Ее здоровый цвет лица сменился краснотой загара, но под ней угадывалась бледность. Он осторожно подвел ее под дерево и усадил.
Дети разбежались собирать хворост для костра, а Зено отвел лошадей под прикрытие деревьев.
К нам с Зено подошел Тим Фоули.
— Моя жена слишком устала, Дэн. Если у нас не будет нормальной еды и отдыха, боюсь, она долго не протянет.
— Ты и сам осунулся, Тим, — сказал я, — но ты прав. Кажется, пора раздобыть мяса.
— Это земля апачей, — сказал Майло Додж, — так что будь осторожен.
Договорились, что на охоту поеду я один, а остальные будут стеречь лагерь. Старшему сыну Фоули тоже дали винтовку, потому что ему исполнилось четырнадцать, он уже был почти взрослым.
Захватив оба револьвера и зарядив «паттерсон», я выехал из лагеря. Неподалеку проползли две гремучие змеи.
Вечер был тихим. В низинах собирались тени, а далекие горы окрашивались в мягкие розовые и пурпурные тона. Где-то далеко закричал перепел, а через минуту раздался ответный крик. Это были голубые перепела, мелкие — не больше голубя — нелетающие птицы.
Дважды я с помощью кожаной веревки, которую носит с собой каждый ковбой, чтобы перевязывать ноги бычкам, расставил силки в тех местах, где видел заячьи следы.
Но дичи я не встретил. Перед тем, как совсем стемнело, я убил перепела и вернулся в лагерь с единственной добычей. На рассвете я проверил силки и вытащил зайца. Все это разделили между женщинами и детьми.
Мы снова двинулись. Пик Гвадалупе казался еще выше, а северные пастбища, которые простирались за ним, угрожающе скрывались в темноте. Тим Фоули, — самый старый из нас — в тот день дважды падал, но поднимался и продолжал путь.
В ту ночь, пройдя всего несколько миль, мы сделали привал в маленькой рощице из дубов и сосен у подножия высящейся над нами горы.
Тим Фоули обессилено упал на землю, Майло и Зено помогли устроиться женщинам и детям и расседлали лошадей. Я же, захватив «паттерсон», сразу вышел на охоту.
Говоря по правде, я был испуган. Мужчины не ели уже целый день, до этого четыре или пять дней ели очень плохо и мало. Тим был уже стар, а идти нам до Копер-Майнс еще долго.
Мне попадался медвежий помет, но очень старый, а следов оленей или антилоп я не видел совсем. Поскольку это была земля апачей, стрелять следовало только наверняка, чтобы выстрелы не услышали индейцы.
Было очень тихо. По груди и спине под рубашкой стекал пот. Небо сияло голубизной, облаков не было. Неожиданно я почувствовал странное напряжение, хотя ничего не слышал и не видел. Я осторожно шагнул вперед.
Высоко вверху черным пятнами на фоне голубого неба кружил одинокий стервятник. Тропа проходила на тысячу футов выше нашего лагеря. Вытерев влажные ладони о рубашку, я двинулся вперед. Вдруг на краю утеса ярдах в пятидесяти я увидел большого снежного барана.
Он не заметил меня, наблюдая за чем-то внизу. Его огромные рога завивались вперед и вверх. Цвет шкуры был совсем как у оленя. Первый раз в жизни я видел такого.
Осторожно прислонившись плечом к скале, я прицелился, но в это время снежный баран заметил что-то и насторожился. Опустив винтовку, я шагнул к откосу и взглянул вниз.
Это была вереница коров: одна, вторая, третья… И это были наши коровы! А затем из-за кустов вышел Джим Пур!
Не шевелясь, я смотрел, как они медленно выходят из ложбины на каменистое предгорье. Там было голов тридцать: несколько коров, несколько бычков, взрослые быки, а за ними шагали двое мужчин и женщина на единственном коне.
Мне хотелось окликнуть их, но снежный баран отступил от края скалы и был готов убежать. Я поднял «паттерсон», снова прицелился и выстрелил.
Баран подпрыгнул и упал на широко расставленные ноги, затем колени у него подломились, и он упал на бок.
Бросив взгляд вниз, я никого не увидел — только стоящих коров с поднятыми головами… Усмехнувшись, я опустил винтовку и, зная, как разносится голос в такой тишине, крикнул:
— Вы чего, ребята, так испугались? Можно подумать, вы никогда не слыхали выстрелов.
— Дэн? Дэн Киллоу? — это был голос Зеба.
— Если это не я, — прокричал я в ответ, — то кто же еще?
Они вышли на открытое место: Роза Сэнди, ехавшая на коне, Зебони Ламберт, Джим Пур и Мигель. А затем из кустов выбрался еще один — Том Сэнди!
Я радостно вскрикнул и помчался было вниз по склону, но потом вспомнил о добыче.
