союзников в преступном сообществе не любят, им не доверяют. Нужно говорить солидно, с достоинством но мимоходом упомянуть о грозящей им обоим опасности.
Как же совместить не совмещаемое — солидность и тревогу?
Решившись, наконец, Борис Антонович, не переставая прогуливаться по аллее, набрал на мобильнике знакомый номер.
— У кого там затылок чешется? — недовольно прогудел Мамыкин. — Могу почесать.
Наверно, кормит свежим мясом своих кровожадных псов, подумал Хомченко, оторвали от любимого занятия, вот и пыжится, скрипит. Выражение «скрипит» понравилось, и он про себя несколько раз повторил его. Скрипит, несмазанная старая телега, поскрипывает, развалина!
— Это я, Григорий Матвеевич…
— Можешь не представляться. Узнал. По запаху узнал. Он у тебя очень уж вонючий… Что стряслось?
Обижаться — зря терять время. Бывший сельский пахарь, потом дояр на животноводческой ферме, Мамыин как был малограмотным невежей, так им и остался. Прибавилось наглости, уверенности в собственной значимости и непогрешимости — только и всего.
— У нас возникли кой-какие неприятности. Я ничего не мог сделать, меня не слушали. Сейчас они опечатают все — двери, шкафы, сейфы. Предварительно пороются, обнюхают. Я не уверен, что нигде ничего не найдут. Облом, Григорий Матвеевич. Прямо какая-то полоса неудач. Меня выкинули из компании, пинком под зад вышвырнули. Даже под конвоем охранника. Представляете? Если завтра выпустят Лавра, если рыжий деньги нароет — вообще, провал… Нужен тайм-аут. Не просто нужен — крайне необходим! Притихнуть, лечь на дно, переждать волну… Но если всплывет «соль» — тогда не знаю, что делать.
Задуманной солидной беседы не получилось, Хомченко расквасился, скатился в загнившее болото, из которого не так просто выбраться без посторонней помощи. Будет ли спасать его подельник? Наверняка, не подставит плечо, побоится, что «друг» утащит в вонючую жижу. Наоборот, утопит. И все же на него единственная надежда.
Лечь на дно, размышлял Григорий Матвеевич, делать это ни в коем случае нельзя. Во первых, он контролирует район и город: поощряет и наказывает, карает и милует. Стоит на какое-то время оставить людишек без руководителя, мигом отыщется замена, его забудут и выбросят за борт. Как испорченную рыбу.
Во вторых, простой подпольного цеха обходится потерей немалых денег, запустить его под силу только ему, Маме!
Мамыкин был не в настроении, Во первых, его достала своими проповедями жена-богомолка. Брось, Гришуня, грешное занятие, обратись к Богу, он поможет. Уедем с тобой на Дальний Восток, поселимся в монастыре — благодать-то какая! Руки у тебя золотые, голова светлая. Не пропадем.
Не понимает, сквернавка, что муж уже не тот, каким был пятнадцать лет тому назад — засосала его криминальная пучина, окольцевали жадность, стремление к наживе. Сердцем чувствует перезревшую необходимость уйти, скрыться, а мозг не подчиняется, заставляет карабкаться все выше и выше.
И вот — докарабкался! Повесился Аптекарь, остановился подпольный, вернее сказать, трюмный цех, соответственно высох ручеек немалых доходов. Перестали заполнять кошелек самопальные капли. Единственный человек, способный возобновить производство — Кирилл, автор технологии самопала, можно сказать, мать и отец в одном лице.
Упирается, сявка, строит из себя святого апостола. Дескать, не хочу травить народ, не желаю быть поставщиком трупов. Аптекарь тоже орал, в ногах валялся, мертвяки ему чудились. Пристрастился глушить себя самопалом. А кончил чем? Веревкой.
