Это было восхитительное зрелище. Мы скользили через ночь в сверкающем световом потоке. Искрящийся пейзаж пролетал за нашими окнами.
– Как будто Млечный Путь! – воскликнул Ёшио. – Ты раньше когда-нибудь ездила по этому мосту?
– Ездила, – сказала я. А про себя подумала, что сегодняшняя поездка была самой потрясающей. В тысячу раз лучше, чем все предыдущие.
– Мы с тобой как путешественники! – радостно сказал брат.
Наконец светящаяся спираль осталась позади, и наше такси выехало на обычное скоростное шоссе. Да – мы были как путешественники. Путешественники, которые оглядываются на проделанный путь, спрессованный из таких вот восхитительных моментов, и чувствуют, как их сердца наполняются печалью оттого, что еще одно путешествие закончилось.
Вернувшись в Токио, я позвонила Рюичиро и рассказала ему о сегодняшней поездке. Только про Маю я не смогла ему рассказать. Как-нибудь в другой раз. При личной встрече… Рюичиро очень развеселился, услышав о том, откуда взялось мое имя. Он долго и громко смеялся в трубку, так что мне даже пришлось прикрикнуть на него.
Но этот смех, смех самого дорогого для меня человека, расставил все по местам. Я поняла, что имела в виду Маю и о чем думал мой отец, назвав меня в честь китайского чудака То Хо Саку.
«Все не так плохо, – подумала я. – Все не так плохо…»
18. What about your friends
От Эйко пришло письмо. «Лав леттер фром Гавайи».
Милая Сакуми!
Как у тебя дела?
Здесь ну прям как на Гавайях.
Каждый божий день – сплошные Гавайи.
Я хотела сказать тебе огромное спасибо за все.
СПАСИБО!
Стоит мне только вспомнить нашу прогулку по Гинзе, и сразу еда становится вкуснее, мир – чудеснее, а жизнь – прекраснее.
Я с удовольствием купаюсь в море.
Родители на меня не нарадуются. И шопинг тут тоже восхитительный. Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна. И как я тебя люблю.
Очень – очень.
Твоя
Эйко
Каллиграфический почерк и детская непосредственность. Прочитав это послание, я так и представила ее себе: на загорелом лице счастливая улыбка, в хрупких руках – клюшка для гольфа. Она при полном параде: свободная рубашка поло, элегантные шорты, фирменная бейсболка. Одним словом – Эйко на Гавайях.
Эти строчки были наполнены искренним чувством, которое она испытывает, вспоминая обо мне в этом идеальном месте. Мне было приятно узнать, что она думает обо мне. Это делало меня лучше. Как-то чище, что ли… «В конце концов, я ведь и вправду не такой уж плохой человек», – подумала я.
Брат уехал из дома теплым майским утром.
Ветер трепал ветви деревьев и одежду снующих туда-сюда по улицам людей, и от этого привычный пейзаж казался гораздо более подвижным, чем обычно.
Я встала довольно-таки рано и первым делом отправилась в комнату Ёшио. Брат собирал вещи. В тот момент, когда я заглянула в дверь, он, залитый сияющим утренним светом, стоял, склонившись над чемоданом. Задача была не из легких – количество вещей, которые он собирался взять с собой, явно не соответствовало размерам чемодана. На секунду мне почудилось, будто он уезжает куда-то далеко-далеко, надолго-надолго.
– Слушай, а чем тебе не нравится та школа, в которую ты сейчас ходишь? – вместо приветствия спросила я, стоя в дверях и глядя на его попытки запихнуть в чемодан свое барахлишко. Учитывая обстоятельства, это был не очень тактичный вопрос.
– Отличная школа. Просто я уже устал. Устал искать и не находить друзей. Поверь мне, я старался изо всех сил, но ничего так и не вышло.
– Если дело только в друзьях, то ты бы мог дружить с детьми из этого специнтерната, раз они тебе так нравятся, но при этом учиться в обычной школе. Ты ведь не обязан жить вместе с ними. По-моему, у тебя в классе есть какой-то мальчик, который так и делает.
