За работу, бездельники!
В ответ — мощный храп, сменяющийся злобной матерщиной. Боевиков можно понять — вчерашняя попойка даром не прошла, очумевшие мозги поворачивались со скрипом, языки зациклились на непечатных выражениях. Привести их в нормальное состояние можно либо дубинкой, либо стаканом отравы. Ни того, ни другого делать не хочется. Остается подключить «главнокомандующего». Пусть он расправляется с нерадивыми подчиненными.
— Пашка! — закричал Мамыкин с такой силой, что у самого заложило в ушах. — Черницын! Поднимай своих бездельников! Лопнуло терпение!
«Главнокомандующий», он же — главная шестерка, появился из крайней будки. На небритом лице — скука и покорность. Этакий сладко-горький коктейль. Наверно, догадался зачем он понадобился — сражаться с бывшим одноклассником, вот и куксится.
Хочется, не хочется — все это интеллигентные замашки, все равно хромой помощник сделает так, как ему прикажет хозяин, отказаться побоится.
— Что прикажете, Григорий Матвеевич?
— Оглох? Так я живо уши прочищу! Кому сказано, поднимай свою гвардию. Доставьте мне твоего дружка. Желательно, живым. Поцарапаете малость — Бог простит. Я — тоже.
Через десять минут лодка с пятью вооруженными боевиками отчалила от баржи и направилась к другой, такой же развалине, жилью Кирилла.
Успокоенный Мамыкин развалился в шезлонге. Зря он так волнуется, портит и без того пошатнувшееся здоровье. В успехе задуманной операции можно не сомневаться, нужно планировать следующую. Прижучить сеструху Кирилла, заставить ее позвать на помощь Лаврикова, когда тот примчится спасать свою девку, посадить в трюм, рядом с самопальным изобретателем. А потом — что Бог пошлет, Сатана потребует.
О женихе Лерки думал и Кирилл. Он сидел на корме баржи и удил. Поплавок подрагивал на зяби, но не тонул. Хитрая пошла рыбешка, обходит извивающегося червя, не соблазняется шариками каши, пропитанной подсолнечным маслом. Что ей бифштексы подавать? Оближется, тварь речная! На жареху и ушицу уже наловлено, плещутся в садке караси и окуньки.
Одному скучно, приехал бы Федька…
Неужели они с Леркой расплевались? Дерзкая выросла девчонка, своенравная! Мать не признает, на брата фыркает дикой кошкой. Парни барачного городка боятся ее, обходят стороной. Недавно, Костя пристал к ней с любовными признаниями — так обработала кулачками и ногтями, что с неделю ходил с царапинами, мать примочки прикладывала.
А Ваську, решившегося поздно вечером спеть красавице серенаду, окатила пойлом, приготовленным для свиньи. То-то смеху было!
Жалко, если рыжий москвич сбежал от сеструхи, подходят они друг к другу, оба азартные, задиристые. При таком характере вековать Лерке в девкам, ни один парень не позарится.
А вообще, телка, что надо! В ней удивительно сочетается дерзость с добротой, своенравие с покладистостью. Негодующе фыркнет и тут же пожалеет, поцарапает — погладит...
О, черт, клюет!
Кирилл схватил удочку, леска с пустым крючком взметнулась над водой. Выругался и…замер. Внизу в лодке стоял парень со стволом, нацеленным в живот рыболову. Путь в Оку закрыт, прыгнешь — глотнешь пулю. Тогда — по барже и — на берег. А там, на берегу, сто дорожек в разные стороны, черта лысого догонят!
— Ку-ку!
Кирилл обернулся. Позади — два мордоворота из мамыкинской банды, оба — с пистолетами. За ними — Черницын. Смотрит в другую сторону, наверно, стыдно ему за разыгрываемое шоу.
— Пашка, ты что, сдурел? Школьного дружка — под молотки? Да я…
Договорить, что он сделает с предателем, Кирилл не успел — сильный удар по голове бросил его в беспамятство. Он не чувствовал, как его проволокли по палубе, как бросили в лодку. Пришел в себя на полу, в луже вода, окрашенной кровью. Наверно, его окатили из ведра.
