Переглядываясь и пожимая плечами, а иные, хмурясь и сжимая кулаки, продавцы удачи под предводительством очкастой амазонки направились в сторону Волана и Пушка. Людочка даже сок допить не успела.
Они окружили разведчиков, вставших у стола. Пушок все норовила заслонить Волана, а он не без раздражения отталкивал ее. Букмекеры хмуро разглядывали их. «Быки» за столиками с напускным равнодушием прикрылись газетками, будто случайные посетители. Басаргин куда-то исчез.
— Непохоже, — заявил один. — Я никогда не видел их у Маузера.
— Может, новенькие?..
— Спросите, кто они! — властно потребовала маскулинизированная девица, проталкиваясь из задних рядов.
— Сама и спроси, не безголосая, — небрежно ответили ей. — Ларингитом не страдаешь!
Быстро проглядев ряды букмекеров, вставших полукругом, припирая разведчиков к стенке, Арцеулов отметил некоторую симметрию среди них. Центром симметрии был маленький широкоплечий человечек в свитере и мятых брюках, стоящий неприметно и молча. У человечка были незначительное прилизанное лицо бухгалтера и корявые красные ладони мясника. Остальные располагались по отношению к «бухгалтеру» вполоборота: те, кто слева — правым, кто справа — левым боком. Никто не решался встать к нему спиной.
— Я хочу с вами поговорить! — длинный палец Волана безошибочно ткнул в центр композиции.
Неприметный человек усмехнулся; самолюбие его было польщено.
— Ты, придурок… — заносчиво начал было самый молодой и рослый букмекер, обращаясь к Волану, и осекся.
Придурка с дрожащими, бегающими руками уже не было в зале. Вместо него стоял человек строго интеллигентной внешности, подтянутый, с милицейской сдержанностью на умном лице — чистый следователь из сериала.
— Капитан Томин, уголовный розыск Санкт-Петербурга, — представился преображенный Арцеулов, подняв на уровень лиц настоящие корочки МВД из комплекта оперативного прикрытия разведки.
Будь кем угодно, кроме того, кто ты на самом деле. Эту заповедь разведчика Волан чтил свято.
— Ребята с Гороховой!.. — зашептались в тылах.
Кучка букмекеров начала стремительно таять. Воинствующая девица, выставив тощую грудь, напирая на Волана, сказала:
— Лажа! Они работают на Егора! Я их видела у него в конторе!
— А что ты сама там делала? — спросила Люда, надвинувшись на нее так, что та тотчас отступила.
«Бухгалтер» с руками мясника досадливо поморщился в их сторону.
— Не гони волну, Анка… Пойдемте ко мне в кабинет, — вялым жестом пригласил он, не глядя в глаза Волану, и быстро зыркнул по лицам своих халдеев:
— Всем работать — и помалкивать! Сейчас перетрем это… досадное недоразумение.
Его бизнес не терпел на версту милицейского духа. «Быки», из тех, что остались за столиками, наблюдали его уверенное поведение с одобрением.
Волан, прежде чем идти, присел и избавился от стельки в сапоге, симулирующей хромоту. Хозяин конторы заметил это, нахмурился.
— Непохожи вы на гороховских… Слишком стараетесь…
По узкой лестнице поднялись этажом выше. Оставили за дверью назойливую, как муха, Анку. Волан, бросив взгляд в стеклопакет маленького офиса, прищелкнул языком: их «шестерка» стояла внизу, вся на виду, как муха на блюдце. А ведь сказано в инструкции: не знаешь расположения комнат — не приближайся к наблюдаемому зданию на машине! Оставь «колеса» за утлом!
В комнате было по-мужски опрятно, пахло крепким кофе и дорогими сигаретами. Хозяин пробрался вдоль стены за широкий пластиковый стол.
— Кумовья, вот моя визитка, — сказал он весьма не гостеприимно, подтолкнув корчиневым зазубренным ногтем по гладкой столешнице кусочек белого тисненого картона. — Лучше звоните, если что. Предупреждайте. Не надо воду мутить в моем прудике… караси разбегутся.