– Нету у меня в классе никакого мальчика, – сказал Ёшио. – И вообще, что ты от меня хочешь? Я уже решил, что еду, и все.
– Мне будет тебя не хватать, – грустно сказала я. – Я уже чувствую, что без тебя дома станет очень скучно.
– Не грусти, я буду приезжать на выходные, – сказал Ёшио, застегивая чемодан.
Мама в строгом костюме, очевидно призванном подчеркивать ее статус «кормильца семьи», ждала брата внизу. Они обулись и вышли за дверь. Я провожала их взглядом, пока они не скрылись из виду. Пустота сада, купающегося в лучах утреннего солнца, была сегодня особенно выразительной.
На кухне меня ждала Джюнко.
Недопитый кофе темнел на дне маминой чашки, посреди стола сиротливо стоял стакан брата. Это было невыносимо! Как же теперь жить?
Я помню те времена, когда он носился по дому, суматошный, как шумная, но милая зверушка. Он всегда был здесь, а теперь его нет. С того дня, как он родился, и до той самой минуты, как он шагнул с чемоданом за дверь, мысль о том, что когда-нибудь мы будем жить отдельно – в разных домах, городах, странах, – ни разу не приходила мне в голову. Хотя, если вдуматься, что уж тут такого? Было ясно, что когда-нибудь это должно произойти. Но почему так скоро, так неожиданно и при таких неприятных обстоятельствах? Наверное, это из-за нас. Мы все были так увлечены своими заботами, что у Ёшио просто не осталось выхода, кроме как повзрослеть. Так рано и так странно.
– Главное, чтобы Ёшио было хорошо, – сказала Джюнко. – Знаешь, в последнее время я часто думаю, наверное, я тоже скоро уеду – ведь не могу же я жить здесь всегда.
– И вы? Вы тоже уедете? – жалобно переспросила я.
– Ну-ну-ну, что ты как маленькая. Я же не прямо сейчас уезжаю, – улыбнулась она.
Люди ко всему привыкают. Если ситуация остается неизменной изо дня в день на протяжении многих лет, то ты начинаешь воспринимать ее как нечто само собой разумеющееся, даже если на самом деле эта ситуация в принципе не вполне нормальная. Мы жили впятером под одной крышей: мама, мамина подружка – домохозяйка, я, мой младший брат и наша двоюродная сестра. Мы вместе ели, вместе смотрели телевизор, пили кофе. И хотя каждый из нас отстаивал право на свое личное пространство, тем не менее, мы функционировали как один большой организм. Должно быть, некий изначальный дисбаланс, та самая злополучная «ненормальность» ситуации, в конце концов, и проявилась в моем брате. А может быть, и нет. Никто не знает наверняка. Я не стану утверждать, что все это как-то связано с тем, что я потеряла память. Но и полностью отрицать некую взаимосвязь я тоже не могу. Как не могу быть уверенной в том, что мой роман с Рюичиро и мое неожиданное увольнение из «Берриз» не повлияли на развитие событий в нашем маленьком мире.
Думаю, что в той или иной мере повлияло все. И наш мир изменился – ведь это так естественно. Все постоянно меняется. Не к лучшему и не к худшему, а просто меняется, движется, не стоит на месте…
Я помогала Рюичиро искать квартиру. Мы обошли в общей сложности не меньше двадцати мест. Рюичиро было трудно угодить – он, по-видимому, имел очень точные представления о том, каким должно быть его жилище, и ни за что не собирался поступаться этими представлениями.
Это довольно интересное занятие – ходить по чужим квартирам. Очень необычное чувство. Дверь перед тобой открывается, и в ту же секунду ты попадаешь в поток воздуха, который все еще пропитан мыслями и чувствами бывших жильцов… В новых местах обычно пахнет свежей краской.