Над ним навис Мамыкин.
В душе хозяина Окимовска не было ни сострадания, ни жалости — эти чувства противопоказаны человеку, который занимается криминальным бизнесом, да и бизнесом — вообще. Просто ему показалось, что на палубе у его ног лежит не Кирилл, а погибший на Кавказе сын.
Валька, паразит, откуда взялся? А мы с матерью тебя уже отпели, похоронили. Живой, сукин сын? Вот мать-то возрадуется! Поднимайся, хватит придуряться! Пойдем отпразднуем твое возвращение.
Господи, бесово наваждение!
Григорий Матвеевич затряс головой, будто выбрасывая из нее мусор. Мысленно сотворил молитву. Перекрестился. Религиозным он никогда не был, но и ересью не баловался. Боялся. Вдруг Бог все-таки есть, как бы он не обиделся и не наслал на безбожника мороку, то есть — кару. А Божья кара пострашней прокурорской, от нее не отмазаться, не откупиться — мигом удавит.
Кирилл, будто копируя Маму, тоже потряс головой, поднялся на ватных ногах, прислонился к переборке.
— За что?
Стоящий в стороне Черницын заинтересовано следил за юрким катером, совершающим невероятные виражи. На самом деле, избегал укоризненного взгляда бывшего одноклассника. Раньше никогда, в самом дурном сне, он не мог представить себя предателем, Иудой. И вот докатился — подставил друга. И не только подставил — по его приказанию Кирюху обрабатывали кулаками, рукоятками стволов, кастетами.
Мама криво улыбнулся.
— А ты как думал? Мужская игра идет, слабакам места в ней нет. Ну, об «игре» речь впереди. Признавайся, дохляк, о чем шептался с рыжим москвичом, какие планы строил?
Слабость отступала. Ноги уже не были ватными — налились силой, голова заработала, лихорадочно подсказывала пути к спасению. До борта баржи всего несколько шагов. Разбежаться и нырнуть, превратившись в хитрую рыбу, которая только что сожрала червя, не заглотнув острый крючок. Не догонят! «Гвардейцы» Мамы умеют плавать только примитивными саженками, им далеко до умелого пловца.
Будто подслушав мысли пленника, боевики насторожились.
— Мало ли о чем шепчутся два мужика? — с показной залихвастостью отмахнулся Кирилл. — О водке, о бабах. Обычный треп.
Мамыкин и сам понимает, что союз московского предпринимателя и обычного парня, пусть даже изобретателя, ничем ему не угрожает. Подставят под ментов? Не страшно, все менты под его задницей, колыхнутся — раздавит. Брякнут в прокуратуру? Там тоже сидят живые люди, которым и вкусно поесть хочется и шмотки надеть не отечественного производства, и разъезжать не на вшивых москвичах-жигулях — на навороченным забугорных тачках.
Он надеялся на вдохновение, на случайность, на мизерную частицу информации, которая позволит ему разведать намерения Лавриковых. Вдруг рыжий хитрец посвятил своего друга и будущего родственника в намерения Лавра.
— Ты мне не вешай лапшу на уши, — беззлобно предупредил Мама. — Они у меня закаленные, вертятся-крутятся не хуже радаров… Когда заявится женишок твоей сеструхи?
Григорий Матвеевич считал себя талантливым психологом. По его убеждению, резкий поворот при собеседовании (или — допросе?) как бы обезоруживают оппонента. Тем более, простого речного парня, с двумя извилинами в башке.
— Кто его знает? — Кирилл пожал плечами, пристроил на окровавленном лице недоуменную улыбочку. — Не сговаривались. Он — богатей, а я кто? Люмпен-пролетариат.
— С тобой не сговаривались — верю. А с сеструхой?
Избитый парень потрогал ссадину на лбу, звучно освободил нос от сгустков крови.
