Она демонстративно откашлялась и четко продекламировала:
– Я отдамся только по любви. И тому, кто на мне женится. И чтобы никаких разговоров про это не было!
– Какая разница, невинна или нет! Встанешь под венец, и пересудам конец!
Ирина нервно посмотрела по сторонам, словно подыскивая повод встать и уйти, но неведомая сила удерживала ее за столом.
– Бабушка, чайник закипел! – она облегченно вздохнула, указывая на вырывавшиеся из-под крышки густые клубы пара.
– Это сейчас, милочка, люди из чайников, словно из горшков пьют. Я сама из чайника только всякую шваль потчую, – брезгливо поджала губы Матрена. – В самоваре же, Иринушка, своя стать и чин имеются. И у каждой детальки особливое имя. Вот смотри, что это, по-твоему? – старуха подставила под кран расписную чашку и осторожно открыли краник.
– Ручка для открывания крана. Что же еще?!
– Ан и нет! Не ручкой именуется, а веткой! Вот нижняя часть называется шейкой, а вверху, для выпуску пара, – душничок. Так ко всему в мире свое особливое имя приложено.
– Какая разница?! Не все ли равно, как назвать?!
– Кабы было все равно, люди б лазали в окно! Ты же, милочка, ученая, не чета мне, полуграмотной, а не понимаешь, что оттого, как вещь называется, так с ней и получается!
– Ага! Если старушку называть девочкой, так она помолодеет, а стоит девушку окрестить бабулей, так она в одночасье состарится?
– Выходит, так! – Матрена Емельяновна отлила в блюдечко из чашки ароматного настоя и подцепила узловатыми пальцами из стеклянной розетки пару кусочков колотого сахара.
– Чушь! Полная чушь!
– Чушь есть Божий душ, да вот шутка – чертова погудка…
* * *
– Бабушка Матрена, а почему ты колдуешь в клети? – Ирина боязливо следила за манипуляциями старухи, вытаскивающей грязный тряпичный плат из засыпанного куриными перьями деревянного ящика. – Разве мы не должны дождаться полуночи и затем отправиться на кладбище? Или хотя бы на перекресток. Говорят, там нечистый колдовать помогает…
– На кой ляд тебе нечистый потребовался? – Матрена стряхнула с платка прилипший пух. – Мы и без него тишком дело обставим. Все у нас, милая, как надобно обернется, сама убедишься!
Противная старуха! За тысячу рублей могла бы и своего чертушку потревожить… Или думает, раз гостья молодая да неопытная, так ее можно по-быстрому в кладовке обслужить?
Ирина досадливо прикусила губу, но возражать старой ведьме не рискнула.
– Незачем теперь погосты да распутия тревожить, – пояснила Матрена. – Нынче-то год високосный, Касьяновский. А коли на кого Касьян глянет, так порченый от сглаза мухой мрет. Оттого и тебе, невинного человека жизни лишившей, тапереча не человечьей, а змеиной поступью ходить надобно. Чтобы Касьяна зря не гневить. Разумеешь?
«Ерунда, чушь…» – попыталась успокоить себя Ирина. Но перед глазами вдруг возникло лицо сестры – худенькое, бледное, испуганно прячущееся в гробу от преследовавшего ее неизречимого ужаса.
– Ой, бабушка, что-то у меня на душе замутилось, – Ирина прислонилась к склизкой бревенчатой стене. – Пойду-ка я, пожалуй, пока мне совсем худо не стало. Не возиться же тебе со мной…
Она зажмурилась, глубоко вздохнула и, некстати улыбаясь, попятилась к спасительной двери, ведущей назад в избу.
– На первую порчу многие душой мутятся, совсем как убивцы, – кивнула старуха. – Ничего, покамест перетерпишь да малость нутром помаешься. А после согрешишь с парнем, так вмиг печаль от сердца отляжет. Через грех похоти на него твоя смурь перейдет да в нем и останется! Вишь, как легко девке вину то соскрести, а ты сумневаешься!
