Варианты?
— Их два. Она отправляется в плавание либо в числе пассажиров, либо как член экипажа.
— Это вряд ли.
— Почему? Говоря об экипаже, я имею в виду и обслуживающий персонал тоже — горничные, посудомойки, прачки, гладильщицы, актрисы и так далее… Ей пятьдесят два года, Стив. Она не старуха, почему бы не оказаться в их числе? Действовать будет намного легче, не надо тайком пробираться на камбуз. Согласитесь, пассажирке это будет не так-то просто.
— Значит, начнем с экипажа и обслуги.
— Выходит, так.
— Нам нужна женщина пятидесяти двух лет.
— Не обязательно. Возраст — вещь очень условная, тем более у француженок, тем паче — у парижанок. Мадам Лавертен может выглядеть и на сорок, и даже на тридцать пять. Впрочем, при желании она легко изобразит пожилую даму. Документы, разумеется, фальшивые.
— Но какой-то диапазон все же есть?
— От сорока до шестидесяти.
— Ничего себе! Но делать нечего. Другие параметры?
— Вот, пожалуй…
Стив потянулся к телефону.
— Кто-нибудь из аналитиков уже на месте? Отлично. Попроси его зайти ко мне прямо сейчас. Есть работа.
Молодой человек, вскоре заглянувший в кабинет руководителя службы безопасности, быстро справился с заданием.
Уже через час на стол Полины Вронской лег лист бумаги с аккуратным столбиком имен и фамилий.
Общим числом девятнадцать.
Еще через пару часов они снова встретились со Стивеном Муром в его кабинете.
Шторы на этот раз были открыты.
Комнату заливало яркое, пронзительное солнце.
— Итак, Полли?
— Я выбрала троих. Флоранс Дидье — пятьдесят три года. Гражданка Канады. Путешествует в одиночестве, Она прилетает из Оттавы в самый канун отплытия, девятого числа. Сейчас, надо полагать, еще дома. Достаточно будет просто поговорить с ней по телефону. Этим занимаются наши люди. Мария Фуже, сорок два года. Француженка. Горничная. Сейчас в Саутгемптоне. Документы уже проверяют. И наконец, Франсуаза де Грувель, пятьдесят шесть лет, швейцарская баронесса.
— Пассажирка, естественно?
— И да, и нет. Ей принадлежит «Sweet road».
— Кондитерский гигант?
— И наш поставщик. Они поставляют все сладкое, что будет потребляться на борту, — от кремов до шоколада. Баронесса пожелала контролировать все лично.
— Она, я думаю, дама светская.
— Как сказать. Десять лет назад барон де Грувель оставил ее при скандальных обстоятельствах. Сбежал с юной стриптизершей. Баронесса, надо полагать, сильно страдала. По крайней мере с той поры живет отшельницей, на людях появляется редко, в самых крайних случаях.
— Но отправляется в круиз?
— Это очень, очень странно.
— Что мы предпринимаем?
— Сейчас ей пытаются дозвониться. Не уверена, впрочем, что это будет легко. Но скоро узнаем. Я просила доложить, как только будут первые результаты.
— Интересно.
Стив нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.
Ждать, однако, пришлось недолго.
Сложный механизм службы безопасности оказался на высоте. Пришедший с докладом сотрудник обладал исчерпывающей информацией. Относительно всех женщин.
За исключением одной.
— Связаться с госпожой де Грувель не удалось.
— Она не захотела говорить?
— Ничего подобного, мэм. Ее просто не оказалось дома. Три дня назад дама отбыла на отдых.
— И куда же?
— На Сейшелы.
— Это точно?
— Так утверждают два человека. Горничная. И адвокат. Мы решили, что их свидетельств достаточно.
— Боюсь, что нет.
— Простите, сэр?
— Нет, ничего. К вам нет претензий. Спасибо. Можете идти.
Стив дождался, пока за сотрудником закроется дверь.
— Отдыхать на Сейшелы? Перед морским круизом? Не слишком-то похоже на правду, а, Полли?
— Совсем не похоже.
— Значит — она?
— Допускаю.
— А куда подевалась настоящая баронесса?
— Пока не знаю. Откровенно говоря, в голову приходят нехорошие мысли. Хотя, возможно, она благополучно отдыхает на Сейшелах.
— Что будем делать? Слетаем на Сейшелы?
— Не думаю, что лорд Джулиан это одобрит. Будем ждать. Десятого числа на борт «Титаника» поднимется женщина. Нам останется только выяснить, настоящая это баронесса или нет…
— Подложим горошину под ее перину.
— Это идея!
— Не слишком удачная. К тому же я не люблю ждать.
— Прикажете лететь на Сейшелы?!