— Вот, что, Мама, ты лучше не тронь Лерку…
— А что будет?
На всякий случай, Григорий Матвеевич сделал шаг назад. Знал он бешеный характер Кирилла: озвереет — пятерым боевикам не справиться, расшвыряет, как котят. Не посмотрит ни на стволы, нацеленные на него, ни на ножи и автоматы. Бережённого и Бог бережет — принцип, выручающий Маму из самых критических ситуаций.
— Плохо будет.
Похоже, выудить ничего не удалось, с некоторым раздражением подумал Мамыкин. Пора возвращаться к прежней теме «переговоров».
— Ладно, проморгаем, — смирился он с поражением. — Возвратимся к нашим баранам… Спрашиваешь, за что тебя малость поучили? Вруби свои мозги, паря. Ежели после поучения они у тебя еще остались, — прозрачный намек на повторное избиение не подействовал — Кирилл ответил на него безмятежной улыбкой. — Нагрешить, солидно заработать на грехе, а потом юркнуть зайчиком в кусты благонравия? Не бывает так, Кирюшенька, не надейся, милый автор самопала! На цепи будешь сидеть, как пес, вышедший из доверия, тюремную баланду станешь хлебать, но дело, покинутое Аптекарем, мир его праху, продолжишь! И в таком укромном месте, что я сам каждый раз тебя искать буду. Где это любимый соратник зелье гонит, анашу с героином смешивает?
Григорий Матвеевич, как всегда, вслух и про себя, говорил полу правду. Вернее сказать, перемешивал правду с ложь. В разных пропорциях, зависящих от уровня «объекта».
На самом деле, сейчас осваивается крохотный речной островок. Спившиеся бомжи за смешную плату, исчисляемую бутылками самопала, строят там приземистое здание новой лаборатории и жилой дом-дворец, копия уже существующего на дебаркадере. Через месяц, максимум полтора, преемника почившего Аптекаря доставят туда на «вертушке». До этого переселения Кирилл поработает на старом месте.
Но знать об этом ему совсем необязательно, даже вредно для здоровья и душевного равновесия. Мало ли что — умудрится «кандальник», незаметно от бдительной охраны, добраться до иллюминатора и выбросить из него запечатанную бутылку с запиской. Или уговорит бывшего своего одноклассника.
— Сволочь!
Умелый удар под вздох, потом — кастетом по затылку снова вырубили Кирилла. Повинуясь жесту босса, «гвардейцы» проволокли тело по палубе, столкнули в трюм. Проследив за действиями «костоломов», Мама с удовлетворением ощупал амбарный замок.
— Скучно ему там будет, Пашенька, тоскливо. А какая работа, когда тоска душу грызет? Пожалеть надо парня, помочь бедняге…
Мог бы и не продолжать, скривился Черницын, будто приключилась неожиданная зубная боль. За долгие годы общения, вернее сказать, служения, он научился понимать босса с полуслова, с жеста, с движения бровей. Вот и сейчас все ясно: змей нацелил ядовитое жало на семью узника.
— Что прикажете сделать, Григорий Матвеевич?
— Неужели не догадываешься? Привези мать и сестру Осипова, доставь радость дружку…
Весь этот день Лерка провела у подруги. Состоялось подробное увлекательное обсуждение кавалеров. Получив от ворот поворот у Осиповой, Костя мгновенно переключился на Настюху. Как принято, признавался в пламенной любви, говорил о твердом желании создать семью, пытался обнять, забраться под подол.
Настя держала стойкую круговую оборону. Не отталкивала Костю, но и не сдавалась, приманивала Ваську, намекала на возможную уступчивость, вместе с Валькой посещала дискотеки.
На ком остановиться?
Единственный человек, который может дать правильный ответ — Лерка.
Во первых, она уже признанная невеста, без пяти минут супруга московского предпринимателя. Во вторых, начиная с шестого класса, Осипова безошибочно оценивала пацанов. Одних уважала, других презирала и била.
