Их ответом был эквивалент космического смеха. Это разрешилось в конце концов в единственное безошибочное «предложение»: «НАОБОРОТ».
Наш танец на мгновение распался в замешательстве, затем восстановился.
Мы не понимаем.
Чужие колебались. Они излучали что-то вроде заботы, что-то вроде сострадания.
«МЫ МОЖЕМ… МЫ ДОЛЖНЫ… ОБЪЯСНИТЬ. НО ПОНИМАНИЕ БУДЕТ ОЧЕНЬ ТРУДНЫМ. СОБЕРИТЕСЬ».
Составляющая часть нашей личности, которая была Линдой, выплеснула наружу поток материнского тепла, оболочку спокойствия; она всегда умела молиться лучше всех нас. Рауль теперь играл только «ом»-подобный А бемоль, который был теплого золотого цвета. Движущая воля Тома, извечная сила Гарри, тихое принятие Норри, мое собственное безотказное чувство юмора, бесконечная заботливость Линды и упорная настойчивость Рауля – все это сложилось воедино и создало такой покой, которого я никогда не знал, безмятежную уверенность, основанную на ощущении завершенности.
Ушли все страхи, все сомнения. Так и должно было быть.
Так и должно было быть, – протанцевали мы. – Пусть будет так.
Эхо было мгновенным, с оттенком довольного, почти родительского одобрения. «СЕЙЧАС!»
Их следующим посланием был относительно короткий, относительно простой танец. Мы поняли его сразу, хотя это было в высшей степени новым для нас, мы постигли все следствия этого за один застывший миг. Танец сжал каждую наносекунду более чем двух миллиардов лет в одно понятие, в единственное телепатическое озарение.
И это понятие было на самом деле всего лишь именем чужих.
Ужас сокрушил Снежинку, разбил ее на шесть отдельных осколков. Я был одинок в своем черепе в пустом космосе, с тонкой пленкой пластмассы между мной и моей смертью, нагой и ужасно испуганный. Я в отчаянии пытался ухватиться за несуществующую опору. Передо мной, слишком близко от меня, чужие роились, как пчелы. Потом они начали собираться в центре, образовав сперва отверстие величиной с игольное ушко, которое по– степенно расширилось и превратилось в амбразуру в стене Ада – мерцающий красный уголь, который бушевал бешеной энергией. По сравнению с его яркостью даже Солнце показалось тусклым; мой шлем автоматически затемнился.
Едва заметная оболочка, внутри которой было расплавленное ядро, начала источать красный дым, который по спирали изящно вытекал наружу и об– разовал что-то вроде кольца. Я понял сразу, что это такое и для чего оно предназначено, и я откинул назад голову и закричал, включив все реактивные двигатели одновременно в слепом рефлексе бегства. Пять криков эхом повторили мой крик. Я потерял сознание.
Я лежал на спине, подняв колени, и я был слишком тяжел – почти двадцать килограммов. Моя грудная клетка с трудом поднималась и опускалась для дыхания. Я помнил, что видел плохой сон…
Голоса пришли сверху не сразу, как при включении старой лампы дневного света, которая сначала разогревается, мигает и гудит и наконец начинает светить. Голоса были близко, но звучали без обертонов и словно бы издалека, как бывает в разреженном воздухе. Говорившим псевдогравитация тоже была в тягость.
– В последний раз, товарищ: ответьте нам! Почему ваши коллеги все в ступоре? Как вы продолжаете функционировать? Что, во имя Ленина, слу– чилось там снаружи?!!
– Оставьте его, Людмила. Он вас не слышит.
– Я добьюсь ответа!
– Вы что, прикажете его расстрелять? Если да, то кому? Этот человек – герой. Если вы будете продолжать беспокоить его, я составлю об этом подробный рапорт и в нашем коллективном отчете, и в моем собственном.
Оставьте его в покое, говорю вам! – Чен Тен Ли произносил это совершенно хладнокровно, но последний приказ прозвучал как взрыв. От неожиданности я открыл глаза, что избегал делать с того самого момента, как начал осоз– навать голоса.
Мы были в Лимузине. Все десятеро; четверо в скафандрах Космической Команды и шесть ярко окрашенных Звездных танцоров, полный набор кеглей, пристегнутых по двое в вертикальном проходе. Мы с Норри были в последнем или нижнем ряду. Мы, очевидно, возвращались на «Зигфрид» на полной скорости, что давало добрых четверть g. Я сразу повернул голову к Норри. Она, казалось, мирно спала; звезды в окне позади нее сказали мне, что мы уже прошли поворот и тормозим. Я был без сознания длительное время.
