Вот и все… – Ваня посмотрел на Снегова и улыбнулся совсем по-детски. – А богатство, сила и знание только прилагаются для осуществления твоей миссии.
– Ответь мне, Ванечка, а кто придумывает миссию? Ну, откуда она возникает, кто создает правила игры, кто определяет миропорядок?
– М-м… Магия едина для всех. Она имеет отношения к четырем стихиям: воды, земли, огня и воздуха и разделена на атакующую и защитную, ее можно использовать против любых существ, кроме драконов. Сила определяется уровнем героя, знаниями и находящимися в его распоряжении артефактами.
– Да нет, Ванюша, я не о том. Я просто хочу знать, кто решает, что должно случиться, а чего не может быть никогда? Кто следит за тем, чтобы сильный был сильным, а слабый – слабым? Кто, наконец, предопределил назначение героя?
Ваня смущенно пожал плечами:
– Никто. Так просто предусмотрено… Наверное, программист…
– А может быть, автор сюжета? Или автор идеи? Или тот, у кого эта идея была позаимствована?.. Ты никогда не задумывался над тем, что нам даже в голову не приходит искать подлинную первопричину явлений и того, что с нами сейчас происходит. Или почему так должно было случиться?
– Да нет… Хотя это очень интересно… Мистика…
– Это, брат, не мистика, а метафизика. Или учение об основах и началах. Та же жизнь, только наоборот: не ты вертишься и выбираешь, а все закручивается вокруг и уходит в тебя корнями. Но не в кем-то слепо начертанную, раз и навсегда придуманную судьбу, а ту Божью искру, которая в тебе воспылала от рождения…
* * *
После уроков классный руководитель Идея Устиновна Коптелова попросила Храмова задержаться. Небрежно кивнув на первую парту, она продолжила неспешно проверять ученические тетради с сочинениями, то и дело вымарывая красной пастой целые абзацы. Наконец, положив последнюю работу в выросшую за час тетрадную стопку, устало перевела взгляд на Ивана:
– Знаешь, почему здесь сидишь?
– Вы попросили остаться после уроков, – глядя учительнице в глаза, спокойно ответил Иван. – Прошел уже час этого плодотворного сидения.
– Значит, умный. Значит, нормальной беседы у нас не получится… – Коптелова покрутила в руках красный колпачок и с силой надвинула его на ручку.
– Почему же не получится? Если двое долго сидят друг напротив друга и молчат, то рано или поздно они обязательно дозреют и заговорят о деле!
– Значит, будем и дальше скалить зубы, демонстрируя собственное острословие. – Идея Устиновна раздраженно бросила ручку на стол. – Впрочем, острословие довольно не оригинальное. Я бы сказала – хамское…
Поняв, что человеческий разговор с учительницей русского языка был ошибкой, Иван понурился.
– Парту рассматривать ума много не надо, – Идея Устиновна, чувствуя собственное превосходство, довольно хмыкнула и встала из-за стола. – Впрочем, не скрою, что с тобой говорить не очень-то и хотелось. Так что будем считать, что ты оказал мне услугу, избавив от своего общества. А в наказание за прогулы уроков и драку с одноклассниками я, как классная руководительница, отправляю тебя убираться в спортзале. На всю неделю! Юношеский пыл надобно остужать трудотерапией!
Она вышла из класса, оставив за собой дверь незакрытой. Проводя ее взглядом, Иван совершенно случайно обратил внимание на приклеенную к стенду фотографию паркового барельефа «Павших Красногвардейцев», на фоне которого были сфотографированы несколько человек.
На фотографии в старомодном костюме улыбался Снегов – совсем такой же, как и сейчас, только моложе. А вокруг него – группа мальчишек. Видимо, победители какого-то конкурса. Вроде ничего необычного: пионерские пилотки и галстуки, счастливые детские глаза. Но лицо одного мальчика, за которым стоял Сергей Олегович, оказалось слегка заштрихованным иглой. Вернее, на нем нацарапали зловещую маску…
Ваня протер вспотевший лоб и неожиданно для себя вслух прочитал высеченные на обелиске слова: «Безумству храбрых поем мы песню!»