Кандидатуру Кости Лерка сразу отвергла. Слаб в коленках, муж из него, как из ржавой баржи прогулочный теплоход. Васька требует более глубокого изучения. Интеллигентный Валька, страдающий множеством недостатков, применим только при условии перевоспитания.
В пять вечера Лерка примчалась домой. Матери не было — все еще на работе, брата — тоже… Странно, он обычно появляется в бараке к обеду и не покидает его до позднего вечера.
Что-то произошло?
Задыхаясь, девчонка побежала к барже — любимому месту отдыха Кирилла. Если там его нет — труби общий сбор, поднимай на ноги многочисленных друзей и приятелей. Других мест, где можно найти исчезнувшего брата, нет.
На барже — пусто и неуютно. Никаких признаков недавнего пребывания Кирилла.
Возле борта Лерка наткнулась на лужу крови. Рядом с лужей к переборке проткнута ножом короткая, в несколько слов, записка.
«Передай рыжему: следующая — ты…».
Обезумев от страха, Лерка помчалась на переговорный пункт. Бежала и твердила номер домашнего телефона жениха. Она не думала ни о себе, ни о брате — только о Федечке. Его явно заманивают в Окимовск. Для чего? Конечно, для расправы…
Вспомнились откровения женаха, его намерения прибрать к рукам «консерву». Вот она, причина злодейских намерений Мамы и его банды!…
Глава 7
Клавдия считала прожитую жизнь не легкой, но и не особенно тяжелой. Все познается в сравнении. Мать, действительно, мучилась, достаточно вспомнить ее рассказы о трагедии Ленинградской блокады. Или — вечно пьяный муженек, Клавин отец. Она говорила: поначалу был работящим мужиком, в меру ласковым, в меру суровым, а потом превратился в запойного. Вечерами напивался до того, что валился под стол, по утрам похмелялся и эта опохмелка переходила в очередную оргию, с битьем посуды, избиением жены и дочери.
Вот это — настоящая трагедия! Как только мать выдержала, не рехнулась?
А у Клавдии что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
В ответ — мощный храп, сменяющийся злобной матерщиной. Боевиков можно понять — вчерашняя попойка даром не прошла, очумевшие мозги поворачивались со скрипом, языки зациклились на непечатных выражениях. Привести их в нормальное состояние можно либо дубинкой, либо стаканом отравы. Ни того, ни другого делать не хочется. Остается подключить «главнокомандующего». Пусть он расправляется с нерадивыми подчиненными.
— Пашка! — закричал Мамыкин с такой силой, что у самого заложило в ушах. — Черницын! Поднимай своих бездельников! Лопнуло терпение!
«Главнокомандующий», он же — главная шестерка, появился из крайней будки. На небритом лице — скука и покорность. Этакий сладко-горький коктейль. Наверно, догадался зачем он понадобился — сражаться с бывшим одноклассником, вот и куксится.
Хочется, не хочется — все это интеллигентные замашки, все равно хромой помощник сделает так, как ему прикажет хозяин, отказаться побоится.
— Что прикажете, Григорий Матвеевич?
— Оглох? Так я живо уши прочищу! Кому сказано, поднимай свою гвардию. Доставьте мне твоего дружка. Желательно, живым. Поцарапаете малость — Бог простит. Я — тоже.
Через десять минут лодка с пятью вооруженными боевиками отчалила от баржи и направилась к другой, такой же развалине, жилью Кирилла.
Успокоенный Мамыкин развалился в шезлонге. Зря он так волнуется, портит и без того пошатнувшееся здоровье. В успехе задуманной операции можно не сомневаться, нужно планировать следующую. Прижучить сеструху Кирилла, заставить ее позвать на помощь Лаврикова, когда тот примчится спасать свою девку, посадить в трюм, рядом с самопальным изобретателем. А потом — что Бог пошлет, Сатана потребует.
