И наблюдай за родственницами, да и за собой тоже. Из этих наблюдений ты извлечешь многое.
Линн затрусила прочь. Узнав о кровных узах, связывающих ее с травницей, Бекка всем нутром ощутила нечто странное — как будто по ее телу разливается приятная теплота. Ма сочла бы такое чувство чем-то близким к богохульству, ибо настоящая порядочная женщина, входя в дом своего мужа, оставляет все прежние узы родства и дружбы за порогом. Она никогда не оглядывается назад, никогда не упоминает об этих узах. Бекка же ощущала их скорее как благословение.
Линн приезжала и через месяц, и потом еще раз. И у нее всегда находилась минутка расспросить Бекку о том, что той удалось узнать новенького, а затем дополнить наблюдения девушки сокровищами собственного опыта и знаний. Она даже позволила Бекке положить ладошки на свое еще не родившееся дитя, чтоб ощутить его движения.
— Будто верхом скачет, должно быть, мальчик, — сказала Линн.
Бекка ощутила толчки крошечных ножек под тонкой кожей травницы, и это вызвало у нее улыбку.
— Какой сильный…
— Он и должен быть сильным. Когда-нибудь он станет альфом хутора Миролюбие. А за это ему придется немало побороться.
Бекка сняла ладони с живота Линн и опустила голову.
— И сил понадобится еще больше потом, — сказала она печально.
Линн обняла худенькие плечи девушки.
— С моим сыном все будет иначе. Я уж об этом сама позабочусь. Он будет добр. Будет добр ко всем юным, а не только к тем, кто сумеет убежать. На нашем старом хуторе убийств не было, и я слыхала, что и в других местах они вовсе не обязательны.
— Моя ма говорит иначе. — Бекка содрогнулась.
— Твоя ма думает, будто Имение Добродетель — это весь мир. Но мир меняется, Бекка. Вот погоди немножко, и ты сама убедишься, что он меняется прямо на глазах. А может, и сам мир увидит, как станете изменять его вы — ты и другие такие же молодые. — Линн снова прижала ладонь к животу и нежно улыбнулась. — И вот этот — тоже! Он обязательно внесет в мир что-то новое. И вы все будете изменять мир к лучшему.
Но не изменилось ничего. Линн родила девочку, а девочек на хуторе Миролюбие родилось уже слишком много, так что пустых колыбелек не осталось. И Линн на горьком опыте убедилась, что доброе отношение к ней Захарии имеет свои границы.
Бекка все еще безмолвно стояла посреди дороги. Стальные цепи памяти обвивали и сковывали ее лодыжки. Тихий голодный плач, доносившийся с холма, будто лезвием бритвы кромсал ее душу, заставляя ее кровоточить. Вот точно так же было и в ночь бдения, но тогда все ее помыслы были связаны с другим холмом — с Поминальным. Те хутора, которые совместно владели холмом, где сейчас исходило криком дитя Линн, так и не дали ему собственного имени. Имя придало бы ему большую реальность, о нем было бы труднее не вспоминать. Ведь вся суть этого безымянного места заключалась в том, что там оставляли нечто и уходили, стараясь ни о чем не вспоминать. Так было всегда, так будет всегда. А Поминальный холм — дело совсем другое. Поминальный холм — место поминовений. Бекка попыталась вздохнуть поглубже, и, хотя у нее заломило грудь, сил уйти не было — неподвижная и окаменевшая, как костяки, что покоятся в Поминальном холме, она не могла сдвинуться с места.
— Бекка?
Не имея сил повернуться, она все равно узнала этот голос.
— Джеми!..
Не вскрик, а вздох… но радость освобождения придала ему силу осанны. И вот Джеми уже в поле ее зрения — коса на плече, рубашка испещрена пятнами пота — признак нелегкого труда в поле. В его глазах Бекка читала собственную надежду на спасение.
— О Джеми! — Не думая ни о чем, она бросилась на грудь юноше.
— Нет, Бекка, нет… — Он мягко отстранил ее свободной рукой. — Дом совсем рядом, нас могут увидеть.
— А ты боишься?
