— Правда ли также, что ты вступил под наши знамена близ города Спирса, а не с самого начала похода в Кельне? — продолжал допрос Ансельм.
— И это правда.
— Как ты попал в Спирс?
— Я путешествовал.
— В одиночестве?
В голосе монаха прозвучали нотки недоверия.
— Я направляюсь в Болонью вместе со своим другом Леонардо Фибоначчи.
— Может ли Леонардо, купеческий сын, свидетельствовать в твою пользу?
Не тратя слов, Леонардо вступил в освещенный круг.
Он небрежно опирался на свою дубинку и разглядывал высокий суд.
— Я готов.
— Где ты повстречался с Рудолфом ван Амстелвееном?
— Я держал путь из Парижа на юго-восток. В дороге на меня напали разбойники, и Рудолф спас мне жизнь. Лишь благодаря его отваге я стою теперь перед вами и свидетельствую о его благородстве, рассудительности и благочестии.
Ребята зашептались; Леонардо был всеобщим любимцем, а его ослик столько раз помогал в дороге больным, измученным малышам.
— Тогда объясните нам, что побудило вас обоих отправиться за нами, — потребовал Ансельм.
— Крестоносцы повстречались нам неподалеку от Спирса. Мы пожалели усталых детей, но нас не впустили в город вместе с ними. Колонна крестоносцев следовала по той же дороге, по которой пролегал наш путь, и мы пошли за ними.
— Это еще не причина отправляться в крестовый поход, — с насмешкой заметил Ансельм.
— Причина вполне достаточная, — все так же спокойно продолжал Леонардо. — Детям были уготованы бесчисленные страдания. Мы видели, как худо они одеты, как больно ступать босыми, разбитыми в кровь ногами по каменистому тракту. На наших глазах несчастные падали замертво прямо на дороге, и некому было похоронить их. Тогда мы поняли: те, кто предводительствует походом, не искушены в своем деле, этим детям требуется помощь. Могу поклясться, мы и вправду пригодились им. Мы научили детей, как самим позаботиться о себе, а своих сил мы с Рудолфом не жалели. Мы выполняли христианский долг, и только.
Удар пришелся прямо в цель. Из обвинителя Ансельм, того и гляди, превратится в обвиняемого. Почуяв опасность, монах отпустил Леонардо на место.
— Сказанным выше установлено, что Рудолф ван Амстелвеен, равно как и Леонардо из Пизы, присоединились к нам на середине пути. Прекрасно! Многие приходили в стан крестоносцев, и всех мы принимали с радостью. Но по какому праву ты, Рудолф, стал у нас непрошеным командиром? Кто дал тебе право распоряжаться этими детьми?
Долф вскинул голову.
— Никто, — четко выговорил он. — Я сам возложил на себя такое право, но при этом я позволил им самим выбирать себе дело по душе и никого не принуждал делать то, что не хочется. Восемь тысяч свидетелей есть у меня.
Ребята одобрительно загалдели и захлопали в ладоши.
Они радовались от души. Но одолеть Ансельма было непросто, и Долф это знал.
— Осмелишься ли ты отрицать, Рудолф ван Амстелвеен, что владеешь таинственными силами, которые выше человеческого разумения?
— Я отрицаю это, — громко прозвучал ответ Долфа. — Я самый обыкновенный человек. В борьбе я уступаю Берто, на рыцарском турнире мне далеко до Каролюса, а из пловцов мне не догнать не только Петера, но и еще добрых двух десятков ребят. Будь вы достаточно учены, чтобы проверить наши знания, вы бы нашли, что студент Леонардо умудрен в науках гораздо более меня, а я могу похвастать лишь сообразительностью да еще выносливостью и силой. Разве это преступление? С каких пор?
Смех и возгласы одобрения раздались в толпе. Долф поднял руку, призывая к тишине.
— Тело у меня крепкое, и не всякой хвори под силу свалить меня. Может, это грех? Здоровье, разум, сила — разве не есть щедрые дары всевышнего, за которые нам никогда не отблагодарить его? Каждый день я возношу за них благодарственные молитвы.
«Так, с благочестием все в порядке», — подумал он.
Дон Ансельм язвительно скривился:
— Ты возносишь молитвы? Интересно, когда же это? Ты уже почти четыре недели с нами, а многие ли видели тебя за молитвой? Зато я своими глазами видел, как ты, проходя мимо церкви, и не подумал перекреститься. Рудолф ван Амстелвеен, восемь тысяч детей свидетельствуют, что ты вероотступник, забывший Бога.
Долф не стал опровергать очевидное, вместо этого он воскликнул:
— Я не поклоняюсь Господу на людях, я служу ему в сердце своем!
