Неудивительно, что среди многих правителей бытовало твердое убеждение в ненужности, а то и вреде образования, являющегося только помехой в их деле.
Ни один человек не станет заниматься ремеслом, если он предварительно не изучил его, даже если это самое незначительное занятие; но зато каждый считает себя вполне подготовленным для самого трудного из занятий — для правления.
Сократ
А действительно, так ли уж нужны правителю обширные познания?
Нерона в молодости мать отговорила заниматься философией, к чему он имел склонность. Главным ее аргументом было то, что подобные увлечения не подобают будущему императору.
Такого же мнения о том, что нужно знать правителю, придерживался, очевидно, и российский император Александр III. По словам Витте, Александр намеренно пренебрегал образованием своего сына Николая, ставшего его наследником. В 1880 году, в возрасте двенадцати лет, будущий Николай II, торжествуя, записал в дневнике, что закончил свое образование «окончательно и навсегда».
И вот, несмотря на свою явную непричастность к какому бы то ни было образованию, Николай II царствовал, и, как был уверен он сам, даже неплохо. Неудивительно, что и своего наследника он счел совершенно излишним отягощать занятиями.
Позднее, когда свергнутый царь находился в Тобольске, для занятий с его детьми, в том числе с сыном Алексеем, была приглашена одна из местных учительниц. Она была поражена уровнем знаний того, кому с рождения предназначено было стать русским царем. Царские дети не слышали о Некрасове! Почти не читали Пушкина! Впрочем, сам Николай II до семнадцати лет не брал Пушкина в руки. О географии, об истории дети царя имели представление столь же слабое. По мнению полковника, охранявшего царскую семью, любая бедная интеллигентная семья больше заботилась об образовании своих детей.
У наследственных правителей не было причин беспокоиться о своем образовании. Зачем? Разве на примере всей истории они не видели, что еще ни один человек не добился власти благодаря научной подготовке или энциклопедичности познаний? Точно так же, как ни один не расстался с властью из-за своей необразованности и невежества. Иными словами, образование, широта познаний, острота ума не входят в число тех обязательных качеств, которые определяют право человека властвовать над другими.
Когда случается так, что в одном лице совмещаются интеллект и власть, это, как утверждают некоторые, оказывается худшим из вариантов. Так считал, например, Герберт Уэллс. «За умного правителя, — писал он, — нации приходится расплачиваться еще дороже, чем за полнейшего тупицу».
Представление об отсутствии прямой связи между качествами ума и власти восходит к моделям наследственной власти. Тем моделям, в которых право на власть определялось не уровнем интеллекта и не игрою талантов, а фактором происхождения. А в условиях парламентской демократии? Множественность связей и сложность современного мира таковы, что правители давно уже не могут надеяться лишь на собственный интеллект, на собственные знания. При каждом из них состоит штат экспертов, все больше освобождающих правителя от необходимости вообще что-либо знать. Эти незаметные, никому не ведомые, но хорошо оплачиваемые люди составляют как бы продолжение ума правителя, находящееся вне его тела. Любое его мнение и решение в значительной мере предопределяется тем, что скажут ему эти всегда находящиеся в тени люди.
Таким образом, современный опыт не опровергает традиционного представления о том, что интеллект и знания — это не те качества, которые дают индивиду право на власть.
В последние годы эта проблема — уровень интеллекта и шансы человека на власть — привлекла внимание западных социологов. Если человек умнее тех, кто составляет его окружение, увеличивает это или уменьшает его возможности стать лидером? В итоге многочисленных исследований и опросов американские ученые пришли к любопытным выводам. Чем выше место, занимаемое индивидом на интеллектуальной шкале, тем меньше у него шансов на то, что данное сообщество примет его как своего лидера. Если уровень его интеллекта выше среднего на 30 пунктов, то он не сможет уже успешно осуществлять функции власти. Когда разрыв оказывается столь велик, считают исследователи, человек становится объектом негативных эмоций со стороны большинства. Масса, утверждают они, предпочитает, чтобы власть над ней имел человек того же умственного уровня, что и средний человек, «человек толпы». Поэтому, чем банальнее, обыденнее высказывания политического лидера, тем больше это импонирует большинству и тем большая поддержка ему обеспечена.