— Ты уже почти взрослая женщина, и этого нам не простят. — Он говорил тихо, но за каждым словом стояла глубоко продуманная мысль. — Ты уже прошла через Перемену и бдение, а я ведь старше тебя. Так что это совсем не то, что было в наши детские годы. По обычаю нам не следовало бы быть тут вообще. Если б Пол узнал…
— Па ничего бы не сказал! — Бекка чувствовала свою правоту. — И если я взрослая женщина, то моя прямая обязанность дать тебе Поцелуй или Жест, когда ты этого попросишь. — А ее глаза молили: «Попроси…»
Джеми покачал головой, его черные волосы упали на глаза цвета доброго ржаного хлеба.
— Ты же знаешь, что это не то, что я захочу получить от тебя, когда придет время. — Он оглянулся на поле, где работали другие мужчины. — Лучше я пойду. Они тоже скоро отправятся домой.
Ее рука рванулась к нему, не отпуская.
— Джеми, любимый, меня томит жизнь в постоянном ожидании и неутоленном желании. — Ее лицо пылало, выдавая стыд перед собственными чересчур смелыми словами, хотя в сердце ее стыда не было и в помине. — То, что ты задумал… Откуда ты знаешь, что из этого хоть что-то получится? Чтобы добиться этого, чтобы стать альфом Праведного Пути…
— Только не Праведного Пути! — Его загорелое на полевой страде лицо выражало твердую уверенность в своей правоте. — Этому не бывать, Бекка. Хоть Пол мне и не отец, я никогда не выйду с ним на бой из-за этого хутора.
— Среди его кровных сыновей мало найдется столь чувствительных, как ты!
— Что ж, каждый свою борозду ведет по-своему. Ведь именно слово Пола спасло мне жизнь, когда меня принесли сюда с холма. А со мной он всегда обращался так, будто я один из его родных детей. Мир широк. Есть и другие хутора, и другие Имения, и всюду есть альфы, которые правят ими. Может, судьба сведет меня лицом к лицу даже с альфом того хутора, откуда меня выбросили подыхать. И если мне суждено стать твоим женихом и мужем, я обращу свой взор к одному из них, но если цена этому — смерть Пола, то я скорее откажусь от тебя.
Ее рука потянулась к его руке, пальцы их сплелись.
— Ты даже не подозреваешь, как мне радостно слышать твои слова! Хотя одновременно они ранят меня. Как мне хочется, чтоб мы опять стали маленькими! Ведь именно твоя доброта к малышне сделала тебя героем в моих глазах…
Джеми изобразил на лице печаль, притворившись, будто ее слова глубоко обидели его.
— А я-то думал, что это моя жуткая образина заставила тебя пожалеть меня, несчастного.
— Образина? Перестань дразнить меня, провокатор! — Бекка с силой сжала его пальцы. — Если ты — образина, то я — древняя старушонка!
Но он не хотел оставить за ней последнее слово:
— Ну-ну, Бекка, ты же знаешь, что женщина не смеет судить о том, как выглядит мужчина. Это в тебе говорит тщеславие!
— И ничего похожего! Это… — начала было Бекка, но спохватилась, поняв, что он просто подшучивает над ней. Его светящаяся радостью жизни душа и доброе сердце влекли ее к нему задолго до того, как она ощутила себя женщиной, жаждущей его, как жаждут мужчину. — О Джеми, если я не смогу стать твоей женой, я буду умолять па никогда не выдавать меня замуж.
Лицо Джеми осветилось широкой улыбкой.
— Такая прекрасная женщина и будет что-то вымаливать? Да и надежды на успех тут маловато, особенно учитывая, что Окончание Жатвы уже на носу. А все прочие альфы просто поубивают друг друга за одно лишь счастье поцеловать кромку твоего праздничного наряда!
— Наряда! — Бекка бросила разочарованный взгляд на себя и оправила простенькую коричневую юбку.
Джеми отбросил косу; она упала, срезая толстый слой дорожной пыли. Обеими руками он обхватил талию Бекки. И хоть он не сказал ни слова, она прочла в его глазах, что в эту секунду он видит ее во всей красе королевских нарядов. Она тесно прижалась к юноше, и даже острый запах мужского пота показался ей прекрасным.