– Я потом, как-нибудь позже… Теперь не надо… Деньги… Вот деньги! Возьмите, ради Бога, возьмите!
– Погодь, милая! – Рука старухи оказалась неожиданно крепкой и ловкой, а пальцы проворными. – Дело начато, а что началось, по своему хотению не остановишь. И деньгами своими передо мной не тряси. Знала, что не мыло покупать идешь, а человека портить… Стало быть, сама и выискала такую злочесть!
Ирина замерла возле двери, испуганно закрыв лицо руками:
– Как же теперь быть? Я хотела лишь его наказать, заставить помучиться за сестру… Может, он и невиновен в ее смерти? Суда же не было! Почему вы говорите, что все равно мне или моему парню придется получать возмездие за его жизнь?!
– Повинен али безгрешен, об том разбор не мне чинить. Да и отвечать за чужую жизнь не я стану. Ты, девонька, доброй волей здесь оказалася, без принуждения ведьме кланялась, от своего сердца зла желала. Стало быть, не моя, твоя печаль!
Старуха обхватила гостью за талию и шепнула на ушко:
– Разве только чужую порчу на себя принять… Только тут кровью за кровь заплатить надобно… Теперь сама выбирай, в чье тело навету укладываться…
– Бабушка, неужели нельзя как-нибудь иначе? – от подступавшего ведьминского холода Ирина всхлипывала, как ребенок. – Ну, пожалуйста, придумай! Ты же на этом свете знаешь про все!
– Горюшку твоему помочь можно… Только придется дюже страхоты натерпеться… – На крови обряд проведем, беду от себя стороной отведем. Кровавыми росами отчураемся. Кинется навет искать своего зазывателя, скользнет по кровавому следу да и заблудится, слепцом между тел заплутает. Попроси, я мигом устрою!
– Вот видишь, – облегченно вздохнула Ирина. – Я же знала, знала, что ты можешь все, если только захочешь!
– А ты прежде не убоишься моею кровью умыться, а мне на омовение свою дать? – испытующе спросила Матрена. – Кровью, милая, даже ведьмы не шутят…
Ирина смущенно улыбнулась и неловко стянула с себя трикотажную кофту с вышитой на груди васильковой бабочкой, летящей на пляшущий язычок пламени.
– Дай свою руку! Ну же, решайся!
Ирина почувствовала страх перед разыгрывавшейся с ней злой нелепицей, но именно в этот момент дрогнула душой, как беременная, ощутившая внутри себя первые движения чужой… воли.
Коснувшийся руки холод бритвы хотя и заставил вскрикнуть, но уже не испугал. Было страшно и сладостно, когда старуха сделала надрез, и горячая густая кровь брызнула из запястья в заботливо подставленную глиняную миску.
Ирине почему-то представилось, как доведенные неразделенной любовью до отчаянья режут вены, надеясь найти утешение и выход своему горю в стремительно ускользающей из них жизни. Она не хотела думать о том, что с ней станется и что ожидает их дальше. Она не томилась видениями мертвой сестры, и помутневшие от горя глаза матери больше не бередили память. Прошлое медленно истаивало от поглощавшего лихорадочного дурмана и странных, словно заплутавших в ее голове, чужих голосов.
Глава 24
КОГДА ХУЖЕ НЕ БЫВАЕТ
– Всего один танец этим вечером. На твоей новой квартире. Или я слишком тороплю события? Может потому, что весна, но скорее оттого, что вы так прекрасны! – Василий Иванович встретил Елизавету Андреевну на пороге кабинета во франтоватом белом костюме и кричаще красном галстуке. Он поцеловал кончики пальцев и кивнул на кресло. – Присаживайтесь, Елизавета Андреевна, будем говорить как всегда лирично, но без пустых церемоний!
– У меня беда… Вы, наверно, слышали, что случилось с Ваней?
– Да, пренеприятная история, – Пронин вызвал по громкой связи секретаря. – Люся, будь добра, организуй мне в кабинет чаю. Лимончик долечками, коробочку конфет, четыре эклера и еще бутербродиков с сервелатом.