— Джим! Поди сюда! Я убил снежного барана!
Он вскарабкался на гору.
— Ты лучше разделываешь туши, Джим, поэтому займись им, а я пойду поговорю с нашими, потом поднимусь и помогу упаковать мясо.
Конь, на котором ехала Роза, был тем самым, что Зебони отбил у индейца. Они ускакали далеко, прежде чем Зеб убил команча, и к тому времени уже хлынул дождь и перестрелка закончилась.
Эти края кишели команчами и команчерос, поэтому Зебони спрятался вместе с конем в небольшом овраге у реки. Он провел ужасную ночь, но утром увидел несколько коров, собрал их, а затем встретился с Розой и Томом Сэнди.
С ними был Мигель, и ему было плохо. Его схватили индейцы, он убил похитителей и сбежал, но его снова ранили. Однако раны оказались легкими, и через несколько дней он уже чувствовал себя значительно лучше.
Они собрали скот, который смогли найти, и двинулись на северо-запад к известковой впадине, о которой знал Мигель. Там они нашли воду и выменяли бычка на зерно у дружелюбно настроенных индейцев липанов.
В двадцати милях к западу они повстречали Джима Пура. Во время нападения он укрылся под берегом, затем поймал лошадь, чей наездник был убит, и после того, как стрельба затихла, он тронулся на запад в одиночку.
Через девять дней мы добрались до Эль-Пасо — маленького городишки из одноэтажных глинобитных хибар, лежащего по обе стороны американо-мексиканской границы. На северном берегу реки располагалось несколько поселений. Самые большие — Кунс-ранчо и Магоффинсвилл — лежали в полутора милях друг от друга. Примерно в миле от Магоффинсвилла было еще одно поселение и ранчо.
Недалеко от него мы нашли уютное место и устроились.
Ко мне подошел Зебони. Наше маленькое стадо, вожаком которого вновь стал старый пятнистый бык, паслось рядом с городом.
— Что будем делать, Дэн?
— То, что начали делать, — сказал я. — В любом случае я собираюсь набрать ковбоев и работать хотя бы с таким стадом, которое у нас есть, чтобы основать ранчо.
— А потом?
— А потом я отправлюсь на охоту за человеком с паучьим шрамом на лице, которого зовут Фелипе Сото.
По натуре я спокойный человек. В свои двадцать три года мне нравилось общество людей и тяжелая работа, иногда во мне поднималась безудержная ярость, и часто я был вынужден прятать ее, чтобы не прослыть опасным человеком -пусть этой характеристикой гордятся юнцы да мужчины, так и не ставшие взрослыми. Тем не менее ярость была во мне, и знали о ней немногие.
Знал отец: он был со мной тогда в Сан-Антонио. Знал Зебони: он был со мной в Ларедо. А теперь я чувствовал, что ненависть к Фелипе Сото и его команчерос нарастает.
Они убили отца в расцвете жизни и сил. Они убили наших людей, которые не бросили нас в беде и остались верными нам до конца.
И вот жгучая ярость заполняет меня. Когда она победит рассудок, чувства мои обострятся до предела, сердце застучит медленнее, походка станет кошачьей, я буду смотреть на мир другими глазами — абсолютно жестокими и безжалостными. И мне это не нравилось. Именно поэтому я не носил револьверы — чтобы не пускать их в дело.
Я помедлил и обдумал ситуацию. Вокруг меня собрались хорошие люди, они приехали на Запад, надеясь на отца и на меня, поэтому я обязан был сделать все, чтобы им сопутствовала удача. Однако у нас было не больше пятидесяти долларов и очень маленькое, но дорогое для нас стадо. А чтобы двигаться дальше, нам нужны были лошади, утварь, разного рода припасы.
Впереди лежали долгие мили земли, принадлежащей апачам, и там, где мы выберем себе место для ранчо, тоже, скорее всего, будет их земля.
Ну, а теперь надо думать о другом. Следует найти лошадей, фургон и припасы для дальнейшего пути. Стадо наше было маленьким, но оно будет расти. В нем два молодых быка и около двадцати коров, в большинстве своем тоже молодых. Остальные — бычки, которых можно будет сразу продать.
В Магоффинсвилле я привязал мышастого к коновязи у магазина Джеймса Магоффина и вошел. Со мной были Зебони Ламберт и Зено Йерли.
Магоффин приехал сюда из Кентукки четырнадцать лет назад и построил дом. Затем построил склады и магазины, занялся торговлей, и она процветала.
Когда я ехал сюда, то понимал, что выгляжу не очень представительно. Я давно не брился, поскольку бритва пропала. На мне была помятая шляпа с плоской тульей, плоскими полями и дыркой от пули, поношенная замшевая куртка с бахромой, прямые кожаные брюки, тоже с бахромой, и испанские сапоги со сбитыми каблуками. Мои спутники выглядели не лучше.
