Набив сумку своим заплесневевшим тряпьём, Михаил несколько приподнял импровизированную подушку и лёг повыше. Но теперь голова упиралась в потолок короба.
В довершение всех неприятностей у Нумизмата встали незаведенные прошлым вечером часы. Силин не ожидал, что это будет так ужасно. Раз десять взглянув на застывшие на одном месте светящиеся стрелки, он не выдержал и, сняв свой верный хронометр, швырнул его дальше в трубу. Вентиляционный короб отозвался на это действие дробным стуком, сошедшим на протяжный скрежет. Но Силину было уже все равно, слышит кто этот шум или нет. Время застыло для него, остановилось, и порой Михаилу казалось, что он лежит не сутки, а годы и века. Стало меняться и само пространство вокруг Нумизмата. Оно то сужалось, то раздвигалось. Иногда Силину казалось, что стенки короба начинают давить на него, сжимаясь сразу со всех четырех сторон. Он резко выкидывал в стороны руки, начинал обшаривать прохладный потолок. Затем все проходило, но через час или век, он не знал, приступ клаустрофобии повторялся. Порой это происходило совершенно по-другому. Он словно начинал прорастать душой сквозь жестяные и каменные стены, безмерно расширяясь в пространстве и в то же время видя издалека своё ничтожно маленькое, крохотное, высохшее тело. Силина охватывал ужас от мысли, что оно так и останется в этой жестяной и каменной ловушке.
В короткие минуты затишья, когда сквозь боль и муку разум возвращался к Нумизмату, он с ужасом думал: «Я что, схожу с ума?! Этого не может быть, я ведь всегда отличался на редкость холодным и практическим умом! Что со мной творится? Ну подумаешь, лежу себе и лежу, отдыхаю, приболел вот только. Чего же психовать-то? Это же глупо! Почему моё тело не подчиняется мне?»
А оно продолжало не подчиняться. Самым жутким оказался третий приступ клаустрофобии. Сначала ему привиделся Семён Князев, точно такой, каким был во время последнего посещения Силиным: смертельно исхудавший, с впалым ртом мертвеца. Одет при этом он был в синий мундир со стоячим воротничком, но без погон и орденской планки. Майор все манил пальцем Михаила к себе, отступая назад, в глубь полутёмного, непонятного Силину здания. Михаил чувствовал, что нельзя идти за покойником, но шёл мучительно, против воли, со стоном передвигая тяжёлые, словно чугунные ноги. А отставной майор уже вошёл в здание и в полумраке Силин видел только блеск начищенных хромовых сапог да желтоватую кожу его головы. И лишь ступив на порог Нумизмат понял, что это церковь! Он хотел закричать, убежать, но уже через секунду попутный шквал перенёс его через тёмный коридор и он очутился лежащим на каком-то очень неудобном ложе. Силин хотел пошевелиться, но словно кто-то держал его за плечи. Покосившись в сторону Нумизмат увидел желтоватые стенки некрашеного дерева и до него дошло, что это гроб! Силин хотел рвануться, вскочить, но опять не смог, только почувствовал как волосы у него на голове встали дыбом, да от пяток вверх по ногам побежали судороги крупных мурашек. А вокруг него уже звучала столь нелюбимая им какофония дребезжащих старушечьих голосов и остро пахло расплавленным воском и ладаном. Песнопения звучали очень недолго, вскоре принесли крышку и начали прибивать её прямо там же, в церкви. Силин видел все происходящее сразу с нескольких точек. Он вроде бы находился внутри и в тоже время наблюдал деловитые лица двоих мужиков, забивающих в обитую красной материей крышку крупные, двухсотмиллимитровые гвозди. Этот стук становился все громче и громче, он просто нестерпимо давил на уши Нумизмата и он не выдержал и закричал, выплюнув из лёгких застоявшийся воздух. Лицо его ударилось о что-то твёрдое, потом ещё раз…
Через эту боль Силин пришёл в себя, стряхнув прочь навязчивый ужас ночного кошмара. Болел лоб, нос, облизнув пересохшие губы омертвелым языком Нумизмат почувствовал знакомый солоноватый вкус крови.