– Он ни в чем не виновен! То, что произошло с Ваней, можно объяснить только невероятным стечением обстоятельств, – Елизавета Андреевна сжала похолодевшие от волнения пальцы. – Просто наваждение какое-то!
В кабинет вошла полноватая, с яркой копной крашеных волос секретарша. С нескрываемым презрением оглядев Елизавету Андреевну, поставила на стол расписной поднос с чаем.
– Спасибо, Люся! Ты, как всегда, быстра безупречно! – Пронин протянул Елизавете Андреевне кружку с чаем. – Особая заварка, с нашей целебной травой. Очень рекомендую!
Она едва пригубила чай и чуть не подавилась от нестерпимого, отвратительного привкуса дымящейся бурой жидкости. Сделала вид, что просто обожглась и поставила кружку на стол.
– Извини, совсем забыл предупредить, что привык пить крутой кипяток!.. Ничего, пускай чуток поостынет. Как я говорил раньше, удовольствие приемлю и в холодном виде!
– Вкус у него странный, – не решилась прямо отказаться от угощения Елизавета Андреевна, – и запах… какой-то тухлый!
– Наверно, из-за кладбища, – кивнул Пронин. – К такому привкусу попривыкнуть надо. Распробуешь, наверняка понравится!
– А при чем тут кладбище? – вспыхнула Елизавета Андреевна, решив, что директор намекает на недавнее происшествие с Иваном.
– Бабкина трава мертвечиной отдает. Говорят, что она только там свою силу и набирает, – Василий Иванович с удовольствием закусил чай эклером. – Но пользоваться ей надо пренепременно. Трава эта от порчи и дурного глаза почитается за первейшее средство. В Немирове с колдовством все так запутано… Я человек неверующий, так сказать, убежденный атеист, но чаем с бабкиной травкой не брезгую. Каждый день ради хорошего самочувствия употребляю!
– Боже мой… – с трудом удерживая подкатившуюся к горлу тошноту, прошептала Елизавета Андреевна. – Нельзя быть таким суеверным.
– Странная вы все-таки женщина, Елизавета! – рассмеялся Пронин. – Пять минут назад сама говорила о наваждении и невероятных случайностях, теперь корите меня за суеверия! Может, это и не суеверия вовсе, а следования народным традициям?.. В провинции руководитель особенно должен держаться корней! В этом-то вы со мною согласны?
– Конечно… – Елизавета Андреевна опустила глаза. – Василий Иванович, вы поможете разобраться с делом Ивана? За вашу помощь я на все согласна! Хотите, я сейчас же выпью этот чай?
Она потянулась за кружкой, решив, что лучше проглотить мерзкую жидкость, пока она обжигающе горяча.
– Что вы делаете, Лизонька? – директор властно перехватил ее руку. – Не нравится, не пейте! Хотите, вам принесут кофе или колы? И, ради Бога, без лишних личных жертв! Жить надо легко, в удовольствие, чтобы потом не было мучительно больно за выворачивание себя наизнанку.
* * *
Рабочий день закончился как-то внезапно, истаивая в непочатом канцелярском бумажном ворохе. Елизавета Андреевна расставляла раздутые папки с файлами по шкафам, ругая себя за малодушие, с которым она согласилась на любовное свидание…
Задержаться? Сослаться на то, что не успела выполнить работу? Да, делопроизводитель на мясокомбинате первый человек. Смешно… Может, сказаться нездоровой? Ну да, у Пронина только еще больший азарт выищется!..
Она подошла к овальному зеркалу на стене, натужно улыбнулась отражению. Значит, девушка, пришел и ваш черед себя продавать. Смотрите, не продешевите, просите много и сразу!..
Поправила перед зеркалом волосы, подкрутила щеточкой ресницы, достала из косметички самую яркую помаду…
* * *
Пятничный вечер никак не хотел начинаться, застревая в бесконечно тянущемся ярком апрельском дне. Прогуливаясь в ожидании Пронина возле красных кирпичных стен заводоуправления, Елизавета Андреевна до дрожи пальцев ощущала пренебрежительные взгляды, которыми ее одаривали идущие с работы молодые женщины. «На всеобщее обозрение меня выставил, словно на витрину!» Она негодующе ударила каблуком в стену.