— Мистер Магоффин, — сказал я, — команчерос отобрали у меня стадо. Мы переселяемся на Запад с Каухауса на новые пастбища к северу отсюда, и мы разорены.
Он задумчиво посмотрел на меня.
— Чего вам нужно?
— Дюжину лошадей, фургон и припасы для семнадцати человек на две недели.
Он не отрываясь смотрел мне в глаза, потом взглянул на Зебони и Зено Йерли.
— Среди вас есть женщины?
— Да, сэр. Жены двух моих людей, вдова одного и пятеро детей. И еще девушка, она из Нью-Мексико.
— Могу я узнать ее имя?
— Кончита Маккрей, — сказал кто-то сзади.
Он взглянул поверх моего плеча на дверь, и у меня по спине поползли мурашки.
Медленно обернувшись, я увидел, что позади стоит Фелипе Сото, а за ним — трое его людей.
Не говоря ни слова, я с размаху ударил его кулаком.
Он ожидал чего угодно, только не этого. Просьбы… возможно, перестрелку после взаимных обвинений, но уроженец Техаса и Нью-Мексико редко пускает в ход кулаки. В те дни джентльменским способом разрешения споров считался револьвер.
Мой удар пришелся ему в подбородок. Во мне шесть футов, два дюйма, чуть меньше, чем у Сото, но я всю жизнь махал топором, управлялся с бычками, укрощал мустангов, и сила у меня была. Он не отшатнулся, он просто упал.
Прежде чем его люди смогли сдвинуться с места, Зебони уже держал их под прицелом и велел отойти к стене.
Нагнувшись, я схватил Сото за ворот рубахи, рывком поднял и швырнул на прилавок.
Он замахнулся, но я нырнул ему под руку и двинул в живот и в голову.
Он отчаянно пытался сопротивляться, нанося ответные удары, но во мне горела ярость, я должен был победить. Он сбил меня с ног… по-моему, дважды. Я поднимался и продолжал бить, иногда пропуская удары. Я вынудил его отступить, он вывалился на улицу, а я бросился за ним. Он встал, и я нанес сильный размашистый удар в лицо, затем прямой — в рот и, сцепив руки, двинул ему по подбородку.
Мне тоже попадало, но я этого не замечал. Во мне горело одно желание: бить и бить. Один удар сломал ему нос, второй — до зубов рассек губу. У меня из рассеченной брови текла кровь, но я не мог остановиться. Прижав его к коновязи, я бил и бил по лицу, превращая его в кровавое месиво.
И никто не остановил меня. Зено сжимал в руке шестизарядник, держа на прицеле людей Сото.
Сото упал и остался лежать, но я поднял его, прислонил к коновязи и бил двумя руками, пока его лицо не стало напоминать кусок сырого мяса. Он упал и стал хвататься за землю, словно желал изо всех сил удержаться за нее, чтобы его больше не смогли поднять.
Я его прилично отделал, и Магоффин, сделав шаг вперед, взял меня за руку.
— Достаточно, — сказал он, — вы его убьете.
Мои окровавленные руки распухли и болели. Я, шатаясь, отступил и сбросил со своего плеча ладонь Магоффина.
Сото лежал в пыли, его огромное тела содрогалось.
— Передайте ему, — сказал я его людям, — что если я увижу его еще раз — все равно где — я убью его. А еще передайте, — добавил я, — чтобы через тридцать дней он пригнал мне стадо в Боске-Редондо: три тысячи голов, включая шестьдесят лошадей, тоже угнанных у нас. Он вернет все, или я его поймаю и изобью до смерти!
Я повернулся на непослушных ногах и вернулся в магазин, ударившись плечом о косяк. Магоффин, бросив взгляд на Сото, последовал за мной. Зебони и Зено стоят и наблюдали, как бандиты подняли своего главаря и уволокли прочь.
— Это был Фелипе Сото? — с любопытством спросил меня Магоффин. — Я о нем слышал.
— Это был он, — ответил я, все еще тяжело дыша. — Надо было убить его.
— То, что произошло, для него позор. Вы уничтожили его. — Он нерешительно помолчал. — А теперь скажите еще раз, что вам нужно.
— Только имейте в виду, — сказал я, — у меня наличными пятьдесят долларов.
— Оставьте их себе… вам я могу поверить в долг. У вас есть нечто более ценное, то, что сделает эту страну процветающей.
Кончита побледнела, когда увидела меня, и было от чего, потому что в азарте драки удары почти не чувствовались, а их я получил предостаточно. Один глаз и ухо раздулись, а руки жутко распухли.
— О Боже, твое лицо, — воскликнула она, затем немедленно стала распоряжаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14