— Пусть уйдет эта боль, Джеми, — шептала она, касаясь его щеки своей, — пусть уйдет наваждение, пусть уйдет тот призрак, что провожал меня домой с Поминального холма.
— Тебя преследует все та же галлюцинация, Бекка? — Его дыхание шевелило ее волосы, как летний ветерок колышет спелые колосья хлебов.
— Это больше, чем галлюцинация! — Что-то сжало ей горло, так что Бекка с трудом выдавливала из себя слова. — Галлюцинации не ходят за тобой, они не могут обретать форму. Галлюцинации не проникают в твой мозг и не нашептывают гадости. Вот слышишь, Джеми? — Она резко вскинула голову. Глаза — совсем безумные.
— А что я должен слышать? Ничего ведь не слышно.
— А плач на холме?
— Ш-ш-ш, Бекка! Ты же знаешь, это приносит боль, только если обращаешь на него внимание. А кроме того… слышишь — все тихо.
Так оно и было. Мяукающий надрывный плач прекратился. Может, ребенок уснул. Может…
Но Бекка яростно трясла головой.
— Он не молчит, он плачет, — стояла она на своем, — он все еще там, и он плачет, плачет… И он всегда будет там — этот плач… это жестокое бесконечное чувство голода… он всегда будет звучать во мне…
— Тише, тише, Бекка, — повторял Джеми, гладя ее волосы. И снова: — Успокойся, Бекка. Что бы с тобой там ни случилось в ночь бдения, все это всего лишь воображение. Лунные тени иногда выглядят так странно, а ветер — известный обманщик…
Бекка напрягла мышцы и вырвалась из рук Джеми. Ее взгляд был жесток и упрям, как у Пола, когда тот бывал особенно непреклонен.
— Я слышала, что слышала. Я видела, что видела!
На красивом лице Джеми возникло выражение жалости, но только на одно мгновение.
— Ты же знаешь, что тебе скажут, если услышат такие слова?
— Что я сумасшедшая, — опустила глаза Бекка.
— Но я-то знаю, что ты не такая! Знаю наверняка!
— Тогда скажи, кто я такая! — выкрикнула она, с вызовом глядя на него бешеными глазами. — Дебора? Прорицательница?
— Знаешь, вот это-то они навряд ли скажут. А кроме того, видеть лица мертвых еще не значит прорицать.
— Эндорская колдунья вызывала мертвых. — Бекка говорила медленно и уверенно. Она знала Священное Писание лучше всех своих родичей и даже лучше большинства старших жен Пола. — «Ворожеи не оставляй в живых».
— Но ты же не вызывала мертвых, — сказал Джеми, все еще пытаясь воззвать к ее разуму, — они ведь сами пришли, по твоим словам. Это вовсе не колдовство, хоть в какую книгу ни погляди. Это просто морок.
— Морок? — Бекка произнесла это слово, будто не совсем понимая, что оно значит. — Ты хочешь сказать, что… что Сатана уловил меня?
— Не вижу другого объяснения. А нас учили, что мы можем победить дьявола и его порождения, которые он взращивает в наших умах. — Джеми потянулся за своей косой. — Ты самая сильная из всех женщин Праведного Пути, каких я знаю. Если Сатана свяжется с тобою, я ему не позавидую! Иди домой, моя славная Бекка! Давай-ка мы оба двинем туда.
Он оставил ее на дороге. Она долго стояла там и глядела вслед Джеми, пока он не превратился в тонкую тень, тающую в ослепительном солнечном сиянии. Джеми выбрал более короткую дорогу, которая должна была вывести его к дворовым постройкам фермы с другой стороны, чем та, по которой пойдет Бекка. Ее взгляд продолжал следить за Джеми, он льнул к нему, будто именно в Джеми заключалось ее единственное спасение от подступающего безумия. Чары истончались, вытягиваясь, как нить. Потом нить лопнула. Ребенок на холме опять заходился в крике.
