Все они были кровно заинтересованы в провале этого невиданного социального эксперимента, делая все возможное для его срыва. Успехи СССР были для них тревожным сигналом.
Их опасения полностью подтвердились после победоносного — для СССР — окончания войн с фашистскими странами Запада и Востока. Советский Союз не только окреп, но и обзавелся дружественным окружением, а его авторитет в мире поднялся на необычайную высоту.
Рост могущества и авторитета СССР в 30-е и послевоенные годы определил такое явление как культ Сталина.
Об этом совершенно справедливо писал В.В. Кожинов, который был отчасти даже антисталинистом, причем очень последовательным: «Культ Сталина — это вовсе не результат интриг его самого и каких-то сомнительных подручных; это было в прямом смысле слова ВСЕМИРНОЕ явление, которое осуществлялось повсюду от Мадрида до Шанхая».
Надо иметь в виду, что в те времена многомиллионные массы людей трудно было оболванить, как это делается теперь благодаря поистине всюдным, всесемейным, всенародным средствам массовой пропаганды, рекламы, информации и дезинформации, развлечения и отвлечения. Спору нет, имя, ставшее легендарным, начинает жить своей жизнью и в определенной мере обособляется от данного конкретного лица. Вот и Сталин превратился в олицетворение СССР, советского народа. Он и сам это понимал.
Такова объективная ситуация, и нам сейчас нет нужды ее оценивать или анализировать. Нас будет интересовать не личность Сталина, а события, сплетавшиеся вокруг него в причудливый клубок, распутать который чрезвычайно трудно. Тут что-то приходится домысливать, предполагать. И делать это мы, авторы, постараемся с предельной объективностью.
Удивителен сам факт того, что имя Сталина остается, что называется, притчей во языцех. И не потому, что сохраняются некие пережитки сталинизма в чьем-то сознании. Это — личное дело каждого, если не проявляется в действиях. А деятельный сталинизм давно уже отсутствует, со времен первого, яростного и обуянного тщеславием и жаждой власти выступления Н.С. Хрущева. Остаются еще, правда, Московский метрополитен, восстановленные Минск, Киев и множество других городов, высотное здание МГУ и огромное количество заводов, фабрик, ГЭС и ТЭС…
Да разве только в Сталине дело? Нет, конечно. Не он же проектировал и строил, скажем, первую в мире атомную станцию или промышленные предприятия. Он уже при жизни превратился в мифологическую фигуру, во многом мнимую; в образ, живущий прежде всего в умах людей, мало похожий на оригинал, на живого смертного (да и умершего полвека назад), очень много работавшего и очень мало отдыхавшего человека.
У него было много врагов и завистников. Пожалуй, меньше всего их было и есть в простом русском народе. И боготворили при жизни и проклинали его посмертно больше всех — его завистники и враги. В народе не было истеричной реакции ни в ту, ни в другую сторону. Понимали: работает человек, сознает свою ответственность, и не ради себя это, не ради наживы и должностей своих родных и близких, помощников и соратников.
То, что произошло с нашей страной за последние полтора десятка лет, когда из нее выкачано материальных ценностей примерно на триллион (!) долларов — на подпитку западным благодетелям, да еще разворован и повешен на шею народа чудовищный долг на 179 миллиардов долларов, при годовом бюджете в 20—25 млрд. долларов, — одно уж это должно заставить хотя бы немножко задуматься тех, для кого Отечество — не звук пустой, и судьба России, русского народа, русской культуры — это его собственная судьба.
8
Это предисловие может вызвать у недоверчивого читателя, тем более определенным образом политически ориентированного, смутные подозрения: почему авторы положительно отзываются об СССР и, что совсем странно, о Сталине? Авторитетные комментаторы, публицисты, писатели, ученые за последние полтора десятилетия столько выплеснули грязи на те годы и вообще на советскую власть, что и смотреть-то в прошлое России, СССР невозможно без содрогания и омерзения.