Очутившись в очередной квартире, Рюичиро сразу начинал фантазировать. Например, он смотрел из окна на какую-нибудь маленькую улочку и рассказывал мне, как по вечерам мы будем возвращаться по ней домой из магазина с полными сумками покупок. Десятки вариантов нашего общего будущего рождались в его голове буквально в считанные мгновения. А сколько их исчезало в темноте его сознания, так и не родившись?…
Никому не под силу заставить человека не мечтать.
Меня откровенно забавляли некоторые вещи, которые, как выяснилось, были принципиальными для Рюичиро.
– Если из окна не видно, как встает солнце, значит, это жилье никуда не годится. И мне совершенно не важно, где находится ближайшая станция метро, – главное, чтобы окна выходили на восток. Я никогда раньше не слышала, чтобы он говорил о чем-нибудь с такой страстью. Кто бы мог подумать, что он бывает таким непреклонным.
По странному совпадению мы нашли квартиру для Рюичиро в тот самый день, когда Ёшио уехал в специнтернат. Недаром говорят, что за грустным событием обязательно последует радостное.
Но на этом странности не закончились – квартира, которую облюбовал себе Рюичиро, находилась в доме через дорогу от лестницы, на которой я упала и ударилась головой о ступеньки. Это был довольно старый многоквартирный дом. Одно из окон в квартире выходило прямо на злополучную лестницу. И если я буду подниматься по лестнице, а Рюичиро выглянет из окна, то он сразу меня заметит.
– Так и представляю себе, – сказала я, – я иду по лестнице, ты стоишь у раскрытого окна и машешь мне рукой, я машу в ответ и в следующее же мгновение, стукаясь головой о каждую ступеньку, кубарем качусь вниз, в новое беспамятство… И снова моя жизнь станет для меня загадкой.
Мы стояли в комнате у окна. За дверью, на лестничной площадке нас поджидал человек из квартирного агентства. В квартире уже довольно давно никто не жил – воздух пах солнечным светом и пылью. С пола тянуло приятным холодком. Наши голоса будили негромкое эхо.
– Ничего. Раз память к тебе один раз вернулась, вернется и во второй, – усмехнулся Рюичиро.
– Ой, смотри! Вон там! – я ткнула пальцем в сторону лестницы.
– Где? Что?
– Да вон же! Не видишь, что ли? Следы моей крови на ступеньках. До сих пор видны.
– Да ладно тебе. Не ври. Придумаешь тоже гадость всякую, – сказал он с отвращением.
Квартира была угловой. Окно – с восточной стороны и окно – с южной. Дул ветер, и от каждого его дуновения белая кружевная занавеска, оставленная предыдущим жильцом, ходила сполохами, как северное сияние. Ее движения были похожи на звуки органной музыки.
– Знаешь, мне здесь нравится, – сказал Рюичиро.
– А денег тебе хватит?
– Ну, ты и нахалка! – возмутился он. – Денег мне хватит, не волнуйся. Моя книга хорошо продавалась и, между прочим, продается до сих пор. И ты могла бы уже запомнить. Почему я каждый раз должен тебе это повторять?
– У тебя что, есть сбережения, что ли?
– Ну есть.
– Врешь, небось, – я ухмыльнулась.
… Квартира была светлой, с приятными обоями и вообще немного напоминала наш номер в сайпанской гостинице.
Я сказала об этом Рюичиро.
Он улыбнулся и ответил:
– Ага, я, когда окно открывал, подумал – сейчас выгляну наружу, а там – море.
«А сам-то сказал, что мы чужие… Разве мы чужие?» – подумала я.
Разве можно было поверить в то, что до недавнего времени мы жили порознь и совсем не знали друг друга?
Мне казалось, что мы вместе уже вечность. С давних-давних пор.