«Выходит это я головой бился о короб да причём со всей дури, —» понял он. Ощупав лицо Нумизмат понял, что разбил левую бровь и нос. С трудом оторвав от ветхой рубахи рукав, он приложил эту тряпку к своим ранам и обречённо подумал: «Все, не могу больше! Сейчас выйду и напьюсь воды, а там будь что будет! Ещё трое суток я здесь не вынесу!»
19. НА ХАЛЯВУ.
Тряпка ещё не успела пропитаться кровью, как Нумизмат услышал издалека какие-то звуки: явный женский смех и вроде бы голоса. Занятый собой, Михаил совсем забыл, что в доме могут находиться ещё и другие люди.
«Опять, наверное, эта „банда“ пришла поливать цветы», — подумал было Силин, но дружный девичий визг окончательно вверг его в недоумение. Нумизмат абсолютно точно определил, что визжали девки от восторга, но по какому поводу? Любопытство и какая-то слабая, интуитивная надежда заставили Михаила, превозмогая боль и слабость в разбитом теле, поползти к вентиляционным отдушинам. Надо было во всем разобраться.
Когда человек долго работает на одном месте, то становится самоуверенным, считает себя невероятно классным, незаменимым специалистом, до тонкостей разбирающимся в своём деле. Это хорошо знают армейские старшины, время от времени говорящие какому-нибудь зарвавшемуся «черпаку»: «Борзеть начал, Иванов! Что, службу понял?»
Точно так же гибнут старые, опытные электрики, наизусть знающие любые электросхемы, проверяющие фазы в сети согнутым указательным пальцем и «влетающие» на смертельное напряжение только из-за излишней самоуверенности и халатности.
Сергей Мотыгин не преминул воплотить в жизнь свой идиотский план. Когда в половине первого ночи вишнёвая «девятка» коротко просигналила около ворот вотчины Балашовых, его постоянный напарник и друг Ванька Семенихин просто ахнул:
— Все-таки привёз!
Действительно, во дворе из машины со смехом выпорхнули две длинноногие девицы.
— Привет, мальчики! — закричали они, взмахом руки приветствуя Ивана и второго охранника, того самого Лысого. А из машины уже показался и сам автор идеи и «главный режиссёр» предстоящего «забега в ширину», утяжелённый двумя сумками с выпивкой и закуской.
— Здорово, орлы! — приветствовал он коллег. — Как настроение?
— На сто с плюсом! — восторженно отозвался Иван, пожимая другу руку. Лишь длинный, носатый парень с явно развивающимся облысением не поддержал общего энтузиазма.
— Ну а ты, кудрявый, что не радуешься? — хлопнул его по плечу Сергей.
— Да чего хорошего-то? — уныло отозвался носатый коллега, не отрывая
глаз от подруг, с визгом бегающих по парапету фонтана. — Вы-то веселиться будете, а мне торчать одному в сторожке всю ночь, да ещё, глядишь, начальство нагрянет. Англ вон совсем озверел, за ночь по два раза звонит.
— Да не дрейфь ты! — Мотыгин вытащил из сумки и подал лысеющему пессимисту двухлитровую бутыль пива. — На вот тебе для поднятия настроения. Иди, тащи ключ и не забудь отключить сигнализацию.
Потом он обернулся к другу.
— Ванек, а ты сразу включи сауну. Пусть он только «Фотон» отключит.
Приход весёлой компании и слышал Силин, ну а визг был произведён по поводу падения всей «банды» на суперкровать Балашовых. Вскоре загремела музыка, смех и слоновьи прыжки танцующих перемежались звоном бокалов и хлопками откупориваемых бутылок. Так продолжалось больше часа, затем пары разделились, и Силину, по-прежнему лежавшему около отдушины, довелось прослушать небольшой радиоспектакль с сексуальным уклоном. Примерно через час главному инициатору «пикничка на обочине» надоела и эта часть программы.
