Она уже который день сидит у себя в комнате, никуда не выходит.
Семья Эйко – редкий пример идеальной, прекрасной, любящей семьи. Нечто близкое к совершенству. Именно поэтому все случившееся произвело на родственников и близких друзей такое удручающее впечатление. Для них это был тяжелый удар.
Я, пробормотав в ответ что-то невразумительное, поднялась на второй этаж, в комнату Эйко.
– Как хорошо, что ты пришла!! – Эйко кинулась ко мне навстречу и обняла.
Она исхудала и выглядела усталой. Под глазами были темные круги. Ее дела шли не лучшим образом, но она, похоже, не теряла присутствия духа, и я искренне за нее порадовалась. Сильная воля – вот что ее спасало. И хотя они с Маю были кое в чем схожи, я знала, что Эйко никогда не сделает того, что, в конце концов, сделала моя сестра. Разница формулировалась одним – единственным словом: «воспитание». Как ни печально признавать, но это так.
В комнату вошла прислуга, толкая перед собой тележку, идеально сервированную для чаепития в английском стиле: серебряная сахарница, чайный сервиз от «Веджвуда», бисквиты и сэндвичи.
Поставив тележку перед нами, прислуга бесшумно удалилась.
– Спасибо, – улыбнулась ей вслед Эйко.
Точно такой же улыбкой встретила меня несколько минут назад на крыльце ее мама. Это была очень невеселая улыбка…
– Так что, тебе теперь не разрешают выходить из дома? – спросила я, принимаясь за сэндвичи.
– Что значит «не разрешают»? Я же не маленькая. – Эйко засмеялась. – Мне самой никуда ходить не хочется. Отчасти из-за бесконечных расспросов: «Где встречаешься? С кем? Зачем?», отчасти из-за того, что ночую я теперь только дома…
– Ну это понятно, – сказала я.
– Неужели? – она снова засмеялась. – И к тому же я, кажется, уезжаю на Гавайи. С мамой и бабушкой. На полгода… Типа реабилитационный период, но на самом-то деле до тех пор, пока здесь все не уляжется.
– Здорово придумано. Сразу видно, денег у вас куры не клюют, – сказала я. Навязанный этим домом комфорт вдруг показался мне слегка удушливым.
В окно светило зимнее бледное солнце. Оно тянуло к нам свои лучи сквозь кружева занавесок. А за окном лежал ухоженный сад. Вот карп в пруду блеснул своим чересчур красным боком и ушел тенью в глубину. По воде побежала рябь. Зимняя сладкая тоска.
Вырасти здесь, где тебя пестовали и любили все эти годы. И не иметь возможности улететь из этого гнезда…
От того-то Эйко теперь и страдает, как я понимаю.
– Ну зачем ты так? Думаешь, мне очень хочется туда ехать? А с другой стороны: что ехать, что не ехать – какая разница? – задумчиво сказала она.
– Лучше уж поехать. Сменить обстановку, отдохнуть морально и физически. Тебе понравится – вот увидишь. К тому же полгода – это совсем немного. Ты даже не заметишь, как они пролетят, – сказала я. – Я вот на Сайпане всего месяц была, а вернулась как новенькая. Во-первых, другой пейзаж. Во-вторых, другие люди, да и вообще – все другое.
– Да? Ну ладно. Тогда я постараюсь посмотреть на эту поездку именно с такой стороны. Главное ни о чем не думать и ничего не делать – только купаться, загорать и наслаждаться шопингом. Вероятно, в этом и заключается дочерний долг. – Наконец-то Эйко рассмеялась по-настоящему, от всего сердца.
«Как же она устала… – подумала я. – Как же ей на самом деле было страшно…»
Она сидела рядом со мной в белом кашемировом свитерке, на лице ни тени косметики, волосы заплетены в косичку. Как маленькая девочка, милая и беззащитная. Я просто не решилась спросить у нее про ее любовника. Вместо этого рассказывала ей про Сайпан, про фильмы, которые посмотрела за последнее время, и о прочей чепухе.