Так вот, в отличие от многих из тех, кто усердно чернил те годы и образ Сталина, я, один из авторов этой книги, при его жизни не был ни сталинистом, ни даже сочувствовавшим идеологии марксизма-ленинизма, в партии не состоял и никакими привилегиями не пользовался.
Осенью 1951 года на своей первой сессии в Московском геологоразведочном институте я получил неуд… за незнание основ марксизма-ленинизма (был такой обязательный предмет). Не потому, что я был непримиримым врагом этого учения; просто оно как-то не укладывалось в моей голове — требовало не столько осмысления, сколько запоминания.
Кстати, двумя годами раньше мне влепили строгий выговор за то, что привел в школьной стенгазете эпиграмму XIX века:
У нас чужая голова,
А убежденья сердца хрупки.
Мы — европейские слова
И азиатские поступки.
Тем не менее диссидентом я никогда не был, считая таких людей антинародными и не только антисоветскими, но и антирусскими. Да и против советов депутатов трудящихся я ничего не имел: правильная организация была, хотя и с ограниченными возможностями.
Итак, при жизни Сталина я не был сталинистом и его смерть не оплакивал. Однако когда махровым цветом расцвел хрушевизм с его безрассудством, самодурством, нелепейшими государственными перестройками и отвратительными попытками навязать народу культ Хрущева и КПСС, когда стала неумолимо расширяться пропасть между номенклатурой, в которую лезли за постами и льготами всяческие нечистые личности, и народными массами, тогда (приблизительно в 1963 году) я пришел к выводу, что СССР не доживет до 2000 года.
Дело не только в сокрушительных для страны реформах Хрущева (идейного предтечи Горбачева и Ельцина), но и в том. как стал относиться народ к власть имущим. Мне доводилось работать в разных районах СССР — от Чукотки до Белоруссии, на Кавказе, в Средней Азии, Казахстане. И везде отношение к существующей власти было либо безразличным, либо скептическим, редко — доверительным.
При Хрущеве у нас установилась однопартийная система, полное господство «выходцев из народа» — номенклатуры КПСС. Только при Андропове появилась вторая, можно сказать, партия власти, которая могла контролировать номенклатуру, — КГБ. Были резко ограничены возможности вывоза золота, капиталов за границу (есть очень красноречивые цифры). Но Андропов, возможно по этой причине, вскоре скончался, оставив по себе добрую память в народе (не правда ли, странно с позиций диссидентов, партийных руководителей, образованного мещанства).
Только тогда я понял, что при Сталине у нас существовала многопартийная система советского образца. Крупные и сильные партии складывались по интересам, по социально-экономическим принципам: вооруженные силы, органы внутренних дел, руководители производств, КПСС (представляющая идеологию), местные органы управления (советы). Сталин старался сохранять такое партийное равновесие, и когда какая-то одна группа начинала претендовать на гегемонию, он ее разными способами (вплоть до репрессий) ослаблял.
Такая структура системы власти, пожалуй, более разумна и честна, более отвечает интересам общества, народа, государства, чем, скажем, двухпартийные, а по сути однопартийные системы в США или Великобритании, где просто властвуют представители двух кланов власть и капиталы имущих.
Однако Хрущев, играя на различии интересов, умело используя сильные и слабые стороны характера Жукова, смог свергнуть сначала Берию и подорвать влияние органов внутренних дел, а затем отстранить Жукова и ослабить роль армейского руководства. С той поры партийная номенклатура стала по существу единственной господствующей верхней прослойкой, оторванной от народа и достаточно быстро прогнившей. И дело даже не в Политбюро, а в нечистой массе крупных «аппаратчиков» партии и комсомола.
Хрущев был первым, кто заставил меня изменить свое отношение к Сталину. И чем неистовей Хрущев и его приспешники разоблачали культ личности, преувеличивая масштабы репрессий (не упоминая о своей роли во всем этом), тем основательней, дальновидней, разумней стали представляться мне деяния Сталина. Но и тогда мне больше по душе были взгляды анархиста П.А. Кропоткина, а вовсе не сталинизм.