Этот вывод соответствует практике ведущих политических деятелей Запада. Выступая перед избирателями, многие из них прилагают усилия, чтобы не показаться «слишком умными» и тем не отпугнуть большинства. Ибо обыватель лютой ненавистью ненавидит всякого, в ком чувствует превосходство. Особенно в самой недостижимой для него сфере — интеллектуальной.
Вот почему в ходе предвыборной кампании будущий британский премьер-министр Гарольд Вильсон, прежде чем появиться на экранах телевизоров, пять раз выступал перед экспериментальной аудиторией. И всякий раз в новой роли. В одном случае это был «убежденный социалист», в другом — «человек, который нравится женщинам», в третьем — «простой парень, такой же, как ты и он». Результаты воздействия каждого выступления тщательно измерялись. И только после того, как была определена та манера держаться, которая должна была вызвать наибольшую симпатию слушателей, только после этого Гарольд Вильсон появился на экранах телевизоров и начал свое выступление. Для миллионов телезрителей выступление это прозвучало как блестящий, непринужденный экспромт. И только те немногие, кто был причастен к политической кухне, где пекутся такие «экспромты», знали, что каждое его слово, каждый жест и интонация были отрепетированы десятки раз.
Подобная же практика существует и в США. Политическим деятелям, выступающим перед массовой аудиторией, рекомендуют не упоминать о своем университетском образовании или ученых званиях. Если они не хотят вызвать враждебность, им надлежит всячески скрывать свою интеллектуальность. (В тех, естественно, случаях, когда находится что скрывать). И это не случайно — в массовом сознании высокий интеллект не ассоциируется с понятием власти.
Всевышний в каждую эпоху избирает одного из людей, прославляет и окружает достоинствами государя.
Низам аль-Мульк. Книга о правлении
Боги, их сыновья и наместники. Когда Тимур обратился к улемам с вопросом, в чем причина его власти, почему такое множество людей готово исполнить малейшее его желание, умудренные улемы ответили, что такова воля Аллаха, сделавшего его своим избранником. В то, что именно воля бога подняла и поставила его высоко над всеми, глубоко верил и сам Тимур. Особенно утвердился он в этой мысли, когда однажды, гадая по Корану, он открыл его наугад и палец оказался на строке: «Мы назначаем тебя нашим наместником на земле». Нужно знать ту эпоху и натуру самого Тимура, весьма восприимчивого к разного рода знамениям и приметам, чтобы понять, какое впечатление произвел на него этот случай.
Наместниками бога на земле считали себя и Чингисхан, и многие другие владыки и завоеватели прошлого. Довод этот служил веским обоснованием всякой власти, поскольку опровергнуть его было невозможно. Правда, его так же невозможно было и доказать, но это представлялось уже не столь важным.
«Вещает Дарий-царь, — гласит дошедшая до нас древняя надпись. — Когда бог Аурамазда увидел эту землю…. тогда он поручил ее мне, он сделал меня царем, я — царь милостью Аурамазды».
Никакая точность перевода, никакое искусство историка не могут заставить эти строки, высеченные на скале руками безымянных рабов, прозвучать для нас так, как звучали они когда-то для современников и подданных самого царя. Сколь бы наивными ни казались эти доводы сегодня, для живущих в то время они были исполнены такого же высокого смысла, как для нас, скажем, тот или иной официальный документ нашей эпохи.
Ссылаясь на бога и его волю, обосновывали свое право на власть и российские самодержцы. С подобающим смирением, но и с пониманием важности своей высокой миссии царь Алексей Михайлович писал: «Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди свою на Востоке и Западе и на Юге и на Севере».