— Лицензия есть? — спросил Волан. — Не надо, верю. Вот этот человек… кто он?
Хозяин едва глянул на фото, усмехнулся в лицо Арцеулову.
— Этого замочили на стоянке у дома. Давно следак знает, кто он. А вы не знаете, выходит?
— Чем он занимался у вас в конторе? — поправился Арцеулов. — Какова его роль?
Хозяин переводил желтые тигриные глаза с Волана на замершую Людочку. Зрачки его стали узкими, как иголочное ушко.
— У меня тут мир, — уклончиво отвечал он, подумав. — Мне разборки ни к чему. Если дознаюсь, кто его замочил, сам вам стукну.
— Здесь все знают, что он «зажмурился»? — спросил Волан, пряча снимок убитого архивариуса.
«Бухгалтер» настороженно пожал плечами, опасаясь сболтнуть лишнее.
— На что он кости бросал?
Иголочные зрачки расширились на миг, заслышав знакомую речь, и снова сузились.
— В шахи-маты был гроссмейстер, — неохотно кинул «бухгалтер», глядя в сторону. — Любил пешки двигать.
— Сменил масть? На какую?
— Шахмат долго не было… подался в баскет… По здоровью игроков вычислял результат. Он же лепила… врач… тут их много, с проспекта Медиков. Видно, не угадал…
— На кого работал?
— Я в зале не сижу, гражданин начальник, — отрезал желтоглазый «мясник». — Мне отсюда за бумагами не видать. Я человек малограмотный, пока декларацию заполню — сто потов сойдет. Подмогли бы лучше с налоговой справиться, а то полный беспредел!
Видя, что Арцеулов собирается уходить, хозяин оставил придурашливый тон «Христа ради» и прежним, серьезным голосом сказал:
— Не знаю, кто вы, но если вам без меня скучно — звоните. Сам приду. Не надо сюда таскаться.
— А если ставочку сделать захотим? — широко улыбнулся Волан.
— Это пожалуйста. Только лучше по телефону. Чего зря ноги трудить? Проконсультируем в лучшем виде. Не прогорите. Анка! Проводи «товарищей»!
Разведчики вышли из здания, направились к машине. Людочка перевела дух.
— Ой, как я боялась! А вы совсем не волновались, Дмитрий Аркадьевич!
— Да что нам, суперменам… Жаль, Басаргин скрылся. Не вижу его джипа… вот тут стоял. Грохнули мы его, не справились — а все потому, что машину я неправильно припарковал. В нашем деле, Людмилка, мелочей не бывает.
— Разыгрываете опять?!
— Ничуть. Вон наш хозяин в окошко смотрит… следит, чтобы мы не задержались случайно. Помаши ему ручкой!
— Да ну его! У него такие ногти страшные — вы видели? Как медвежьи когти!
— Посоветуй ему завести маникюршу. А мне, знаешь, дай-ка своего валидольчика… Дай, дай. Я не шучу…
III
— «Бомжизм» бывает не только внешний, но и внутренний. Да! Есть вполне благополучные граждане, в душе завидующие бомжам и готовые примкнуть к ним в любую минуту, порвав цепи цивилизации. Потому что «бомжизм» — это свобода от всяких обязательств. Полная свобода, между прочим.
— Шагай, шагай!
— Первым раскрученным бомжем был, между прочим, сам Диоген. И все человечество состояло когда-то из бомжей. Не зря среди нас каждый четвертый с высшим образованием, каждый третий — с техникумом… Процент повыше, чем в ментовке, между прочим…
— Двигай коленями, Диоген. Некогда нам долго возиться.
— Я иду абсолютно по своей воле. Я не подчиняюсь насилию, и если бы вы вздумали прибегнуть…
— Будешь дальше чесать языком — я прибегну! Или вот товарищей попрошу! А ну — пошел вперед!
«Диоген» покосился на суровые, отягощенные цепями долга лица Морзика с Тыбинем, а пуще того — на их тяжелые кулаки, и прибавил шагу. Пожилой участковый в старом лиловом бушлате и затертой шапке, часто выполняющей по совместительству функции подушки, подтолкнул его в толстый зад концом резиновой дубинки.