— Вань! — заорал он, убавив звуки музыки. — Как там сауна, готова?
— Должна уже! — ответил Иван, не вставая с кровати в голубой спальне.
— Пойдём?
— Айда, только пива захвати побольше!
Силин, слышавший все до последнего звука, торопливо пополз обратно к люку. Это был его шанс, да ещё какой!
Убедившись, что голоса и музыка на этаже смолкли, Нумизмат открыл люк и, прихватив пустую бутылку, начал спускаться вниз. Оказалось, что он не зря опасался «червячной» процедуры. Из короба он вылез нормально, но вот зацепиться за полку не удалось. Ослабевшие пальцы не удержали тело, и Силин с грохотом свалился на пол. Там он пролежал минут пять, не меньше. От слабости кружилась голова, болело ушибленное плечо, а кроме того, Силина волновало, не услышал ли кто странный грохот на втором этаже. Убедившись, что никто не спешит ему на помощь, Михаил осторожно приоткрыл дверь ниши.
Все было тихо и спокойно, где-то далеко играла музыка, доносящаяся до второго этажа совсем слабо. Как раз музыка в этот момент очень мало интересовала Силина. Выбравшись из ниши, он прикрыл дверь и, покачиваясь от слабости, побрёл в ванную. Повернув вентиль, Михаил несколько секунд смотрел, как хрустальная струя воды разбивается о голубоватую поверхность раковины, словно не веря в реальность этого видения. Наконец он подставил под струю рот и пил, пил, пил, жадно, ненасытно, неотрывно. Лишь когда желудок его раздулся до такой степени, что, казалось, вот-вот лопнет, Силин оторвался от струи и посмотрел на себя в зеркало.
Собственный облик ужаснул его. Глаза впали, щеки, и без этого не сиявшие румянцем, провалились, что ещё больше подчёркивалось недельной щетиной. Осторожно потрогав разбитую бровь с засыхающей кровью, Нумизмат невесело усмехнулся: «Да, мне скоро и стрелять не надо будет. Люди, только взглянув на меня, со страху умирать начнут.»
Умыв лицо и наполнив бутыль, Михаил посетил соседнее с ванной комнатой заведение. Естественные отходы удивили его своими малыми количествами. «Тут
и на анализы бы не хватило», — решил он, натягивая трико. Это прозаическое раздумье прервал донёсшийся из розовой спальни прерывистый сигнал зуммера. Силин насторожился, первой его мыслью было, естественно, бежать. Он выбрался из туалета, зуммер по-прежнему надрывался, но Нумизмата неумолимо тянуло посмотреть на картину произведённого «отрывающимися» разбоя. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше и, секунду поколебавшись, бесшумным, стелющимся шагом пробрался к открытым дверям спальни. С порога Михаил оценил безнадёжно измятую постель, сброшенное на пол нежно-розовое покрывало, многочисленные бутылки на маленьком журнальном столике. А зуммерила, надрываясь в своём рвении, небольшая рация типа «уоки-токи», забытая беспечными охранниками на полу. Но основное внимание Силина сразу устремилось на полбатона московского белого хлеба среди частокола бутылочного изобилия.
Нумизмата даже затрясло от вида этого простого натюрморта. Ноги сами понесли его вперёд. Он схватил хлеб и впился зубами в его мягкую, ноздреватую мякоть. И тут же в коридоре послышался топот ног, не давший Михаилу почувствовать вкус божественного продукта. Выход оказался отрезан, и Нумизмату не оставалось ничего другого, как нырнуть под розовое плато любви четы Балашовых.
А побеспокоил его Лысый. Именно он так долго и безуспешно дозванивался до своих коллег. Вбежав в спальню и найдя там только следы их пребывания, парень чертыхнулся и помчался обратно. Как он и думал, обе пары были в бассейне. Несмотря на прогрессирующую плешь, он был ровесником остальных парней, но, как говорили его коллеги: «брат Буратино, немного деревянный». Вид двух обнажённых див, с картинным видом разлёгшихся на краю бассейна, несколько смутил его, но потом он обернулся к парням, все ещё блаженствующим в голубоватой воде, и закричал по-детски обиженным голосом:
— Ну Серёг, я же просил рацию с собой брать?! Я вас вызываю-вызываю, и ни фига!