Те же самые слова видим мы и в манифесте последнего российского царя: «От Господа Бога вручена нам власть царская над народом нашим». Одна нить, единая традиция — от древнеперсидского царя Да-рия и до Николая II. И пока философы спорили об истоках личной власти, сами правители не утруждали себя особыми сомнениями. Им все было ясно. Миропомазание свыше представлялось им неоспоримым обоснованием права на власть.
В глазах народа правитель, наделенный властью из рук самого бога, пребывал на недосягаемой высоте. Но сколь ничтожной оказывалась эта высота, сколь жалок был ореол, окружавший его, по сравнению с другими фигурами из пантеона владык! Ибо что может быть превыше правителя, который сам суть живой бог, во всем своем могуществе и блеске сошедший в суетный мир смертных!
Правители-боги, как и правители, претендовавшие на мировое господство, берут свое начало в древнем Шумере. Царь Аккада, объединивший под своим скипетром несколько близлежащих городов и обуреваемый гордыней по этому поводу, никому не разрешал именовать себя иначе как богом. Впрочем, он, восседавший в каменном дворце с множеством комнат и даже с бассейном, действительно должен был выглядеть богом в глазах своих подданных — обитателей шалашей и тростниковых хижин.
Титул бога охотно принимали и африканские цари и царьки. А один из них, не довольствуясь этим, снисходительно разрешил придворным льстецам именовать себя еще и «владыкой солнца и луны», «великим колдуном» и даже «великим вором».
Верховный Инка не считался сыном своего отца. Он был сыном солнца. Все 124 японских императора, сменявшие друг друга на протяжении истории этой страны, считались прямыми потомками богини солнца. Прадед первого императора, спустившийся с неба, принес с собой три предмета: меч, драгоценный камень и зеркало. Каково бы ни было происхождение самой легенды, три вещественных доказательства «неземного» происхождения династии действительно существуют. Они и сейчас хранятся в храмах как национальные реликвии.
В отличие от японских императоров фараоны Египта не претендовали на то, что они — потомки богов. Они не утверждали даже, что обрели власть из рук бога. Им это было не нужно. Они сами были богами. Каждый из них являлся земным воплощением бога Амона или Ра, бога солнца.
Для подданных, для смертных, для тех, кто жил за пределами дворца, предстать пред ликом фараона значило предстать перед самим богом. И тогда тот, кому выпадала высокая честь припасть к подножию трона, мог почувствовать леденящую пропасть между ним, обреченным на тление, и живым богом, от чьих уст исходило дыхание вечности.
«Нашел я его величество на троне в золотой нише. Когда простерся я на чреве моем, потерял сознание перед ним, тогда как этот бог дружелюбно приветствовал меня. Был я подобен человеку, охваченному мраком, душа моя удалилась, тело мое ослабло, мое сердце покинуло мою грудь, и не мог отличить я жизни от смерти…» Строки эти написаны почти сорок веков назад. Они не имели своей целью ни возвеличивания, ни лести в адрес того, кто был превыше возвеличивания и за пределами лести. Сцена эта представляет довольно точное описание того, что должен был испытывать смертный, оказавшись лицом к лицу с живым богом.
Живой бог, фараон почитался «сыном бога Амона» — именно в этом крылся источник его божественной и непререкаемой власти. В сложном положении оказалась царица Хатшепсут: она не могла объявить себя «дочерью бога Амона» — такого термина просто не существовало. Но царица не была бы достойна своего назначения, если бы не нашла того выхода, который она нашла. Царица объявила себя сыном бога, а следовательно, мужчиной. И придворные живописцы, верные себе во все времена, изображали ее не иначе как мужчиной, а для большего правдоподобия — даже с бородой.
Правитель мог быть только богом или сыном бога. Поэтому так смутился и замахал руками главный жрец храма Амона, когда Александр Македонский, заговорив с ним, упомянул имя своего отца, царя Филиппа.
— Ты не должен называть своим отцом смертного человека! — воскликнул жрец. — Твоим отцом, от которого ты произошел в действительности, был бог Амон!