Так мы и сидели в этой комнате, похожей на миниатюрный садик в шкатулке, и время текло медленно – медленно. И в какой-то момент я поняла, что, даже если она уедет на Гавайи, это одиночество и эта досада на себя – они останутся с ней.
Я чуть-чуть помолчала и спросила:
– А с ним ты виделась? С тех пор как вышла из больницы…
– Нет, – ответила Эйко, словно закрывая тему своим односложным ответом.
Однако через несколько секунд она вдруг сказала:
– Я не хочу ставить в неловкое положение моих родителей, и, кроме того, мне бы пришлось делать вид, будто между нами ничего не было… Мы разговаривали с ним по телефону, но на встречу я так и не решилась. Наверное, все не так сложно, как кажется, но… Я просто сама не понимаю, чего хочу. Я все время думаю, думаю и ничего не могу придумать.
Прямо заявлять о своих желаниях – не в правилах Эйко. Честно говоря, услышав от нее что-нибудь вроде: «Я очень хочу его видеть», я бы не на шутку испугалась, потому что это бы означало, что она буквально на грани отчаяния, а может быть, даже и помешательства…
– Хочешь, я тебе помогу? – предложила я.
– Как, интересно узнать?
– Я пойду с тобой на прогулку. Часа на два – три. Где он работает? На Гинзе? Значит, туда и обратно минут сорок. Ну, максимум час. Короче, у вас будет достаточно времени, чтобы повидаться. Твоя мама вряд ли нас в чем-то заподозрит. Мы просто идем прогуляться. Что ж такого? Вызов я зарегистрирую на свое имя… Короче – на секс этого времени не хватит, а чтобы выпить по чашечке чая и немного поговорить – в самый раз.
– Сакуми, ты ведь понимаешь, что ты вовсе не должна ничего такого для меня делать.
– Понимаю, – я улыбнулась.
– Спасибо!! – глаза Эйко сияли.
– Да ладно, чего уж там, – скромно сказала я.
– Можно Сакуми сегодня поужинает у нас? – бодро спросила Эйко у мамы. – Мы с ней хотим пройтись немного по магазинам, выпить где-нибудь кофейку, так чтобы к ужину вернуться домой…
– Конечно-конечно, – сказала мама и проводила нас радостной улыбкой.
В центр мы поехали на такси. Эйко за всю дорогу не проронила ни слова. Оно и понятно, когда на тебя нападают с ножом – это не просто сцена из детективного сериала. Нелегко думать о том, что кто-то мог тебя убить. Что кто-то хотел тебя убить.
И только в самом конце поездки она неожиданно сказала:
– Знаешь, я так давно не была нигде, кроме своего района… Все-таки Токио очень красивый город.
Это была чистая правда. В прозрачном зимнем воздухе плыли за окнами сияющие витрины магазинов, прекрасные, как сказка. Маленькая Эйко тонула в полутьме на заднем сиденье такси и казалась частью этой сказки. Моя подруга, которая раньше выходила в город исключительно в вечернем платье или в брючном костюме и всегда с безупречным макияжем… Теперь она сидела рядом со мной в простом свитерке, абсолютно не накрашенная и хотела только одного – увидеть своего возлюбленного.
Я вошла в высотное здание, в котором располагался интересующий меня офис. Подошла к регистраторской стойке и записала свое имя в графе посетителей. Женщина – регистратор послала запрос. Теперь оставалось только ждать. Я немного волновалась. Наконец двери лифта открылись, и навстречу мне вышел немолодой красивый мужчина. Бизнесмен средней руки, богатый и усталый. И, судя по манерам, получивший неплохое воспитание.
Мне больше всего понравилось, что он никак не отреагировал на нарочито изумленный взгляд женщины за регистраторской стойкой. Как ни в чем не бывало он подошел ко мне, поздоровался, и мы вместе вышли из офиса на чистый воздух. Чем-то он напомнил мне отца Эйко – та же манера держаться, какое-то внутреннее достоинство.
– Эйко ждет вас вон там, – сказала я, указывая на небольшое тихое кафе на противоположной стороне улицы. Он поблагодарил меня и поспешил перейти через дорогу.
