– Кравцов резко обернулся.
Несколько секунд в отсеке было тихо, только привычно погромыхивала наверху гроза. Оловянников – он тоже был здесь – перевел Али-Овсаду прозвучавшую фразу. «Ай-яй-яй», – Али-Овсад покачал головой, поцокал языком.
– Кто сказал? – повторил Кравцов. – Джим, это кто-то из ваших.
Джим Паркинсон, держась длинной рукой за двутавровую балку перекрытия, понуро молчал.
Тут из толпы выдвинулся коренастый техасец с головой, повязанной пестрой косынкой.
– Ну, я сказал, – буркнул он, глядя исподлобья на Кравцова. – А в чем дело? Я за других работать не собираюсь.
– Так я и думал. Знакомый голосок… Сейчас же принесите извинения итальянской смене, Флетчер.
– Еще чего! – Флетчер вскинул голову. – Пусть они извиняются.
– В таком случае я вас отстраняю от работы. Спускайтесь вниз и с первым катером отправляйтесь на «Фукуоку». Утром получите расчет.
– Ну и плевал я на вашу работу! – заорал Флетчер. – Пропади оно все пропадом, а я и сам не желаю больше вкалывать в этой чертовой жарище!
Он сплюнул и, прыгая с мостков на мостки, пошел к проходу, ведущему на площадку трапа.
Монтажники заговорили все сразу, отсек наполнился гулом голосов.
– Тихо! – крикнул Кравцов. – Ребята, мы тут работаем сообща, потому что только сообща можно сделать такое огромное дело. Мы можем спорить и не соглашаться с кем-нибудь, но давайте уважать друг друга! Правильно я говорю?
– Правильно! – раздались выкрики.
– Ну его к дьяволу, давайте начинать работу!
– Не имеете права выгонять!
– Правильно, инженер!
– Тихо! – Кравцов выбросил вверх обе руки. – Говорю вам прямо: пока я руковожу этой сменой, никто здесь безнаказанно не оскорбит человека другой национальности. Всем понятно, что я сказал? Ну и все. Надевайте скафандры!
Чезаре подошел к Кравцову и, широко улыбаясь, похлопал его по плечу. Итальянцы, усталые и мокрые от пота, гуськом потянулись к выходу, они переговаривались на ходу, оживленно жестикулировали.
Кравцов велел ставить тали.
– Кто полезет вниз стропить листы настила? – спросил он.
– Давайте я полезу, – сразу отозвался Чулков.
Из полутьмы соседнего отсека вдруг снова возникла фигура итальянского инженера, за ним шли несколько монтажников.
– Алессандро, – сказал он, прыгнув на мостки к Кравцову. – Мои ребята решили еще немножко поработать. Мы расчистим там, внизу.
33
В адской духоте и сырости внутренних помещений плота – долгие пять часов. Гудящее пламя резаков, стук паровой лебедки, скрежет стальных листов, шипение сварки… Метр за метром – вперед! Уже немного метров осталось. Скоро замкнется кольцевой коридор, опояшет средний этаж плавучего острова по периметру. Облицовщики, идущие за монтажниками, покрывают стены и потолок коридора белым жаростойким пластиком, и уже электрики устанавливают блоки гигантского кольцевого сердечника…
Вперед, вперед, монтажники!
Под утро смена Кравцова возвращается на «Фукуока-мару». Сил хватает только на то, чтобы добраться до теплого дождика душа.
Теперь спать, спать. Но, видно, слишком велика усталость, а Кравцов, когда переутомится, долго не может уснуть. Он ворочается на узкой койке, пробует считать до ста, но сон нейдет. Перед глазами – жмурь не жмурь – торчат переплеты балок, в ушах гудит, поет пламя горелок. Ну что ты будешь делать!..
Он тянется к спичкам, зажигает керосиновую лампу. Почитать газеты?.. Ага, вот что он сделает: допишет письмо!
«…Вчера не успел, заканчиваю сегодня. Ну и жизнь у нас пошла. Маринка! Причесаться – и то некогда. Уж больно надоело без электричества, вот мы и жмем что есть сил. Скоро уже, скоро!
Понимаешь, как только столб будет перерезай, магниты снова станут магнитами и турбогенераторы атомной станции дадут ток в обмотки возбудителей кольцевого сердечника. Комбинация наложенных полей мгновенно вступит во взаимодействие с полем столба, и он остановится.
Столб обладает чудовищной прочностью, но, по расчетам, его перережет направленный взрыв атомной бомбы. Помнишь, я тебе писал, как столб притянул и унес контейнер с прибором? Так вот…»
Осторожный стук в дверь. Просовывается голова Джима Паркинсона:
– Извините, сэр, но я увидел, что у вас горит свет…
– Заходите, Джим. Почему не спите?
– Да не спится после душа. И потом Флетчер не дает покоя.
– Флетчер? Что ему надо?