Это чувство усиливалось пыльной пустотой комнаты, напоминавшей какие-то древние развалины. Кроме нас, здесь не было никаких признаков (и даже призраков) жизни. Только мы и наши голоса. Мне никогда раньше не доводилось бывать в таких местах, и я даже не подозревала, что они вообще существуют, а тем более в этом, хорошо знакомом мне, городе. Наверное, поэтому мысли о вечности нашего союза впервые нахлынули на меня именно здесь.
Чистый белый лист. На нем все так заметно, так ярко. Я здесь и сейчас, с этим человеком – две индивидуальности, создающие сочное красочное полотно…
Жизнь без брата была похожа на немое кино – вроде бы все на месте, но чего-то не хватает.
Каждый раз, когда я проходила мимо его комнаты, у меня в горле вставал комок – точно такой же, как при взгляде на фотографии Маю или отца. Хотя он не умер – с чего бы ему умирать? – но его образ словно заволокла зловещая тень.
Что бы я ни делала, я думала о нем. О моем брате.
Как-то раз Микико по дороге домой купила в кондитерской большое пирожное. Мы поделили его на двоих и, сидя на кухне, молча принялись каждая за свою половину.
Вдруг Микико сказала:
– Наверное, то, что мы сейчас чувствуем, мы должны были бы почувствовать только тогда, когда Ёшио пошел бы в университет… В университете мальчики часто заводят себе подружек и почти перестают появляться дома… Как-то все быстро получилось. И так неожиданно… – Судя по ее голосу, она до сих пор не верила в случившееся.
Если бы брат оставался с нами, я – как и раньше – не обращала бы на него внимания, но теперь его не было, и я вдруг в полной мере осознала, что он для меня значил. Горькое чувство, похожее на раскаяние, – оно не покидало меня ни на мгновение: как я могла отпустить его, упустить такого дорогого мне человека?
Она подошла ко мне в кафе, где я в одиночестве отдыхала после работы. Я сидела с книгой за просторным столом, на котором стояла ваза с огромными белыми лилиями, какими-то изящными веточками и пышно – невесомой, как облачка, кружевницей. Букет был таким большим, что я практически ничего и никого не видела. В общем, это как нельзя больше подходило моему настроению, Я не заметила, как она подошла к столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Как будто Млечный Путь! – воскликнул Ёшио. – Ты раньше когда-нибудь ездила по этому мосту?
– Ездила, – сказала я. А про себя подумала, что сегодняшняя поездка была самой потрясающей. В тысячу раз лучше, чем все предыдущие.
– Мы с тобой как путешественники! – радостно сказал брат.
Наконец светящаяся спираль осталась позади, и наше такси выехало на обычное скоростное шоссе. Да – мы были как путешественники. Путешественники, которые оглядываются на проделанный путь, спрессованный из таких вот восхитительных моментов, и чувствуют, как их сердца наполняются печалью оттого, что еще одно путешествие закончилось.
Вернувшись в Токио, я позвонила Рюичиро и рассказала ему о сегодняшней поездке. Только про Маю я не смогла ему рассказать. Как-нибудь в другой раз. При личной встрече… Рюичиро очень развеселился, услышав о том, откуда взялось мое имя. Он долго и громко смеялся в трубку, так что мне даже пришлось прикрикнуть на него.
Но этот смех, смех самого дорогого для меня человека, расставил все по местам. Я поняла, что имела в виду Маю и о чем думал мой отец, назвав меня в честь китайского чудака То Хо Саку.
«Все не так плохо, – подумала я. – Все не так плохо…»
18. What about your friends
От Эйко пришло письмо. «Лав леттер фром Гавайи».
Милая Сакуми!
Как у тебя дела?
Здесь ну прям как на Гавайях.
Каждый божий день – сплошные Гавайи.
Я хотела сказать тебе огромное спасибо за все.
СПАСИБО!
Стоит мне только вспомнить нашу прогулку по Гинзе, и сразу еда становится вкуснее, мир – чудеснее, а жизнь – прекраснее.
Я с удовольствием купаюсь в море.
Родители на меня не нарадуются. И шопинг тут тоже восхитительный. Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна. И как я тебя люблю.