Мы с Эйко договорились, что у нее на встречу – полчаса. Я буду ждать ее в «Мицукоши» в бутике «Тиффани».
Эйко опаздывала на десять минут. Я начала жалеть, что ввязалась в это дело. Прошло еще пять минут. Но вот, наконец, она появилась, и мне хватило одного взгляда на нее, чтобы простить ей это опоздание. Она словно переродилась. Глаза ожили. Лицо сияло тихим прекрасным светом – как полная луна в ясную ночь. Щеки порозовели, а походка… Эйко не шла – она парила!
– Ради бога, прости, что я опоздала, – сказала она.
– Пустяки. Как прошла встреча?
– Как только я вернусь с Гавайев, он женится на мне.
– Ты серьезно?!
– Серьезней некуда, – смущенно улыбнулась Эйко.
Так вот в чем дело. Оказывается, она все это время хотела выйти за него замуж. А я ни о чем не догадывалась. Хотя по большому счету – какая мне разница, этот факт никак не влияет на наши отношения. Просто немного смешно, что я ничего об этом не знала – ни о том, что она искренне страдает, ни о том, что эта искренность чувств была воспитана в ней ее родителями.
Все-таки люди устроены до гениального просто. Простота – это великая вещь.
На Токио опускались сумерки. Повсюду загорались неоновые огни. Вокруг нас бурлила толпа – тысячи людей, окончивших работу и теперь расходившихся по увеселительным и питейным заведениям. Посреди этого водоворота Эйко казалась еще более хрупкой, чем обычно. Я услышала ее голос:
– Теперь домой. Спасибо тебе, Сакуми!
Эти слова были сказаны с таким чувством, а на лице ее была такая прекрасная улыбка, что я даже покраснела от смущения.
Так мальчишка-подготовишка, влюбленный в свою воспитательницу, смущается, когда она благодарит его за подаренный на прощанье букет.
Поздно ночью я сидела дома на кухне и смотрела фильм по видео. Со второго этажа, шлепая босыми ногами по ступенькам, спустился брат.
– Сакуми, ты что здесь делаешь? – спросил он.
– Фильм смотрю.
– А… – Он прошлепал на кухню и налил себе теплого пшеничного чая из термоса.
– Налей мне тоже, – попросила я. Он молча подал мне чашку с чаем.
– А ты чего не спишь? Заснуть не можешь?
Он покачал головой.
– Я в девять лег и нормально заснул, а сейчас вдруг проснулся. Не знаю почему. А который сейчас час? Три?
– Ага. Три.
– Ого, Сакуми. Я и не знал, что ты так поздно ложишься, – он широко улыбнулся, как и полагается нормальному здоровому ребенку.
– Ну да, не особенно рано, – я улыбнулась в ответ.
На экране телевизора в этот момент началась сцена в ночном клубе. Сперва показали певицу, которая стояла на небольшом возвышении рядом с микрофоном.
– Интересно, как там Сасэко, – задумчиво произнес брат.
– Вчера я говорила с Рюичиро, и он сказал, что Сасэко и Кодзуми в полном порядке и в отличном настроении.
– Я так по ним соскучился. По ним и по океану.
– Я тоже.
Ёшио помолчал и добавил:
– Помнишь, как она пела в ту ночь? Это было потрясающе!
– Ага. Скажи, а ты не испугался? И что это была за вспышка?
Если человек принимает что-то близко к сердцу, он не спешит распространяться об этом. С тех пор как мы вернулись с Сайпана, это был первый раз, когда мы с Ёшио заговорили о пении Сасэко.
Это была наша последняя ночь на Сайпане.
Подробности этой ночи сейчас одна за другой всплывают в моей памяти.
Я в белом платье. В воздухе витает соленый запах океана. Загорелые руки Рюичиро лежат на столе. На небе луна – струится белый серебристый свет, бежит дрожащей дорожкой по поверхности воды. Мой брат сидит рядом. Он в шортах. Мы пьем дешевые коктейли. Люди вокруг разговаривают и смеются, в баре шумно. Лунный свет, разлитый на белом песке, неподвижен, как вода на блюде.