— Попробую зайти с другой стороны. Говорите, у вас нехорошие предчувствия? А где живет наша дорогая баронесса?
— В Монтрё.
— Райский уголок.
Стив снова взялся за телефон.
— Привет, Макс. Уверен, что поймал тебя на лыжне. Вот только — где? Сент-Мориц? Кштадт? Давос? Ладно, сдаюсь… Нет, моя бледная тень… Не шучу. От меня давно осталось слабое воспоминание. Исключительно в сердцах таких верных друзей, как ты, старина… На работе? В том самом ужасном кабинете во Дворце правосудия? Не верю! Сезон еще не закрыт! Ты стареешь, Макс. Или всерьез рассчитываешь на повышение. Отрицать бесполезно. По делу. Ты прав, чертов скептик. Но для тебя это совершенно плевое дельце, ей-богу!.. Мне нужны трупы. Неопознанные трупы в окрестностях Монтрё. И вообще — все несчастные случаи в тех же краях, жертвами которых стали женщины приблизительно пятидесяти лет. И всего-то, Макс, — оцени мою деликатность! — всего-то за три последних дня. Не правда ли, сущий пустяк? Если позволишь, предпочту остаться на связи… Минут десять?! Ты слишком любезен. Я готов ждать сутки.
Ждать, однако, не пришлось и десяти минут.
— Да?.. Клянусь, старина, мне об этом ничего не было известно. Просто предположение… Почему нелепое?.. Вы, без сомнения, одна из самых благополучных стран в мире Но только не говори мне, что у вас не убивают вообще… Согласен, редко, но все же… Ладно. Расскажи мне про нее… Не опознана? И никаких соображений? Мотивы и все такое… Wow! Какая занимательная история, старина. Чертовски занимательная. И знаешь что, Макс, я намерен рассчитаться с тобой немедленно. Первое — покаяться. Я действительно предполагал нечто подобное. Второе. Услуга — за услугу. Идет?.. Очень просто. Хотя — не поклянусь честью. Словом, у меня есть некоторые основания полагать, что ваша утопленница не кто иная, как баронесса де Грувель… Она самая… Позволь мне пока не отвечать на этот вопрос. К тому же есть вероятность, что я ошибся. Но если угодил в десятку, не сочти за труд — порадуй старика Мура. Приятно будет услышать, что его мозги еще не совсем заплесневели…
Стив продиктовал собеседнику номер телефона. Аккуратно опустил трубку. Взглянул на Полину лукаво и многозначительно.
Но не произнес ни слова.
Она улыбнулась:
— В Москве у вас тоже есть такие друзья?
— Целая дюжина. Если не больше.
— «Холодной войны» не будет.
— Не факт. И при чем здесь Москва? Вам что же, совсем не интересно, о чем поведал мой швейцарский друг.
— Очень интересно, но вам угодно теперь наслаждаться эффектной паузой. Не смею вас лишать удовольствия.
Он коротко засмеялся.
И сразу же стал серьезным.
— Труп женщины приблизительно пятидесяти пяти лет обнаружен у самого берега Женевского озера. Первого апреля. На окраине Монтрё. В том, что эта несчастная и есть, а вернее, была баронессой де Грувель, я не сомневаюсь. Почти. Слишком уж все сходится. Но! Что по-настоящему поразило меня в этой истории, даже потрясло… И вообще… Словом, мистика. Из-за этой утопленницы полицейский застрелил человека. Невиновного, как выяснилось. Между прочим, вашего соотечественника.
— Боже правый! Но почему?..
— Парень зачем-то бросился бежать да еще сбил полицейского с ног. Тот…
Телефон не дал ему договорить.
Отвечая на звонок, Стив не слишком плотно прижал трубку к уху, к тому же собеседник на том конце провода, похоже, кричал.
Каждое его слово Полина слышала отчетливо.
— Ты работаешь на дьявола, Мур! Или он работает на тебя. А может — ты и есть дьявол, кто вас там разберет!

4 апреля 2002 года
16 часов 40 минут
Наверху, в спальне, что-то упало со страшным грохотом, и сразу же раздались ругательства — обладательница простуженного контральто бранилась изощренно. Портовым грузчикам — окажись они поблизости — было бы чему поучиться.
Впрочем, никаких портовых грузчиков поблизости не было.
Зато были две горничные, пожилой камердинер и телохранитель — молодой смуглый атлет, одетый, несмотря на жару, в темный — как полагается — костюм. Все трое почувствовали себя неуютно.
Долли проснулась. А каждый день, проведенный рядом с Долли, был испытанием на прочность. Выдерживали немногие.
Однако на смену выбывшим немедленно налетала стая претендентов, желающих пополнить многочисленную свиту Долли Дон. Несравненной, очаровательной, отвратительной, безобразной, великой и ужасной.