Бекка пробежала бегом всю оставшуюся дорогу до дома, надеясь оставить за своими плечами этот мучительный звук. И только пробежав половину двора, она перестала слышать голодное хныканье младенца.
Переступив порог дома, Бекка постаралась загнать боль поглубже, чтобы ее лицо могло соревноваться в спокойствии с каменными лицами пожилых женщин, спешащих по своим домашним делам. Однако призрачный детский плач все еще эхом отдавался в ее ушах.
Свою мать Бекка отыскала в ткацкой. Хэтти подняла глаза от утка и сразу же прочла на лице дочери все, что мучило девушку.
— Все еще жива?
Бекка кивнула, и тут же из груди ее вырвались рыдания; она оказалась в объятиях матери, опускаясь на пол, чтоб зарыться лицом в ее пышные юбки. Хэтти, шепча что-то ласковое, пыталась успокоить свою младшенькую и осторожно гладила ее светлые волосы своими мозолистыми ладонями.
— Тише, тише, Бекка, — случайно повторила Хэтти слова Джеми, хотя сейчас они уже не обладали той успокоительной силой, которую имели всего лишь несколько минут назад. — Успокойся, девочка! Скоро придет твой па вместе с другими мужчинами, и если ты не осушишь глаза и не повеселеешь, он тут же поймет, что с тобой что-то неладно. Увидит тебя в таком виде и скажет, что ты все еще не годишься в женщины, и запретит тебе ехать на праздник Окончания Жатвы.
— Ну и пусть, не велика потеря! — пробормотала Бекка.
— Что такое?!
Бекка так резко вскинула голову, что руки Хэтти непроизвольно взметнулись, защищая ее огромный живот от импульсивных движений дочери:
— Я сказала, что не желаю ехать на праздник Окончания Жатвы.
— Ты уже взрослая женщина, и у тебя есть еще несколько месяцев до того, как ты окажешься в поре. Так почему бы тебе не поехать?
— Потому что не хочу. А если этого мало…
Хэтти воздела руки к небесам, надеясь призвать этим жестом свою дочь к спокойствию и заставить ее прекратить мятежные речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Линн затрусила прочь. Узнав о кровных узах, связывающих ее с травницей, Бекка всем нутром ощутила нечто странное — как будто по ее телу разливается приятная теплота. Ма сочла бы такое чувство чем-то близким к богохульству, ибо настоящая порядочная женщина, входя в дом своего мужа, оставляет все прежние узы родства и дружбы за порогом. Она никогда не оглядывается назад, никогда не упоминает об этих узах. Бекка же ощущала их скорее как благословение.
Линн приезжала и через месяц, и потом еще раз. И у нее всегда находилась минутка расспросить Бекку о том, что той удалось узнать новенького, а затем дополнить наблюдения девушки сокровищами собственного опыта и знаний. Она даже позволила Бекке положить ладошки на свое еще не родившееся дитя, чтоб ощутить его движения.
— Будто верхом скачет, должно быть, мальчик, — сказала Линн.
Бекка ощутила толчки крошечных ножек под тонкой кожей травницы, и это вызвало у нее улыбку.
— Какой сильный…
— Он и должен быть сильным. Когда-нибудь он станет альфом хутора Миролюбие. А за это ему придется немало побороться.
Бекка сняла ладони с живота Линн и опустила голову.
— И сил понадобится еще больше потом, — сказала она печально.
Линн обняла худенькие плечи девушки.
— С моим сыном все будет иначе. Я уж об этом сама позабочусь. Он будет добр. Будет добр ко всем юным, а не только к тем, кто сумеет убежать. На нашем старом хуторе убийств не было, и я слыхала, что и в других местах они вовсе не обязательны.
— Моя ма говорит иначе. — Бекка содрогнулась.
— Твоя ма думает, будто Имение Добродетель — это весь мир. Но мир меняется, Бекка. Вот погоди немножко, и ты сама убедишься, что он меняется прямо на глазах. А может, и сам мир увидит, как станете изменять его вы — ты и другие такие же молодые. — Линн снова прижала ладонь к животу и нежно улыбнулась. — И вот этот — тоже! Он обязательно внесет в мир что-то новое. И вы все будете изменять мир к лучшему.