Вообще-то, что ему, окимовскому пахану, все аптекари, изобретатели, боевики и прочее быдло? Удобрение, навоз. Отправятся в небытие — подрастает замена: какие-то панки, ирокезы, рокеры, уже отравленные наживой, соблазненные легкими деньгами…
Звонок подельника — не ко времени. Он только усугубил раздражение, придал ему другую направленность.
— Не дразни, Борь, не пугай. Я — не московский человек, мне ваши фиглы-мыглы до перегоревшей лампочки. Я — речной мужик. А речная вода — не океанская, такому, как я, в ней не утонуть, легко оседлаю без всяких спасательных кругов и разных досок… Понял или пояснить другими словами? — Хомченко промолчал. Скажешь «не понял» — очередная порция внушения, признаешься: «понял» — она же, только в другой тональности. — Мой тебе совет — не растекайся соплей, не спотыкайся о сомнения и интеллигентные переживания. Хотят они ощутить мой купак на своей морде? Получат!
Причитания жены, остановленное производство отравы, упрямство изобретателя самопала, тревожные события в Москве, плачущий голос Хомченко, все это соединилось в одно целое и завертелось в голове этаким хороводом. Вертит задом сопливый Борис, презрительно ухмыляется самопальный изобретатель, осеняет себя крестом чертова богомолка, суетится рогатая и хвостатая нечисть…
Ударит по морде — кого? До Лавра не дотянуться, он сидит в кутузке, до рыжего ловкача — тоже. Остается Кирилл. И не только по причине его отказа заменить Аптекаря — парень все время шушукался с москвичем, что-то знает, о чем-то догадывается. Пора выдернуть загнивший зуб, полечить его и вставить. Не на место — в трюм с бездействующей технологической линией. Посидит — одумается.
Первая проблема будет решена. Что остаётся? «Святая» супруга? Тоже одумается. Посюсюкает, помолится и — отойдет. Не раз так было. Богатство походит на мощный магнит, избавиться от притяжения почти невозможно.
Окончательно приняв решение, Мама перешел с дебаркадера на ржавую, отжившую свой век, баржу, приспособленную для проживания и тренировок боевиков. Загрохотал кулаками по стенам палубных надстроек.
— Просыпайтесь, гребанные лежебоки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Нету ствола. Весь двор перекопал на карачках, все кусты обнюхал.
— Обычно преступники стирают следы своих пальчиков и выбрасывают пистолет, — с шерлокхолмской уверенностью заявил малолетний «сыщик» — Наверно не было времени протереть рукоятку, вот и пришлось взять ствол с собой.
Начитался, шкет, детективов, впервые за этот суматошный вечер улыбнулся Санчо. Улыбка получилась какая-то кривая, «недоношенная», но на редкость добрая.
— Понятно… После неудавшегося покушения вы где были?
— Вместе с Ванечкой заперлись в доме. Женька охранял нас на веранде. Сам вызвался.
— Тогда все просто, как описанная пеленка. Собаки нет, киллер возвратился и забрал ствол. Если, конечно, он его бросил.
Помолчали.
Ветер стих, упали первые капли дождя. Будто разведчики многотысячной армии, укрывшейся в засаде за черными тучами. Охранник возле ворот спрятался под грибком, зябко поежился. Второй, у входа на веранду, прижался к стене.
Настроение у всех пасмурное, сродни разгулявшемуся ненастью.
— Скажи, Санчо, ты знаешь его?
Имени напавшего на нее бандита — или маньяка? — Ольга Сергеевна не произнесла, но Санчо отлично понял, кого она имеет в виду.
— Точно не знаю, но догадываюсь. Не хочу вас пугать — западло пугать людей, но все это серьёзно, очень серьезно… Живем мы, ребята, как-то в рассыпуху, кто в лес, кто по дрова. Может быть поэтому к нам возвращаются кошмары: оживают мертвецы, стреляют, мучают… Приходи и забирай по одному, выдергивай, как карты из колоды. Вальты с королями — налево, дамы — направо… А банкует давно отпетый и зарытый безумец…
Ольга Сергеевна понимающе наклонила голову, с тревогой покосилась на сына. Понял ли он или не понял, испугался или скрыл испуг за показным равнодушием? С некоторых пор она относится к мальчику, как к взрослому мужчине, который должен защитить ее, укрыть от всех бед.
