И наконец, он услышал треск сухой ветки. Пахомов прошел где-то рядом, Юрий хорошо рассмотрел его в лунном свете. Он с ужасом подумал о том, как все сложилось, если бы его преследователь не был инвалидом. Они с Колодниковым и Шалимовым, конечно, это не могли просчитать, прикидывая портрет «грибника». Лишь теперь все стало ясно — хромой пожилой человек собирает грибы, что его бояться? Ну, а дальше у женщин шансов просто не было. Как не было бы их сейчас и у Астафьева, попади он в руки своего хромого палача.
Когда Пахомов удалился в темноту и озноб страха прошел, Юрий начал думать о своих дальнейших действиях. Увы, очень немногое приходило ему на ум. Он знал одно: он не пойдет вслед за этим человеком, это верная смерть. И осторожно, буквально по сантиметру, Юрий начал продвигаться к воде. Больше всего он боялся сухих веток и, ставя ногу, сначала осторожно нащупывал, что под ней, а потом уже переносил тяжесть всего тела. Время как бы перестало существовать. Сколько он шел до берега, Юрий не знал, может, десять минут, а может, час.
Но лишь очутившись на берегу, Астафьев понял, в какую ловушку его заманил старик. Это была не то протока, не то залив, плавной дугой огибающий небольшой полуостров. Он не мог уйти ни вправо, ни влево — кругом вода. Трагедия Юрия была в том, что он не умел плавать. Где-то позади маячил Пахомов, а впереди доводящая его до панического ужаса стихия воды. Несколько минут Астафьев, остолбенев, стоял на берегу, потом сообразил, что сейчас, как никогда, хорошо виден на лунной дорожке, и плашмя упал на мягкий, илистый берег.
«Вот сука! Как ловко он меня сюда заманил! — подумал лейтенант. — Но откуда он мог знать, что я боюсь воды?!»
И тут он вспомнил! Когда-то, едва ли не при первой их встрече, Пахомов рассказал очередную байку о несчастном случае при высадке морского десанта. И вот тогда Астафьев чистосердечно признался в своем страхе перед водой.
— Нет, я так не могу. Я лет в пять тонул, сам уже не помню, родители рассказывали, а страх остался. Недалеко от берега поплескаться, это да. Но стоит зайти в воду по грудь, как такой страх нападает…
— Бывает, — кивнул тогда Пахомов. — Встречал я таких несчастных. Это называется аквафобия. Практически неизлечимо. Одного солдатика при мне так и перевели из десанта в стройбат только из-за этого. Так что советую близко к воде не подходить. Разве что дома, к ванне.
«Неужели он помнил этот разговор и целенаправленно вел меня именно сюда?»
— недоумевал Юрий. Словно подслушав его мысли, где-то в темноте сухо треснула ветка. Астафьева словно током ударило.
«Идет!» — подумал он. Страх прибавил ему силы и решительности. Ужас перед этим человеком оказался сильнее врожденной фобии, и Юрий начал ногами вперед вползать в теплую, парную воду. Скорее всего, это было озеро или пруд, ни малейшего намека на течение. Его руки неприятно проваливались в мягкий ил, и он с трудом вытаскивал их из чмокающей жижи, упрямо продвигаясь все глубже и глубже. Но, как назло, в этом месте было мелководье, тогда он развернулся и почему-то все так же ногами вперед начал двигаться в сторону ближайших камышовых зарослей. Скоро он почувствовал их упругую преграду и, встав на четвереньки, двинулся дальше. Делал это осторожно, но, видно, не получилось, потому что когда он остановился, то услышал на берегу тяжелые шаги своего врага, сопровождающиеся тихим стоном. Пахомов силой воли мог справиться с болью на полчаса, на час, но потом она прорывалось с еще большей силой. Юрий услышал, как его преследователь остановился, он был совсем близок, метрах в пяти, не более.