Очень – очень.
Твоя
Эйко
Каллиграфический почерк и детская непосредственность. Прочитав это послание, я так и представила ее себе: на загорелом лице счастливая улыбка, в хрупких руках – клюшка для гольфа. Она при полном параде: свободная рубашка поло, элегантные шорты, фирменная бейсболка. Одним словом – Эйко на Гавайях.
Эти строчки были наполнены искренним чувством, которое она испытывает, вспоминая обо мне в этом идеальном месте. Мне было приятно узнать, что она думает обо мне. Это делало меня лучше. Как-то чище, что ли… «В конце концов, я ведь и вправду не такой уж плохой человек», – подумала я.
Брат уехал из дома теплым майским утром.
Ветер трепал ветви деревьев и одежду снующих туда-сюда по улицам людей, и от этого привычный пейзаж казался гораздо более подвижным, чем обычно.
Я встала довольно-таки рано и первым делом отправилась в комнату Ёшио. Брат собирал вещи. В тот момент, когда я заглянула в дверь, он, залитый сияющим утренним светом, стоял, склонившись над чемоданом. Задача была не из легких – количество вещей, которые он собирался взять с собой, явно не соответствовало размерам чемодана. На секунду мне почудилось, будто он уезжает куда-то далеко-далеко, надолго-надолго.
– Слушай, а чем тебе не нравится та школа, в которую ты сейчас ходишь? – вместо приветствия спросила я, стоя в дверях и глядя на его попытки запихнуть в чемодан свое барахлишко. Учитывая обстоятельства, это был не очень тактичный вопрос.
– Отличная школа. Просто я уже устал. Устал искать и не находить друзей. Поверь мне, я старался изо всех сил, но ничего так и не вышло.
– Если дело только в друзьях, то ты бы мог дружить с детьми из этого специнтерната, раз они тебе так нравятся, но при этом учиться в обычной школе. Ты ведь не обязан жить вместе с ними. По-моему, у тебя в классе есть какой-то мальчик, который так и делает.
– Нету у меня в классе никакого мальчика, – сказал Ёшио. – И вообще, что ты от меня хочешь? Я уже решил, что еду, и все.
– Мне будет тебя не хватать, – грустно сказала я. – Я уже чувствую, что без тебя дома станет очень скучно.
– Не грусти, я буду приезжать на выходные, – сказал Ёшио, застегивая чемодан.
Мама в строгом костюме, очевидно призванном подчеркивать ее статус «кормильца семьи», ждала брата внизу. Они обулись и вышли за дверь. Я провожала их взглядом, пока они не скрылись из виду. Пустота сада, купающегося в лучах утреннего солнца, была сегодня особенно выразительной.
На кухне меня ждала Джюнко.
Недопитый кофе темнел на дне маминой чашки, посреди стола сиротливо стоял стакан брата. Это было невыносимо! Как же теперь жить?
Я помню те времена, когда он носился по дому, суматошный, как шумная, но милая зверушка. Он всегда был здесь, а теперь его нет. С того дня, как он родился, и до той самой минуты, как он шагнул с чемоданом за дверь, мысль о том, что когда-нибудь мы будем жить отдельно – в разных домах, городах, странах, – ни разу не приходила мне в голову. Хотя, если вдуматься, что уж тут такого? Было ясно, что когда-нибудь это должно произойти. Но почему так скоро, так неожиданно и при таких неприятных обстоятельствах? Наверное, это из-за нас. Мы все были так увлечены своими заботами, что у Ёшио просто не осталось выхода, кроме как повзрослеть. Так рано и так странно.
– Главное, чтобы Ёшио было хорошо, – сказала Джюнко. – Знаешь, в последнее время я часто думаю, наверное, я тоже скоро уеду – ведь не могу же я жить здесь всегда.
– И вы? Вы тоже уедете? – жалобно переспросила я.
– Ну-ну-ну, что ты как маленькая. Я же не прямо сейчас уезжаю, – улыбнулась она.