— Что случилось-то? — спросил Сергей, переворачиваясь на спину. Он никак не мог вырваться из плена своей мокрой нирваны.
— Шухер, вот что случилось! Балашовы сегодня в десять прилетают.
С обоих охранников мигом слетела вся истома. Иван вообще от неожиданности перестал грести и, уйдя под воду, хлебнул изрядную порцию воды. Он ещё отплёвывался, а Сергей уже вылезал из бассейна.
— Какого хрена им надо, они же ещё три дня должны отдыхать.
— Пацан заболел, простудился, — терпеливо объяснил Лысый, продолжая коситься на обнажённых красоток.
— Черт, это хреново! — решил Мотыгин.
— Часов в восемь должен приехать Ерхов с обслугой и запасами продуктов,
— продолжал пугать Лысый.
— А сейчас сколько? — спросил Иван.
— Пять.
— Так, Верка и Элен наверх, быстро наведите там шухер, заправьте кровати, и чтобы на полу не осталось ни крошки, ни соринки. Я приберу здесь, а ты, Ванек, попробуй остудить сауну.
— Как?
— Ну отключи тэны, залей все водой! Давай-давай, не стой!
Когда полчаса спустя оба парня поднялись наверх, кровать была уже заправлена, бутылки и остатки провизии уложены в сумки, да и девицы спешно облачались в свои мини-наряды.
— Все собрали? — сразу принялся командовать деятельный инициатор пьянки.
— Да все, все!
— А там? — Сергей кивнул в сторону голубой спальни.
— Я сейчас, быстро! — метнулась в прорыв рыжеволосая Элен.
Когда казалось, что все собрано и в спальнях установлен изначальный порядок, все та же рыжая Элен схватилась за свою роскошную гриву:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
В довершение всех неприятностей у Нумизмата встали незаведенные прошлым вечером часы. Силин не ожидал, что это будет так ужасно. Раз десять взглянув на застывшие на одном месте светящиеся стрелки, он не выдержал и, сняв свой верный хронометр, швырнул его дальше в трубу. Вентиляционный короб отозвался на это действие дробным стуком, сошедшим на протяжный скрежет. Но Силину было уже все равно, слышит кто этот шум или нет. Время застыло для него, остановилось, и порой Михаилу казалось, что он лежит не сутки, а годы и века. Стало меняться и само пространство вокруг Нумизмата. Оно то сужалось, то раздвигалось. Иногда Силину казалось, что стенки короба начинают давить на него, сжимаясь сразу со всех четырех сторон. Он резко выкидывал в стороны руки, начинал обшаривать прохладный потолок. Затем все проходило, но через час или век, он не знал, приступ клаустрофобии повторялся. Порой это происходило совершенно по-другому. Он словно начинал прорастать душой сквозь жестяные и каменные стены, безмерно расширяясь в пространстве и в то же время видя издалека своё ничтожно маленькое, крохотное, высохшее тело. Силина охватывал ужас от мысли, что оно так и останется в этой жестяной и каменной ловушке.
В короткие минуты затишья, когда сквозь боль и муку разум возвращался к Нумизмату, он с ужасом думал: «Я что, схожу с ума?! Этого не может быть, я ведь всегда отличался на редкость холодным и практическим умом! Что со мной творится? Ну подумаешь, лежу себе и лежу, отдыхаю, приболел вот только. Чего же психовать-то? Это же глупо! Почему моё тело не подчиняется мне?»