Но не изменилось ничего. Линн родила девочку, а девочек на хуторе Миролюбие родилось уже слишком много, так что пустых колыбелек не осталось. И Линн на горьком опыте убедилась, что доброе отношение к ней Захарии имеет свои границы.
Бекка все еще безмолвно стояла посреди дороги. Стальные цепи памяти обвивали и сковывали ее лодыжки. Тихий голодный плач, доносившийся с холма, будто лезвием бритвы кромсал ее душу, заставляя ее кровоточить. Вот точно так же было и в ночь бдения, но тогда все ее помыслы были связаны с другим холмом — с Поминальным. Те хутора, которые совместно владели холмом, где сейчас исходило криком дитя Линн, так и не дали ему собственного имени. Имя придало бы ему большую реальность, о нем было бы труднее не вспоминать. Ведь вся суть этого безымянного места заключалась в том, что там оставляли нечто и уходили, стараясь ни о чем не вспоминать. Так было всегда, так будет всегда. А Поминальный холм — дело совсем другое. Поминальный холм — место поминовений. Бекка попыталась вздохнуть поглубже, и, хотя у нее заломило грудь, сил уйти не было — неподвижная и окаменевшая, как костяки, что покоятся в Поминальном холме, она не могла сдвинуться с места.
— Бекка?
Не имея сил повернуться, она все равно узнала этот голос.
— Джеми!..
Не вскрик, а вздох… но радость освобождения придала ему силу осанны. И вот Джеми уже в поле ее зрения — коса на плече, рубашка испещрена пятнами пота — признак нелегкого труда в поле. В его глазах Бекка читала собственную надежду на спасение.
— О Джеми! — Не думая ни о чем, она бросилась на грудь юноше.
— Нет, Бекка, нет… — Он мягко отстранил ее свободной рукой. — Дом совсем рядом, нас могут увидеть.
— А ты боишься?
— Ты уже почти взрослая женщина, и этого нам не простят. — Он говорил тихо, но за каждым словом стояла глубоко продуманная мысль. — Ты уже прошла через Перемену и бдение, а я ведь старше тебя. Так что это совсем не то, что было в наши детские годы. По обычаю нам не следовало бы быть тут вообще. Если б Пол узнал…
— Па ничего бы не сказал! — Бекка чувствовала свою правоту. — И если я взрослая женщина, то моя прямая обязанность дать тебе Поцелуй или Жест, когда ты этого попросишь. — А ее глаза молили: «Попроси…»
Джеми покачал головой, его черные волосы упали на глаза цвета доброго ржаного хлеба.
— Ты же знаешь, что это не то, что я захочу получить от тебя, когда придет время. — Он оглянулся на поле, где работали другие мужчины. — Лучше я пойду. Они тоже скоро отправятся домой.
Ее рука рванулась к нему, не отпуская.
— Джеми, любимый, меня томит жизнь в постоянном ожидании и неутоленном желании. — Ее лицо пылало, выдавая стыд перед собственными чересчур смелыми словами, хотя в сердце ее стыда не было и в помине. — То, что ты задумал… Откуда ты знаешь, что из этого хоть что-то получится? Чтобы добиться этого, чтобы стать альфом Праведного Пути…
— Только не Праведного Пути! — Его загорелое на полевой страде лицо выражало твердую уверенность в своей правоте. — Этому не бывать, Бекка. Хоть Пол мне и не отец, я никогда не выйду с ним на бой из-за этого хутора.
— Среди его кровных сыновей мало найдется столь чувствительных, как ты!
— Что ж, каждый свою борозду ведет по-своему. Ведь именно слово Пола спасло мне жизнь, когда меня принесли сюда с холма. А со мной он всегда обращался так, будто я один из его родных детей. Мир широк. Есть и другие хутора, и другие Имения, и всюду есть альфы, которые правят ими. Может, судьба сведет меня лицом к лицу даже с альфом того хутора, откуда меня выбросили подыхать. И если мне суждено стать твоим женихом и мужем, я обращу свой взор к одному из них, но если цена этому — смерть Пола, то я скорее откажусь от тебя.