Пронин лихо вывернул к заводоуправлению на новеньком BMW и демонстративно долго посигналил.
Сволочь!.. Она улыбнулась и непринужденно помахала ему рукой.
– Заждалась меня, Елизавета? – Пронин указал на место рядом с собой. – Прошу великодушно меня простить. Никак не мог освободиться раньше: очень важный звонок, от серьезных людей. Пришлось кое-какие вопросы не откладывая порешать.
– Все в порядке? – Елизавета Андреевна почему-то решила, что речь шла о Ване.
– Что же вы так перепугались? – Пронин игриво подмигнул. – К чему сразу думать о плохом? Все складывается лучите некуда. Нас ожидает чудесный вечер, полный неожиданностей и приятных открытий.
Елизавета Андреевна снова натужно улыбнулась:
– Чего же мы еще ждем? Поедем… на новую квартиру. Будем делать… приятные открытия.
* * *
Из-за распахнувшейся двери потянуло строительной пылью и еще непросохшей краской, запахом только что сделанного ремонта.
– Проходите, осваивайтесь! – Пронин учтиво пропустил ее вперед. – Милости прошу!
Небольшая хрущевская «двушка» показалась Елизавете Андреевне настоящими хоромами, напоминанием о прежней размеренной и комфортной жизни. Неужели здесь и предстоит провести все свои оставшиеся дни и состариться в ожидании стареющего ловеласа? За что же выпала такая доля? Или равноценен обмен этой проклятой квартиры на жизнь?! Будь ты проклята, ненасытная синица в руке!
– Хорошая, просто отличная жилплощадь! И в районе тихом, спокойственном! – Василий Иванович, словно экскурсовод, деловито показывал каждый закуток. – Раньше здесь одинокий учитель жил. Потом, правда, говорят, вышел на пенсию и спился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Я отдамся только по любви. И тому, кто на мне женится. И чтобы никаких разговоров про это не было!
– Какая разница, невинна или нет! Встанешь под венец, и пересудам конец!
Ирина нервно посмотрела по сторонам, словно подыскивая повод встать и уйти, но неведомая сила удерживала ее за столом.
– Бабушка, чайник закипел! – она облегченно вздохнула, указывая на вырывавшиеся из-под крышки густые клубы пара.
– Это сейчас, милочка, люди из чайников, словно из горшков пьют. Я сама из чайника только всякую шваль потчую, – брезгливо поджала губы Матрена. – В самоваре же, Иринушка, своя стать и чин имеются. И у каждой детальки особливое имя. Вот смотри, что это, по-твоему? – старуха подставила под кран расписную чашку и осторожно открыли краник.
– Ручка для открывания крана. Что же еще?!
– Ан и нет! Не ручкой именуется, а веткой! Вот нижняя часть называется шейкой, а вверху, для выпуску пара, – душничок. Так ко всему в мире свое особливое имя приложено.
– Какая разница?! Не все ли равно, как назвать?!
– Кабы было все равно, люди б лазали в окно! Ты же, милочка, ученая, не чета мне, полуграмотной, а не понимаешь, что оттого, как вещь называется, так с ней и получается!
– Ага! Если старушку называть девочкой, так она помолодеет, а стоит девушку окрестить бабулей, так она в одночасье состарится?
– Выходит, так! – Матрена Емельяновна отлила в блюдечко из чашки ароматного настоя и подцепила узловатыми пальцами из стеклянной розетки пару кусочков колотого сахара.
– Чушь! Полная чушь!