– Он просит не увольнять его, сэр. Все-таки нигде так не платят.
– Послушайте, Джим, я многое могу простить, но это…
– Понимаю. Вы за равенство и так далее. Он готов извиниться перед итальянским инженером.
– Хорошо, – устало говорит Кравцов, наконец-то ему захотелось спать, глаза просто слипаются. – Пусть завтра извинится перед всей итальянской сменой. В присутствии наших ребят.
– Я передам ему, – с некоторым сомнением в голосе отвечает Джим. – Ну, покойной ночи. – Он уходит.
Авторучка валится у Кравцова из руки. Он заставляет себя добраться до койки и засыпает мертвым сном.
34
Паровой кран снял с широкой палубы «Ивана Кулибина» последний блок кольцевого сердечника и, подержав его в воздухе, медленно опустил на баржу. Паровой катер поволок баржу к плоту.
Монтажники отдыхали, развалясь, где попало, на палубе «Кулибина», покуривали, говорили о своих делах. Как будто это был обычный день в длинной череде подобных ему.
А день был необычный. Ведь сегодня будет закончен монтаж кольцевого сердечника. Он опояшет электромагнитным поясом плот, его возбудители нацелятся на столб, готовые к штурму…
Вот и Морозов вышел из внутренних помещений на верхнюю палубу «Кулибина». С ним маленький Бернстайн, Брамулья в необъятном дождевике, несколько инженеров-электриков. Остановились на правом борту, ждут катера, чтобы идти на плот.
Кравцов бросил за борт окурок, подошел к Морозову.
– Виктор Константинович, я слышал, что завтра должны доставить «светлячка»?
«Светлячок» – так кто-то прозвал атомную бомбу направленного действия, которая перережет столб, и кличка прилипла к ней.
– Везут, – ответил Морозов. – Чуть ли не весь Совет Безопасности сопровождает ее, сердешную.
– Посмотреть бы на нее. Никогда не видал атомных бомб.
– И не увидите. Не ваше это дело.
– Конечно… Мое дело скважины бурить.
Морозов прищурил на Кравцова глаз.
– Вы что хотите от меня, Александр Витальевич?
– Ничего… – Кравцов отвел взгляд в сторону. – Чего мне хотеть? Поскорей бы закончить все – и домой…
– Э, нет. Вижу по вашему хитрому носу, что вы задумали нечто.
– Да нет же, Виктор Константинович…
– Так вот, голубчик, заранее говорю: не просите и не пытайтесь. Многие уже просились. Пуск будет поручен специалистам. Атомщикам. Понятно?
– Там специалистам и делать нечего. Включил часовой механизм и ступай себе, не торопясь, на катер…
– Все равно. Напрасно просите.
– А я не прошу… Только, по-моему, право на пуск имеют прежде всего те, кто нес на плоту последнюю вахту…
– Значит, право первооткрывателей?
– Допустим, так.
– Макферсон болен, остается Кравцов. Ловко придумали. – Морозов засмеялся, взглянул на часы. – Что это катер не идет?
Рядышком Али-Овсад беседовал с Брамульей, и на сей раз разговор их крутился не вокруг чая и блюда из бараньих кишок, а касался высокой материи. Чилиец мало что понимал из объяснений старого мастера, но для порядка кивал, поддакивал, пускал изо рта и носа клубы сигарного дыма.
– Чем вы озабочены, Али-Овсад? – спросил Морозов.
– Я спрашиваю, товарищ Морозов, этот кольцевой сердечник кто крутить будет?
– Никто не будет его крутить.
– Колесо есть, а крутиться – нет? – Али-Овсад недоуменно поцокал языком. – Значит, работать не будет.
– Почему это не будет?
– Машина крутиться должна, – убежденно сказал мастер. – Работает, когда крутится, – все знают.
– Не всегда, Али-Овсад, не всегда, – усмехнулся Морозов. – Вот, например, радиоприемник – он же не крутится.
– Как не крутится? Там ручки-мручки есть. – Али-Овсад стоял на своем непоколебимо. – А электрический ток? Протон-электрон – все крутится.
Морозов хотел было объяснить старику, как будет работать кольцевой сердечник, но тут пришел катер. Ученые отплыли к плоту.
Стоя на корме катера, Морозов щурился от встречного ветра, задумчиво смотрел на приближающийся плот. «Машина крутиться должна…» А ведь, пожалуй, верно: если в момент разрезания столба плот с кольцевым сердечником вращать вокруг него, то можно будет обойтись без громоздких преобразователей, которые, кстати, будут готовы в последнюю очередь. Столб
– статор, плот с сердечником – ротор… Надо будет прикинуть, рассчитать… Массу времени сэкономили бы… Можно причалить к плоту пароход, запустить машину…
Он обернулся к Бернстайну:
– Коллега, что вы скажете по поводу одной незрелой, но любопытной мысли…
35
«…Что за нескончаемое письмо я тебе пишу! Я как будто разговариваю с тобой, моя родная, и мне это приятно, только вот отрывают все время.