О женихе Лерки думал и Кирилл. Он сидел на корме баржи и удил. Поплавок подрагивал на зяби, но не тонул. Хитрая пошла рыбешка, обходит извивающегося червя, не соблазняется шариками каши, пропитанной подсолнечным маслом. Что ей бифштексы подавать? Оближется, тварь речная! На жареху и ушицу уже наловлено, плещутся в садке караси и окуньки.
Одному скучно, приехал бы Федька…
Неужели они с Леркой расплевались? Дерзкая выросла девчонка, своенравная! Мать не признает, на брата фыркает дикой кошкой. Парни барачного городка боятся ее, обходят стороной. Недавно, Костя пристал к ней с любовными признаниями — так обработала кулачками и ногтями, что с неделю ходил с царапинами, мать примочки прикладывала.
А Ваську, решившегося поздно вечером спеть красавице серенаду, окатила пойлом, приготовленным для свиньи. То-то смеху было!
Жалко, если рыжий москвич сбежал от сеструхи, подходят они друг к другу, оба азартные, задиристые. При таком характере вековать Лерке в девкам, ни один парень не позарится.
А вообще, телка, что надо! В ней удивительно сочетается дерзость с добротой, своенравие с покладистостью. Негодующе фыркнет и тут же пожалеет, поцарапает — погладит...
О, черт, клюет!
Кирилл схватил удочку, леска с пустым крючком взметнулась над водой. Выругался и…замер. Внизу в лодке стоял парень со стволом, нацеленным в живот рыболову. Путь в Оку закрыт, прыгнешь — глотнешь пулю. Тогда — по барже и — на берег. А там, на берегу, сто дорожек в разные стороны, черта лысого догонят!
— Ку-ку!
Кирилл обернулся. Позади — два мордоворота из мамыкинской банды, оба — с пистолетами. За ними — Черницын. Смотрит в другую сторону, наверно, стыдно ему за разыгрываемое шоу.
— Пашка, ты что, сдурел? Школьного дружка — под молотки? Да я…
Договорить, что он сделает с предателем, Кирилл не успел — сильный удар по голове бросил его в беспамятство. Он не чувствовал, как его проволокли по палубе, как бросили в лодку. Пришел в себя на полу, в луже вода, окрашенной кровью. Наверно, его окатили из ведра.
Над ним навис Мамыкин.
В душе хозяина Окимовска не было ни сострадания, ни жалости — эти чувства противопоказаны человеку, который занимается криминальным бизнесом, да и бизнесом — вообще. Просто ему показалось, что на палубе у его ног лежит не Кирилл, а погибший на Кавказе сын.
Валька, паразит, откуда взялся? А мы с матерью тебя уже отпели, похоронили. Живой, сукин сын? Вот мать-то возрадуется! Поднимайся, хватит придуряться! Пойдем отпразднуем твое возвращение.
Господи, бесово наваждение!
Григорий Матвеевич затряс головой, будто выбрасывая из нее мусор. Мысленно сотворил молитву. Перекрестился. Религиозным он никогда не был, но и ересью не баловался. Боялся. Вдруг Бог все-таки есть, как бы он не обиделся и не наслал на безбожника мороку, то есть — кару. А Божья кара пострашней прокурорской, от нее не отмазаться, не откупиться — мигом удавит.
Кирилл, будто копируя Маму, тоже потряс головой, поднялся на ватных ногах, прислонился к переборке.
— За что?
Стоящий в стороне Черницын заинтересовано следил за юрким катером, совершающим невероятные виражи. На самом деле, избегал укоризненного взгляда бывшего одноклассника. Раньше никогда, в самом дурном сне, он не мог представить себя предателем, Иудой. И вот докатился — подставил друга. И не только подставил — по его приказанию Кирюху обрабатывали кулаками, рукоятками стволов, кастетами.
Мама криво улыбнулся.
— А ты как думал? Мужская игра идет, слабакам места в ней нет. Ну, об «игре» речь впереди. Признавайся, дохляк, о чем шептался с рыжим москвичом, какие планы строил?