– Чушь есть Божий душ, да вот шутка – чертова погудка…
* * *
– Бабушка Матрена, а почему ты колдуешь в клети? – Ирина боязливо следила за манипуляциями старухи, вытаскивающей грязный тряпичный плат из засыпанного куриными перьями деревянного ящика. – Разве мы не должны дождаться полуночи и затем отправиться на кладбище? Или хотя бы на перекресток. Говорят, там нечистый колдовать помогает…
– На кой ляд тебе нечистый потребовался? – Матрена стряхнула с платка прилипший пух. – Мы и без него тишком дело обставим. Все у нас, милая, как надобно обернется, сама убедишься!
Противная старуха! За тысячу рублей могла бы и своего чертушку потревожить… Или думает, раз гостья молодая да неопытная, так ее можно по-быстрому в кладовке обслужить?
Ирина досадливо прикусила губу, но возражать старой ведьме не рискнула.
– Незачем теперь погосты да распутия тревожить, – пояснила Матрена. – Нынче-то год високосный, Касьяновский. А коли на кого Касьян глянет, так порченый от сглаза мухой мрет. Оттого и тебе, невинного человека жизни лишившей, тапереча не человечьей, а змеиной поступью ходить надобно. Чтобы Касьяна зря не гневить. Разумеешь?
«Ерунда, чушь…» – попыталась успокоить себя Ирина. Но перед глазами вдруг возникло лицо сестры – худенькое, бледное, испуганно прячущееся в гробу от преследовавшего ее неизречимого ужаса.
– Ой, бабушка, что-то у меня на душе замутилось, – Ирина прислонилась к склизкой бревенчатой стене. – Пойду-ка я, пожалуй, пока мне совсем худо не стало. Не возиться же тебе со мной…
Она зажмурилась, глубоко вздохнула и, некстати улыбаясь, попятилась к спасительной двери, ведущей назад в избу.
– На первую порчу многие душой мутятся, совсем как убивцы, – кивнула старуха. – Ничего, покамест перетерпишь да малость нутром помаешься. А после согрешишь с парнем, так вмиг печаль от сердца отляжет. Через грех похоти на него твоя смурь перейдет да в нем и останется! Вишь, как легко девке вину то соскрести, а ты сумневаешься!
– Я потом, как-нибудь позже… Теперь не надо… Деньги… Вот деньги! Возьмите, ради Бога, возьмите!
– Погодь, милая! – Рука старухи оказалась неожиданно крепкой и ловкой, а пальцы проворными. – Дело начато, а что началось, по своему хотению не остановишь. И деньгами своими передо мной не тряси. Знала, что не мыло покупать идешь, а человека портить… Стало быть, сама и выискала такую злочесть!
Ирина замерла возле двери, испуганно закрыв лицо руками:
– Как же теперь быть? Я хотела лишь его наказать, заставить помучиться за сестру… Может, он и невиновен в ее смерти? Суда же не было! Почему вы говорите, что все равно мне или моему парню придется получать возмездие за его жизнь?!
– Повинен али безгрешен, об том разбор не мне чинить. Да и отвечать за чужую жизнь не я стану. Ты, девонька, доброй волей здесь оказалася, без принуждения ведьме кланялась, от своего сердца зла желала. Стало быть, не моя, твоя печаль!
Старуха обхватила гостью за талию и шепнула на ушко:
– Разве только чужую порчу на себя принять… Только тут кровью за кровь заплатить надобно… Теперь сама выбирай, в чье тело навету укладываться…
– Бабушка, неужели нельзя как-нибудь иначе? – от подступавшего ведьминского холода Ирина всхлипывала, как ребенок. – Ну, пожалуйста, придумай! Ты же на этом свете знаешь про все!
– Горюшку твоему помочь можно… Только придется дюже страхоты натерпеться… – На крови обряд проведем, беду от себя стороной отведем. Кровавыми росами отчураемся. Кинется навет искать своего зазывателя, скользнет по кровавому следу да и заблудится, слепцом между тел заплутает. Попроси, я мигом устрою!
– Вот видишь, – облегченно вздохнула Ирина. – Я же знала, знала, что ты можешь все, если только захочешь!
