Будь проклят этот душегуб, до чего же Майкрафт его ненавидел!
18

Девушка в белой рубахе
Пугающая встреча
Комната с низким потолком была огромной, квадратной, грязной и обшарпанной. Голые каменные стены были покрыты трещинами и причудливыми рисунками. Отсветы костра заставляли плясать по стенам узкие заостренные тени, похожие на кинжалы и кривые сабли. Жара и духота стояли невыносимые, остро пахло потом и кровью. Хаотично разбросанные по стенам и потолку изображения магических символов – переплетавшихся алых линий, оккультных знаков, контуров каких-то фантастических зверей – уподобляли помещение чудовищной утробе, испещренной сгустками засохшей крови.
Комнату заполняли люди в зеркальных масках. Малиновые рясы, капюшоны над овальными зеркалами, скрывавшими лица. В каждом из зеркал под капюшоном каждого из членов секты отражалась вся комната – тлеющие угли костра, рисунки на потрескавшихся стенах, фигуры в малиновых рясах. Они что-то читали нараспев, и звуки чужого гортанного языка терзали слух и наполняли душу ужасом. Над огнем был установлен большой решетчатый куб, в середине которого в некоем подобии гамака из толстых веревок, потемневших от бесчисленных изображений магических знаков, висела Элайзабел Крэй – словно мошка в паутине.
Взгляд девушки безостановочно блуждал по комнате, натыкаясь то на зеркала, то на зловещие рисунки. Пот тек с нее ручьями, и Элайзабел казалось, что еще немного, и все ее тело растает, как воск. В венах ее вместе с током крови циркулировал сильнодействующий наркотик, так что она почти не отдавала себе отчета в происходящем, не помнила, как она здесь очутилась, и вряд ли была бы в состоянии назвать собственное имя.
Монотонное бормотание стало громче и отрывистей, звуки его нестерпимо резали слух. На решетке под гамаком стояла широкая металлическая лохань, куда стекал пот, насквозь пропитавший тонкую белую рубаху, в которую была одета девушка, и сочившийся вниз. Горло Элайзабел пересохло, губы потрескались, намокшие спутанные волосы облепили голову и шею. Из груди у нее вырывалось тяжелое, прерывистое дыхание. Она ничего не помнила, ничего не знала, она чувствовала только, что вокруг творится что-то странное, и изнемогала от жары. Она была словно младенец, озадаченно взирающий на новый для него мир и всецело отдающий себя на милость окружающих.
Но вот внутри нее что-то встрепенулось. Она ощутила чье-то постороннее присутствие в себе, чужая злая воля владела и распоряжалась ее телом куда свободнее, нежели она сама. Элайзабел силилась и не могла расслышать какие-то слова, обращенные к ней. Нахмурившись, она попыталась сосредоточиться.
«!!Да!!!! Да!! О-о, ты, поди, себя считала самой умной, милочка? Но кто-то тебя пере хитрил! Кто из нас теперь главный, а? Ты ужасно скверно обходилась со старой Тэтч, отвратительно! Но ты за все мне ответишь, голубушка, за все!!»
«Кто ты?» – спросила она саму себя.
«!!Тэтч, я сказала!! Ты что, оглохла? Я спрашиваю, оглохла ты?!»
Элайзабел обдумала это предположение.
«Я ведь тебя слышу. Разве это означает, что я глухая?»
«!!Бестолковая идиотка!!» – последовал ответ, и наступила тишина.
Сектанты в зеркальных масках перешли почти на визг, повторяя свои песнопения. Это смутно напомнило Элайзабел что-то очень неприятное, какие-то недавние события, о которых она предпочла забыть.
«Что происходит?» – обратилась она с вопросом к тому голосу, который гнездился в ее теле.
«!!Вот ведь дурища-то, а?! Они вынимают меня из тебя, вот что, и как раз вовремя. И поселят меня в другую молодую девицу, чтоб на этот раз все вышло гладко! Она умрет как положено. Не то что ты, тупица. Она будет не чета тебе, ясно?! Ух, как я тебя ненавижу!!»
«Почему вы так говорите? Что я вам сделала?»
«!!Молчать!! Молчать, мерзкая тварь!»
Элайзабел подчинилась. В глубине души она понимала, что все происходящее должно было наполнить ее душу ужасом, но восприятие ее притупилось под действием наркотика, а также из-за усталости, обезвоживания и жары.