Начиная с 1986 года, когда абсолютно определенно обозначилась капиталистическая антинародная направленность «реформ» и «перестройки», а затем был вопреки воле народов расчленен СССР во имя торжества американизма, низкопоклонства и лакейства перед Западом, свободы казнокрадам, коррупционерам и прочим, господства наихудшей части номенклатуры (перевертышей и предателей СССР и КПСС), когда началось прозябание и вымирание русского народа, унижение России и поношение русской культуры и патриотизма, — только тогда я понял, от какой страшной беды избавил Сталин Россию в 30-е годы.
Теперь стало ясно, что надо было сломить сопротивление троцкистов и прочих левых (которых в наше перевороченное время называют «правыми»). Надо было сломить сопротивление и тех, кто жаждал власти и капиталов, кто мечтал установить антинародный строй под своей гегемонией.
Мы отказались от всего самого лучшего, что было достигнуто при советской власти и под руководством Сталина. Нашим опытом и достижениями воспользовались на Западе. Они реформировали свою систему в социалистическом духе. Наши властолюбцы и лжепророки, жаждущие богатств (я вроде бы первым назвал их «дерьмократами») любой ценой, переняли все наихудшее, что есть в «первобытном капитализме», сделав из нашей сверхдержавы СССР кучку слабо развитых зависимых государств.
…Итак, еще раз повторю: в СССР я работал как геолог-производственник, порой в очень нелегких условиях. В КПСС не состоял, за чинами и званиями не рвался, идеологию марксизма-ленинизма не разделял (многое из моих работ вымарывала цензура, но и пропускали — разумные цензоры — кое-что оригинальное, в частности, учение о техносфере). Не уверен, что мы с соавтором сумеем разгадать все тайны 30-х годов. Но знаю и уверяю вас, читатель, что наша работа честна и, насколько это в наших силах, объективна.
Февраль 2002 г.
Р. Баландин.
Глава I. ПОД ПРИЦЕЛОМ
Идеологическая борьба
К 30-м годам XX века в СССР укрепилась однопартийная система. Это стало итогом деятельности Ленина. Было окончательно подавлено сопротивление таких «попутчиков» как эсеры (социал-революционеры) и анархисты.
Уход Ленина с политической арены в начале 1923 года и смерть в 1924 году остро поставили вопрос о новом партийном лидере, а стало быть, и главе страны. Претендентов на этот пост было, по существу, только двое: Троцкий и Сталин.
В известном письме Ленина к XIII съезду РКП(б) от 25 декабря 1922 года говорилось: «Товарищ Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела».
Насчет необъятной власти Сталина, конечно, сказано слишком сильно. В этих словах просвечивает другое: слишком большой авторитет. Потому что сама по себе власть генсека в ту пору была существенно ограничена и решения по важным вопросам принимались только коллегиально.
Казалось бы, с этого момента разворачивается активная борьба за «необъятную власть» поначалу между Троцким и Сталиным, а затем между Сталиным и его реальными или мнимыми конкурентами, а также между внутрипартийными группировками.
И победил в конце концов именно Сталин, потому что был чрезвычайно хитер, беспринципен, жесток, коварен и обуян манией величия и жаждой власти. Примерно так трактуют тот период историки не только антисоветские, но и представители идеологических верхов КПСС, а также исследователи, старающиеся оставаться объективными.
Такая позиция укрепилась и стала популярной после доклада Н.С. Хрущева, ниспровергшего «культ личности» к тому времени уже покойного вождя. Ниспровергать мертвых — занятие не из почетных и порядочных. Об этом вовсе не задумывались такие авторы, как Р. Конквист, охотно цитировавший Хрущева. Возникает вопрос: почему вдруг потребовалось совершать столь странное разоблачение?
Обычно отвечают: все это делалось во имя исторической справедливости, для реабилитации невинных жертв жестокого тирана. Чтобы усомниться в такой версии, обратим внимание на такой документ:
«Дорогой товарищ Сталин! Украина Вам посылает ежемесячно по 17—18 тысяч арестованных. Москва утверждает 2—3 тысячи. Прошу принять меры. Любящий Вас Никита Хрущев». Письмо датировано 1938 годом и опубликовано в «Досье гласности» № 3, 2000.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Их опасения полностью подтвердились после победоносного — для СССР — окончания войн с фашистскими странами Запада и Востока. Советский Союз не только окреп, но и обзавелся дружественным окружением, а его авторитет в мире поднялся на необычайную высоту.