Ее рука потянулась к его руке, пальцы их сплелись.
— Ты даже не подозреваешь, как мне радостно слышать твои слова! Хотя одновременно они ранят меня. Как мне хочется, чтоб мы опять стали маленькими! Ведь именно твоя доброта к малышне сделала тебя героем в моих глазах…
Джеми изобразил на лице печаль, притворившись, будто ее слова глубоко обидели его.
— А я-то думал, что это моя жуткая образина заставила тебя пожалеть меня, несчастного.
— Образина? Перестань дразнить меня, провокатор! — Бекка с силой сжала его пальцы. — Если ты — образина, то я — древняя старушонка!
Но он не хотел оставить за ней последнее слово:
— Ну-ну, Бекка, ты же знаешь, что женщина не смеет судить о том, как выглядит мужчина. Это в тебе говорит тщеславие!
— И ничего похожего! Это… — начала было Бекка, но спохватилась, поняв, что он просто подшучивает над ней. Его светящаяся радостью жизни душа и доброе сердце влекли ее к нему задолго до того, как она ощутила себя женщиной, жаждущей его, как жаждут мужчину. — О Джеми, если я не смогу стать твоей женой, я буду умолять па никогда не выдавать меня замуж.
Лицо Джеми осветилось широкой улыбкой.
— Такая прекрасная женщина и будет что-то вымаливать? Да и надежды на успех тут маловато, особенно учитывая, что Окончание Жатвы уже на носу. А все прочие альфы просто поубивают друг друга за одно лишь счастье поцеловать кромку твоего праздничного наряда!
— Наряда! — Бекка бросила разочарованный взгляд на себя и оправила простенькую коричневую юбку.
Джеми отбросил косу; она упала, срезая толстый слой дорожной пыли. Обеими руками он обхватил талию Бекки. И хоть он не сказал ни слова, она прочла в его глазах, что в эту секунду он видит ее во всей красе королевских нарядов. Она тесно прижалась к юноше, и даже острый запах мужского пота показался ей прекрасным.
— Пусть уйдет эта боль, Джеми, — шептала она, касаясь его щеки своей, — пусть уйдет наваждение, пусть уйдет тот призрак, что провожал меня домой с Поминального холма.
— Тебя преследует все та же галлюцинация, Бекка? — Его дыхание шевелило ее волосы, как летний ветерок колышет спелые колосья хлебов.
— Это больше, чем галлюцинация! — Что-то сжало ей горло, так что Бекка с трудом выдавливала из себя слова. — Галлюцинации не ходят за тобой, они не могут обретать форму. Галлюцинации не проникают в твой мозг и не нашептывают гадости. Вот слышишь, Джеми? — Она резко вскинула голову. Глаза — совсем безумные.
— А что я должен слышать? Ничего ведь не слышно.
— А плач на холме?
— Ш-ш-ш, Бекка! Ты же знаешь, это приносит боль, только если обращаешь на него внимание. А кроме того… слышишь — все тихо.
Так оно и было. Мяукающий надрывный плач прекратился. Может, ребенок уснул. Может…
Но Бекка яростно трясла головой.
— Он не молчит, он плачет, — стояла она на своем, — он все еще там, и он плачет, плачет… И он всегда будет там — этот плач… это жестокое бесконечное чувство голода… он всегда будет звучать во мне…
— Тише, тише, Бекка, — повторял Джеми, гладя ее волосы. И снова: — Успокойся, Бекка. Что бы с тобой там ни случилось в ночь бдения, все это всего лишь воображение. Лунные тени иногда выглядят так странно, а ветер — известный обманщик…
Бекка напрягла мышцы и вырвалась из рук Джеми. Ее взгляд был жесток и упрям, как у Пола, когда тот бывал особенно непреклонен.
— Я слышала, что слышала. Я видела, что видела!
На красивом лице Джеми возникло выражение жалости, но только на одно мгновение.
— Ты же знаешь, что тебе скажут, если услышат такие слова?