— Хорошо сказано, сын мой, — сердечно отозвался дон Йоханнес.
Но ребята не спешили поддерживать Долфа, и он снова почувствовал себя неуверенно.
— Значит, для молитвы у тебя не хватает времени? — наступал Ансельм. — Зато его с лихвой достает, чтобы корчить из себя важного господина, не так ли?
Долф топнул ногой.
— Хватит придираться ко мне! — вскричал он. — Какое дело вам или этим детям до того, откуда я родом и сколько раз на дню я осеняю себя крестом? Это мое дело! Вы хотите знать, причинял ли я детям зло? Нет, никогда!
Он обернулся к толпе, простирая руки перед собой.
— Дети, кого из вас я хоть раз ударил, толкнул или обругал?
— Никого! — в один голос взревела толпа.
Долф снова был на коне, он стал прежним доблестным героем крестового похода.
— Заботился ли я о том, чтобы вы были сыты?
— Да, да! — отвечал дружный хор.
— Кто ходил за больными, кто победил Багряную Смерть, кто вступался за маленьких и слабых?
— Рудолф ван Амстелвеен, да здравствует Рудолф! — в исступлении повторяли они.
«Победа!» — с облегчением подумал он — и опять обманулся.
— Тихо! — прогремел Ансельм.
Дети, довольные тем, что представление еще не закончено и поединок продолжается, мгновенно затихли.
Монах набрал воздуху и начал:
— Я расскажу вам, добрые мои детки, о том, что доподлинно сотворил Рудолф ван Амстелвеен, якобы помогая вам. Пользуясь дьявольскими ухищрениями, он пытался отвлечь вас с пути истинного; несчетное число раз требовал он остановить наше паломничество, ибо цель его — не допустить нас до врат иерусалимских. Это он сеял клевету и подстрекал своих друзей против Николаса. Он открыто заявил, что не верит богоизбранному Николасу, он утверждал, что море не расступится перед святым, что морская пучина поглотит наше воинство. Послушайте меня, дети, послушайте своего духовника, хотите ли вы попасть в Белокаменный Город, оскверненный нечестивыми сарацинами?
— Да-а-а! — бушевала толпа. — Вперед, на Иерусалим!
— Как покараем того, кто задумал помешать нашему святому делу?
— Смерть ему! На костер его! Бросить его в воду со связанными руками! Поджарить на медленном огне!
Они были поистине неистощимы, изобретая разнообразные способы мучительной казни. Колесовать, повесить, сбросить в пропасть, четвертовать, привязать к волам и разорвать на части. Сколько выдумки! Неужели они не понимают, что творят? Неужто и впрямь желают смерти своему товарищу, которого единодушно защищали всего несколько минут назад? Мысли Долфа путались. Лицо его покрылось испариной, колени подкашивались. В отчаянии он неистово замахал руками.
— Ну так докажите это! Кто докажет, что я хотел помешать вам дойти до цели?
Голос Долфа потонул в хаосе звуков.
Однако яростная вспышка толпы не значила ровным счетом ничего. Дети просто-напросто ответили на заданный им вопрос, высказав свое недвусмысленное отношение ко всякому, кто попытался бы встать на их пути в Иерусалим. Гнев их не был направлен против самого Рудолфа, но мальчик не понимал этого. Удар, нанесенный, как он полагал, черной неблагодарностью ребят, был слишком тяжел для него. Теперь ставкой в борьбе была даже не справедливость, а сама его жизнь.
— Докажите это! — взлетел над поляной его голос. — Не верьте словам! Не трудно оболгать любого, труднее доказать вину.
— Спокойствие! — прервал всеобщее возбуждение Ансельм, хорошо разбиравшийся в происходящем.
Люди в средневековье не жалели времени на столь важные вещи, как судилище.
— У меня есть доказательства. Послушайте, дети, послушайте меня.
Охранники под командой Франка и Петера тем временем утихомиривали разошедшихся ребят. Все напряженно ждали продолжения.
— Рудолф ван Амстелвеен, ответь мне по совести, — заговорил Ансельм, когда все умолкли, — не Сатана ли помог тебе испечь сотни хлебов всего за одну ночь?
— Булочник Гардульф из Ротвайля испек их, ему помогали слуги и мы с друзьями. За этот хлеб я отдал все деньги, которые взял с собой из Голландии.
— Откуда у тебя столько денег, чтобы заплатить за восемьсот хлебов?
Долф презрительно пожал плечами.
— Какой же студент отправится в долгий путь из Голландии в Болонью, не имея достаточно денег? Да и мой отец весьма богат…
Последние слова оказали на ребят именно то действие, на которое рассчитывал Долф.