Рост могущества и авторитета СССР в 30-е и послевоенные годы определил такое явление как культ Сталина.
Об этом совершенно справедливо писал В.В. Кожинов, который был отчасти даже антисталинистом, причем очень последовательным: «Культ Сталина — это вовсе не результат интриг его самого и каких-то сомнительных подручных; это было в прямом смысле слова ВСЕМИРНОЕ явление, которое осуществлялось повсюду от Мадрида до Шанхая».
Надо иметь в виду, что в те времена многомиллионные массы людей трудно было оболванить, как это делается теперь благодаря поистине всюдным, всесемейным, всенародным средствам массовой пропаганды, рекламы, информации и дезинформации, развлечения и отвлечения. Спору нет, имя, ставшее легендарным, начинает жить своей жизнью и в определенной мере обособляется от данного конкретного лица. Вот и Сталин превратился в олицетворение СССР, советского народа. Он и сам это понимал.
Такова объективная ситуация, и нам сейчас нет нужды ее оценивать или анализировать. Нас будет интересовать не личность Сталина, а события, сплетавшиеся вокруг него в причудливый клубок, распутать который чрезвычайно трудно. Тут что-то приходится домысливать, предполагать. И делать это мы, авторы, постараемся с предельной объективностью.
Удивителен сам факт того, что имя Сталина остается, что называется, притчей во языцех. И не потому, что сохраняются некие пережитки сталинизма в чьем-то сознании. Это — личное дело каждого, если не проявляется в действиях. А деятельный сталинизм давно уже отсутствует, со времен первого, яростного и обуянного тщеславием и жаждой власти выступления Н.С. Хрущева. Остаются еще, правда, Московский метрополитен, восстановленные Минск, Киев и множество других городов, высотное здание МГУ и огромное количество заводов, фабрик, ГЭС и ТЭС…
Да разве только в Сталине дело? Нет, конечно. Не он же проектировал и строил, скажем, первую в мире атомную станцию или промышленные предприятия. Он уже при жизни превратился в мифологическую фигуру, во многом мнимую; в образ, живущий прежде всего в умах людей, мало похожий на оригинал, на живого смертного (да и умершего полвека назад), очень много работавшего и очень мало отдыхавшего человека.
У него было много врагов и завистников. Пожалуй, меньше всего их было и есть в простом русском народе. И боготворили при жизни и проклинали его посмертно больше всех — его завистники и враги. В народе не было истеричной реакции ни в ту, ни в другую сторону. Понимали: работает человек, сознает свою ответственность, и не ради себя это, не ради наживы и должностей своих родных и близких, помощников и соратников.
То, что произошло с нашей страной за последние полтора десятка лет, когда из нее выкачано материальных ценностей примерно на триллион (!) долларов — на подпитку западным благодетелям, да еще разворован и повешен на шею народа чудовищный долг на 179 миллиардов долларов, при годовом бюджете в 20—25 млрд. долларов, — одно уж это должно заставить хотя бы немножко задуматься тех, для кого Отечество — не звук пустой, и судьба России, русского народа, русской культуры — это его собственная судьба.
8
Это предисловие может вызвать у недоверчивого читателя, тем более определенным образом политически ориентированного, смутные подозрения: почему авторы положительно отзываются об СССР и, что совсем странно, о Сталине? Авторитетные комментаторы, публицисты, писатели, ученые за последние полтора десятилетия столько выплеснули грязи на те годы и вообще на советскую власть, что и смотреть-то в прошлое России, СССР невозможно без содрогания и омерзения.
Так вот, в отличие от многих из тех, кто усердно чернил те годы и образ Сталина, я, один из авторов этой книги, при его жизни не был ни сталинистом, ни даже сочувствовавшим идеологии марксизма-ленинизма, в партии не состоял и никакими привилегиями не пользовался.