Но вот Кодзуми заиграл на дребезжащей гитаре. Играл он не ахти, но зато с чувством. Сасэко запела. Они начали с малоизвестной песни Билли Холидэй и продолжили в том же духе. Песня за песней. Я была полностью поглощена музыкой и волшебным голосом Сасэко. Я буквально тонула в этих чарующих звуках. Всем телом я чувствовала какое-то странное напряжение. Как дамба, сдерживающая напор гигантского потока. Потока чувств, которому мне хотелась отдаться целиком и полностью, но я боялась. Боялась не устоять, не выдержать всего того, что почувствую; не справиться с нахлынувшими эмоциями. Слезы текли у меня по щекам. Я плыла через прозрачную ночь Сайпана, качаясь на волнах прекрасного голоса Сасэко.
Я хотела остаться здесь навсегда.
Родители, братья, сестры, любовники.
Они мне не нужны, потому что, кажется, они и так уже здесь. Совсем рядом.
Я хочу и дальше плыть в этом воздухе, в этом трепещущем звуке, в этом голосе.
Любой на моем месте почувствовал бы то же самое.
Это было гениальное пение.
Это был восхитительный голос, подобный освежающему ветерку. Сияющий, сладкий, сотканный из тончайших волокон, серебристо – белый.
Брат слушал, широко раскрыв глаза. Пение Сасэко потрясло его.
После каждой песни раздавалась бурная овация и одобрительные возгласы, как будто дело происходило не в баре на берегу океана, а в крупном концертном зале. Все были возбуждены и взбудоражены.
Концерт закончился.
– Вы уж извините меня за такой репертуар, – сказала Сасэко, добравшись наконец до нашего столика и присаживаясь на свободный стул, – но я была вынуждена ориентироваться, во-первых, на своего аккомпаниатора, а во-вторых, на достопочтенную публику, – она обвела глазами людей, сидевших за столиками.
– Сасэко, ты так красиво пела! – сказал мой брат.
Сасэко улыбнулась и благодарно чмокнула его в щеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Семья Эйко – редкий пример идеальной, прекрасной, любящей семьи. Нечто близкое к совершенству. Именно поэтому все случившееся произвело на родственников и близких друзей такое удручающее впечатление. Для них это был тяжелый удар.
Я, пробормотав в ответ что-то невразумительное, поднялась на второй этаж, в комнату Эйко.
– Как хорошо, что ты пришла!! – Эйко кинулась ко мне навстречу и обняла.
Она исхудала и выглядела усталой. Под глазами были темные круги. Ее дела шли не лучшим образом, но она, похоже, не теряла присутствия духа, и я искренне за нее порадовалась. Сильная воля – вот что ее спасало. И хотя они с Маю были кое в чем схожи, я знала, что Эйко никогда не сделает того, что, в конце концов, сделала моя сестра. Разница формулировалась одним – единственным словом: «воспитание». Как ни печально признавать, но это так.
В комнату вошла прислуга, толкая перед собой тележку, идеально сервированную для чаепития в английском стиле: серебряная сахарница, чайный сервиз от «Веджвуда», бисквиты и сэндвичи.
Поставив тележку перед нами, прислуга бесшумно удалилась.
– Спасибо, – улыбнулась ей вслед Эйко.
Точно такой же улыбкой встретила меня несколько минут назад на крыльце ее мама. Это была очень невеселая улыбка…
– Так что, тебе теперь не разрешают выходить из дома? – спросила я, принимаясь за сэндвичи.
– Что значит «не разрешают»? Я же не маленькая. – Эйко засмеялась. – Мне самой никуда ходить не хочется. Отчасти из-за бесконечных расспросов: «Где встречаешься? С кем? Зачем?», отчасти из-за того, что ночую я теперь только дома…
– Ну это понятно, – сказала я.
– Неужели? – она снова засмеялась. – И к тому же я, кажется, уезжаю на Гавайи. С мамой и бабушкой. На полгода… Типа реабилитационный период, но на самом-то деле до тех пор, пока здесь все не уляжется.