Слабость отступала. Ноги уже не были ватными — налились силой, голова заработала, лихорадочно подсказывала пути к спасению. До борта баржи всего несколько шагов. Разбежаться и нырнуть, превратившись в хитрую рыбу, которая только что сожрала червя, не заглотнув острый крючок. Не догонят! «Гвардейцы» Мамы умеют плавать только примитивными саженками, им далеко до умелого пловца.
Будто подслушав мысли пленника, боевики насторожились.
— Мало ли о чем шепчутся два мужика? — с показной залихвастостью отмахнулся Кирилл. — О водке, о бабах. Обычный треп.
Мамыкин и сам понимает, что союз московского предпринимателя и обычного парня, пусть даже изобретателя, ничем ему не угрожает. Подставят под ментов? Не страшно, все менты под его задницей, колыхнутся — раздавит. Брякнут в прокуратуру? Там тоже сидят живые люди, которым и вкусно поесть хочется и шмотки надеть не отечественного производства, и разъезжать не на вшивых москвичах-жигулях — на навороченным забугорных тачках.
Он надеялся на вдохновение, на случайность, на мизерную частицу информации, которая позволит ему разведать намерения Лавриковых. Вдруг рыжий хитрец посвятил своего друга и будущего родственника в намерения Лавра.
— Ты мне не вешай лапшу на уши, — беззлобно предупредил Мама. — Они у меня закаленные, вертятся-крутятся не хуже радаров… Когда заявится женишок твоей сеструхи?
Григорий Матвеевич считал себя талантливым психологом. По его убеждению, резкий поворот при собеседовании (или — допросе?) как бы обезоруживают оппонента. Тем более, простого речного парня, с двумя извилинами в башке.
— Кто его знает? — Кирилл пожал плечами, пристроил на окровавленном лице недоуменную улыбочку. — Не сговаривались. Он — богатей, а я кто? Люмпен-пролетариат.
— С тобой не сговаривались — верю. А с сеструхой?
Избитый парень потрогал ссадину на лбу, звучно освободил нос от сгустков крови.
— Вот, что, Мама, ты лучше не тронь Лерку…
— А что будет?
На всякий случай, Григорий Матвеевич сделал шаг назад. Знал он бешеный характер Кирилла: озвереет — пятерым боевикам не справиться, расшвыряет, как котят. Не посмотрит ни на стволы, нацеленные на него, ни на ножи и автоматы. Бережённого и Бог бережет — принцип, выручающий Маму из самых критических ситуаций.
— Плохо будет.
Похоже, выудить ничего не удалось, с некоторым раздражением подумал Мамыкин. Пора возвращаться к прежней теме «переговоров».
— Ладно, проморгаем, — смирился он с поражением. — Возвратимся к нашим баранам… Спрашиваешь, за что тебя малость поучили? Вруби свои мозги, паря. Ежели после поучения они у тебя еще остались, — прозрачный намек на повторное избиение не подействовал — Кирилл ответил на него безмятежной улыбкой. — Нагрешить, солидно заработать на грехе, а потом юркнуть зайчиком в кусты благонравия? Не бывает так, Кирюшенька, не надейся, милый автор самопала! На цепи будешь сидеть, как пес, вышедший из доверия, тюремную баланду станешь хлебать, но дело, покинутое Аптекарем, мир его праху, продолжишь! И в таком укромном месте, что я сам каждый раз тебя искать буду. Где это любимый соратник зелье гонит, анашу с героином смешивает?
Григорий Матвеевич, как всегда, вслух и про себя, говорил полу правду. Вернее сказать, перемешивал правду с ложь. В разных пропорциях, зависящих от уровня «объекта».
На самом деле, сейчас осваивается крохотный речной островок. Спившиеся бомжи за смешную плату, исчисляемую бутылками самопала, строят там приземистое здание новой лаборатории и жилой дом-дворец, копия уже существующего на дебаркадере. Через месяц, максимум полтора, преемника почившего Аптекаря доставят туда на «вертушке». До этого переселения Кирилл поработает на старом месте.