— Не так страшен черт, как его малюют, — глубокомысленно изрек Женька, обследуя испорченные протезы. — Жаль, промахнулся, не зацепил пулей… этого, как его… маньяка. Такие хорошие ноги накрылись…
— На день рождения жди новые, — пообещал Санчо. — Из Германии затребуем. Сможешь не только водить машину — чечетку сбацать.
— Рождение далеко, день ангела — ближе.
— Подарим в день ангела, — согласился даритель. — Скажи, откуда у тебя пушка?
Вопрос явно рассчитан на дурачка, которым Женька себя не считал. Поэтому он и ответил соответственно, с легкой, едва заметной, издёвкой.
— А у вас откуда?
Парень далеко не простак, знает, где сладко, где горько. Именно такой водила и нужен малолетнему Кирсанову — сможет защитить и его, и мать.
Санчо ухмыльнулся, укоризненно покачал головой.
— Интересные вопросы задаешь, юноша. Подумай, подвигай извилинами — сам найдешь ответы…
Ни он, ни Ольга Сергеевна, тем более, Иван не знали, даже догадываться не могли о том, что их подстерегала ещё одна опасность. Не менее серьезная…
Надежда устроиться на руководящую должность — не важно где, в какой фирме: снимающей барыш с уличных сортиров либо ворочающей фиктивными акциями — неизменно заканчивалась крахом. Ему отказывали. В одном месте — с грубой прямотой, в другом — с фальшивыми извинениями. Наверно, Кирсанова выполнила свою угрозу — оповестила всех коллег по бизнесу о непрофессионализме и непристойном поведении уволенного заместителя по поставкам.
Униженный и развенчанный Борис Антонович ненадолго упал духом. Ничего страшного не произошло, уговаривал он себя, прогуливаясь по бульварам и паркам, обычный сбой, не больше. Пройдет время и он возродится в новом качестве. Не где-нибудь, а в родной «Империи», не в роли бесправного заместителя — займет президентский трон, выбросив из него наглую бабу.
Единственно, что жалко — тонкой папочки с собранным компроматом. Но и это исправимо.
Хомченко «зарядил» всю свою немногочисленную агентуру. Искать, выслеживать, вынюхивать! Когда президентша пойдет в туалет и выйдет из него? С кем занимается сексом и в какой позе? Что предпочитает вкушать на завтрак, а что — на обед? Короче, все, включая нижнее белье и косметику.
Агенты работали с усердием, Борис Антонович тоже не отдыхал — сортировал информацию, анализировал ее, решал, что пустить в ход немедленно, а что придержать.
Лучшим оказался новый стукач — Олег.
Хомченко завербовал охранника, сидящего в проходной, на удивление легко и просто. Заметил недюжинные способности парня, который будто просвечивал рентгеновскми лучами всех проходящих в офис и возвращающихся из него. Оценил неприкрытую заинтересованность в повышении по должности и жадность к деньгам. Понял — находка!
Остальное — дело техники и умения. Вызвав будущего стукача в кабинет, повздыхал по поводу скачущих цен на самое необходимое для нормальной жизни, посочувствовал парню получающему нищенскую зарплату. Прозрачно намекнул на реальную возможность подработать.
Ничего предосудительного, тем более, криминального — простой сбор коммерческой информации. Товар на товар: агент доставляет нужные и ненужные сведения, он оплачивает их в зависимости от важности и достоверности. Проще выеденного яйца.
Олег, работающий на владельца азиатского ресторана, подумал, что сосать двух маток значительно выгодней, чем одну. Для вида поколебался и — согласился. Правда, согласился условно, с обязательным условием: вознаграждение за нелегкий труд должно быть не ниже его нынешнего оклада и соответствовать уровню инфляции. В переводе — за каждое донесение выплачивать долларовый гонорар, за важность — премию.