– Здорово придумано. Сразу видно, денег у вас куры не клюют, – сказала я. Навязанный этим домом комфорт вдруг показался мне слегка удушливым.
В окно светило зимнее бледное солнце. Оно тянуло к нам свои лучи сквозь кружева занавесок. А за окном лежал ухоженный сад. Вот карп в пруду блеснул своим чересчур красным боком и ушел тенью в глубину. По воде побежала рябь. Зимняя сладкая тоска.
Вырасти здесь, где тебя пестовали и любили все эти годы. И не иметь возможности улететь из этого гнезда…
От того-то Эйко теперь и страдает, как я понимаю.
– Ну зачем ты так? Думаешь, мне очень хочется туда ехать? А с другой стороны: что ехать, что не ехать – какая разница? – задумчиво сказала она.
– Лучше уж поехать. Сменить обстановку, отдохнуть морально и физически. Тебе понравится – вот увидишь. К тому же полгода – это совсем немного. Ты даже не заметишь, как они пролетят, – сказала я. – Я вот на Сайпане всего месяц была, а вернулась как новенькая. Во-первых, другой пейзаж. Во-вторых, другие люди, да и вообще – все другое.
– Да? Ну ладно. Тогда я постараюсь посмотреть на эту поездку именно с такой стороны. Главное ни о чем не думать и ничего не делать – только купаться, загорать и наслаждаться шопингом. Вероятно, в этом и заключается дочерний долг. – Наконец-то Эйко рассмеялась по-настоящему, от всего сердца.
«Как же она устала… – подумала я. – Как же ей на самом деле было страшно…»
Она сидела рядом со мной в белом кашемировом свитерке, на лице ни тени косметики, волосы заплетены в косичку. Как маленькая девочка, милая и беззащитная. Я просто не решилась спросить у нее про ее любовника. Вместо этого рассказывала ей про Сайпан, про фильмы, которые посмотрела за последнее время, и о прочей чепухе.
Так мы и сидели в этой комнате, похожей на миниатюрный садик в шкатулке, и время текло медленно – медленно. И в какой-то момент я поняла, что, даже если она уедет на Гавайи, это одиночество и эта досада на себя – они останутся с ней.
Я чуть-чуть помолчала и спросила:
– А с ним ты виделась? С тех пор как вышла из больницы…
– Нет, – ответила Эйко, словно закрывая тему своим односложным ответом.
Однако через несколько секунд она вдруг сказала:
– Я не хочу ставить в неловкое положение моих родителей, и, кроме того, мне бы пришлось делать вид, будто между нами ничего не было… Мы разговаривали с ним по телефону, но на встречу я так и не решилась. Наверное, все не так сложно, как кажется, но… Я просто сама не понимаю, чего хочу. Я все время думаю, думаю и ничего не могу придумать.
Прямо заявлять о своих желаниях – не в правилах Эйко. Честно говоря, услышав от нее что-нибудь вроде: «Я очень хочу его видеть», я бы не на шутку испугалась, потому что это бы означало, что она буквально на грани отчаяния, а может быть, даже и помешательства…
– Хочешь, я тебе помогу? – предложила я.
– Как, интересно узнать?
– Я пойду с тобой на прогулку. Часа на два – три. Где он работает? На Гинзе? Значит, туда и обратно минут сорок. Ну, максимум час. Короче, у вас будет достаточно времени, чтобы повидаться. Твоя мама вряд ли нас в чем-то заподозрит. Мы просто идем прогуляться. Что ж такого? Вызов я зарегистрирую на свое имя… Короче – на секс этого времени не хватит, а чтобы выпить по чашечке чая и немного поговорить – в самый раз.
– Сакуми, ты ведь понимаешь, что ты вовсе не должна ничего такого для меня делать.
– Понимаю, – я улыбнулась.
– Спасибо!! – глаза Эйко сияли.
– Да ладно, чего уж там, – скромно сказала я.
– Можно Сакуми сегодня поужинает у нас? – бодро спросила Эйко у мамы. – Мы с ней хотим пройтись немного по магазинам, выпить где-нибудь кофейку, так чтобы к ужину вернуться домой…
– Конечно-конечно, – сказала мама и проводила нас радостной улыбкой.