Но знать об этом ему совсем необязательно, даже вредно для здоровья и душевного равновесия. Мало ли что — умудрится «кандальник», незаметно от бдительной охраны, добраться до иллюминатора и выбросить из него запечатанную бутылку с запиской. Или уговорит бывшего своего одноклассника.
— Сволочь!
Умелый удар под вздох, потом — кастетом по затылку снова вырубили Кирилла. Повинуясь жесту босса, «гвардейцы» проволокли тело по палубе, столкнули в трюм. Проследив за действиями «костоломов», Мама с удовлетворением ощупал амбарный замок.
— Скучно ему там будет, Пашенька, тоскливо. А какая работа, когда тоска душу грызет? Пожалеть надо парня, помочь бедняге…
Мог бы и не продолжать, скривился Черницын, будто приключилась неожиданная зубная боль. За долгие годы общения, вернее сказать, служения, он научился понимать босса с полуслова, с жеста, с движения бровей. Вот и сейчас все ясно: змей нацелил ядовитое жало на семью узника.
— Что прикажете сделать, Григорий Матвеевич?
— Неужели не догадываешься? Привези мать и сестру Осипова, доставь радость дружку…
Весь этот день Лерка провела у подруги. Состоялось подробное увлекательное обсуждение кавалеров. Получив от ворот поворот у Осиповой, Костя мгновенно переключился на Настюху. Как принято, признавался в пламенной любви, говорил о твердом желании создать семью, пытался обнять, забраться под подол.
Настя держала стойкую круговую оборону. Не отталкивала Костю, но и не сдавалась, приманивала Ваську, намекала на возможную уступчивость, вместе с Валькой посещала дискотеки.
На ком остановиться?
Единственный человек, который может дать правильный ответ — Лерка.
Во первых, она уже признанная невеста, без пяти минут супруга московского предпринимателя. Во вторых, начиная с шестого класса, Осипова безошибочно оценивала пацанов. Одних уважала, других презирала и била.
Кандидатуру Кости Лерка сразу отвергла. Слаб в коленках, муж из него, как из ржавой баржи прогулочный теплоход. Васька требует более глубокого изучения. Интеллигентный Валька, страдающий множеством недостатков, применим только при условии перевоспитания.
В пять вечера Лерка примчалась домой. Матери не было — все еще на работе, брата — тоже… Странно, он обычно появляется в бараке к обеду и не покидает его до позднего вечера.
Что-то произошло?
Задыхаясь, девчонка побежала к барже — любимому месту отдыха Кирилла. Если там его нет — труби общий сбор, поднимай на ноги многочисленных друзей и приятелей. Других мест, где можно найти исчезнувшего брата, нет.
На барже — пусто и неуютно. Никаких признаков недавнего пребывания Кирилла.
Возле борта Лерка наткнулась на лужу крови. Рядом с лужей к переборке проткнута ножом короткая, в несколько слов, записка.
«Передай рыжему: следующая — ты…».
Обезумев от страха, Лерка помчалась на переговорный пункт. Бежала и твердила номер домашнего телефона жениха. Она не думала ни о себе, ни о брате — только о Федечке. Его явно заманивают в Окимовск. Для чего? Конечно, для расправы…
Вспомнились откровения женаха, его намерения прибрать к рукам «консерву». Вот она, причина злодейских намерений Мамы и его банды!…
Глава 7
Клавдия считала прожитую жизнь не легкой, но и не особенно тяжелой. Все познается в сравнении. Мать, действительно, мучилась, достаточно вспомнить ее рассказы о трагедии Ленинградской блокады. Или — вечно пьяный муженек, Клавин отец. Она говорила: поначалу был работящим мужиком, в меру ласковым, в меру суровым, а потом превратился в запойного. Вечерами напивался до того, что валился под стол, по утрам похмелялся и эта опохмелка переходила в очередную оргию, с битьем посуды, избиением жены и дочери.
Вот это — настоящая трагедия! Как только мать выдержала, не рехнулась?
А у Клавдии что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35