А оно продолжало не подчиняться. Самым жутким оказался третий приступ клаустрофобии. Сначала ему привиделся Семён Князев, точно такой, каким был во время последнего посещения Силиным: смертельно исхудавший, с впалым ртом мертвеца. Одет при этом он был в синий мундир со стоячим воротничком, но без погон и орденской планки. Майор все манил пальцем Михаила к себе, отступая назад, в глубь полутёмного, непонятного Силину здания. Михаил чувствовал, что нельзя идти за покойником, но шёл мучительно, против воли, со стоном передвигая тяжёлые, словно чугунные ноги. А отставной майор уже вошёл в здание и в полумраке Силин видел только блеск начищенных хромовых сапог да желтоватую кожу его головы. И лишь ступив на порог Нумизмат понял, что это церковь! Он хотел закричать, убежать, но уже через секунду попутный шквал перенёс его через тёмный коридор и он очутился лежащим на каком-то очень неудобном ложе. Силин хотел пошевелиться, но словно кто-то держал его за плечи. Покосившись в сторону Нумизмат увидел желтоватые стенки некрашеного дерева и до него дошло, что это гроб! Силин хотел рвануться, вскочить, но опять не смог, только почувствовал как волосы у него на голове встали дыбом, да от пяток вверх по ногам побежали судороги крупных мурашек. А вокруг него уже звучала столь нелюбимая им какофония дребезжащих старушечьих голосов и остро пахло расплавленным воском и ладаном. Песнопения звучали очень недолго, вскоре принесли крышку и начали прибивать её прямо там же, в церкви. Силин видел все происходящее сразу с нескольких точек. Он вроде бы находился внутри и в тоже время наблюдал деловитые лица двоих мужиков, забивающих в обитую красной материей крышку крупные, двухсотмиллимитровые гвозди. Этот стук становился все громче и громче, он просто нестерпимо давил на уши Нумизмата и он не выдержал и закричал, выплюнув из лёгких застоявшийся воздух. Лицо его ударилось о что-то твёрдое, потом ещё раз…
Через эту боль Силин пришёл в себя, стряхнув прочь навязчивый ужас ночного кошмара. Болел лоб, нос, облизнув пересохшие губы омертвелым языком Нумизмат почувствовал знакомый солоноватый вкус крови.
«Выходит это я головой бился о короб да причём со всей дури, —» понял он. Ощупав лицо Нумизмат понял, что разбил левую бровь и нос. С трудом оторвав от ветхой рубахи рукав, он приложил эту тряпку к своим ранам и обречённо подумал: «Все, не могу больше! Сейчас выйду и напьюсь воды, а там будь что будет! Ещё трое суток я здесь не вынесу!»
19. НА ХАЛЯВУ.
Тряпка ещё не успела пропитаться кровью, как Нумизмат услышал издалека какие-то звуки: явный женский смех и вроде бы голоса. Занятый собой, Михаил совсем забыл, что в доме могут находиться ещё и другие люди.
«Опять, наверное, эта „банда“ пришла поливать цветы», — подумал было Силин, но дружный девичий визг окончательно вверг его в недоумение. Нумизмат абсолютно точно определил, что визжали девки от восторга, но по какому поводу? Любопытство и какая-то слабая, интуитивная надежда заставили Михаила, превозмогая боль и слабость в разбитом теле, поползти к вентиляционным отдушинам. Надо было во всем разобраться.
Когда человек долго работает на одном месте, то становится самоуверенным, считает себя невероятно классным, незаменимым специалистом, до тонкостей разбирающимся в своём деле. Это хорошо знают армейские старшины, время от времени говорящие какому-нибудь зарвавшемуся «черпаку»: «Борзеть начал, Иванов! Что, службу понял?»
Точно так же гибнут старые, опытные электрики, наизусть знающие любые электросхемы, проверяющие фазы в сети согнутым указательным пальцем и «влетающие» на смертельное напряжение только из-за излишней самоуверенности и халатности.
Сергей Мотыгин не преминул воплотить в жизнь свой идиотский план. Когда в половине первого ночи вишнёвая «девятка» коротко просигналила около ворот вотчины Балашовых, его постоянный напарник и друг Ванька Семенихин просто ахнул:
— Все-таки привёз!