— Слушай — чего вы все такие упитанные? Жрете черт знает что, а морды у всех — в три дня не обгадить!
— Спокойная жизнь потому что! Я же говорю — свобода ото всех обязательств! Кроме того, на воздухе много времени проводим, а в нашем климате тощему просто не выжить. А еще, товарищ старший лейтенант…
— Вали вперед! Пошел!
— Я только замечу, что начальства над нами нет! Не то что у вас!
— Тут ты прав… — задумчиво подтвердил участковый.
Вслед тучному идеологу «бомжизма» они зашагали гуськом по узкой тропинке меж кучами строительного и бытового мусора, пробираясь к огромному семиэтажному скелету бетонного долгостроя.
— Может, не надо было вам в форме идти? — спросил участкового Тыбинь. — Разбегутся…
— Не скажите. Бомжи — народ беззащитный, незнакомцев в гражданской одежде опасаются больше милиции. Что я могу им сделать? Ну, загребу в отделение нужники чистить… Летом на дачу начальнику припахать можно. А чужие могут все что угодно. Странные случаи бывают… и жестокости всякие, просто забавы ради. Бьют… кислотой поливают… собаками травят для дрессировки. Есть тут один кинолог — боевых собак на бомжах повадился натаскивать. Долго я его вычислял…
— И что? — заинтересовался Морзик, предвкушая красочное повествование о торжестве справедливости.
— Да ничего… Пристрелил трех его псов, да пообещал, что всех буду отстреливать. Он и успокоился, на кошек перешел.
— Бездомные идут на контакт? Вам доверяют?
— Никому они не доверяют. Диоген прав, это им нафиг не нужно. Им на все плевать. Этот мудак, — участковый, не стесняясь, кивнул в спину их проводнику, — спалился на скачке по мелочи, утащил ящик печенья из продуктовой палатки — вот теперь и шестерит.
— Настоящий политик! — гоготнул Морзик. — Идейный вождь!
— Как вам не стыдно, молодой человек! — укоризненно оглянулся бомж.
Черемисов и впрямь ощутил неловкость, но участковый прикрикнул:
— Но-но! Брось эти песни! Нет обязанностей — нет и прав! Пошел!
В темном подвале пахло сыростью и поташом. Разведчики зажгли маленькие, но мощные фонари. Их проводник прекрасно ориентировался в сумерках. Пробравшись по вонючему, загаженному песку меж железобетонными сваями в угол подвала, он присел над чем-то, запрятанным под ворох ржавой жести.
— Вот она! Отметьте, гражданин участковый, это я ее нашел! Я публично принесу ее в дар Санкт-Петербургу в честь его трехсотлетия! От всех свободных людей нашего замечательного города… которых в нем не так много, к сожалению.
— Ну, ты нашел, о чем жалеть! — хохотнул участковый. — А что это?
— Это первая мемориальная доска, установленная в нашем городе в честь Александра Сергеевича Пушкина! Тысяча восемьсот пятидесятый год! Один кандидат исторических наук за полбанки установил!
Разведчики молча освещали фонариками темную позеленевшую доску со старинными надписями через «ять».
—Чего же ты ее здесь прячешь? — поинтересовался Тыбинь.
— Так ведь чистая медь! В скупке три тысячи отстегнут не глядя! В ней весу двадцать кило!
— Ты лучше к нам ее сдай, что ли, — посоветовал участковый. — Пропьешь ведь!
Голос милиционера заставлял подумать, что слово «участковый» происходит от слова «участие».
— Я — ни за что! — гордо ответил бомж.
—А остальные где? — спросил нетерпеливо Морзик, зажимая широкий нос, весьма чувствительный к запахам. — Где вещички того, пропащего?
Толстый «Диоген» замялся. Круглая грязная рожа его выражала нерешительность.
— Эй! — прикрикнул на него Тыбинь. — Ты что — боишься, что мы на них позаримся?!
— За литруху скажу, — ответил бомж и, увидав за спиной разведчиков растопыренные рожками пальцы участкового, поспешил поправиться. — За две!