– А ты прежде не убоишься моею кровью умыться, а мне на омовение свою дать? – испытующе спросила Матрена. – Кровью, милая, даже ведьмы не шутят…
Ирина смущенно улыбнулась и неловко стянула с себя трикотажную кофту с вышитой на груди васильковой бабочкой, летящей на пляшущий язычок пламени.
– Дай свою руку! Ну же, решайся!
Ирина почувствовала страх перед разыгрывавшейся с ней злой нелепицей, но именно в этот момент дрогнула душой, как беременная, ощутившая внутри себя первые движения чужой… воли.
Коснувшийся руки холод бритвы хотя и заставил вскрикнуть, но уже не испугал. Было страшно и сладостно, когда старуха сделала надрез, и горячая густая кровь брызнула из запястья в заботливо подставленную глиняную миску.
Ирине почему-то представилось, как доведенные неразделенной любовью до отчаянья режут вены, надеясь найти утешение и выход своему горю в стремительно ускользающей из них жизни. Она не хотела думать о том, что с ней станется и что ожидает их дальше. Она не томилась видениями мертвой сестры, и помутневшие от горя глаза матери больше не бередили память. Прошлое медленно истаивало от поглощавшего лихорадочного дурмана и странных, словно заплутавших в ее голове, чужих голосов.
Глава 24
КОГДА ХУЖЕ НЕ БЫВАЕТ
– Всего один танец этим вечером. На твоей новой квартире. Или я слишком тороплю события? Может потому, что весна, но скорее оттого, что вы так прекрасны! – Василий Иванович встретил Елизавету Андреевну на пороге кабинета во франтоватом белом костюме и кричаще красном галстуке. Он поцеловал кончики пальцев и кивнул на кресло. – Присаживайтесь, Елизавета Андреевна, будем говорить как всегда лирично, но без пустых церемоний!
– У меня беда… Вы, наверно, слышали, что случилось с Ваней?
– Да, пренеприятная история, – Пронин вызвал по громкой связи секретаря. – Люся, будь добра, организуй мне в кабинет чаю. Лимончик долечками, коробочку конфет, четыре эклера и еще бутербродиков с сервелатом.
– Он ни в чем не виновен! То, что произошло с Ваней, можно объяснить только невероятным стечением обстоятельств, – Елизавета Андреевна сжала похолодевшие от волнения пальцы. – Просто наваждение какое-то!
В кабинет вошла полноватая, с яркой копной крашеных волос секретарша. С нескрываемым презрением оглядев Елизавету Андреевну, поставила на стол расписной поднос с чаем.
– Спасибо, Люся! Ты, как всегда, быстра безупречно! – Пронин протянул Елизавете Андреевне кружку с чаем. – Особая заварка, с нашей целебной травой. Очень рекомендую!
Она едва пригубила чай и чуть не подавилась от нестерпимого, отвратительного привкуса дымящейся бурой жидкости. Сделала вид, что просто обожглась и поставила кружку на стол.
– Извини, совсем забыл предупредить, что привык пить крутой кипяток!.. Ничего, пускай чуток поостынет. Как я говорил раньше, удовольствие приемлю и в холодном виде!
– Вкус у него странный, – не решилась прямо отказаться от угощения Елизавета Андреевна, – и запах… какой-то тухлый!
– Наверно, из-за кладбища, – кивнул Пронин. – К такому привкусу попривыкнуть надо. Распробуешь, наверняка понравится!
– А при чем тут кладбище? – вспыхнула Елизавета Андреевна, решив, что директор намекает на недавнее происшествие с Иваном.
– Бабкина трава мертвечиной отдает. Говорят, что она только там свою силу и набирает, – Василий Иванович с удовольствием закусил чай эклером. – Но пользоваться ей надо пренепременно. Трава эта от порчи и дурного глаза почитается за первейшее средство. В Немирове с колдовством все так запутано… Я человек неверующий, так сказать, убежденный атеист, но чаем с бабкиной травкой не брезгую. Каждый день ради хорошего самочувствия употребляю!
– Боже мой… – с трудом удерживая подкатившуюся к горлу тошноту, прошептала Елизавета Андреевна. – Нельзя быть таким суеверным.