Краем глаза она уловила какое-то движение у входа в комнату и ухитрилась вывернуть шею так, чтобы видеть дверь. Словно в тумане, она разглядела девушку в белой рубахе, которую ввели в помещение. Ее тоже накачали наркотиками, каким-то чутьем поняла Элайзабел, но бедняжка пыталась сопротивляться фигурам в малиновых рясах, которые тащили ее к огню.
«Нет, ей не наркотик дали. А яд», – вдруг поняла Элайзабел.
На краткий миг ее сознание прояснилось. Она вдруг вспомнила, что с ней самой несколько дней назад проделали в точности то же самое. Церемония была немного иной, но все же очень похожей на нынешнюю. Вступая в Братство, ее родители и помыслить не могли, какой жертвы от них потребуют. При всем равнодушии к дочери они отказались отдать ее Братству в качестве вместилища для духа Тэтч. Поэтому Братство похитило их всех, завладело Элайзабел, а родителей умертвило. Потом ее напоили отравой, поместили в колыбель, подобную той, в которой она находится сейчас, и стали бормотать свои заклинания. Сегодняшняя церемония немного отличалась от прежней – ведь теперь члены Братства извлекали чуждый дух из тела Элайзабел, чтобы вселить его в другую жертву, обреченную на смерть. И бедняжка, несмотря на действие яда, сковывавшее ее движения, пыталась бороться за жизнь.
Как ни ужасно было собственное положение Элайзабел, она почувствовала острую жалость к обреченной девушке. На глаза ее навернулись слезы, сквозь которые она не могла различить черты лица несчастной, но это не помешало ей безошибочно почувствовать, каким страхом полнится сердце этой новой невинной жертвы. Элайзабел ощущала, как девушка в белой рубахе слабеет, как жизнь с каждым биением сердца медленно покидает ее тело.
«??Это еще что такое? Это что такое, спрашиваю?! Горюешь никак? Не кручинься, дорогуша. Церемония, поди, и тебя тоже убьет! Вот так-то!!! Ты-то уж всяко свое получишь!!!»
От этих слов, произнесенных мерзким, скрипучим старческим голосом, Элайзабел внезапно охватила неудержимая ярость. Братство! Да как они смеют играть чужими жизнями, словно это шахматная партия, где ради королей и королев легко жертвуют пешками? Кто дал им право распоряжаться ее жизнью! О, как она их ненавидела, как же она ненавидела их всех – за все, что они с ней сделали, за унижение, страх, боль, за насилие, за то, что в данную минуту она оглушена наркотиком и не владеет своими чувствами. И тут наркотический туман, застилавший ее взор, немного рассеялся, как облака под порывом ветра, и она вздохнула полной грудью и поклялась себе, что выстоит, вынесет эту пытку, вытерпит любую боль, а после заставит их заплатить за то горе, которое они ей причинили. И за эту несчастную девушку, которую тем временем подтащили к костру и заставили опуститься на колени у его края.
«!!Чего это ты встрепенулась, пташка с коготками?? Смотри, вот я тебя…»
«Молчать!» – мысленно приказала старухе Элайзабел. Ее внутренний голос был исполнен такой силы, что Тэтч испуганно смолкла. Элайзабел заговорила снова: «Я больше не потерплю твоих выкриков, ты, мерзкая богопротивная тварь, неупокоенная черная душа, которую отвергли небеса! Я жива и намерена жить дальше, а вот ты возвратишься в пекло, откуда явилась!»
Тэтч с жалобным завыванием отступила. Элайзабел физически почувствовала, как та съежилась от страха. Это ведь была всего лишь тень, бесплотный дух, и только. Элайзабел осталась хозяйкой положения, полновластной владелицей собственной души, и злость, которую вызвали у нее слова ведьмы, помогла ей на время стряхнуть с себя наркотический дурман и обрести ясность сознания.
Песнопения завершились пронзительным крещендо Элайзабел ощутила пульсирующие токи энергии, которые вдруг пронизали спертый, душный воздух в комнате. И почувствовала резкую боль. Казалось, тело ее начало рваться на части. Но никто при этом к ней не прикасался, оно словно бы самопроизвольно распадалось на куски изнутри, и ощущение было такое, как будто в ее сердце и легкие впились острые клещи и давят, стискивают их, выжимая кровь. Она пронзительно закричала от боли и ужаса. И поняла, что в Данную минуту ее душа разнимается на части какой-то посторонней необоримой силой. Она продолжала кричать, пока ее пересохшее горло не сдавил спазм боли. Но эта боль была совсем другой – естественной и объяснимой.