Иван силился понять, какая может быть связь между Снеговым и «заштрихованным мальчиком», чье лицо на фотографии так напоминало совиную личину наблюдателя «зоны». Храмову было неприятно даже думать о том, что эти люди могут быть между собой как-то связаны, и некогда их объединяло общее, пусть даже школьное, дело…
* * *
В инвентарной комнате, прилегающей к школьному спортзалу, было холодно и влажно. Пахло резиной, разбухшей от сырости кожей и ржавчиной. Иван нажал на черную клавишу выключателя. Над массивными полками, сваренными из стальных уголков, забрезжила тусклая лампочка.
Посмотрев на разложенные мячи и гимнастические обручи, закинутые под потолок гантели и блины от штанги, сваленные маты, на которых лежали перевернутые скамьи, Иван понял, что беспорядок был наведен умышленно, и Коптелова назначила не пятиминутную уборку, а придумала для него послеурочный потогонный час.
Разобравшись с матами и скамейками, развесив по крюкам кольца, Храмов посмотрел на верхние ярусы, с краев которых угрожающе выглядывали тяжелые блины и лежащие на боках гири.
Можно встать на первую полку, затем одной рукой схватиться за уголок, тогда другой можно дотянуться до пятой… Иван прикинул, как ему придется на весу выхватывать с полок пудовые и двухпудовые гири, и решил понапрасну не рисковать, а сходить за стремянкой.
Уже подходя к двери, он услышал в спортзале странную возню и директорский голос, то и дело переходящий на высокие ноты.
– Надо так влипнуть… Только с Пылью мне и не хватало столкнуться!
Иван замер у порога, успев придержать дверные створки, уже подавшиеся вперед. Может, здесь отсидеться? В тесноте, да не в обиде… Он тихонько выключил свет и, раскинув руки, улегся на сложенные ровной стопкой маты. Он даже начал задремывать, когда внезапный девичий визг вернул его из забытья в темную инвентарную, насквозь пропахшую резиной и ржавым железом.
Из-за приоткрытых дверей он увидел, как пухлая, нескладная ученица из девятого класса пытается переползти через гимнастического козла, а директор школы, по совместительству преподающий физкультуру, что-то возбужденно рассказывает ей о технике опорного прыжка.
– Ты, Антонина, пойми, – Максим Константинович, одетый в красный с белыми лампасами спортивный костюм, важно ходил вокруг смущенно опустившей глаза девятиклассницы. – Физическая культура испокон веков служит благородной цели создания телесно совершенного и духовно богатого человека. А ты даже через козла прыгнуть не можешь! Эх, Тоня!
– Так он вот какой высокий, – Тоня надула щеки и покраснела, – а я толстая…
– Скажешь тоже, толстая, – Максим Константинович обошел вокруг ученицы, с удовольствием рассматривая пухлые упругие ягодицы в облегающем трико. – Просто недостаточно тренированная… Смотри, как надо!
Директор стремительно разбежался, оттолкнулся от мостика и ловко перескочил через козла.
– Только и делов! – он довольно хлопнул в ладоши и, подойдя к ученице, крепко взял ее за руки. – Пойдем, подстрахую. Раз прыгнешь, так понравится, что после за уши не оттащишь…
– Может, не надо? – засмущалась Тоня. – Может, лучше с классом потренироваться?..
– Само собой, само собой… – прерывистым, щебечущим голоском пробормотал Максим Константинович. – Только от индивидуальных занятий проку намного больше… Намного!
Директор подтащил упирающуюся девятиклассницу к козлу, положил ее руки на снаряд, подтолкнул вперед – так, чтобы, теряя равновесие, ее тело перевалилось вперед.