У нас тут – дым коромыслом. Дело в том, что привезли атомную бомбу (мы ее называем «светлячок») и понаехало столько дипломатов и военных, что ткни пальцем и наверняка попадешь. Сама знаешь, после запрещения испытаний ядерного оружия это первый случай, когда потребовалось взорвать одну штуку, естественно, что Совет Безопасности всполошился и нагнал сюда своих представителей. На «Фукуоке» народу сейчас, как летом в воскресенье на пляже в Кунцеве. Помнишь, как мы ездили на моторке? Это было еще в те счастливые времена, когда шарик земной имел при себе нормальную магнитную шубу.
Установку со «светлячком» поставим на платформу и погоним к столбу. Она прилипнет к столбу и…
Ну вот, опять оторвали. Позвонил Морозов, просит зайти к нему. А ведь уже заполночь. Покойной ночи. Маринка!..»
36
Уилл сидел в кресле и лепил. Его длинные пальцы мяли желтый комок пластилина. Норма Хемптон – она сидела с шитьем у стола – потянулась, прикрутила коптящий язычок огня в лампе.
– Как же быть с Говардом, милый? – спросила она.
– Как хочешь, – ответил Уилл. – Он обращается к тебе.
– Если бы он попросил, как раньше, двадцать-тридцать фунтов, я бы и не стала спрашивать тебя. Послала бы, и все. Но тут мальчик просит…
– Мальчику двадцать четыре года, – прервал ее Уилл. – В его возрасте я не клянчил у родителей.
– Уилл, он пишет, что если у него не окажется этой суммы, он упустит решающий шанс в жизни. Он с двумя молодыми людьми из очень порядочных семей хочет основать «скрач-клуб» – это сейчас входит в моду, нечто вроде рыцарских турниров, в доспехах и с копьями, только не на лошадях, а на мотороллерах…
– А я-то думал – на лошадях. Ну, раз на мотороллерах, ты непременно пошли ему чек.
– Прошу тебя, не смейся. Если я пошлю такую сумму, у меня ничего не останется. Отнесись серьезно, Уилл. Ведь он наш сын…
– Наш сын! Он стыдится, что его отец был когда-то простым дриллером на промысле…
– Уилл, прошу тебя…
– Я упрям и скуп, как все хайлендеры. Ни одного пенса – слышишь? – ни единого пенса от меня не получит этот бездельник!
– Хорошо, милый, только не волнуйся. Не волнуйся.
– Пусть подождет, – тихо сказал Уилл после долгого молчания. – В моем завещании есть его имя. Пусть подождет, а потом основывает клуб, будь оно проклято.
Норма со вздохом тряхнула золотой гривой и снова взялась за шитье. Пластилин под пальцами Уилла превращался в голову с узким лицом и сильно выступающей нижней челюстью. Уилл взял перочинный нож и прорезал глаза, ноздри и рот.
В дверь каюты постучали. Вошел Кравцов. Вид у него был такой, словно он только что выиграл сто тысяч. Куртка распахнута, коричневая шевелюра, что кустарник в лесу…
– Добрый вечер! – гаркнул он с порога. И, с трудом сдерживая в голосе радостный звон: – Уилл, поздравьте меня! Миссис Хемптон, поздравьте!
– Что случилось, парень? – спросил шотландец.
– Пуск поручили мне! – Кравцов счастливо засмеялся. – Здорово? Уговорил-таки старика! Мне и Джиму Паркинсону. Советский Союз и Америка! Здорово, а, Уилл?
– Поздравляю, – проворчал Уилл, – хотя не понимаю, почему вас это радует.
– А я понимаю, – улыбнулась Норма, протягивая Кравцову руку. – Поздравляю, мистер Кравцов. Конечно же, это большая честь. Я пошлю информацию в газету. А когда будет пуск?
– Через два дня.
«Вас не узнать, миссис Хемптон, – подумал Кравцов. – Какая была напористая, раньше всех узнавала новости. А теперь ничего вам не нужно, только бы сидеть здесь…»
– О, через два дня! – Норма отложила шитье, выпрямилась. – Пожалуй, мне надо написать… Впрочем, Рейтер послал, должно быть, официальное сообщение в Англию…
Поскольку радиосвязи с миром не было, крупнейшие информационные агентства взяли на себя распространение новостей на собственных реактивных самолетах.
Кравцов подтвердил, что самолет агентства Рейтер, как всегда, утром стартовал с палубы «Фьюриес», и Норма снова взялась за шитье.
– Еще два дня будут испытывать, – оживленно говорил Кравцов, – а потом, леди и джентльмены, потом мы подымем «светлячка» в воздух и расколошматим столб…
– Какого черта вы суетесь в это дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16