Когда Гай Калигула стал императором, к сонму римских богов прибавился еще один. Убежденный в своей нечеловеческой, божественной сущности, Калигула любил являться народу с символами божественности — с трезубцем, молнией или жезлом Меркурия в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Ни один человек не станет заниматься ремеслом, если он предварительно не изучил его, даже если это самое незначительное занятие; но зато каждый считает себя вполне подготовленным для самого трудного из занятий — для правления.
Сократ
А действительно, так ли уж нужны правителю обширные познания?
Нерона в молодости мать отговорила заниматься философией, к чему он имел склонность. Главным ее аргументом было то, что подобные увлечения не подобают будущему императору.
Такого же мнения о том, что нужно знать правителю, придерживался, очевидно, и российский император Александр III. По словам Витте, Александр намеренно пренебрегал образованием своего сына Николая, ставшего его наследником. В 1880 году, в возрасте двенадцати лет, будущий Николай II, торжествуя, записал в дневнике, что закончил свое образование «окончательно и навсегда».
И вот, несмотря на свою явную непричастность к какому бы то ни было образованию, Николай II царствовал, и, как был уверен он сам, даже неплохо. Неудивительно, что и своего наследника он счел совершенно излишним отягощать занятиями.
Позднее, когда свергнутый царь находился в Тобольске, для занятий с его детьми, в том числе с сыном Алексеем, была приглашена одна из местных учительниц. Она была поражена уровнем знаний того, кому с рождения предназначено было стать русским царем. Царские дети не слышали о Некрасове! Почти не читали Пушкина! Впрочем, сам Николай II до семнадцати лет не брал Пушкина в руки. О географии, об истории дети царя имели представление столь же слабое. По мнению полковника, охранявшего царскую семью, любая бедная интеллигентная семья больше заботилась об образовании своих детей.
У наследственных правителей не было причин беспокоиться о своем образовании. Зачем? Разве на примере всей истории они не видели, что еще ни один человек не добился власти благодаря научной подготовке или энциклопедичности познаний? Точно так же, как ни один не расстался с властью из-за своей необразованности и невежества. Иными словами, образование, широта познаний, острота ума не входят в число тех обязательных качеств, которые определяют право человека властвовать над другими.
Когда случается так, что в одном лице совмещаются интеллект и власть, это, как утверждают некоторые, оказывается худшим из вариантов. Так считал, например, Герберт Уэллс. «За умного правителя, — писал он, — нации приходится расплачиваться еще дороже, чем за полнейшего тупицу».
Представление об отсутствии прямой связи между качествами ума и власти восходит к моделям наследственной власти. Тем моделям, в которых право на власть определялось не уровнем интеллекта и не игрою талантов, а фактором происхождения. А в условиях парламентской демократии? Множественность связей и сложность современного мира таковы, что правители давно уже не могут надеяться лишь на собственный интеллект, на собственные знания. При каждом из них состоит штат экспертов, все больше освобождающих правителя от необходимости вообще что-либо знать. Эти незаметные, никому не ведомые, но хорошо оплачиваемые люди составляют как бы продолжение ума правителя, находящееся вне его тела. Любое его мнение и решение в значительной мере предопределяется тем, что скажут ему эти всегда находящиеся в тени люди.
Таким образом, современный опыт не опровергает традиционного представления о том, что интеллект и знания — это не те качества, которые дают индивиду право на власть.
В последние годы эта проблема — уровень интеллекта и шансы человека на власть — привлекла внимание западных социологов. Если человек умнее тех, кто составляет его окружение, увеличивает это или уменьшает его возможности стать лидером? В итоге многочисленных исследований и опросов американские ученые пришли к любопытным выводам. Чем выше место, занимаемое индивидом на интеллектуальной шкале, тем меньше у него шансов на то, что данное сообщество примет его как своего лидера. Если уровень его интеллекта выше среднего на 30 пунктов, то он не сможет уже успешно осуществлять функции власти. Когда разрыв оказывается столь велик, считают исследователи, человек становится объектом негативных эмоций со стороны большинства. Масса, утверждают они, предпочитает, чтобы власть над ней имел человек того же умственного уровня, что и средний человек, «человек толпы». Поэтому, чем банальнее, обыденнее высказывания политического лидера, тем больше это импонирует большинству и тем большая поддержка ему обеспечена.