– Хорошо, Антонина… Наскок у тебя получился очень хорошо… – Максим Константинович зашел сзади и с силой ухватил девушку за бедра. – Теперь медленно разводи ноги в сторону… Медленней… Шире…
Вот козел! В сердцах Иван с силой бросил пятнадцатикилограммовый блин о гриф штанги. От грохота в инвентарной комнате директор вздрогнул и нарочито громко сказал хнычущей Тоне:
– Молодец! Несмотря на трудности, успех в выполнении опорного прыжка очевиден. Можешь идти домой.
Рыдая, девочка выскочила из спортзала, со всех ног бросилась по коридору к спасительной раздевалке.
Максим Константинович прокашлялся и дружелюбным тоном произнес:
– Кто это у нас трудится после уроков? Уже часа три прошло, как занятия окончились!
Иван молча вышел из комнаты.
– Храмов? Ты что здесь позабыл?!
– Идея Устиновна приказала порядок в инвентарной наводить, – Иван посмотрел в разъяренные директорские глаза. – Целую неделю.
– Марш! Марш домой, чтоб духу твоего здесь не было! – закричал директор, размахивая короткими, пухлыми руками. – Живешь черт знает где, на отшибе, сознание после уроков теряешь! Еще мне не хватает во внеурочное время за тебя отвечать!
– А как же распоряжение классной? Она снова в дневнике по поведению «неуд» поставит и маму в школу вызывать станет.
– С Идеей Устиновной как-нибудь сам разберусь, – Максим Константинович пристально посмотрел на Ивана. – А вот если меня не послушаешь, то, Храмов, гляди у меня… Узнаешь, куда Макар телят не гонял…
– Да я и так знаю, – неожиданно для себя резко ответил Иван.
– И куда же? – заводясь, процедил директор.
– Да на ваш немировский мясокомбинат и не гонял! – Иван, не дожидаясь директорской реакции, решительно вышел из спортзала.
Глава 6
ЦЫГАНКА С КАРТАМИ, ДОРОГА ДАЛЬНЯЯ…
Высокое небо, яркое солнце, безбрежные потоки воды – так приходит весна, врываясь музыкой и светом в обессиленный зимний город. Через раскрытые форточки и сквозь пелену немытых окон проникают ее озорные посланники, танцуя солнечными бликами и на дорогих шторах, и на скромных ситцевых занавесочках, и на жестких казенных жалюзи. Стремятся проникнуть глубже, внутрь, туда, где в глубинах кирпича и бетона еще надеются и дышат укрытые от весны люди…
На коммунальной кухне пахло сыростью, борщом и оладьями. То есть веяло духом, пронизывающим русский провинциальный быт уже не одно столетие. Тем самым духом, который поочередно превозносили и проклинали, стремились сохранить и грозились из него вырваться, но снова и снова увязали в нем, как увязает в весенней слякоти разбуженная и внезапно поверившая в чудо новой жизни близорукая душа…
– Вот не подумала бы, Лизавета, что ты окажешься знатной стряпухой, – вслед за словами из дверного проема показались всклокоченные волосы, стоптанные тапочки, и только затем на пороге выросла осадистая фигура тети Нюры в заношенном фланелевом халате. – Вишь, на дворе незнамо какое утро, а ты на весь дом борщ развела!
Елизавета Андреевна смутилась:
– Извините, не знала, что помешаю. Ванечку покормить надо. Вы же понимаете, весь день на работе, а он растет, ему горячая еда нужна обязательно…
– Да ты не винись, не винись, – протяжно зевнула тетя Нюра. – Не в укор сказано, от разыгравшихся аппетитов. Я и проснулась-то от слюнок. Ишь, думаю, как пахнет, ну прям как раньше в нашей ремзаводовской столовке!
– Так, может быть, вы и покушаете с нами? Оцените, где борщ наваристее да вкуснее! – Елизавета Андреевна неловко улыбнулась и поставила на стол чистую тарелку.
– Покушаем, покушаем! – соседка грузно уселась на табурет за маленький столик. – И еще оладушков напеченных со сметанкой. Не откажусь!