Астафьев сидел в воде по самую шею, и над поверхностью торчала одна голова. На его счастье, луна скрылась, и тьма плотно укрыла его от глаз преследователя. Время тянулось бесконечно, но судьба была благосклонна к Юрию.
Рядом, в камышах, что-то зашевелилось. И сразу со стороны берега блеснула вспышка выстрела. Юрий вздрогнул и еле удержался, чтобы не вскрикнуть. А из кустов раздалось надрывное, болезненное, затихающее кряканье.
«Утка! — понял Астафьев. — Но как точно он стреляет на звук, боже мой!»
Автор выстрела приглушенно выругался, и обостренный слух Юрия вскоре различил его удаляющиеся шаги. Лейтенант расслабился и чуть прилег на упругие камыши. Несколько минут он находился в какой-то прострации, и только следующее неприятное происшествие заставило его встрепенуться. Что-то холодное и скользкое проползло по его щиколотке. Подпрыгнув, Астафьев чуть не заорал от ужаса. Может, это был уж, может, просто лягушонок-головастик, но дрожь пробила лейтенанта с ног до головы.
«Блин, тут, поди, змей полно! А может, это пиявки?»
От этих мыслей Юрию стало совсем жутко, и он едва не запаниковал. От рывка на берег его спасло все то же чувство страха перед старым спецназовцем.
«Надо что-то делать, — решил он, — просижу тут до утра, а потом что? Он меня вычислит и пристрелит, как эту утку. Кстати, а за уткой он наверняка притащится, не оставит такую добычу. Может, попробовать пробраться вдоль берега и обойти его? А что, попытка не пытка!»
Юрий так же, на четвереньках, осторожно начал пролезать сквозь камыши.
Добравшись до чистой воды, он встал, погрузившись по самую грудь. Сначала страх привычно остановил дыхание, но волевым усилием Астафьев поборол его, и потихоньку тронулся вдоль берега. Метров через пять он нащупал уткнувшийся в берег ствол дерева, и это подвигло его на героические действия. Стянув с мели длиннное бревно, Юрий убедился, что это не топляк, значит, хорошо держится на плаву. Лейтенант толкнул его вперед, сам уцепился за одну из уцелевших веток и начал интенсивно отталкиваться ногами. Получилось! Теперь он плыл! До другого берега было метров пятьдесят, и Юрий уже преодолел большую часть пути, когда сзади снова зазвучали выстрелы. Пули противно свистели над головой, одна стукнула в дерево перед самым носом, но лейтенант, не обращая внимания на обстрел, продолжал отчаянно работать ногами. На короткое время стрельба прекратилась, потом снова загремели выстрелы.
«Вторую обойму поставил!» — понял Юрий. До берега оставалось совсем немного, когда случилось непоправимое. С громким треском отломилась ветка, за которую держался Астафьев. Он попытался уцепиться за ствол, но тот крутанулся под его ладонью, пальцы ко-рябнули по склизкому боку, и Юрий остался один на один с чуждой ему стихией. Через секунду он почувствовал, что неизбежно идет на дно, и заорал от ужаса…
Глава 47
Рано утром Иван Матвеевич Пахомов очнулся от сна, поднял голову и огляделся. Судя по легкому ветерку и безоблачному небу, день обещал быть таким же жарким, как и все предыдущие. Протерев искусанное комарами лицо, он надел очки, сел и начал перебинтовывать больную ногу. Легкая плащевая ткань, оставшаяся от сгоревшей палатки, не могла заменить эластичного бинта, но все же немного фиксировала лодыжку. После этой неприятной процедуры Пахомов достал пистолет, вытащил обойму и поморщился. В ней осталось совсем мало патронов.
— Сколько же это я на этого козла истратил, ужас. Потерял ты форму, спецназовец, — пробормотал он. Привычку разговаривать с собой «грибник» приобрел за последние два года, очень не любил ее, но сделать с собой ничего не мог. Он был единственным собеседником, кому мог доверить свои мысли.