Этот вывод соответствует практике ведущих политических деятелей Запада. Выступая перед избирателями, многие из них прилагают усилия, чтобы не показаться «слишком умными» и тем не отпугнуть большинства. Ибо обыватель лютой ненавистью ненавидит всякого, в ком чувствует превосходство. Особенно в самой недостижимой для него сфере — интеллектуальной.
Вот почему в ходе предвыборной кампании будущий британский премьер-министр Гарольд Вильсон, прежде чем появиться на экранах телевизоров, пять раз выступал перед экспериментальной аудиторией. И всякий раз в новой роли. В одном случае это был «убежденный социалист», в другом — «человек, который нравится женщинам», в третьем — «простой парень, такой же, как ты и он». Результаты воздействия каждого выступления тщательно измерялись. И только после того, как была определена та манера держаться, которая должна была вызвать наибольшую симпатию слушателей, только после этого Гарольд Вильсон появился на экранах телевизоров и начал свое выступление. Для миллионов телезрителей выступление это прозвучало как блестящий, непринужденный экспромт. И только те немногие, кто был причастен к политической кухне, где пекутся такие «экспромты», знали, что каждое его слово, каждый жест и интонация были отрепетированы десятки раз.
Подобная же практика существует и в США. Политическим деятелям, выступающим перед массовой аудиторией, рекомендуют не упоминать о своем университетском образовании или ученых званиях. Если они не хотят вызвать враждебность, им надлежит всячески скрывать свою интеллектуальность. (В тех, естественно, случаях, когда находится что скрывать). И это не случайно — в массовом сознании высокий интеллект не ассоциируется с понятием власти.
Всевышний в каждую эпоху избирает одного из людей, прославляет и окружает достоинствами государя.
Низам аль-Мульк. Книга о правлении
Боги, их сыновья и наместники. Когда Тимур обратился к улемам с вопросом, в чем причина его власти, почему такое множество людей готово исполнить малейшее его желание, умудренные улемы ответили, что такова воля Аллаха, сделавшего его своим избранником. В то, что именно воля бога подняла и поставила его высоко над всеми, глубоко верил и сам Тимур. Особенно утвердился он в этой мысли, когда однажды, гадая по Корану, он открыл его наугад и палец оказался на строке: «Мы назначаем тебя нашим наместником на земле». Нужно знать ту эпоху и натуру самого Тимура, весьма восприимчивого к разного рода знамениям и приметам, чтобы понять, какое впечатление произвел на него этот случай.
Наместниками бога на земле считали себя и Чингисхан, и многие другие владыки и завоеватели прошлого. Довод этот служил веским обоснованием всякой власти, поскольку опровергнуть его было невозможно. Правда, его так же невозможно было и доказать, но это представлялось уже не столь важным.
«Вещает Дарий-царь, — гласит дошедшая до нас древняя надпись. — Когда бог Аурамазда увидел эту землю…. тогда он поручил ее мне, он сделал меня царем, я — царь милостью Аурамазды».
Никакая точность перевода, никакое искусство историка не могут заставить эти строки, высеченные на скале руками безымянных рабов, прозвучать для нас так, как звучали они когда-то для современников и подданных самого царя. Сколь бы наивными ни казались эти доводы сегодня, для живущих в то время они были исполнены такого же высокого смысла, как для нас, скажем, тот или иной официальный документ нашей эпохи.
Ссылаясь на бога и его волю, обосновывали свое право на власть и российские самодержцы. С подобающим смирением, но и с пониманием важности своей высокой миссии царь Алексей Михайлович писал: «Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди свою на Востоке и Западе и на Юге и на Севере».
Те же самые слова видим мы и в манифесте последнего российского царя: «От Господа Бога вручена нам власть царская над народом нашим». Одна нить, единая традиция — от древнеперсидского царя Да-рия и до Николая II. И пока философы спорили об истоках личной власти, сами правители не утруждали себя особыми сомнениями. Им все было ясно. Миропомазание свыше представлялось им неоспоримым обоснованием права на власть.