– Сметаны у нас как раз нет. Зато есть маргарин… – Елизавета Андреевна запнулась, столкнувшись с недовольным взглядом соседки.
– Плохо, милочка, что как раз сметаны у тебя нет. Если уж позвала человека за стол, будь любезна обеспечить! – Нюра недовольно развела руками. – Кого ждем? Наливай борща, клади олашки. С мар-га-ри-ном. Я баба неприхотливая, а вот другая бы на моем месте не спустила. Ух, не спустила! Так что, считай, повезло тебе с соседкой…
Она принялась за еду с жадностью, закусывая горячий борщ румяными, сдобренными маргарином оладьями. Быстро опорожнив тарелку и облизав ложку, тетя Нюра расплылась в добродушной улыбке:
– Спасибо, милочка, за борщец, отвела душу. Господь напитал, а никто и не видал! Хошь, за это я тебе погадаю?
– К чему мне эти суеверия? Да и времени нет. Надо на работу собираться…
– Не шустри, милочка, – Нюра вцепилась в ее запястье и потянула к себе. – Я судьбинушку-то твою соберу по зернышку да по былинке, по капельке да по глоточку. Садись-ка сюда, смотри да слушай…
Она вытащила из кармана затертую колоду атласных карт, пошептала над ней и подвинула к Елизавете Андреевне:
– Вскрой, милочка, не робей, сдвинь карты, а душу-то, как колоду, вскрой передо мной, не таясь да не запираясь…
– Вы, наверное, и спите с картами? – Елизавета Андреевна подвинула на себя несколько карт, лежащих сверху. – Всегда вас с ними вижу…
– Я с моими картами, милочка, ни на миг не расстаюсь, – серьезно ответила соседка, выкладывая на столе геометрические фигуры и веера. – Карты как дети. Не доглядишь, так от рук отобьются, попадутся чужим, так и вовсе гуляками по рукам пойдут. Тогда от них ни толку, ни проку никакого не выйдет. А так, милочка, карты – это большая сила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Ответь мне, Ванечка, а кто придумывает миссию? Ну, откуда она возникает, кто создает правила игры, кто определяет миропорядок?
– М-м… Магия едина для всех. Она имеет отношения к четырем стихиям: воды, земли, огня и воздуха и разделена на атакующую и защитную, ее можно использовать против любых существ, кроме драконов. Сила определяется уровнем героя, знаниями и находящимися в его распоряжении артефактами.
– Да нет, Ванюша, я не о том. Я просто хочу знать, кто решает, что должно случиться, а чего не может быть никогда? Кто следит за тем, чтобы сильный был сильным, а слабый – слабым? Кто, наконец, предопределил назначение героя?
Ваня смущенно пожал плечами:
– Никто. Так просто предусмотрено… Наверное, программист…
– А может быть, автор сюжета? Или автор идеи? Или тот, у кого эта идея была позаимствована?.. Ты никогда не задумывался над тем, что нам даже в голову не приходит искать подлинную первопричину явлений и того, что с нами сейчас происходит. Или почему так должно было случиться?
– Да нет… Хотя это очень интересно… Мистика…
– Это, брат, не мистика, а метафизика. Или учение об основах и началах. Та же жизнь, только наоборот: не ты вертишься и выбираешь, а все закручивается вокруг и уходит в тебя корнями. Но не в кем-то слепо начертанную, раз и навсегда придуманную судьбу, а ту Божью искру, которая в тебе воспылала от рождения…
* * *
После уроков классный руководитель Идея Устиновна Коптелова попросила Храмова задержаться. Небрежно кивнув на первую парту, она продолжила неспешно проверять ученические тетради с сочинениями, то и дело вымарывая красной пастой целые абзацы. Наконец, положив последнюю работу в выросшую за час тетрадную стопку, устало перевела взгляд на Ивана:
– Знаешь, почему здесь сидишь?