Воспоминание о ночной охоте напомнили Пахомову об утке. — Надо ее найти, не пропадать же добру.
Проплутав чуть ли не полчаса, Иван Матвеевич все же нашел свою добычу. Это был здоровенный, отъевшийся селезень. Подняв его за ногу, Пахомов полюбовался красноклювым красавцем. Он представил, как запекает его в глине на углях, и слюна заполнила рот.
— Жирный, откормился за лето…
Рассуждения спецназовца оборвал истошный крик с другого берега:
— Иван Матвеевич! Доброе утро!
Пахомов от неожиданности даже выронил из рук селезня. Голос он узнал сразу, тем более с другого берега ему радостно махал руками не кто иной, как Юрий Астафьев собственной персоной. Иван Матвеевич уже как-то привык к мысли, что все-таки отправил на дно своего надоедливого спутника, и вдруг такая незадача!
— Что ж ты за человек-то за такой? — чуть не искренне расстроился Пахомов.
— Одно слово — мент поганый.
У него появилось желание выхватить пистолет и выпустить в этого придурка все оставшиеся патроны, но он подавил в себе это нелепое желание. Между ними было достаточное расстояние, и шансы попасть в проклятого лейтенанта были невелики. А Юрий не унимался:
— Как спалось, Иван Матвеевич! Кошмары не мучили? Невинно убиенные женщины не снились? Может, все же вернемся в город, а? Там врачи хорошие, быстро вправят вам ножку, да и кормят в нашем изоляторе неплохо, жалоб пока не было.
Вы ведь не пионер, месяцами на природе куковать. Зачем вам на старости лет такая поганая жизнь?
Пахомову жутко захотелось послать этого горлопана на три буквы, но он сдержался.
— Да нет, Юра, — крикнул он, — спасибо за интересное предложение, но я лучше здесь как-нибудь перекантуюсь. Все-таки свежий воздух!
Он поднял селезня, показал его лейтенанту.
— А вот у меня и завтрак, а также обед и ужин.
— Зря вы так, Иван Матвеевич! — снова заорал лейтенант. — Предложение хорошее, вы просто не оценили. Когда будете утку готовить, не забудьте обо мне.
Я ведь все равно от вас не отстану.
Это было уже слишком. Пахомов выругался себе под нос и начал выбираться на берег. За ним внимательно наблюдал Астафьев.
Когда ночью он с неизбежностью «Титаника» шел на дно, мыслей о спасении у него не было, действовал на полном автопилоте. И только ноги коснулись дна, он оттолкнулся от мягкого грунта, выскочил наверх, а затем снова ушел на дно. Что Юрий делал дальше, он не помнил, но очнулся уже лежа в прибрежных камышах.
Дышать было, тяжело, но каким-то чудом он остался жить. С каждым погружением в воду он отталкивался от дна в сторону берега, а всплывая, руками и ногами греб, спасая жизнь. Юрий не знал, стрелял в это время по нему Пахомов или нет, да это было уже не важно. Когда он выбрался на землю, то потерял сознание.
Тут-то Пахомов и решил, что все кончено: либо он подстрелил этого придурка, либо тот пошел на дно. И вот в такое прекрасное утро столь неприятный сюрприз.
Отследив, куда направился Пахомов, Юрий пошел берегом в ту же сторону. Он пожалел о бинокле, оставшимся где-то на дне, но что делать? Странно, но, продвигаясь вперед, Астафьев почему-то теперь не боялся потерять своего «подопечного», он вообще уже ничего не боялся. Его донимало чувство голода, нестерпимо хотелось курить, зудело искусанное комарами тело. Метров через двести полукруглый аппендикс залива плавно сошел на нет, Юрий остановился и прислушался. Чувство опасности обострилось.