— Булочник Гардульф известен в Ротвайле как нечестивец, — сорвался на крик Ансельм, — даже имя у него и то не христианское!
— Глупости! — воскликнул Долф. — Этот Гардульф не более нечестив, чем вы сами, дон Ансельм. Он родом из Ирландии, а вам следовало бы знать, что эта держава — оплот христианской веры, и несколько столетий тому назад нашу веру принесли в Европу ирландцы. Вам также должно быть известно, что в Ирландии имеется множество богатых монастырей, из которых христианство пошло во французские и германские земли. Если вы даже этого не знаете, то вы еще невежественнее, чем я думал.
— Рудолф ван Амстелвеен говорит истинную правду, — вмешался вдруг дон Тадеуш. — Святая церковь многим обязана преподобным отцам из Ирландии. Ирландская кровь делает честь происхождению.
Долф широко улыбнулся.
— Откуда тебе известно, что булочник Гардульф родом из Ирландии? — спросил Ансельм, явно сбитый с толку.
«По цвету его волос и глаз», — подумал Долф, а вслух сказал:
— Он сам поведал мне об этом ночью, когда мы стояли у печи.
Воспоминание о чудесном явлении хлебов было еще свежо в памяти у всех. В то замечательное утро никто не задавался вопросом, откуда взялся волшебный завтрак, зато теперь они знали: о них позаботился Рудолф ван Амстелвеен. Рудолф всегда сумеет помочь в беде, он спас их даже от голода. Ребята перешептывались и переговаривались между собой, очень довольные тем, что у них такой могущественный покровитель.
— Хлеб-то и был отравлен, — быстро нашелся дон Ансельм, — ибо с того самого времени на нас обрушилась Багряная Смерть.
— Ложь! — яростно защищался Долф. — В лагере уже тогда было не меньше тридцати больных. В тот день не было ни единого человека, кто бы не позавтракал с нами. Все ели хлеб: и вы, дон Ансельм, и я тоже, и Леонардо, и отец Тадеуш. Разве кто-нибудь из нас отравился? И вы знаете лучше других, дон Ансельм, что не я принес болезнь в лагерь, я лишь боролся с ней в меру своих сил. На клевету вас толкает ненависть ко мне, а все ваши доказательства — сплошное мошенничество.
Тут у него вышла промашка, и Долф сразу почувствовал это. Нужно было тщательнее взвешивать свои слова, но осторожность изменила ему; он больше не хитрил, не раздумывал над ответами. Гордое достоинство человека двадцатого столетия восстало против этой комедии. Пусть это стоит ему жизни, он бросит им правду в лицо!
— Как ты смеешь, негодяй, называть святого отца мошенником? — завизжал Николас.
— Я и не то еще смею! — кричал Долф, отбросив всякую осмотрительность. — Ваши обвинения построены на песке — ложь и еще раз ложь, все ребята это знают. Я и не собираюсь их останавливать. Для чего мне это? Пусть идут в Геную, я и сам пойду с ними, чтобы увидеть ваше хваленое чудо. Встану рядом с Николасом, когда по мановению его руки море отступит от берегов. Кто же откажется от такого зрелища?
— Почему же ты вечно задерживаешь нас в пути? — издевательски спросил Ансельм.
— Если я и останавливал вас, то лишь потому, что честь не позволяет мне бросить на произвол судьбы обессилевших больных детей; честь не позволяет мне смотреть, как они погибают от голода. Только поэтому. Если вы сочтете грехом заботу о своих меньших братьях и сестрах, я готов понести за это наказание. Но я не позволю клеветать на себя людям, которые, встав во главе крестового похода, не в состоянии даже позаботиться о детях, вверивших им свою судьбу.
Он услышал одобрительный ропот за спиной. Чаша весов опять склонялась в его пользу.
— Оскорбляя меня, Рудолф ван Амстелвеен, ты наносишь оскорбление Богу.
— Неправда. Как я могу оскорблять Бога заботой о его странниках?
Долф кивнул в сторону перепуганного Николаса.
— Вон стоит пастух Николас, святой Николас, который слышал ангельские голоса. Пусть он скажет, достаточно ли так называемых доказательств, которые высказал дон Ансельм, чтобы осудить меня. Я подчинюсь приговору Николаса.
Долф не собирался больше затягивать спор и хотел только одного: быстрее покончить с этим судилищем. Он рассчитывал на слабохарактерность Николаса, прекрасно понимая, что на карту поставлено все. Стоит Николасу поддержать Ансельма — и он, Долф, погиб. Но хватит ли у бывшего подпаска смелости на такой шаг? Усиливающийся ропот говорил о том, что большинство поддерживает Долфа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47