Действительно, во дворе из машины со смехом выпорхнули две длинноногие девицы.
— Привет, мальчики! — закричали они, взмахом руки приветствуя Ивана и второго охранника, того самого Лысого. А из машины уже показался и сам автор идеи и «главный режиссёр» предстоящего «забега в ширину», утяжелённый двумя сумками с выпивкой и закуской.
— Здорово, орлы! — приветствовал он коллег. — Как настроение?
— На сто с плюсом! — восторженно отозвался Иван, пожимая другу руку. Лишь длинный, носатый парень с явно развивающимся облысением не поддержал общего энтузиазма.
— Ну а ты, кудрявый, что не радуешься? — хлопнул его по плечу Сергей.
— Да чего хорошего-то? — уныло отозвался носатый коллега, не отрывая
глаз от подруг, с визгом бегающих по парапету фонтана. — Вы-то веселиться будете, а мне торчать одному в сторожке всю ночь, да ещё, глядишь, начальство нагрянет. Англ вон совсем озверел, за ночь по два раза звонит.
— Да не дрейфь ты! — Мотыгин вытащил из сумки и подал лысеющему пессимисту двухлитровую бутыль пива. — На вот тебе для поднятия настроения. Иди, тащи ключ и не забудь отключить сигнализацию.
Потом он обернулся к другу.
— Ванек, а ты сразу включи сауну. Пусть он только «Фотон» отключит.
Приход весёлой компании и слышал Силин, ну а визг был произведён по поводу падения всей «банды» на суперкровать Балашовых. Вскоре загремела музыка, смех и слоновьи прыжки танцующих перемежались звоном бокалов и хлопками откупориваемых бутылок. Так продолжалось больше часа, затем пары разделились, и Силину, по-прежнему лежавшему около отдушины, довелось прослушать небольшой радиоспектакль с сексуальным уклоном. Примерно через час главному инициатору «пикничка на обочине» надоела и эта часть программы.
— Вань! — заорал он, убавив звуки музыки. — Как там сауна, готова?
— Должна уже! — ответил Иван, не вставая с кровати в голубой спальне.
— Пойдём?
— Айда, только пива захвати побольше!
Силин, слышавший все до последнего звука, торопливо пополз обратно к люку. Это был его шанс, да ещё какой!
Убедившись, что голоса и музыка на этаже смолкли, Нумизмат открыл люк и, прихватив пустую бутылку, начал спускаться вниз. Оказалось, что он не зря опасался «червячной» процедуры. Из короба он вылез нормально, но вот зацепиться за полку не удалось. Ослабевшие пальцы не удержали тело, и Силин с грохотом свалился на пол. Там он пролежал минут пять, не меньше. От слабости кружилась голова, болело ушибленное плечо, а кроме того, Силина волновало, не услышал ли кто странный грохот на втором этаже. Убедившись, что никто не спешит ему на помощь, Михаил осторожно приоткрыл дверь ниши.
Все было тихо и спокойно, где-то далеко играла музыка, доносящаяся до второго этажа совсем слабо. Как раз музыка в этот момент очень мало интересовала Силина. Выбравшись из ниши, он прикрыл дверь и, покачиваясь от слабости, побрёл в ванную. Повернув вентиль, Михаил несколько секунд смотрел, как хрустальная струя воды разбивается о голубоватую поверхность раковины, словно не веря в реальность этого видения. Наконец он подставил под струю рот и пил, пил, пил, жадно, ненасытно, неотрывно. Лишь когда желудок его раздулся до такой степени, что, казалось, вот-вот лопнет, Силин оторвался от струи и посмотрел на себя в зеркало.
Собственный облик ужаснул его. Глаза впали, щеки, и без этого не сиявшие румянцем, провалились, что ещё больше подчёркивалось недельной щетиной. Осторожно потрогав разбитую бровь с засыхающей кровью, Нумизмат невесело усмехнулся: «Да, мне скоро и стрелять не надо будет. Люди, только взглянув на меня, со страху умирать начнут.»