– Вы попросили остаться после уроков, – глядя учительнице в глаза, спокойно ответил Иван. – Прошел уже час этого плодотворного сидения.
– Значит, умный. Значит, нормальной беседы у нас не получится… – Коптелова покрутила в руках красный колпачок и с силой надвинула его на ручку.
– Почему же не получится? Если двое долго сидят друг напротив друга и молчат, то рано или поздно они обязательно дозреют и заговорят о деле!
– Значит, будем и дальше скалить зубы, демонстрируя собственное острословие. – Идея Устиновна раздраженно бросила ручку на стол. – Впрочем, острословие довольно не оригинальное. Я бы сказала – хамское…
Поняв, что человеческий разговор с учительницей русского языка был ошибкой, Иван понурился.
– Парту рассматривать ума много не надо, – Идея Устиновна, чувствуя собственное превосходство, довольно хмыкнула и встала из-за стола. – Впрочем, не скрою, что с тобой говорить не очень-то и хотелось. Так что будем считать, что ты оказал мне услугу, избавив от своего общества. А в наказание за прогулы уроков и драку с одноклассниками я, как классная руководительница, отправляю тебя убираться в спортзале. На всю неделю! Юношеский пыл надобно остужать трудотерапией!
Она вышла из класса, оставив за собой дверь незакрытой. Проводя ее взглядом, Иван совершенно случайно обратил внимание на приклеенную к стенду фотографию паркового барельефа «Павших Красногвардейцев», на фоне которого были сфотографированы несколько человек.
На фотографии в старомодном костюме улыбался Снегов – совсем такой же, как и сейчас, только моложе. А вокруг него – группа мальчишек. Видимо, победители какого-то конкурса. Вроде ничего необычного: пионерские пилотки и галстуки, счастливые детские глаза. Но лицо одного мальчика, за которым стоял Сергей Олегович, оказалось слегка заштрихованным иглой. Вернее, на нем нацарапали зловещую маску…
Ваня протер вспотевший лоб и неожиданно для себя вслух прочитал высеченные на обелиске слова: «Безумству храбрых поем мы песню!»
Иван силился понять, какая может быть связь между Снеговым и «заштрихованным мальчиком», чье лицо на фотографии так напоминало совиную личину наблюдателя «зоны». Храмову было неприятно даже думать о том, что эти люди могут быть между собой как-то связаны, и некогда их объединяло общее, пусть даже школьное, дело…
* * *
В инвентарной комнате, прилегающей к школьному спортзалу, было холодно и влажно. Пахло резиной, разбухшей от сырости кожей и ржавчиной. Иван нажал на черную клавишу выключателя. Над массивными полками, сваренными из стальных уголков, забрезжила тусклая лампочка.
Посмотрев на разложенные мячи и гимнастические обручи, закинутые под потолок гантели и блины от штанги, сваленные маты, на которых лежали перевернутые скамьи, Иван понял, что беспорядок был наведен умышленно, и Коптелова назначила не пятиминутную уборку, а придумала для него послеурочный потогонный час.
Разобравшись с матами и скамейками, развесив по крюкам кольца, Храмов посмотрел на верхние ярусы, с краев которых угрожающе выглядывали тяжелые блины и лежащие на боках гири.
Можно встать на первую полку, затем одной рукой схватиться за уголок, тогда другой можно дотянуться до пятой… Иван прикинул, как ему придется на весу выхватывать с полок пудовые и двухпудовые гири, и решил понапрасну не рисковать, а сходить за стремянкой.
Уже подходя к двери, он услышал в спортзале странную возню и директорский голос, то и дело переходящий на высокие ноты.
– Надо так влипнуть… Только с Пылью мне и не хватало столкнуться!
Иван замер у порога, успев придержать дверные створки, уже подавшиеся вперед. Может, здесь отсидеться? В тесноте, да не в обиде… Он тихонько выключил свет и, раскинув руки, улегся на сложенные ровной стопкой маты. Он даже начал задремывать, когда внезапный девичий визг вернул его из забытья в темную инвентарную, насквозь пропахшую резиной и ржавым железом.