— Иван Матвеевич, как ваша нога? — крикнул он, предварительно укрывшись за стволом толстого дерева. Ответом была взвизгнувшая над самым ухом пуля.
— Ну, я же хотел как лучше! — снова закричал лейтенант. — Только о вас и думаю, как вам помочь. А вы палите! Нехорошо, господин майор! Вот и делай людям добро.
Юрий пригнулся и осторожно выглянул. Он ожидал выстрела, но его не было.
Пахомов нещадно материл себя. Он пальнул сгоряча, со злости, потратив дефицитный патрон. Чуть переждав, Астафьев выглянул и увидел до боли знакомую квадратную спину спецназовца буквально метрах в пятидесяти от себя. Тот уже не прятался, в ходьбе ему по-прежнему помогала суковатая палка-костыль. Юрий решил, что подобный интервал ему подходит, и не торопясь последовал за «грибником». А тот шел одному ему известным маршрутом. Странно, Астафьев считал кривовские Луга достаточно оживленными. Когда они с компанией выезжали на пикничок, то с трудом находили уединенное место для бивака. Но в это утро он лишь два раза видел следы цивилизации — свежую золу погасшего костра да услышал вдалеке надрывный треск мотора проплывающей где-то лодки. Но людей сейчас меньше всего хотел встретить лейтенант. Раненый зверь, а таким сейчас был Пахомов, был опасен, как никогда. Он мог убить, чтобы забрать транспорт и наконец-то оторваться, мог и в заложники взять.
Примерно через каждые двадцать минут старый спецназовец останавливался, ложился и, полежав минут пять, снова двигался в путь. К полудню он явно устал, промежутки между привалами становились все меньше, а сами привалы длинней. Да и Астафьев чувствовал себя паршиво. Наступала дневная жара, донимающая путников.
Приблизительно в середине дня по дороге проехали две машины. Пахомов хотел остановить хоть одну из них, но они не заметили его призывных жестов. Это было по-настоящему опасно: как Иван Матвеевич берет заложников и как поступает с ними, Астафьев уже видел.
Неожиданно они вышли к развалинам большого, двухэтажного здания из красного кирпича. Дверные и оконные арки из фигурно уложенных кирпичей не оставляли сомнений в древности этого строения. Юрий наконец понял, где они находятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Когда Пахомов удалился в темноту и озноб страха прошел, Юрий начал думать о своих дальнейших действиях. Увы, очень немногое приходило ему на ум. Он знал одно: он не пойдет вслед за этим человеком, это верная смерть. И осторожно, буквально по сантиметру, Юрий начал продвигаться к воде. Больше всего он боялся сухих веток и, ставя ногу, сначала осторожно нащупывал, что под ней, а потом уже переносил тяжесть всего тела. Время как бы перестало существовать. Сколько он шел до берега, Юрий не знал, может, десять минут, а может, час.
Но лишь очутившись на берегу, Астафьев понял, в какую ловушку его заманил старик. Это была не то протока, не то залив, плавной дугой огибающий небольшой полуостров. Он не мог уйти ни вправо, ни влево — кругом вода. Трагедия Юрия была в том, что он не умел плавать. Где-то позади маячил Пахомов, а впереди доводящая его до панического ужаса стихия воды. Несколько минут Астафьев, остолбенев, стоял на берегу, потом сообразил, что сейчас, как никогда, хорошо виден на лунной дорожке, и плашмя упал на мягкий, илистый берег.
«Вот сука! Как ловко он меня сюда заманил! — подумал лейтенант. — Но откуда он мог знать, что я боюсь воды?!»
И тут он вспомнил! Когда-то, едва ли не при первой их встрече, Пахомов рассказал очередную байку о несчастном случае при высадке морского десанта. И вот тогда Астафьев чистосердечно признался в своем страхе перед водой.