Умыв лицо и наполнив бутыль, Михаил посетил соседнее с ванной комнатой заведение. Естественные отходы удивили его своими малыми количествами. «Тут
и на анализы бы не хватило», — решил он, натягивая трико. Это прозаическое раздумье прервал донёсшийся из розовой спальни прерывистый сигнал зуммера. Силин насторожился, первой его мыслью было, естественно, бежать. Он выбрался из туалета, зуммер по-прежнему надрывался, но Нумизмата неумолимо тянуло посмотреть на картину произведённого «отрывающимися» разбоя. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше и, секунду поколебавшись, бесшумным, стелющимся шагом пробрался к открытым дверям спальни. С порога Михаил оценил безнадёжно измятую постель, сброшенное на пол нежно-розовое покрывало, многочисленные бутылки на маленьком журнальном столике. А зуммерила, надрываясь в своём рвении, небольшая рация типа «уоки-токи», забытая беспечными охранниками на полу. Но основное внимание Силина сразу устремилось на полбатона московского белого хлеба среди частокола бутылочного изобилия.
Нумизмата даже затрясло от вида этого простого натюрморта. Ноги сами понесли его вперёд. Он схватил хлеб и впился зубами в его мягкую, ноздреватую мякоть. И тут же в коридоре послышался топот ног, не давший Михаилу почувствовать вкус божественного продукта. Выход оказался отрезан, и Нумизмату не оставалось ничего другого, как нырнуть под розовое плато любви четы Балашовых.
А побеспокоил его Лысый. Именно он так долго и безуспешно дозванивался до своих коллег. Вбежав в спальню и найдя там только следы их пребывания, парень чертыхнулся и помчался обратно. Как он и думал, обе пары были в бассейне. Несмотря на прогрессирующую плешь, он был ровесником остальных парней, но, как говорили его коллеги: «брат Буратино, немного деревянный». Вид двух обнажённых див, с картинным видом разлёгшихся на краю бассейна, несколько смутил его, но потом он обернулся к парням, все ещё блаженствующим в голубоватой воде, и закричал по-детски обиженным голосом:
— Ну Серёг, я же просил рацию с собой брать?! Я вас вызываю-вызываю, и ни фига!
— Что случилось-то? — спросил Сергей, переворачиваясь на спину. Он никак не мог вырваться из плена своей мокрой нирваны.
— Шухер, вот что случилось! Балашовы сегодня в десять прилетают.
С обоих охранников мигом слетела вся истома. Иван вообще от неожиданности перестал грести и, уйдя под воду, хлебнул изрядную порцию воды. Он ещё отплёвывался, а Сергей уже вылезал из бассейна.
— Какого хрена им надо, они же ещё три дня должны отдыхать.
— Пацан заболел, простудился, — терпеливо объяснил Лысый, продолжая коситься на обнажённых красоток.
— Черт, это хреново! — решил Мотыгин.
— Часов в восемь должен приехать Ерхов с обслугой и запасами продуктов,
— продолжал пугать Лысый.
— А сейчас сколько? — спросил Иван.
— Пять.
— Так, Верка и Элен наверх, быстро наведите там шухер, заправьте кровати, и чтобы на полу не осталось ни крошки, ни соринки. Я приберу здесь, а ты, Ванек, попробуй остудить сауну.
— Как?
— Ну отключи тэны, залей все водой! Давай-давай, не стой!
Когда полчаса спустя оба парня поднялись наверх, кровать была уже заправлена, бутылки и остатки провизии уложены в сумки, да и девицы спешно облачались в свои мини-наряды.
— Все собрали? — сразу принялся командовать деятельный инициатор пьянки.
— Да все, все!
— А там? — Сергей кивнул в сторону голубой спальни.
— Я сейчас, быстро! — метнулась в прорыв рыжеволосая Элен.
Когда казалось, что все собрано и в спальнях установлен изначальный порядок, все та же рыжая Элен схватилась за свою роскошную гриву:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61