Люди ко всему привыкают. Если ситуация остается неизменной изо дня в день на протяжении многих лет, то ты начинаешь воспринимать ее как нечто само собой разумеющееся, даже если на самом деле эта ситуация в принципе не вполне нормальная. Мы жили впятером под одной крышей: мама, мамина подружка – домохозяйка, я, мой младший брат и наша двоюродная сестра. Мы вместе ели, вместе смотрели телевизор, пили кофе. И хотя каждый из нас отстаивал право на свое личное пространство, тем не менее, мы функционировали как один большой организм. Должно быть, некий изначальный дисбаланс, та самая злополучная «ненормальность» ситуации, в конце концов, и проявилась в моем брате. А может быть, и нет. Никто не знает наверняка. Я не стану утверждать, что все это как-то связано с тем, что я потеряла память. Но и полностью отрицать некую взаимосвязь я тоже не могу. Как не могу быть уверенной в том, что мой роман с Рюичиро и мое неожиданное увольнение из «Берриз» не повлияли на развитие событий в нашем маленьком мире.
Думаю, что в той или иной мере повлияло все. И наш мир изменился – ведь это так естественно. Все постоянно меняется. Не к лучшему и не к худшему, а просто меняется, движется, не стоит на месте…
Я помогала Рюичиро искать квартиру. Мы обошли в общей сложности не меньше двадцати мест. Рюичиро было трудно угодить – он, по-видимому, имел очень точные представления о том, каким должно быть его жилище, и ни за что не собирался поступаться этими представлениями.
Это довольно интересное занятие – ходить по чужим квартирам. Очень необычное чувство. Дверь перед тобой открывается, и в ту же секунду ты попадаешь в поток воздуха, который все еще пропитан мыслями и чувствами бывших жильцов… В новых местах обычно пахнет свежей краской.
Очутившись в очередной квартире, Рюичиро сразу начинал фантазировать. Например, он смотрел из окна на какую-нибудь маленькую улочку и рассказывал мне, как по вечерам мы будем возвращаться по ней домой из магазина с полными сумками покупок. Десятки вариантов нашего общего будущего рождались в его голове буквально в считанные мгновения. А сколько их исчезало в темноте его сознания, так и не родившись?…
Никому не под силу заставить человека не мечтать.
Меня откровенно забавляли некоторые вещи, которые, как выяснилось, были принципиальными для Рюичиро.
– Если из окна не видно, как встает солнце, значит, это жилье никуда не годится. И мне совершенно не важно, где находится ближайшая станция метро, – главное, чтобы окна выходили на восток. Я никогда раньше не слышала, чтобы он говорил о чем-нибудь с такой страстью. Кто бы мог подумать, что он бывает таким непреклонным.
По странному совпадению мы нашли квартиру для Рюичиро в тот самый день, когда Ёшио уехал в специнтернат. Недаром говорят, что за грустным событием обязательно последует радостное.
Но на этом странности не закончились – квартира, которую облюбовал себе Рюичиро, находилась в доме через дорогу от лестницы, на которой я упала и ударилась головой о ступеньки. Это был довольно старый многоквартирный дом. Одно из окон в квартире выходило прямо на злополучную лестницу. И если я буду подниматься по лестнице, а Рюичиро выглянет из окна, то он сразу меня заметит.
– Так и представляю себе, – сказала я, – я иду по лестнице, ты стоишь у раскрытого окна и машешь мне рукой, я машу в ответ и в следующее же мгновение, стукаясь головой о каждую ступеньку, кубарем качусь вниз, в новое беспамятство… И снова моя жизнь станет для меня загадкой.
Мы стояли в комнате у окна. За дверью, на лестничной площадке нас поджидал человек из квартирного агентства. В квартире уже довольно давно никто не жил – воздух пах солнечным светом и пылью. С пола тянуло приятным холодком. Наши голоса будили негромкое эхо.