— Ты спутал, дружок, — угрожающе двинулся на него Старый. — Я хлебовом не торгую. Я тебя запру в инфекционный бокс на веки вечные! Как особо опасную заразу! А тебя — Тыбинь неожиданно обернулся к безвинно посвистывающему на сторону участковому, — через не делю переведут в село Краснопупкино! Будешь там под гаишника шарить, лосей правилам дорожного движения учить! Быстро говори, где «нычка»!
Бомж вопросительно поглядел на участкового. Тот кивнул — и «Диоген» направился в угол подвала, к куче битого кирпича, выволок из ниши в стене грязный тюк с вещами пропавшего жителя подвала.
— Развязывай!
Бегло просмотрев содержимое, Тыбинь кивнул Мор-зику. Вовка достал из кармана объемистый черный мешок для мусора.
— Клади сюда термос, чайник… что там еще? Кастрюлю не надо!
— Ну вы и крохоборы! — возмутился участковый. — Тоже мне — санэпидемстанция! Гестаповцы настоящие!
— Почирикай у меня! — равнодушно ответил Старый, прицениваясь. Опыт работы в уголовке позволял ему безошибочно отбирать нужное. — Вот еще ложки давай… да одну можно. Лишь бы опознали. Это все? — обернулся он к бомжу, ставшему поодаль с видом гордого презрения. — Ты мне тут Дездемону не корчи! Говори — все вещи тут? Если что утаил — может начаться эпидемия!
— Как же, эпидемия… — криво усмехнулся «Диоген». — Все самое хорошее отнимаете…
Бездомный сложил толстые грязные руки на груди и презрительно отвернулся.
Тыбинь прошелся подвалом, пригляделся к верхам — и вытащил из дыры в вентиляционном коробе большую германскую дрель, замотанную в промасленную тряпицу, и ящик с инструментами.
— А это что, голубчик? Это ты где спер, а?!
— Это не я! Я не знаю, чье это!
— А пальчики на нем чьи будут?! Говори, что было еще у пропавшего урода?!
— Еще примус был… — сдался Диоген. — Но я его от дал добрым людям… Задаром отдал, клянусь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Они окружили разведчиков, вставших у стола. Пушок все норовила заслонить Волана, а он не без раздражения отталкивал ее. Букмекеры хмуро разглядывали их. «Быки» за столиками с напускным равнодушием прикрылись газетками, будто случайные посетители. Басаргин куда-то исчез.
— Непохоже, — заявил один. — Я никогда не видел их у Маузера.
— Может, новенькие?..
— Спросите, кто они! — властно потребовала маскулинизированная девица, проталкиваясь из задних рядов.
— Сама и спроси, не безголосая, — небрежно ответили ей. — Ларингитом не страдаешь!
Быстро проглядев ряды букмекеров, вставших полукругом, припирая разведчиков к стенке, Арцеулов отметил некоторую симметрию среди них. Центром симметрии был маленький широкоплечий человечек в свитере и мятых брюках, стоящий неприметно и молча. У человечка были незначительное прилизанное лицо бухгалтера и корявые красные ладони мясника. Остальные располагались по отношению к «бухгалтеру» вполоборота: те, кто слева — правым, кто справа — левым боком. Никто не решался встать к нему спиной.
— Я хочу с вами поговорить! — длинный палец Волана безошибочно ткнул в центр композиции.
Неприметный человек усмехнулся; самолюбие его было польщено.
— Ты, придурок… — заносчиво начал было самый молодой и рослый букмекер, обращаясь к Волану, и осекся.
Придурка с дрожащими, бегающими руками уже не было в зале. Вместо него стоял человек строго интеллигентной внешности, подтянутый, с милицейской сдержанностью на умном лице — чистый следователь из сериала.
— Капитан Томин, уголовный розыск Санкт-Петербурга, — представился преображенный Арцеулов, подняв на уровень лиц настоящие корочки МВД из комплекта оперативного прикрытия разведки.
Будь кем угодно, кроме того, кто ты на самом деле. Эту заповедь разведчика Волан чтил свято.