Каким-то образом во время моего сна все рассортировалось по местам. Я полагаю, что это не случайно: мое подсознание не давало мне очнуться, пока я не пережил случившееся – но не дольше. Часть моих мыслей суматошно кипела, но я мог теперь объять эту часть и держать ее в стороне. Большая часть моего ума была спокойна. Теперь почти на все вопросы имелись ответы, и страх уменьшился до терпимого. Я знал наверняка, что с Норри все в порядке, что мы все будем в порядке через какое-то время. Это не было прямое знание; телепатическая связь была нарушена. Но я знал свою семью.
Наши жизни были необратимо изменены; во что мы превратились, мы еще не знали – но скоро мы выясним это вместе.
Теперь один за другим быстро произойдут по крайней мере еще два кризиса, и мы все пожнем их результаты. Первым делом – самое насущное.
– Гарри, – позвал я, – ты здорово поработал. Теперь можешь отдыхать.
Гарри повернул большую голову со стрижкой «под ежик» и посмотрел сверху вниз через два ряда поверх спинки своего кресла на меня. Он блаженно улыбнулся.
– Я чуть не потерял его музыкальный ящик, – доверительно сказал он. – Он выпал у меня из рук, когда появился вес.
И он повернул голову и тотчас глубоко уснул, посапывая.
Я снисходительно усмехнулся в свой адрес. Мне следовало этого ожидать, следовало знать, что именно Гарри – Гарри с широкими плечами и широкой душой – окажется самым сильным из нас, именно Гарри – строительный инженер – докажет свою бесконечную сопротивляемость нагрузкам.
Ширина его плеч равнялась силе его души, и неизвестно, какая нагрузка могла бы его сломать. Он проснется через час или около того, как отдохнув– ший гигант.
Дипломаты, пытаясь привлечь мое внимание, вопили с того момента, как я заговорил с Гарри; теперь я обратился к ним.
– По одному, пожалуйста.
Богом клянусь, ни один из четырех не послушался. Зная, что это глупо, они все равно продолжали говорить все одновременно. Они просто не могли ничего с собой поделать.
– Заткнись! – раздался вопль Билла из динамика телефона, перекрыв какофонию.
Они заткнулись и повернули головы, чтобы посмотреть на его изображение.
– Чарли, – продолжал он настойчиво, пытаясь отыскать мое лицо на своем собственном экране, – ты еще человек?
Я знал, о чем он спрашивает. Не овладели ли чужие мной телепатически тем или иным образом? Был ли я по-прежнему сам себе хозяином, или в моем черепе поселился агрессивный подсадной ум, пользующийся моими переключателями и рычагами? Мы всерьез обсуждали такую возможность, и я знал, что, если мой ответ не убедит его, он без колебаний уничтожит нас всех. Самое незначительное из его орудий способно испарить Лимузин в мгновение ока. Я ухмыльнулся.
– Только последние два-три года, Билл. До того я был просто ублюдком.
Облегчение он испытает позже; сейчас он был слишком занят.
– Должен ли я сжечь их?
– Нет. Не открывай огонь! Билл, слушай меня внимательно: если ты начнешь стрелять в них и если они вообще это заметят, они могут перейти в наступление. Я знаю, что у вас есть Разрушитель Планет. Забудь об этом: Они способны отсюда погасить солнце!
Он побледнел, а дипломаты, храня потрясенное молчание, с усилием повернули головы, чтобы уставиться на меня.
– Мы уже почти добрались, – твердо продолжал я. -Соберемся на конференцию в репетиционном зале, как только мы все придем в себя. ска– жем, через два часа. Соберемся все. Тогда мы и ответим на ваши вопросы, но до тех пор вам придется подождать. Мы подверглись ужасному шоку; нам нужно время, чтобы прийти в себя. – Рядом со мной зашевелилась Норри, Линда осматривалась вокруг ясным взглядом; Том осторожно покачивал головой из стороны в сторону. – Теперь я должен позаботиться о своей жене и о другой женщине, будущей матери. Доставьте нас домой, помогите добраться в наши комнаты. Встретимся через два часа.
Биллу это ни капельки не понравилось, но он погасил экран и доставил нас домой. Дипломаты, даже Дмирова и Силвермен, молчали, по-видимому, слегка трепеща перед нами.