– Странная вы все-таки женщина, Елизавета! – рассмеялся Пронин. – Пять минут назад сама говорила о наваждении и невероятных случайностях, теперь корите меня за суеверия! Может, это и не суеверия вовсе, а следования народным традициям?.. В провинции руководитель особенно должен держаться корней! В этом-то вы со мною согласны?
– Конечно… – Елизавета Андреевна опустила глаза. – Василий Иванович, вы поможете разобраться с делом Ивана? За вашу помощь я на все согласна! Хотите, я сейчас же выпью этот чай?
Она потянулась за кружкой, решив, что лучше проглотить мерзкую жидкость, пока она обжигающе горяча.
– Что вы делаете, Лизонька? – директор властно перехватил ее руку. – Не нравится, не пейте! Хотите, вам принесут кофе или колы? И, ради Бога, без лишних личных жертв! Жить надо легко, в удовольствие, чтобы потом не было мучительно больно за выворачивание себя наизнанку.
* * *
Рабочий день закончился как-то внезапно, истаивая в непочатом канцелярском бумажном ворохе. Елизавета Андреевна расставляла раздутые папки с файлами по шкафам, ругая себя за малодушие, с которым она согласилась на любовное свидание…
Задержаться? Сослаться на то, что не успела выполнить работу? Да, делопроизводитель на мясокомбинате первый человек. Смешно… Может, сказаться нездоровой? Ну да, у Пронина только еще больший азарт выищется!..
Она подошла к овальному зеркалу на стене, натужно улыбнулась отражению. Значит, девушка, пришел и ваш черед себя продавать. Смотрите, не продешевите, просите много и сразу!..
Поправила перед зеркалом волосы, подкрутила щеточкой ресницы, достала из косметички самую яркую помаду…
* * *
Пятничный вечер никак не хотел начинаться, застревая в бесконечно тянущемся ярком апрельском дне. Прогуливаясь в ожидании Пронина возле красных кирпичных стен заводоуправления, Елизавета Андреевна до дрожи пальцев ощущала пренебрежительные взгляды, которыми ее одаривали идущие с работы молодые женщины. «На всеобщее обозрение меня выставил, словно на витрину!» Она негодующе ударила каблуком в стену.
Пронин лихо вывернул к заводоуправлению на новеньком BMW и демонстративно долго посигналил.
Сволочь!.. Она улыбнулась и непринужденно помахала ему рукой.
– Заждалась меня, Елизавета? – Пронин указал на место рядом с собой. – Прошу великодушно меня простить. Никак не мог освободиться раньше: очень важный звонок, от серьезных людей. Пришлось кое-какие вопросы не откладывая порешать.
– Все в порядке? – Елизавета Андреевна почему-то решила, что речь шла о Ване.
– Что же вы так перепугались? – Пронин игриво подмигнул. – К чему сразу думать о плохом? Все складывается лучите некуда. Нас ожидает чудесный вечер, полный неожиданностей и приятных открытий.
Елизавета Андреевна снова натужно улыбнулась:
– Чего же мы еще ждем? Поедем… на новую квартиру. Будем делать… приятные открытия.
* * *
Из-за распахнувшейся двери потянуло строительной пылью и еще непросохшей краской, запахом только что сделанного ремонта.
– Проходите, осваивайтесь! – Пронин учтиво пропустил ее вперед. – Милости прошу!
Небольшая хрущевская «двушка» показалась Елизавете Андреевне настоящими хоромами, напоминанием о прежней размеренной и комфортной жизни. Неужели здесь и предстоит провести все свои оставшиеся дни и состариться в ожидании стареющего ловеласа? За что же выпала такая доля? Или равноценен обмен этой проклятой квартиры на жизнь?! Будь ты проклята, ненасытная синица в руке!
– Хорошая, просто отличная жилплощадь! И в районе тихом, спокойственном! – Василий Иванович, словно экскурсовод, деловито показывал каждый закуток. – Раньше здесь одинокий учитель жил. Потом, правда, говорят, вышел на пенсию и спился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32