Осенью 1951 года на своей первой сессии в Московском геологоразведочном институте я получил неуд… за незнание основ марксизма-ленинизма (был такой обязательный предмет). Не потому, что я был непримиримым врагом этого учения; просто оно как-то не укладывалось в моей голове — требовало не столько осмысления, сколько запоминания.
Кстати, двумя годами раньше мне влепили строгий выговор за то, что привел в школьной стенгазете эпиграмму XIX века:
У нас чужая голова,
А убежденья сердца хрупки.
Мы — европейские слова
И азиатские поступки.
Тем не менее диссидентом я никогда не был, считая таких людей антинародными и не только антисоветскими, но и антирусскими. Да и против советов депутатов трудящихся я ничего не имел: правильная организация была, хотя и с ограниченными возможностями.
Итак, при жизни Сталина я не был сталинистом и его смерть не оплакивал. Однако когда махровым цветом расцвел хрушевизм с его безрассудством, самодурством, нелепейшими государственными перестройками и отвратительными попытками навязать народу культ Хрущева и КПСС, когда стала неумолимо расширяться пропасть между номенклатурой, в которую лезли за постами и льготами всяческие нечистые личности, и народными массами, тогда (приблизительно в 1963 году) я пришел к выводу, что СССР не доживет до 2000 года.
Дело не только в сокрушительных для страны реформах Хрущева (идейного предтечи Горбачева и Ельцина), но и в том. как стал относиться народ к власть имущим. Мне доводилось работать в разных районах СССР — от Чукотки до Белоруссии, на Кавказе, в Средней Азии, Казахстане. И везде отношение к существующей власти было либо безразличным, либо скептическим, редко — доверительным.
При Хрущеве у нас установилась однопартийная система, полное господство «выходцев из народа» — номенклатуры КПСС. Только при Андропове появилась вторая, можно сказать, партия власти, которая могла контролировать номенклатуру, — КГБ. Были резко ограничены возможности вывоза золота, капиталов за границу (есть очень красноречивые цифры). Но Андропов, возможно по этой причине, вскоре скончался, оставив по себе добрую память в народе (не правда ли, странно с позиций диссидентов, партийных руководителей, образованного мещанства).
Только тогда я понял, что при Сталине у нас существовала многопартийная система советского образца. Крупные и сильные партии складывались по интересам, по социально-экономическим принципам: вооруженные силы, органы внутренних дел, руководители производств, КПСС (представляющая идеологию), местные органы управления (советы). Сталин старался сохранять такое партийное равновесие, и когда какая-то одна группа начинала претендовать на гегемонию, он ее разными способами (вплоть до репрессий) ослаблял.
Такая структура системы власти, пожалуй, более разумна и честна, более отвечает интересам общества, народа, государства, чем, скажем, двухпартийные, а по сути однопартийные системы в США или Великобритании, где просто властвуют представители двух кланов власть и капиталы имущих.
Однако Хрущев, играя на различии интересов, умело используя сильные и слабые стороны характера Жукова, смог свергнуть сначала Берию и подорвать влияние органов внутренних дел, а затем отстранить Жукова и ослабить роль армейского руководства. С той поры партийная номенклатура стала по существу единственной господствующей верхней прослойкой, оторванной от народа и достаточно быстро прогнившей. И дело даже не в Политбюро, а в нечистой массе крупных «аппаратчиков» партии и комсомола.
Хрущев был первым, кто заставил меня изменить свое отношение к Сталину. И чем неистовей Хрущев и его приспешники разоблачали культ личности, преувеличивая масштабы репрессий (не упоминая о своей роли во всем этом), тем основательней, дальновидней, разумней стали представляться мне деяния Сталина. Но и тогда мне больше по душе были взгляды анархиста П.А. Кропоткина, а вовсе не сталинизм.