— Нет, я так не могу. Я лет в пять тонул, сам уже не помню, родители рассказывали, а страх остался. Недалеко от берега поплескаться, это да. Но стоит зайти в воду по грудь, как такой страх нападает…
— Бывает, — кивнул тогда Пахомов. — Встречал я таких несчастных. Это называется аквафобия. Практически неизлечимо. Одного солдатика при мне так и перевели из десанта в стройбат только из-за этого. Так что советую близко к воде не подходить. Разве что дома, к ванне.
«Неужели он помнил этот разговор и целенаправленно вел меня именно сюда?»
— недоумевал Юрий. Словно подслушав его мысли, где-то в темноте сухо треснула ветка. Астафьева словно током ударило.
«Идет!» — подумал он. Страх прибавил ему силы и решительности. Ужас перед этим человеком оказался сильнее врожденной фобии, и Юрий начал ногами вперед вползать в теплую, парную воду. Скорее всего, это было озеро или пруд, ни малейшего намека на течение. Его руки неприятно проваливались в мягкий ил, и он с трудом вытаскивал их из чмокающей жижи, упрямо продвигаясь все глубже и глубже. Но, как назло, в этом месте было мелководье, тогда он развернулся и почему-то все так же ногами вперед начал двигаться в сторону ближайших камышовых зарослей. Скоро он почувствовал их упругую преграду и, встав на четвереньки, двинулся дальше. Делал это осторожно, но, видно, не получилось, потому что когда он остановился, то услышал на берегу тяжелые шаги своего врага, сопровождающиеся тихим стоном. Пахомов силой воли мог справиться с болью на полчаса, на час, но потом она прорывалось с еще большей силой. Юрий услышал, как его преследователь остановился, он был совсем близок, метрах в пяти, не более.
Астафьев сидел в воде по самую шею, и над поверхностью торчала одна голова. На его счастье, луна скрылась, и тьма плотно укрыла его от глаз преследователя. Время тянулось бесконечно, но судьба была благосклонна к Юрию.
Рядом, в камышах, что-то зашевелилось. И сразу со стороны берега блеснула вспышка выстрела. Юрий вздрогнул и еле удержался, чтобы не вскрикнуть. А из кустов раздалось надрывное, болезненное, затихающее кряканье.
«Утка! — понял Астафьев. — Но как точно он стреляет на звук, боже мой!»
Автор выстрела приглушенно выругался, и обостренный слух Юрия вскоре различил его удаляющиеся шаги. Лейтенант расслабился и чуть прилег на упругие камыши. Несколько минут он находился в какой-то прострации, и только следующее неприятное происшествие заставило его встрепенуться. Что-то холодное и скользкое проползло по его щиколотке. Подпрыгнув, Астафьев чуть не заорал от ужаса. Может, это был уж, может, просто лягушонок-головастик, но дрожь пробила лейтенанта с ног до головы.
«Блин, тут, поди, змей полно! А может, это пиявки?»
От этих мыслей Юрию стало совсем жутко, и он едва не запаниковал. От рывка на берег его спасло все то же чувство страха перед старым спецназовцем.
«Надо что-то делать, — решил он, — просижу тут до утра, а потом что? Он меня вычислит и пристрелит, как эту утку. Кстати, а за уткой он наверняка притащится, не оставит такую добычу. Может, попробовать пробраться вдоль берега и обойти его? А что, попытка не пытка!»
Юрий так же, на четвереньках, осторожно начал пролезать сквозь камыши.
Добравшись до чистой воды, он встал, погрузившись по самую грудь. Сначала страх привычно остановил дыхание, но волевым усилием Астафьев поборол его, и потихоньку тронулся вдоль берега. Метров через пять он нащупал уткнувшийся в берег ствол дерева, и это подвигло его на героические действия. Стянув с мели длиннное бревно, Юрий убедился, что это не топляк, значит, хорошо держится на плаву. Лейтенант толкнул его вперед, сам уцепился за одну из уцелевших веток и начал интенсивно отталкиваться ногами. Получилось! Теперь он плыл! До другого берега было метров пятьдесят, и Юрий уже преодолел большую часть пути, когда сзади снова зазвучали выстрелы. Пули противно свистели над головой, одна стукнула в дерево перед самым носом, но лейтенант, не обращая внимания на обстрел, продолжал отчаянно работать ногами. На короткое время стрельба прекратилась, потом снова загремели выстрелы.