Из-за приоткрытых дверей он увидел, как пухлая, нескладная ученица из девятого класса пытается переползти через гимнастического козла, а директор школы, по совместительству преподающий физкультуру, что-то возбужденно рассказывает ей о технике опорного прыжка.
– Ты, Антонина, пойми, – Максим Константинович, одетый в красный с белыми лампасами спортивный костюм, важно ходил вокруг смущенно опустившей глаза девятиклассницы. – Физическая культура испокон веков служит благородной цели создания телесно совершенного и духовно богатого человека. А ты даже через козла прыгнуть не можешь! Эх, Тоня!
– Так он вот какой высокий, – Тоня надула щеки и покраснела, – а я толстая…
– Скажешь тоже, толстая, – Максим Константинович обошел вокруг ученицы, с удовольствием рассматривая пухлые упругие ягодицы в облегающем трико. – Просто недостаточно тренированная… Смотри, как надо!
Директор стремительно разбежался, оттолкнулся от мостика и ловко перескочил через козла.
– Только и делов! – он довольно хлопнул в ладоши и, подойдя к ученице, крепко взял ее за руки. – Пойдем, подстрахую. Раз прыгнешь, так понравится, что после за уши не оттащишь…
– Может, не надо? – засмущалась Тоня. – Может, лучше с классом потренироваться?..
– Само собой, само собой… – прерывистым, щебечущим голоском пробормотал Максим Константинович. – Только от индивидуальных занятий проку намного больше… Намного!
Директор подтащил упирающуюся девятиклассницу к козлу, положил ее руки на снаряд, подтолкнул вперед – так, чтобы, теряя равновесие, ее тело перевалилось вперед.
– Хорошо, Антонина… Наскок у тебя получился очень хорошо… – Максим Константинович зашел сзади и с силой ухватил девушку за бедра. – Теперь медленно разводи ноги в сторону… Медленней… Шире…
Вот козел! В сердцах Иван с силой бросил пятнадцатикилограммовый блин о гриф штанги. От грохота в инвентарной комнате директор вздрогнул и нарочито громко сказал хнычущей Тоне:
– Молодец! Несмотря на трудности, успех в выполнении опорного прыжка очевиден. Можешь идти домой.
Рыдая, девочка выскочила из спортзала, со всех ног бросилась по коридору к спасительной раздевалке.
Максим Константинович прокашлялся и дружелюбным тоном произнес:
– Кто это у нас трудится после уроков? Уже часа три прошло, как занятия окончились!
Иван молча вышел из комнаты.
– Храмов? Ты что здесь позабыл?!
– Идея Устиновна приказала порядок в инвентарной наводить, – Иван посмотрел в разъяренные директорские глаза. – Целую неделю.
– Марш! Марш домой, чтоб духу твоего здесь не было! – закричал директор, размахивая короткими, пухлыми руками. – Живешь черт знает где, на отшибе, сознание после уроков теряешь! Еще мне не хватает во внеурочное время за тебя отвечать!
– А как же распоряжение классной? Она снова в дневнике по поведению «неуд» поставит и маму в школу вызывать станет.
– С Идеей Устиновной как-нибудь сам разберусь, – Максим Константинович пристально посмотрел на Ивана. – А вот если меня не послушаешь, то, Храмов, гляди у меня… Узнаешь, куда Макар телят не гонял…
– Да я и так знаю, – неожиданно для себя резко ответил Иван.
– И куда же? – заводясь, процедил директор.
– Да на ваш немировский мясокомбинат и не гонял! – Иван, не дожидаясь директорской реакции, решительно вышел из спортзала.