Хомченко охотно принял условия. Деловито пояснил: объект слежки — Кирсанова и ее окружение. Доклад — каждый день, при необходимости — ночь.
Донесения посыпались градом. О Лавре, его оруженосце и не венчанной супруге, о рыжем сыне депутата, о невесте Лавра, о малолетнем Иване. Только успевай анализировать и оценивать. Как только новый стукач умудряется бывать одновременно в нескольких местах, не вешает ли он хозяину лапшу на уши?
Проверка по другим источникам показала — не врет.
Частично донесения аккуратно вкладывались в новую папочку, родную сестру оставленной в служебном сейфе, большинство выбрасывалось в мусорную корзину. По причине полной ненадобности.
К примеру, какой интерес представляет посещение Иваном передвижного борделя? Сейчас трахаться начинают с детсадовского возраста, что позорного в том, что десятилетний пацан заинтересовался поддержанными женскими прелестями? На этот крючок Кирсанову не поймать — не клюнет. Максимум проведет с провинившимся сыном душещипательную беседу о высокой нравственности и моральной ответственности.
Но не стоит выговаривать стукачу, охлаждать его пыл — пусть старается, пашет.
Развенчанного заместителя по поставкам одолевают другие мысли. Нет, он не собирается прекращать слежку, наоборот, ее нужно максимально наращивать, но, одновременно, подключить к операции главный резерв — Маму.
Прогуливаясь по бульвару, Хомченко мысленно спланировал предстоящий разговор с криминальным боссом Окимовска, продумал каждое слово, каждое выражение. Паниковать — Боже избавь, слабовольных союзников в преступном сообществе не любят, им не доверяют. Нужно говорить солидно, с достоинством но мимоходом упомянуть о грозящей им обоим опасности.
Как же совместить не совмещаемое — солидность и тревогу?
Решившись, наконец, Борис Антонович, не переставая прогуливаться по аллее, набрал на мобильнике знакомый номер.
— У кого там затылок чешется? — недовольно прогудел Мамыкин. — Могу почесать.
Наверно, кормит свежим мясом своих кровожадных псов, подумал Хомченко, оторвали от любимого занятия, вот и пыжится, скрипит. Выражение «скрипит» понравилось, и он про себя несколько раз повторил его. Скрипит, несмазанная старая телега, поскрипывает, развалина!
— Это я, Григорий Матвеевич…
— Можешь не представляться. Узнал. По запаху узнал. Он у тебя очень уж вонючий… Что стряслось?
Обижаться — зря терять время. Бывший сельский пахарь, потом дояр на животноводческой ферме, Мамыин как был малограмотным невежей, так им и остался. Прибавилось наглости, уверенности в собственной значимости и непогрешимости — только и всего.
— У нас возникли кой-какие неприятности. Я ничего не мог сделать, меня не слушали. Сейчас они опечатают все — двери, шкафы, сейфы. Предварительно пороются, обнюхают. Я не уверен, что нигде ничего не найдут. Облом, Григорий Матвеевич. Прямо какая-то полоса неудач. Меня выкинули из компании, пинком под зад вышвырнули. Даже под конвоем охранника. Представляете? Если завтра выпустят Лавра, если рыжий деньги нароет — вообще, провал… Нужен тайм-аут. Не просто нужен — крайне необходим! Притихнуть, лечь на дно, переждать волну… Но если всплывет «соль» — тогда не знаю, что делать.
Задуманной солидной беседы не получилось, Хомченко расквасился, скатился в загнившее болото, из которого не так просто выбраться без посторонней помощи. Будет ли спасать его подельник? Наверняка, не подставит плечо, побоится, что «друг» утащит в вонючую жижу. Наоборот, утопит. И все же на него единственная надежда.