– Ничего. Раз память к тебе один раз вернулась, вернется и во второй, – усмехнулся Рюичиро.
– Ой, смотри! Вон там! – я ткнула пальцем в сторону лестницы.
– Где? Что?
– Да вон же! Не видишь, что ли? Следы моей крови на ступеньках. До сих пор видны.
– Да ладно тебе. Не ври. Придумаешь тоже гадость всякую, – сказал он с отвращением.
Квартира была угловой. Окно – с восточной стороны и окно – с южной. Дул ветер, и от каждого его дуновения белая кружевная занавеска, оставленная предыдущим жильцом, ходила сполохами, как северное сияние. Ее движения были похожи на звуки органной музыки.
– Знаешь, мне здесь нравится, – сказал Рюичиро.
– А денег тебе хватит?
– Ну, ты и нахалка! – возмутился он. – Денег мне хватит, не волнуйся. Моя книга хорошо продавалась и, между прочим, продается до сих пор. И ты могла бы уже запомнить. Почему я каждый раз должен тебе это повторять?
– У тебя что, есть сбережения, что ли?
– Ну есть.
– Врешь, небось, – я ухмыльнулась.
… Квартира была светлой, с приятными обоями и вообще немного напоминала наш номер в сайпанской гостинице.
Я сказала об этом Рюичиро.
Он улыбнулся и ответил:
– Ага, я, когда окно открывал, подумал – сейчас выгляну наружу, а там – море.
«А сам-то сказал, что мы чужие… Разве мы чужие?» – подумала я.
Разве можно было поверить в то, что до недавнего времени мы жили порознь и совсем не знали друг друга?
Мне казалось, что мы вместе уже вечность. С давних-давних пор.
Это чувство усиливалось пыльной пустотой комнаты, напоминавшей какие-то древние развалины. Кроме нас, здесь не было никаких признаков (и даже призраков) жизни. Только мы и наши голоса. Мне никогда раньше не доводилось бывать в таких местах, и я даже не подозревала, что они вообще существуют, а тем более в этом, хорошо знакомом мне, городе. Наверное, поэтому мысли о вечности нашего союза впервые нахлынули на меня именно здесь.
Чистый белый лист. На нем все так заметно, так ярко. Я здесь и сейчас, с этим человеком – две индивидуальности, создающие сочное красочное полотно…
Жизнь без брата была похожа на немое кино – вроде бы все на месте, но чего-то не хватает.
Каждый раз, когда я проходила мимо его комнаты, у меня в горле вставал комок – точно такой же, как при взгляде на фотографии Маю или отца. Хотя он не умер – с чего бы ему умирать? – но его образ словно заволокла зловещая тень.
Что бы я ни делала, я думала о нем. О моем брате.
Как-то раз Микико по дороге домой купила в кондитерской большое пирожное. Мы поделили его на двоих и, сидя на кухне, молча принялись каждая за свою половину.
Вдруг Микико сказала:
– Наверное, то, что мы сейчас чувствуем, мы должны были бы почувствовать только тогда, когда Ёшио пошел бы в университет… В университете мальчики часто заводят себе подружек и почти перестают появляться дома… Как-то все быстро получилось. И так неожиданно… – Судя по ее голосу, она до сих пор не верила в случившееся.
Если бы брат оставался с нами, я – как и раньше – не обращала бы на него внимания, но теперь его не было, и я вдруг в полной мере осознала, что он для меня значил. Горькое чувство, похожее на раскаяние, – оно не покидало меня ни на мгновение: как я могла отпустить его, упустить такого дорогого мне человека?
Она подошла ко мне в кафе, где я в одиночестве отдыхала после работы. Я сидела с книгой за просторным столом, на котором стояла ваза с огромными белыми лилиями, какими-то изящными веточками и пышно – невесомой, как облачка, кружевницей. Букет был таким большим, что я практически ничего и никого не видела. В общем, это как нельзя больше подходило моему настроению, Я не заметила, как она подошла к столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54