Внутри нее столь же пронзительно и жалобно кричала старая ведьма. Веревки гамака больно врезались в тело Элайзабел, и ей показалось, что еще немного, и они раскроят ее всю на куски, которые попадают в жестяную лохань над костром. Веревки, испещренные магическими знаками, сделались нестерпимо горячими, и девушка извивалась от боли, не в силах высвободиться из пут. Она закусила губу, и струйка крови с привкусом железа сбежала вниз по ее пересохшему, саднившему от боли горлу.
А затем последовал резкий рывок, болезненный настолько, что, не находись Элайзабел под действием наркотика, она неминуемо умерла бы от шока. Это было равносильно тому, как если бы ее руки и ноги привязали к четырем лошадям и пустили их вскачь в разные стороны. У нее потемнело в глазах, дыхание остановилось, ее рвало и корчило, она плакала и стонала – все разом.
Боль длилась значительно дольше, чем можно было вытерпеть. Она все длилась и длилась, не стихая, и если бы Элайзабел хоть на секунду позволила себе подумать, что лучше умереть, чем подвергаться такому страданию, смерть тотчас же откликнулась бы на ее призыв и завладела бы ее обессиленным от мучений телом. Но умереть значило бы проиграть в этой битве. Элайзабел не желала сдаваться. Она хотела выжить во что бы то ни стало. Выжить, чтобы отомстить своим врагам за все – в том числе и за эту нечеловеческую пытку. И вот наконец, после нескольких вечностей, нагромоздившихся одна на другую, боль отступила, и ее сменило чувство опустошенности, такое неожиданное и пугающее, что Элайзабел подумала было, что это и есть смерть.
Но, напротив, это оказалось возвращением к жизни. Обессиленная, она смотрела на несчастную девушку в белой рубахе, которая медленно пила ее пот из жестяной чаши, слабея на глазах. К горлу отравленной был приставлен кинжал. Девушка умирала, и теперь дух Тэтч угнездился в ее теле. Скоро ей дадут противоядие, но к тому времени ее душа готова будет покинуть свою земную оболочку и уступит место старой ведьме.
Внезапно лицо обреченной девушки утратило отчетливые очертания, все поплыло перед глазами у Элайзабел, и она лишилась чувств.
Ей была уже знакома эта палата с обитыми войлоком стенами. Она удивилась не тому, что снова оказалась здесь, а что осталась в живых после церемонии. С чувством несказанного облегчения она обводила взглядом скругленные углы этой клетки, шляпки обивочных гвоздей, видневшиеся сквозь грязно-белый войлок.
«Все еще дышу», – пронеслось у нее в голове. Церемонию она пережила, и Братство ее не умертвило. Пока.
Откуда-то издалека донеслись крики, приглушенные плотной обивкой потолка и стен этой тесной клетки. Кто-то из пациентов лечебницы впал в буйство. Элайзабел неподвижно лежала на войлочном полу, чувствуя, как по щеке катится слезинка. По крайней мере, она пребывала теперь в ясном сознании, действие наркотика закончилось. Члены Братства одурманивали ее все то время, пока она находилась в их руках, с тех самых пор, как ее сюда доставил этот американец, охотник за нечистью. Той ночью он похитил ее, стоило только Таниэлю броситься в погоню за незнакомкой. Элайзабел побежала следом, но успела сделать лишь несколько шагов – американец метнулся к ней молниеносно, словно кобра, и, зажав ей рот, утащил в ближайший переулок, где она вдруг почувствовала запах хлороформа. А потом очнулась в этой одиночной палате, в глубоком подвале «Редфордских угодий».
Элайзабел понятия не имела, сколько они ее здесь продержали. Наверное, недолго, ведь им нужна была Тэтч, старую ведьму следовало переместить в другое тело – в тело более податливой, чем Элайзабел Крэй, особы, не столь обуреваемой жаждой жизни и не столь готовой постоять за себя. Члены Братства несколько раз беседовали с Тэтч, опоив предварительно Элайзабел каким-то зельем, так что она не могла противиться тому, что старая ведьма разглагольствовала ее устами. Девушка не помнила содержания этих разговоров. И допускала мысль, что, возможно, ее оставили в живых только потому, что этого потребовала Тэтч. Ведь Братству Элайзабел теперь не нужна. Ведьму свою они из нее изъяли. Она вспомнила, как Тэтч злорадно кричала ей во время церемонии: «Ты ужасно скверно обходилась со старой Тэтч, отвратительно! Но ты за все мне ответишь, голубушка, за все!»
Элайзабел содрогнулась при мысли о том, каким мучениям может подвергнуть ее эта нечестивая старуха, выполняя свою угрозу.
Она медленно приподнялась и села на мягкий пол лицом к двери, прислонясь спиной к войлочной стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47