— Ребята с Гороховой!.. — зашептались в тылах.
Кучка букмекеров начала стремительно таять. Воинствующая девица, выставив тощую грудь, напирая на Волана, сказала:
— Лажа! Они работают на Егора! Я их видела у него в конторе!
— А что ты сама там делала? — спросила Люда, надвинувшись на нее так, что та тотчас отступила.
«Бухгалтер» с руками мясника досадливо поморщился в их сторону.
— Не гони волну, Анка… Пойдемте ко мне в кабинет, — вялым жестом пригласил он, не глядя в глаза Волану, и быстро зыркнул по лицам своих халдеев:
— Всем работать — и помалкивать! Сейчас перетрем это… досадное недоразумение.
Его бизнес не терпел на версту милицейского духа. «Быки», из тех, что остались за столиками, наблюдали его уверенное поведение с одобрением.
Волан, прежде чем идти, присел и избавился от стельки в сапоге, симулирующей хромоту. Хозяин конторы заметил это, нахмурился.
— Непохожи вы на гороховских… Слишком стараетесь…
По узкой лестнице поднялись этажом выше. Оставили за дверью назойливую, как муха, Анку. Волан, бросив взгляд в стеклопакет маленького офиса, прищелкнул языком: их «шестерка» стояла внизу, вся на виду, как муха на блюдце. А ведь сказано в инструкции: не знаешь расположения комнат — не приближайся к наблюдаемому зданию на машине! Оставь «колеса» за утлом!
В комнате было по-мужски опрятно, пахло крепким кофе и дорогими сигаретами. Хозяин пробрался вдоль стены за широкий пластиковый стол.
— Кумовья, вот моя визитка, — сказал он весьма не гостеприимно, подтолкнув корчиневым зазубренным ногтем по гладкой столешнице кусочек белого тисненого картона. — Лучше звоните, если что. Предупреждайте. Не надо воду мутить в моем прудике… караси разбегутся.
— Лицензия есть? — спросил Волан. — Не надо, верю. Вот этот человек… кто он?
Хозяин едва глянул на фото, усмехнулся в лицо Арцеулову.
— Этого замочили на стоянке у дома. Давно следак знает, кто он. А вы не знаете, выходит?
— Чем он занимался у вас в конторе? — поправился Арцеулов. — Какова его роль?
Хозяин переводил желтые тигриные глаза с Волана на замершую Людочку. Зрачки его стали узкими, как иголочное ушко.
— У меня тут мир, — уклончиво отвечал он, подумав. — Мне разборки ни к чему. Если дознаюсь, кто его замочил, сам вам стукну.
— Здесь все знают, что он «зажмурился»? — спросил Волан, пряча снимок убитого архивариуса.
«Бухгалтер» настороженно пожал плечами, опасаясь сболтнуть лишнее.
— На что он кости бросал?
Иголочные зрачки расширились на миг, заслышав знакомую речь, и снова сузились.
— В шахи-маты был гроссмейстер, — неохотно кинул «бухгалтер», глядя в сторону. — Любил пешки двигать.
— Сменил масть? На какую?
— Шахмат долго не было… подался в баскет… По здоровью игроков вычислял результат. Он же лепила… врач… тут их много, с проспекта Медиков. Видно, не угадал…
— На кого работал?
— Я в зале не сижу, гражданин начальник, — отрезал желтоглазый «мясник». — Мне отсюда за бумагами не видать. Я человек малограмотный, пока декларацию заполню — сто потов сойдет. Подмогли бы лучше с налоговой справиться, а то полный беспредел!
Видя, что Арцеулов собирается уходить, хозяин оставил придурашливый тон «Христа ради» и прежним, серьезным голосом сказал:
— Не знаю, кто вы, но если вам без меня скучно — звоните. Сам приду. Не надо сюда таскаться.
— А если ставочку сделать захотим? — широко улыбнулся Волан.
— Это пожалуйста. Только лучше по телефону. Чего зря ноги трудить? Проконсультируем в лучшем виде. Не прогорите. Анка! Проводи «товарищей»!
Разведчики вышли из здания, направились к машине. Людочка перевела дух.