В глазах народа правитель, наделенный властью из рук самого бога, пребывал на недосягаемой высоте. Но сколь ничтожной оказывалась эта высота, сколь жалок был ореол, окружавший его, по сравнению с другими фигурами из пантеона владык! Ибо что может быть превыше правителя, который сам суть живой бог, во всем своем могуществе и блеске сошедший в суетный мир смертных!
Правители-боги, как и правители, претендовавшие на мировое господство, берут свое начало в древнем Шумере. Царь Аккада, объединивший под своим скипетром несколько близлежащих городов и обуреваемый гордыней по этому поводу, никому не разрешал именовать себя иначе как богом. Впрочем, он, восседавший в каменном дворце с множеством комнат и даже с бассейном, действительно должен был выглядеть богом в глазах своих подданных — обитателей шалашей и тростниковых хижин.
Титул бога охотно принимали и африканские цари и царьки. А один из них, не довольствуясь этим, снисходительно разрешил придворным льстецам именовать себя еще и «владыкой солнца и луны», «великим колдуном» и даже «великим вором».
Верховный Инка не считался сыном своего отца. Он был сыном солнца. Все 124 японских императора, сменявшие друг друга на протяжении истории этой страны, считались прямыми потомками богини солнца. Прадед первого императора, спустившийся с неба, принес с собой три предмета: меч, драгоценный камень и зеркало. Каково бы ни было происхождение самой легенды, три вещественных доказательства «неземного» происхождения династии действительно существуют. Они и сейчас хранятся в храмах как национальные реликвии.
В отличие от японских императоров фараоны Египта не претендовали на то, что они — потомки богов. Они не утверждали даже, что обрели власть из рук бога. Им это было не нужно. Они сами были богами. Каждый из них являлся земным воплощением бога Амона или Ра, бога солнца.
Для подданных, для смертных, для тех, кто жил за пределами дворца, предстать пред ликом фараона значило предстать перед самим богом. И тогда тот, кому выпадала высокая честь припасть к подножию трона, мог почувствовать леденящую пропасть между ним, обреченным на тление, и живым богом, от чьих уст исходило дыхание вечности.
«Нашел я его величество на троне в золотой нише. Когда простерся я на чреве моем, потерял сознание перед ним, тогда как этот бог дружелюбно приветствовал меня. Был я подобен человеку, охваченному мраком, душа моя удалилась, тело мое ослабло, мое сердце покинуло мою грудь, и не мог отличить я жизни от смерти…» Строки эти написаны почти сорок веков назад. Они не имели своей целью ни возвеличивания, ни лести в адрес того, кто был превыше возвеличивания и за пределами лести. Сцена эта представляет довольно точное описание того, что должен был испытывать смертный, оказавшись лицом к лицу с живым богом.
Живой бог, фараон почитался «сыном бога Амона» — именно в этом крылся источник его божественной и непререкаемой власти. В сложном положении оказалась царица Хатшепсут: она не могла объявить себя «дочерью бога Амона» — такого термина просто не существовало. Но царица не была бы достойна своего назначения, если бы не нашла того выхода, который она нашла. Царица объявила себя сыном бога, а следовательно, мужчиной. И придворные живописцы, верные себе во все времена, изображали ее не иначе как мужчиной, а для большего правдоподобия — даже с бородой.
Правитель мог быть только богом или сыном бога. Поэтому так смутился и замахал руками главный жрец храма Амона, когда Александр Македонский, заговорив с ним, упомянул имя своего отца, царя Филиппа.
— Ты не должен называть своим отцом смертного человека! — воскликнул жрец. — Твоим отцом, от которого ты произошел в действительности, был бог Амон!
Когда Гай Калигула стал императором, к сонму римских богов прибавился еще один. Убежденный в своей нечеловеческой, божественной сущности, Калигула любил являться народу с символами божественности — с трезубцем, молнией или жезлом Меркурия в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58