Глава 6
ЦЫГАНКА С КАРТАМИ, ДОРОГА ДАЛЬНЯЯ…
Высокое небо, яркое солнце, безбрежные потоки воды – так приходит весна, врываясь музыкой и светом в обессиленный зимний город. Через раскрытые форточки и сквозь пелену немытых окон проникают ее озорные посланники, танцуя солнечными бликами и на дорогих шторах, и на скромных ситцевых занавесочках, и на жестких казенных жалюзи. Стремятся проникнуть глубже, внутрь, туда, где в глубинах кирпича и бетона еще надеются и дышат укрытые от весны люди…
На коммунальной кухне пахло сыростью, борщом и оладьями. То есть веяло духом, пронизывающим русский провинциальный быт уже не одно столетие. Тем самым духом, который поочередно превозносили и проклинали, стремились сохранить и грозились из него вырваться, но снова и снова увязали в нем, как увязает в весенней слякоти разбуженная и внезапно поверившая в чудо новой жизни близорукая душа…
– Вот не подумала бы, Лизавета, что ты окажешься знатной стряпухой, – вслед за словами из дверного проема показались всклокоченные волосы, стоптанные тапочки, и только затем на пороге выросла осадистая фигура тети Нюры в заношенном фланелевом халате. – Вишь, на дворе незнамо какое утро, а ты на весь дом борщ развела!
Елизавета Андреевна смутилась:
– Извините, не знала, что помешаю. Ванечку покормить надо. Вы же понимаете, весь день на работе, а он растет, ему горячая еда нужна обязательно…
– Да ты не винись, не винись, – протяжно зевнула тетя Нюра. – Не в укор сказано, от разыгравшихся аппетитов. Я и проснулась-то от слюнок. Ишь, думаю, как пахнет, ну прям как раньше в нашей ремзаводовской столовке!
– Так, может быть, вы и покушаете с нами? Оцените, где борщ наваристее да вкуснее! – Елизавета Андреевна неловко улыбнулась и поставила на стол чистую тарелку.
– Покушаем, покушаем! – соседка грузно уселась на табурет за маленький столик. – И еще оладушков напеченных со сметанкой. Не откажусь!
– Сметаны у нас как раз нет. Зато есть маргарин… – Елизавета Андреевна запнулась, столкнувшись с недовольным взглядом соседки.
– Плохо, милочка, что как раз сметаны у тебя нет. Если уж позвала человека за стол, будь любезна обеспечить! – Нюра недовольно развела руками. – Кого ждем? Наливай борща, клади олашки. С мар-га-ри-ном. Я баба неприхотливая, а вот другая бы на моем месте не спустила. Ух, не спустила! Так что, считай, повезло тебе с соседкой…
Она принялась за еду с жадностью, закусывая горячий борщ румяными, сдобренными маргарином оладьями. Быстро опорожнив тарелку и облизав ложку, тетя Нюра расплылась в добродушной улыбке:
– Спасибо, милочка, за борщец, отвела душу. Господь напитал, а никто и не видал! Хошь, за это я тебе погадаю?
– К чему мне эти суеверия? Да и времени нет. Надо на работу собираться…
– Не шустри, милочка, – Нюра вцепилась в ее запястье и потянула к себе. – Я судьбинушку-то твою соберу по зернышку да по былинке, по капельке да по глоточку. Садись-ка сюда, смотри да слушай…
Она вытащила из кармана затертую колоду атласных карт, пошептала над ней и подвинула к Елизавете Андреевне:
– Вскрой, милочка, не робей, сдвинь карты, а душу-то, как колоду, вскрой передо мной, не таясь да не запираясь…
– Вы, наверное, и спите с картами? – Елизавета Андреевна подвинула на себя несколько карт, лежащих сверху. – Всегда вас с ними вижу…
– Я с моими картами, милочка, ни на миг не расстаюсь, – серьезно ответила соседка, выкладывая на столе геометрические фигуры и веера. – Карты как дети. Не доглядишь, так от рук отобьются, попадутся чужим, так и вовсе гуляками по рукам пойдут. Тогда от них ни толку, ни проку никакого не выйдет. А так, милочка, карты – это большая сила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32