— Ой, как я боялась! А вы совсем не волновались, Дмитрий Аркадьевич!
— Да что нам, суперменам… Жаль, Басаргин скрылся. Не вижу его джипа… вот тут стоял. Грохнули мы его, не справились — а все потому, что машину я неправильно припарковал. В нашем деле, Людмилка, мелочей не бывает.
— Разыгрываете опять?!
— Ничуть. Вон наш хозяин в окошко смотрит… следит, чтобы мы не задержались случайно. Помаши ему ручкой!
— Да ну его! У него такие ногти страшные — вы видели? Как медвежьи когти!
— Посоветуй ему завести маникюршу. А мне, знаешь, дай-ка своего валидольчика… Дай, дай. Я не шучу…
III
— «Бомжизм» бывает не только внешний, но и внутренний. Да! Есть вполне благополучные граждане, в душе завидующие бомжам и готовые примкнуть к ним в любую минуту, порвав цепи цивилизации. Потому что «бомжизм» — это свобода от всяких обязательств. Полная свобода, между прочим.
— Шагай, шагай!
— Первым раскрученным бомжем был, между прочим, сам Диоген. И все человечество состояло когда-то из бомжей. Не зря среди нас каждый четвертый с высшим образованием, каждый третий — с техникумом… Процент повыше, чем в ментовке, между прочим…
— Двигай коленями, Диоген. Некогда нам долго возиться.
— Я иду абсолютно по своей воле. Я не подчиняюсь насилию, и если бы вы вздумали прибегнуть…
— Будешь дальше чесать языком — я прибегну! Или вот товарищей попрошу! А ну — пошел вперед!
«Диоген» покосился на суровые, отягощенные цепями долга лица Морзика с Тыбинем, а пуще того — на их тяжелые кулаки, и прибавил шагу. Пожилой участковый в старом лиловом бушлате и затертой шапке, часто выполняющей по совместительству функции подушки, подтолкнул его в толстый зад концом резиновой дубинки.
— Слушай — чего вы все такие упитанные? Жрете черт знает что, а морды у всех — в три дня не обгадить!
— Спокойная жизнь потому что! Я же говорю — свобода ото всех обязательств! Кроме того, на воздухе много времени проводим, а в нашем климате тощему просто не выжить. А еще, товарищ старший лейтенант…
— Вали вперед! Пошел!
— Я только замечу, что начальства над нами нет! Не то что у вас!
— Тут ты прав… — задумчиво подтвердил участковый.
Вслед тучному идеологу «бомжизма» они зашагали гуськом по узкой тропинке меж кучами строительного и бытового мусора, пробираясь к огромному семиэтажному скелету бетонного долгостроя.
— Может, не надо было вам в форме идти? — спросил участкового Тыбинь. — Разбегутся…
— Не скажите. Бомжи — народ беззащитный, незнакомцев в гражданской одежде опасаются больше милиции. Что я могу им сделать? Ну, загребу в отделение нужники чистить… Летом на дачу начальнику припахать можно. А чужие могут все что угодно. Странные случаи бывают… и жестокости всякие, просто забавы ради. Бьют… кислотой поливают… собаками травят для дрессировки. Есть тут один кинолог — боевых собак на бомжах повадился натаскивать. Долго я его вычислял…
— И что? — заинтересовался Морзик, предвкушая красочное повествование о торжестве справедливости.
— Да ничего… Пристрелил трех его псов, да пообещал, что всех буду отстреливать. Он и успокоился, на кошек перешел.
— Бездомные идут на контакт? Вам доверяют?
— Никому они не доверяют. Диоген прав, это им нафиг не нужно. Им на все плевать. Этот мудак, — участковый, не стесняясь, кивнул в спину их проводнику, — спалился на скачке по мелочи, утащил ящик печенья из продуктовой палатки — вот теперь и шестерит.
— Настоящий политик! — гоготнул Морзик. — Идейный вождь!
— Как вам не стыдно, молодой человек! — укоризненно оглянулся бомж.