В центр мы поехали на такси. Эйко за всю дорогу не проронила ни слова. Оно и понятно, когда на тебя нападают с ножом – это не просто сцена из детективного сериала. Нелегко думать о том, что кто-то мог тебя убить. Что кто-то хотел тебя убить.
И только в самом конце поездки она неожиданно сказала:
– Знаешь, я так давно не была нигде, кроме своего района… Все-таки Токио очень красивый город.
Это была чистая правда. В прозрачном зимнем воздухе плыли за окнами сияющие витрины магазинов, прекрасные, как сказка. Маленькая Эйко тонула в полутьме на заднем сиденье такси и казалась частью этой сказки. Моя подруга, которая раньше выходила в город исключительно в вечернем платье или в брючном костюме и всегда с безупречным макияжем… Теперь она сидела рядом со мной в простом свитерке, абсолютно не накрашенная и хотела только одного – увидеть своего возлюбленного.
Я вошла в высотное здание, в котором располагался интересующий меня офис. Подошла к регистраторской стойке и записала свое имя в графе посетителей. Женщина – регистратор послала запрос. Теперь оставалось только ждать. Я немного волновалась. Наконец двери лифта открылись, и навстречу мне вышел немолодой красивый мужчина. Бизнесмен средней руки, богатый и усталый. И, судя по манерам, получивший неплохое воспитание.
Мне больше всего понравилось, что он никак не отреагировал на нарочито изумленный взгляд женщины за регистраторской стойкой. Как ни в чем не бывало он подошел ко мне, поздоровался, и мы вместе вышли из офиса на чистый воздух. Чем-то он напомнил мне отца Эйко – та же манера держаться, какое-то внутреннее достоинство.
– Эйко ждет вас вон там, – сказала я, указывая на небольшое тихое кафе на противоположной стороне улицы. Он поблагодарил меня и поспешил перейти через дорогу.
Мы с Эйко договорились, что у нее на встречу – полчаса. Я буду ждать ее в «Мицукоши» в бутике «Тиффани».
Эйко опаздывала на десять минут. Я начала жалеть, что ввязалась в это дело. Прошло еще пять минут. Но вот, наконец, она появилась, и мне хватило одного взгляда на нее, чтобы простить ей это опоздание. Она словно переродилась. Глаза ожили. Лицо сияло тихим прекрасным светом – как полная луна в ясную ночь. Щеки порозовели, а походка… Эйко не шла – она парила!
– Ради бога, прости, что я опоздала, – сказала она.
– Пустяки. Как прошла встреча?
– Как только я вернусь с Гавайев, он женится на мне.
– Ты серьезно?!
– Серьезней некуда, – смущенно улыбнулась Эйко.
Так вот в чем дело. Оказывается, она все это время хотела выйти за него замуж. А я ни о чем не догадывалась. Хотя по большому счету – какая мне разница, этот факт никак не влияет на наши отношения. Просто немного смешно, что я ничего об этом не знала – ни о том, что она искренне страдает, ни о том, что эта искренность чувств была воспитана в ней ее родителями.
Все-таки люди устроены до гениального просто. Простота – это великая вещь.
На Токио опускались сумерки. Повсюду загорались неоновые огни. Вокруг нас бурлила толпа – тысячи людей, окончивших работу и теперь расходившихся по увеселительным и питейным заведениям. Посреди этого водоворота Эйко казалась еще более хрупкой, чем обычно. Я услышала ее голос:
– Теперь домой. Спасибо тебе, Сакуми!
Эти слова были сказаны с таким чувством, а на лице ее была такая прекрасная улыбка, что я даже покраснела от смущения.
Так мальчишка-подготовишка, влюбленный в свою воспитательницу, смущается, когда она благодарит его за подаренный на прощанье букет.
Поздно ночью я сидела дома на кухне и смотрела фильм по видео. Со второго этажа, шлепая босыми ногами по ступенькам, спустился брат.