«Вторую обойму поставил!» — понял Юрий. До берега оставалось совсем немного, когда случилось непоправимое. С громким треском отломилась ветка, за которую держался Астафьев. Он попытался уцепиться за ствол, но тот крутанулся под его ладонью, пальцы ко-рябнули по склизкому боку, и Юрий остался один на один с чуждой ему стихией. Через секунду он почувствовал, что неизбежно идет на дно, и заорал от ужаса…
Глава 47
Рано утром Иван Матвеевич Пахомов очнулся от сна, поднял голову и огляделся. Судя по легкому ветерку и безоблачному небу, день обещал быть таким же жарким, как и все предыдущие. Протерев искусанное комарами лицо, он надел очки, сел и начал перебинтовывать больную ногу. Легкая плащевая ткань, оставшаяся от сгоревшей палатки, не могла заменить эластичного бинта, но все же немного фиксировала лодыжку. После этой неприятной процедуры Пахомов достал пистолет, вытащил обойму и поморщился. В ней осталось совсем мало патронов.
— Сколько же это я на этого козла истратил, ужас. Потерял ты форму, спецназовец, — пробормотал он. Привычку разговаривать с собой «грибник» приобрел за последние два года, очень не любил ее, но сделать с собой ничего не мог. Он был единственным собеседником, кому мог доверить свои мысли.
Воспоминание о ночной охоте напомнили Пахомову об утке. — Надо ее найти, не пропадать же добру.
Проплутав чуть ли не полчаса, Иван Матвеевич все же нашел свою добычу. Это был здоровенный, отъевшийся селезень. Подняв его за ногу, Пахомов полюбовался красноклювым красавцем. Он представил, как запекает его в глине на углях, и слюна заполнила рот.
— Жирный, откормился за лето…
Рассуждения спецназовца оборвал истошный крик с другого берега:
— Иван Матвеевич! Доброе утро!
Пахомов от неожиданности даже выронил из рук селезня. Голос он узнал сразу, тем более с другого берега ему радостно махал руками не кто иной, как Юрий Астафьев собственной персоной. Иван Матвеевич уже как-то привык к мысли, что все-таки отправил на дно своего надоедливого спутника, и вдруг такая незадача!
— Что ж ты за человек-то за такой? — чуть не искренне расстроился Пахомов.
— Одно слово — мент поганый.
У него появилось желание выхватить пистолет и выпустить в этого придурка все оставшиеся патроны, но он подавил в себе это нелепое желание. Между ними было достаточное расстояние, и шансы попасть в проклятого лейтенанта были невелики. А Юрий не унимался:
— Как спалось, Иван Матвеевич! Кошмары не мучили? Невинно убиенные женщины не снились? Может, все же вернемся в город, а? Там врачи хорошие, быстро вправят вам ножку, да и кормят в нашем изоляторе неплохо, жалоб пока не было.
Вы ведь не пионер, месяцами на природе куковать. Зачем вам на старости лет такая поганая жизнь?
Пахомову жутко захотелось послать этого горлопана на три буквы, но он сдержался.
— Да нет, Юра, — крикнул он, — спасибо за интересное предложение, но я лучше здесь как-нибудь перекантуюсь. Все-таки свежий воздух!
Он поднял селезня, показал его лейтенанту.
— А вот у меня и завтрак, а также обед и ужин.
— Зря вы так, Иван Матвеевич! — снова заорал лейтенант. — Предложение хорошее, вы просто не оценили. Когда будете утку готовить, не забудьте обо мне.