Эпитеты, которыми награждали Долли на протяжении последних двадцати лет — вздумай кто собрать их в одном переплете, — могли составить увесистую книгу страниц на двести и притом были крайне противоречивы.
Многие взаимоисключали друг друга.
Но когда речь заходила о неистовой До-До — это было в порядке вещей. Ее превозносили до небес — и люто ненавидели. Третьего не существовало.
По определению.
Надо полагать, что именно это весомое обстоятельство подняло планку ее годового дохода до рекордной отметки — шестьдесят девять миллионов долларов.
Далеко позади остались великие из великих.
Легенды, мифы, любимицы и фаворитки прославленной — теперь уже в веках — фабрики грез. Злопыхатели прикусывали языки, давились бессильной яростью, но не могли не признать — она первая. Но — право же — все это были сущие пустяки по сравнению с жестоким похмельем, мучимая которым проснулась нынче Долли.
Что-то было не так.
Долли поняла это, не открывая глаз, не чувствуя еще пульсирующей боли в висках, горькой сухости во рту.
Что-то было не так.
Тяжелые веки разлепились с трудом, и сразу же в глазах защипало. Проклятая тушь! О том, чтобы смыть косметику вчера, не могло быть и речи. Это понятно.
Но почему так светло?
Яркий неживой свет лился откуда-то сверху, с потолка, множился, отражаясь в огромных зеркалах.
Долли медленно огляделась — и первое хриплое ругательство сорвалось с ее губ.
Ну разумеется!
Она заснула в ванной. Впрочем, эта ванная комната была скорее будуаром и тренажерным залом одновременно.
Эклектика безраздельно господствовала в ее доме.
Причудливые фантазии До-До превратили просторный особняк на вершине Hollywood Hill в странную экзотическую обитель то ли богини, то ли жрицы порока, то ли преуспевающей business woman из числа самых успешных обитательниц Пятой авеню.
Долли потянулась, кушетка — неожиданная в своем византийском великолепии среди лаконичного авангарда — была мягкой, но узкой, к тому же причудливо изогнутой — ноги затекли и сейчас казались чужими.
Пружинистое движение тела немедленно отозвалось в голове — дремавшая боль встрепенулась. Крохотными молоточками дробно застучала в висках. Пудовым молотом ухнула в затылке.
И сразу же отвратительный горячий комок пополз к горлу — До-До собралась было привычно ругнуться, но не успела — тряпичной куклой свалилась с кушетки, торопливо поползла к унитазу. Запуталась в роскошном кринолине белоснежного платья. Но все же успела.
Грудью — почти обнаженной, платье было открытым — упала на изысканное сантехническое творение от Villeroy, содрогнулась в жестоком приступе тошноты.
— Проклятое martini!
Тонкая рука с хищными ногтями нащупала хромовую кнопку, бачок разразился маленьким водопадом.
Долли зачерпнула пригоршню холодной воды, жадно напилась.
Мокрой ладонью провела по лицу и шее.
Тряхнула головой, отбрасывая назад тяжелые пряди роскошных волос — взгляд уперся в картину над унитазом.
Обнаженная женщина на корточках бесстыже раздвинула ноги. Карандашный рисунок Дали куплен на «Sotheby's» за полтора миллиона долларов.
— Было от чего сходить с ума!
Изысканного шарма Гала Долли не понимала. Но рисунок нравился.
По крайней мере она нашла ему подобающее место, хотя оценить этот шаг по-настоящему смогли единицы. Куда больше было воплей про очередной эпатаж, пренебрежение общественным мнением. И моралью.
Боже правый!
Самые мерзкие скоты на свете более всего любят рассуждать о морали. Грязные пакостники. Похотливые животные. Как они смакуют это идиотское словечко! Пробуют на зубок, катают погаными языками в вонючих ртах.
Мораль!
Плевать она хотела на их мораль.
«Вот моя мораль!» — подумала Долли, обнимая унитаз, и, несмотря на мерзкое состояние души и тела, засмеялась.
Шутки шутками, но началось все именно с унитаза.
Было время, когда Долли не очень-то любила об этом вспоминать. Однако ж ей напоминали. Постоянно.
С подлым, злорадным упрямством глянцевые журналы публиковали фотографию двадцатитрехлетней давности — хрупкая обнаженная девочка, очаровательная и невинная, на… унитазе.
Она же — в спальне, на узкой, почти детской кроватке, неумело мастурбирует.
Она же с подругой-ровесницей — первые пугливые ласки.
Впечатление было такое, будто негодяй-фотограф каждый раз караулил, заставал врасплох и снимал девочку против ее воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34