К тому времени, как мы причалили, очнулись все за исключением Гарри и Рауля, которые мирно дремали. Мы отбуксировали их к ним в комнату, осторожно умыли, пристегнули к гамаку, чтобы их не отнесло к воздушной решетке и они не задохнулись в углекислом газе, и потушили свет. Они об– няли друг друга во сне, дыша в едином ритме. Мы оставили «Мьюзикмастер» Рауля около двери, на случай, если инструмент зачем-нибудь ему понадо– бится, и выплыли из комнаты.
Затем мы четверо вернулись в свои комнаты и каждая пара в течение двух часов занималась любовью.
Репетиционный зал был единственным помещением в «Зигфриде», имеющим достаточный объем, чтобы удобно разместить весь экипаж ко– рабля. Мы могли бы все втиснуться в столовую; во время обеда так часто и происходило. Но там было бы тесно, а я не хотел, чтобы нам что-нибудь мешало. Помещение для упражнений представляло собой куб со стороной около тридцати метров. Одна стенка была полностью занята разнообразными спортивными снарядами для тренировки всех групп мышц в невесомости.
Полки на другой стене занимали «летающие тарелочки», скакалки, обручи и мячи. Две стенки напротив друг друга были трамплинами. Это помещение давало достаточный простор, хороший обзор и прекрасную возможность маневрировать.
И это была единственная комната на корабле, устроенная без однозначно определенной локальной вертикали.
Дипломаты, конечно, произвольно выбрали себе локальную вертикаль, прикрепившись полосами липучек к пустой стенке для игры в гандбол, так что расположенные друг напротив друга трамплины были для них «потолком» и «полом». Мы, Звездные танцоры, расположились у дальней стенки, среди спортивных снарядов. Мы держались за снаряды руками или ногами, вместо того чтобы пристегнуться липучками в промежутках между ними. Билл и полковник Сонг выбрали стену слева от нас.
– Давайте начинать, – сказал я, как только мы все разместились.
– Прежде всего, господин Армстед, – оскорбленно сказал Силвермен, – я хотел бы выразить протест против той высокомерной манеры, с которой вы задержали данному собранию доступ к информации ради собственного удобства.
– Шелдон, – устало начал Де Ла Торре.
– Нет, сэр, – оборвал его Силвермен, – я в высшей степени протестую.
Разве мы дети, чтобы заставлять нас два часа играться с собственными пальцами? Разве все люди Земли ничего не значат, что они должны ждать в напряжении три с четвертью часа, пока эти… артисты устраивают оргию?
– Судя по вашим словам, вы игрались с подслушивающей аппаратурой,
– весело сказал Том. – Знаете, Силвермен, я знал, что вы все время подслу– шивали. Я не возражал. Я знал, как сильно это должно было вас грызть.
Лицо дипломата стало ярко-красным, что просто необыкновенно в невесомости; его ступни должны были быть такими же красными.
– Нет, – рассудительно сказала Линда, – я думаю, что он скорее следил за комнатой Рауля и Гарри.
Силвермен стал бледнее, чем в начале разговора. Его зрачки сузились от ненависти: глаза разъяренного быка.
– Ладно, оставьте эту тему, – резко сказал Билл. – Вы тоже, господин посол. Поберегите свое собственное время – ведь, как вы сказали, вся Земля ждет.
– Да, Шелдон, – с нажимом сказал Де Ла Торре. – Позвольте господину Армстеду говорить.
Силвермен кивнул. Губы у него были белые.
– Говорите же.
Я ослабил хватку на велосипедном тренажере и развел руками.
– Сначала скажите мне, что произошло, с вашей точки зрения. Что вы видели и слышали?
Отвечать взялся Чен. Лицо его было как маска, почти восковое.
– Вы начали танец. Музыка становилась все более странной. Ваш танец стал радикально отличаться от компьютерного образца, при этом вам явно отвечали другими узорами, из которых компьютер не мог ничего извлечь.
Скорость ваших движений сильно возрастала со временем и увеличилась настолько, что я бы не поверил, если бы не видел своими собственными глазами. Темп музыки возрастал соответственно. Слышались приглушенное бормотание, восклицания, ничего понятного. Чужие объединились и образовали единый объект в центре оболочки. Объект испустил некоторое ко– личество субстанции, которая, как нам сообщили, была органическим веществом. Вы все закричали.
Мы пробовали связаться с вами, но безуспешно. Господин Штайн тоже не отвечал на наши вызовы, но он очень эффективно отыскал вас пятерых, свя– зал вместе и отбуксировал всех обратно к шаттлу за один раз.
Я представил себе груз, который мы пятеро, массой более трех сотен килограммов, должны были представлять, когда Гарри включил реактивные двигатели, и проникся новым уважением к его рукам и плечам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41