Я ведь все равно от вас не отстану.
Это было уже слишком. Пахомов выругался себе под нос и начал выбираться на берег. За ним внимательно наблюдал Астафьев.
Когда ночью он с неизбежностью «Титаника» шел на дно, мыслей о спасении у него не было, действовал на полном автопилоте. И только ноги коснулись дна, он оттолкнулся от мягкого грунта, выскочил наверх, а затем снова ушел на дно. Что Юрий делал дальше, он не помнил, но очнулся уже лежа в прибрежных камышах.
Дышать было, тяжело, но каким-то чудом он остался жить. С каждым погружением в воду он отталкивался от дна в сторону берега, а всплывая, руками и ногами греб, спасая жизнь. Юрий не знал, стрелял в это время по нему Пахомов или нет, да это было уже не важно. Когда он выбрался на землю, то потерял сознание.
Тут-то Пахомов и решил, что все кончено: либо он подстрелил этого придурка, либо тот пошел на дно. И вот в такое прекрасное утро столь неприятный сюрприз.
Отследив, куда направился Пахомов, Юрий пошел берегом в ту же сторону. Он пожалел о бинокле, оставшимся где-то на дне, но что делать? Странно, но, продвигаясь вперед, Астафьев почему-то теперь не боялся потерять своего «подопечного», он вообще уже ничего не боялся. Его донимало чувство голода, нестерпимо хотелось курить, зудело искусанное комарами тело. Метров через двести полукруглый аппендикс залива плавно сошел на нет, Юрий остановился и прислушался. Чувство опасности обострилось.
— Иван Матвеевич, как ваша нога? — крикнул он, предварительно укрывшись за стволом толстого дерева. Ответом была взвизгнувшая над самым ухом пуля.
— Ну, я же хотел как лучше! — снова закричал лейтенант. — Только о вас и думаю, как вам помочь. А вы палите! Нехорошо, господин майор! Вот и делай людям добро.
Юрий пригнулся и осторожно выглянул. Он ожидал выстрела, но его не было.
Пахомов нещадно материл себя. Он пальнул сгоряча, со злости, потратив дефицитный патрон. Чуть переждав, Астафьев выглянул и увидел до боли знакомую квадратную спину спецназовца буквально метрах в пятидесяти от себя. Тот уже не прятался, в ходьбе ему по-прежнему помогала суковатая палка-костыль. Юрий решил, что подобный интервал ему подходит, и не торопясь последовал за «грибником». А тот шел одному ему известным маршрутом. Странно, Астафьев считал кривовские Луга достаточно оживленными. Когда они с компанией выезжали на пикничок, то с трудом находили уединенное место для бивака. Но в это утро он лишь два раза видел следы цивилизации — свежую золу погасшего костра да услышал вдалеке надрывный треск мотора проплывающей где-то лодки. Но людей сейчас меньше всего хотел встретить лейтенант. Раненый зверь, а таким сейчас был Пахомов, был опасен, как никогда. Он мог убить, чтобы забрать транспорт и наконец-то оторваться, мог и в заложники взять.
Примерно через каждые двадцать минут старый спецназовец останавливался, ложился и, полежав минут пять, снова двигался в путь. К полудню он явно устал, промежутки между привалами становились все меньше, а сами привалы длинней. Да и Астафьев чувствовал себя паршиво. Наступала дневная жара, донимающая путников.
Приблизительно в середине дня по дороге проехали две машины. Пахомов хотел остановить хоть одну из них, но они не заметили его призывных жестов. Это было по-настоящему опасно: как Иван Матвеевич берет заложников и как поступает с ними, Астафьев уже видел.
Неожиданно они вышли к развалинам большого, двухэтажного здания из красного кирпича. Дверные и оконные арки из фигурно уложенных кирпичей не оставляли сомнений в древности этого строения. Юрий наконец понял, где они находятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42