Начиная с 1986 года, когда абсолютно определенно обозначилась капиталистическая антинародная направленность «реформ» и «перестройки», а затем был вопреки воле народов расчленен СССР во имя торжества американизма, низкопоклонства и лакейства перед Западом, свободы казнокрадам, коррупционерам и прочим, господства наихудшей части номенклатуры (перевертышей и предателей СССР и КПСС), когда началось прозябание и вымирание русского народа, унижение России и поношение русской культуры и патриотизма, — только тогда я понял, от какой страшной беды избавил Сталин Россию в 30-е годы.
Теперь стало ясно, что надо было сломить сопротивление троцкистов и прочих левых (которых в наше перевороченное время называют «правыми»). Надо было сломить сопротивление и тех, кто жаждал власти и капиталов, кто мечтал установить антинародный строй под своей гегемонией.
Мы отказались от всего самого лучшего, что было достигнуто при советской власти и под руководством Сталина. Нашим опытом и достижениями воспользовались на Западе. Они реформировали свою систему в социалистическом духе. Наши властолюбцы и лжепророки, жаждущие богатств (я вроде бы первым назвал их «дерьмократами») любой ценой, переняли все наихудшее, что есть в «первобытном капитализме», сделав из нашей сверхдержавы СССР кучку слабо развитых зависимых государств.
…Итак, еще раз повторю: в СССР я работал как геолог-производственник, порой в очень нелегких условиях. В КПСС не состоял, за чинами и званиями не рвался, идеологию марксизма-ленинизма не разделял (многое из моих работ вымарывала цензура, но и пропускали — разумные цензоры — кое-что оригинальное, в частности, учение о техносфере). Не уверен, что мы с соавтором сумеем разгадать все тайны 30-х годов. Но знаю и уверяю вас, читатель, что наша работа честна и, насколько это в наших силах, объективна.
Февраль 2002 г.
Р. Баландин.
Глава I. ПОД ПРИЦЕЛОМ
Идеологическая борьба
К 30-м годам XX века в СССР укрепилась однопартийная система. Это стало итогом деятельности Ленина. Было окончательно подавлено сопротивление таких «попутчиков» как эсеры (социал-революционеры) и анархисты.
Уход Ленина с политической арены в начале 1923 года и смерть в 1924 году остро поставили вопрос о новом партийном лидере, а стало быть, и главе страны. Претендентов на этот пост было, по существу, только двое: Троцкий и Сталин.
В известном письме Ленина к XIII съезду РКП(б) от 25 декабря 1922 года говорилось: «Товарищ Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела».
Насчет необъятной власти Сталина, конечно, сказано слишком сильно. В этих словах просвечивает другое: слишком большой авторитет. Потому что сама по себе власть генсека в ту пору была существенно ограничена и решения по важным вопросам принимались только коллегиально.
Казалось бы, с этого момента разворачивается активная борьба за «необъятную власть» поначалу между Троцким и Сталиным, а затем между Сталиным и его реальными или мнимыми конкурентами, а также между внутрипартийными группировками.
И победил в конце концов именно Сталин, потому что был чрезвычайно хитер, беспринципен, жесток, коварен и обуян манией величия и жаждой власти. Примерно так трактуют тот период историки не только антисоветские, но и представители идеологических верхов КПСС, а также исследователи, старающиеся оставаться объективными.
Такая позиция укрепилась и стала популярной после доклада Н.С. Хрущева, ниспровергшего «культ личности» к тому времени уже покойного вождя. Ниспровергать мертвых — занятие не из почетных и порядочных. Об этом вовсе не задумывались такие авторы, как Р. Конквист, охотно цитировавший Хрущева. Возникает вопрос: почему вдруг потребовалось совершать столь странное разоблачение?
Обычно отвечают: все это делалось во имя исторической справедливости, для реабилитации невинных жертв жестокого тирана. Чтобы усомниться в такой версии, обратим внимание на такой документ:
«Дорогой товарищ Сталин! Украина Вам посылает ежемесячно по 17—18 тысяч арестованных. Москва утверждает 2—3 тысячи. Прошу принять меры. Любящий Вас Никита Хрущев». Письмо датировано 1938 годом и опубликовано в «Досье гласности» № 3, 2000.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61