Черемисов и впрямь ощутил неловкость, но участковый прикрикнул:
— Но-но! Брось эти песни! Нет обязанностей — нет и прав! Пошел!
В темном подвале пахло сыростью и поташом. Разведчики зажгли маленькие, но мощные фонари. Их проводник прекрасно ориентировался в сумерках. Пробравшись по вонючему, загаженному песку меж железобетонными сваями в угол подвала, он присел над чем-то, запрятанным под ворох ржавой жести.
— Вот она! Отметьте, гражданин участковый, это я ее нашел! Я публично принесу ее в дар Санкт-Петербургу в честь его трехсотлетия! От всех свободных людей нашего замечательного города… которых в нем не так много, к сожалению.
— Ну, ты нашел, о чем жалеть! — хохотнул участковый. — А что это?
— Это первая мемориальная доска, установленная в нашем городе в честь Александра Сергеевича Пушкина! Тысяча восемьсот пятидесятый год! Один кандидат исторических наук за полбанки установил!
Разведчики молча освещали фонариками темную позеленевшую доску со старинными надписями через «ять».
—Чего же ты ее здесь прячешь? — поинтересовался Тыбинь.
— Так ведь чистая медь! В скупке три тысячи отстегнут не глядя! В ней весу двадцать кило!
— Ты лучше к нам ее сдай, что ли, — посоветовал участковый. — Пропьешь ведь!
Голос милиционера заставлял подумать, что слово «участковый» происходит от слова «участие».
— Я — ни за что! — гордо ответил бомж.
—А остальные где? — спросил нетерпеливо Морзик, зажимая широкий нос, весьма чувствительный к запахам. — Где вещички того, пропащего?
Толстый «Диоген» замялся. Круглая грязная рожа его выражала нерешительность.
— Эй! — прикрикнул на него Тыбинь. — Ты что — боишься, что мы на них позаримся?!
— За литруху скажу, — ответил бомж и, увидав за спиной разведчиков растопыренные рожками пальцы участкового, поспешил поправиться. — За две!
— Ты спутал, дружок, — угрожающе двинулся на него Старый. — Я хлебовом не торгую. Я тебя запру в инфекционный бокс на веки вечные! Как особо опасную заразу! А тебя — Тыбинь неожиданно обернулся к безвинно посвистывающему на сторону участковому, — через не делю переведут в село Краснопупкино! Будешь там под гаишника шарить, лосей правилам дорожного движения учить! Быстро говори, где «нычка»!
Бомж вопросительно поглядел на участкового. Тот кивнул — и «Диоген» направился в угол подвала, к куче битого кирпича, выволок из ниши в стене грязный тюк с вещами пропавшего жителя подвала.
— Развязывай!
Бегло просмотрев содержимое, Тыбинь кивнул Мор-зику. Вовка достал из кармана объемистый черный мешок для мусора.
— Клади сюда термос, чайник… что там еще? Кастрюлю не надо!
— Ну вы и крохоборы! — возмутился участковый. — Тоже мне — санэпидемстанция! Гестаповцы настоящие!
— Почирикай у меня! — равнодушно ответил Старый, прицениваясь. Опыт работы в уголовке позволял ему безошибочно отбирать нужное. — Вот еще ложки давай… да одну можно. Лишь бы опознали. Это все? — обернулся он к бомжу, ставшему поодаль с видом гордого презрения. — Ты мне тут Дездемону не корчи! Говори — все вещи тут? Если что утаил — может начаться эпидемия!
— Как же, эпидемия… — криво усмехнулся «Диоген». — Все самое хорошее отнимаете…
Бездомный сложил толстые грязные руки на груди и презрительно отвернулся.
Тыбинь прошелся подвалом, пригляделся к верхам — и вытащил из дыры в вентиляционном коробе большую германскую дрель, замотанную в промасленную тряпицу, и ящик с инструментами.
— А это что, голубчик? Это ты где спер, а?!
— Это не я! Я не знаю, чье это!
— А пальчики на нем чьи будут?! Говори, что было еще у пропавшего урода?!
— Еще примус был… — сдался Диоген. — Но я его от дал добрым людям… Задаром отдал, клянусь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37