— Что я сумасшедшая, — опустила глаза Бекка.
— Но я-то знаю, что ты не такая! Знаю наверняка!
— Тогда скажи, кто я такая! — выкрикнула она, с вызовом глядя на него бешеными глазами. — Дебора? Прорицательница?
— Знаешь, вот это-то они навряд ли скажут. А кроме того, видеть лица мертвых еще не значит прорицать.
— Эндорская колдунья вызывала мертвых. — Бекка говорила медленно и уверенно. Она знала Священное Писание лучше всех своих родичей и даже лучше большинства старших жен Пола. — «Ворожеи не оставляй в живых».
— Но ты же не вызывала мертвых, — сказал Джеми, все еще пытаясь воззвать к ее разуму, — они ведь сами пришли, по твоим словам. Это вовсе не колдовство, хоть в какую книгу ни погляди. Это просто морок.
— Морок? — Бекка произнесла это слово, будто не совсем понимая, что оно значит. — Ты хочешь сказать, что… что Сатана уловил меня?
— Не вижу другого объяснения. А нас учили, что мы можем победить дьявола и его порождения, которые он взращивает в наших умах. — Джеми потянулся за своей косой. — Ты самая сильная из всех женщин Праведного Пути, каких я знаю. Если Сатана свяжется с тобою, я ему не позавидую! Иди домой, моя славная Бекка! Давай-ка мы оба двинем туда.
Он оставил ее на дороге. Она долго стояла там и глядела вслед Джеми, пока он не превратился в тонкую тень, тающую в ослепительном солнечном сиянии. Джеми выбрал более короткую дорогу, которая должна была вывести его к дворовым постройкам фермы с другой стороны, чем та, по которой пойдет Бекка. Ее взгляд продолжал следить за Джеми, он льнул к нему, будто именно в Джеми заключалось ее единственное спасение от подступающего безумия. Чары истончались, вытягиваясь, как нить. Потом нить лопнула. Ребенок на холме опять заходился в крике.
Бекка пробежала бегом всю оставшуюся дорогу до дома, надеясь оставить за своими плечами этот мучительный звук. И только пробежав половину двора, она перестала слышать голодное хныканье младенца.
Переступив порог дома, Бекка постаралась загнать боль поглубже, чтобы ее лицо могло соревноваться в спокойствии с каменными лицами пожилых женщин, спешащих по своим домашним делам. Однако призрачный детский плач все еще эхом отдавался в ее ушах.
Свою мать Бекка отыскала в ткацкой. Хэтти подняла глаза от утка и сразу же прочла на лице дочери все, что мучило девушку.
— Все еще жива?
Бекка кивнула, и тут же из груди ее вырвались рыдания; она оказалась в объятиях матери, опускаясь на пол, чтоб зарыться лицом в ее пышные юбки. Хэтти, шепча что-то ласковое, пыталась успокоить свою младшенькую и осторожно гладила ее светлые волосы своими мозолистыми ладонями.
— Тише, тише, Бекка, — случайно повторила Хэтти слова Джеми, хотя сейчас они уже не обладали той успокоительной силой, которую имели всего лишь несколько минут назад. — Успокойся, девочка! Скоро придет твой па вместе с другими мужчинами, и если ты не осушишь глаза и не повеселеешь, он тут же поймет, что с тобой что-то неладно. Увидит тебя в таком виде и скажет, что ты все еще не годишься в женщины, и запретит тебе ехать на праздник Окончания Жатвы.
— Ну и пусть, не велика потеря! — пробормотала Бекка.
— Что такое?!
Бекка так резко вскинула голову, что руки Хэтти непроизвольно взметнулись, защищая ее огромный живот от импульсивных движений дочери:
— Я сказала, что не желаю ехать на праздник Окончания Жатвы.
— Ты уже взрослая женщина, и у тебя есть еще несколько месяцев до того, как ты окажешься в поре. Так почему бы тебе не поехать?
— Потому что не хочу. А если этого мало…
Хэтти воздела руки к небесам, надеясь призвать этим жестом свою дочь к спокойствию и заставить ее прекратить мятежные речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66