– Сакуми, ты что здесь делаешь? – спросил он.
– Фильм смотрю.
– А… – Он прошлепал на кухню и налил себе теплого пшеничного чая из термоса.
– Налей мне тоже, – попросила я. Он молча подал мне чашку с чаем.
– А ты чего не спишь? Заснуть не можешь?
Он покачал головой.
– Я в девять лег и нормально заснул, а сейчас вдруг проснулся. Не знаю почему. А который сейчас час? Три?
– Ага. Три.
– Ого, Сакуми. Я и не знал, что ты так поздно ложишься, – он широко улыбнулся, как и полагается нормальному здоровому ребенку.
– Ну да, не особенно рано, – я улыбнулась в ответ.
На экране телевизора в этот момент началась сцена в ночном клубе. Сперва показали певицу, которая стояла на небольшом возвышении рядом с микрофоном.
– Интересно, как там Сасэко, – задумчиво произнес брат.
– Вчера я говорила с Рюичиро, и он сказал, что Сасэко и Кодзуми в полном порядке и в отличном настроении.
– Я так по ним соскучился. По ним и по океану.
– Я тоже.
Ёшио помолчал и добавил:
– Помнишь, как она пела в ту ночь? Это было потрясающе!
– Ага. Скажи, а ты не испугался? И что это была за вспышка?
Если человек принимает что-то близко к сердцу, он не спешит распространяться об этом. С тех пор как мы вернулись с Сайпана, это был первый раз, когда мы с Ёшио заговорили о пении Сасэко.
Это была наша последняя ночь на Сайпане.
Подробности этой ночи сейчас одна за другой всплывают в моей памяти.
Я в белом платье. В воздухе витает соленый запах океана. Загорелые руки Рюичиро лежат на столе. На небе луна – струится белый серебристый свет, бежит дрожащей дорожкой по поверхности воды. Мой брат сидит рядом. Он в шортах. Мы пьем дешевые коктейли. Люди вокруг разговаривают и смеются, в баре шумно. Лунный свет, разлитый на белом песке, неподвижен, как вода на блюде.
Но вот Кодзуми заиграл на дребезжащей гитаре. Играл он не ахти, но зато с чувством. Сасэко запела. Они начали с малоизвестной песни Билли Холидэй и продолжили в том же духе. Песня за песней. Я была полностью поглощена музыкой и волшебным голосом Сасэко. Я буквально тонула в этих чарующих звуках. Всем телом я чувствовала какое-то странное напряжение. Как дамба, сдерживающая напор гигантского потока. Потока чувств, которому мне хотелась отдаться целиком и полностью, но я боялась. Боялась не устоять, не выдержать всего того, что почувствую; не справиться с нахлынувшими эмоциями. Слезы текли у меня по щекам. Я плыла через прозрачную ночь Сайпана, качаясь на волнах прекрасного голоса Сасэко.
Я хотела остаться здесь навсегда.
Родители, братья, сестры, любовники.
Они мне не нужны, потому что, кажется, они и так уже здесь. Совсем рядом.
Я хочу и дальше плыть в этом воздухе, в этом трепещущем звуке, в этом голосе.
Любой на моем месте почувствовал бы то же самое.
Это было гениальное пение.
Это был восхитительный голос, подобный освежающему ветерку. Сияющий, сладкий, сотканный из тончайших волокон, серебристо – белый.
Брат слушал, широко раскрыв глаза. Пение Сасэко потрясло его.
После каждой песни раздавалась бурная овация и одобрительные возгласы, как будто дело происходило не в баре на берегу океана, а в крупном концертном зале. Все были возбуждены и взбудоражены.
Концерт закончился.
– Вы уж извините меня за такой репертуар, – сказала Сасэко, добравшись наконец до нашего столика и присаживаясь на свободный стул, – но я была вынуждена ориентироваться, во-первых, на своего аккомпаниатора, а во-вторых, на достопочтенную публику, – она обвела глазами людей, сидевших за столиками.
– Сасэко, ты так красиво пела! – сказал мой брат.
Сасэко улыбнулась и благодарно чмокнула его в щеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54