Лечь на дно, размышлял Григорий Матвеевич, делать это ни в коем случае нельзя. Во первых, он контролирует район и город: поощряет и наказывает, карает и милует. Стоит на какое-то время оставить людишек без руководителя, мигом отыщется замена, его забудут и выбросят за борт. Как испорченную рыбу.
Во вторых, простой подпольного цеха обходится потерей немалых денег, запустить его под силу только ему, Маме!
Мамыкин был не в настроении, Во первых, его достала своими проповедями жена-богомолка. Брось, Гришуня, грешное занятие, обратись к Богу, он поможет. Уедем с тобой на Дальний Восток, поселимся в монастыре — благодать-то какая! Руки у тебя золотые, голова светлая. Не пропадем.
Не понимает, сквернавка, что муж уже не тот, каким был пятнадцать лет тому назад — засосала его криминальная пучина, окольцевали жадность, стремление к наживе. Сердцем чувствует перезревшую необходимость уйти, скрыться, а мозг не подчиняется, заставляет карабкаться все выше и выше.
И вот — докарабкался! Повесился Аптекарь, остановился подпольный, вернее сказать, трюмный цех, соответственно высох ручеек немалых доходов. Перестали заполнять кошелек самопальные капли. Единственный человек, способный возобновить производство — Кирилл, автор технологии самопала, можно сказать, мать и отец в одном лице.
Упирается, сявка, строит из себя святого апостола. Дескать, не хочу травить народ, не желаю быть поставщиком трупов. Аптекарь тоже орал, в ногах валялся, мертвяки ему чудились. Пристрастился глушить себя самопалом. А кончил чем? Веревкой.
Вообще-то, что ему, окимовскому пахану, все аптекари, изобретатели, боевики и прочее быдло? Удобрение, навоз. Отправятся в небытие — подрастает замена: какие-то панки, ирокезы, рокеры, уже отравленные наживой, соблазненные легкими деньгами…
Звонок подельника — не ко времени. Он только усугубил раздражение, придал ему другую направленность.
— Не дразни, Борь, не пугай. Я — не московский человек, мне ваши фиглы-мыглы до перегоревшей лампочки. Я — речной мужик. А речная вода — не океанская, такому, как я, в ней не утонуть, легко оседлаю без всяких спасательных кругов и разных досок… Понял или пояснить другими словами? — Хомченко промолчал. Скажешь «не понял» — очередная порция внушения, признаешься: «понял» — она же, только в другой тональности. — Мой тебе совет — не растекайся соплей, не спотыкайся о сомнения и интеллигентные переживания. Хотят они ощутить мой купак на своей морде? Получат!
Причитания жены, остановленное производство отравы, упрямство изобретателя самопала, тревожные события в Москве, плачущий голос Хомченко, все это соединилось в одно целое и завертелось в голове этаким хороводом. Вертит задом сопливый Борис, презрительно ухмыляется самопальный изобретатель, осеняет себя крестом чертова богомолка, суетится рогатая и хвостатая нечисть…
Ударит по морде — кого? До Лавра не дотянуться, он сидит в кутузке, до рыжего ловкача — тоже. Остается Кирилл. И не только по причине его отказа заменить Аптекаря — парень все время шушукался с москвичем, что-то знает, о чем-то догадывается. Пора выдернуть загнивший зуб, полечить его и вставить. Не на место — в трюм с бездействующей технологической линией. Посидит — одумается.
Первая проблема будет решена. Что остаётся? «Святая» супруга? Тоже одумается. Посюсюкает, помолится и — отойдет. Не раз так было. Богатство походит на мощный магнит, избавиться от притяжения почти невозможно.
Окончательно приняв решение, Мама перешел с дебаркадера на ржавую, отжившую свой век, баржу, приспособленную для проживания и тренировок боевиков. Загрохотал кулаками по стенам палубных надстроек.
— Просыпайтесь, гребанные лежебоки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35