Мышатник, из-под
обломков которого тебя когда-то вытащили, успел наложить на тебя свой
отпечаток. Он не сумел приглушить ни твоего ума, ни твоих чувств, но
почему ты так боишься поверить в собственные силы? Как будто разбежишься
для прыжка - и вдруг остановишься в испуге. Тот крохотный серый мышонок,
что прячется в тебе, время от времени поднимает голову и начинает
нашептывать, будто ты не способна ни на что большое и прекрасное. Не верь
мышонку, Эрлис! Когда он снова подаст голос, взгляни на "Меченую молнией".
Там ты - настоящая, запомни.
- Но я хотела бы увидеть себя не только на рисунке. Последний раз я
смотрелась в зеркало в Гресторе...
Ратас молча протянул ей маленькое зеркальце - он предусмотрел и это.
Эрлис долго, с каким-то горьким удивлением рассматривала свое отраженье,
то поднося руку со стеклышком к самым глазам, то отодвигая ее подальше.
- Хватит! - не выдержал наконец Ратас. - Это просто-напросто стекло,
в нем ты всего не увидишь.
Эрлис вздохнула и возвратила ему зеркальце.
- Еще в тот день, когда я впервые увидел тебя, мне показалось, что не
одна лишь преданность Крейону повела тебя за ним и толкнула на кинжал
Турса, - Ратас положил руку ей на плечо. - Да, в Гресторе сейчас время
ненависти, девочка. Но ненавистью мы никогда не изменим мир. Чтобы
творить, нужна любовь. Я всем сердцем хочу, чтобы вы были счастливы - ты и
Крейон. Может, моя картина поможет вам лучше понять друг друга. Только это
очень трудно, Эрлис, - любить, когда время ненависти еще не миновало и
никто из нас не знает, что ждет его завтра.
- Ратас, - сказал она тихо, - я и вправду вела себя, как глупый
ребенок. Прости. Давай вернемся домой. Крейон, наверное, тревожится...
Да, "Меченая молнией" изменила в ней что-то. Эрлис ощущала в себе
неизъяснимую нежность ко всему на свете. Солнце никогда еще не было таким
щедрым, а травы - такими буйными, и даже холодные серые скалы стали
приветливее. Девушке хотелось обнять весь этот широкий мир, найти самые
добрые, самые ласковые слова для каждой птицы, деревца, облачка... Она
убрала подальше лук и стрелы: все-таки женщине охотиться ни к лицу.
Ратас вновь куда-то исчез, и Крейон впервые позволил себе несколько
дней отдыха.
Таким Эрлис его еще не видала. Было что-то трогательное в том, как он
радовался чистой и холодной, до ломоты в зубах, родниковой воде, мотыльку,
кружащему над головой, причудливой скале, очертаниями напоминающей конскую
голову, птичьей песне...
С тех пор как они были вместе, Эрлис не могла припомнить ни одного
дня, да что там - часа, когда Крейон сидел бы сложа руки. Отдыхал он
только во время сна. Сколько же лет трудился он так? А теперь он чуть ли
не целый день пролежал в траве, глядя в небо и прислушиваясь к чему-то еле
слышному, доступному ему одному.
На следующее утро он разбудил ее ни свет ни заря.
- Хочешь встретить восход солнца, Эрлис?
Они сидели на пороге домика и смотрели, как яркие и чистые краски
рассвета сменяют ночную тьму.
А к вечеру небо нахмурилось, и девушка, чтобы успеть до дождя,
попросила Крейона помочь ей перенести к дому хворост, который собрала в
ближней рощице. Однако дождь все-таки застал их по дороге домой. Крейон
бросил хворост на землю и укрыл ее своим плащом. Эрлис положила голову ему
на плечо и думала об одном: вот если бы этот дождь никогда не кончался! Но
дождь кончился, после него похолодало; они затопили в доме и сели у огня.
Эрлис вспомнился Мышатник, где, греясь у очага, она слушала вечерами
сказки и рассказы старших ребят о своих приключениях, в которых, как она
теперь понимала, тоже было немало сказочного. Крейон словно почувствовал
ее настроение:
- Такими вечерами хорошо сказки рассказывать.
- Когда же я в последний раз сказку слыхала? - задумалась Эрлис. -
Наверное, еще у тетушки Йелы...
И тихим, загадочным голосом, как тетушка Йела когда-то, она начала
повесть о девушке-птице, потом - о семерых братьях и их сестре, потом еще
и еще... Она сама не знала, откуда бралось в ней все это, давно, казалось,
позабытые слова пришли вдруг сами, и никогда ее речь не лилась так
свободно.
- Говори еще, - попросил Крейон, когда она замолчала. - Я вспоминаю
детство...
- Нет, теперь твоя очередь!
- Ну ладно, будь по-твоему. Только не знаю, понравится ли тебе моя
сказка...
Эрлис слушала его внимательно, стараясь не пропустить ни слова.
Вначале она и впрямь приняла все за сказку, но потом у нее возникла
несмелая мысль, которая все крепла и крепла: никакая это не сказка! Это -
о нем самом. Никогда раньше не вспоминал он, где и как жил до того, как
перебрался в Грестор. А сейчас он вновь увидел перед собою те далекие
годы...
Начиналось все и вправду по-сказочному: жили-были муж и жена, и не
было у них детей... То есть дети у них рождались, но все они пришли на
свет прежде срока и умерли в малолетстве. Когда же похоронили четвертого
ребенка, то решились они пойти к старику-чародею, который жил высоко в
горах. И сказал чародей, что родится у них сын, и что вырастет он крепким
и здоровым, если пообещают они отдать парня ему в науку. Родился пятый
сын, и старик забрал его к себе... А когда вырос он, то начал исцелять
людей от различных недугов и такого достиг в том искусства, что прославил
свое имя. Из дальних сторон приходили к нему люди с надеждой на исцеленье.
Он женился на самой красивой девушке своего города. И казалось, что судьба
к нему добра. Но потом в один год все изменилось. Отец молодого лекаря
погиб во время наводненья. Вскоре умер и учивший его лекарскому искусству
старик, которого считал он вторым отцом. А его прекрасная супруга полюбила
другого, потому что выходила замуж не за него - за его славу. И тогда
оставил он все: город, в котором прошла его молодость, свою жену, дорогие
сердцу могилы обоих отцов - родного и названного - и пошел куда глаза
глядят вместе со старенькой матерью, она одна только и осталась у него. А
люди говорили: потому не было ему добра, что спасли его с помощью
колдовства, хотели судьбу обмануть, вот она и мстит ему теперь.
Целый год бродил он по стране, изменив имя и нигде надолго не
останавливаясь, и, лишь когда прошел установленный срок и жена его, не
имея о нем известий, смогла выйти замуж за другого, он поселился в
Гресторе, подальше от родной Комины и женщины, которую долго не мог
позабыть.
- Невеселая у меня вышла сказка, Эрлис. Твои были лучше...
Дрова прогорели, в комнате стемнело, и Эрлис рада была, что Крейон не
видит сейчас ее лица. Отчего все так несправедливо, отчего все эти беды
достались ему - такому доброму, такому умному, такому сильному? Ей
хотелось крикнуть сейчас так, чтобы эхо раскатилось среди скал: "Да разве
можно не любить тебя - такого?" Вместо этого она, всхлипнув, ткнулась
носом ему в грудь и прошептала: "Я никогда, никогда тебя не оставлю!"
- Ты плачешь, маленькая? - Он осторожно коснулся лица девушки.
Эрлис взяла его руку в свои и прижалась здоровой щекой к ладони.
- Я уже не маленькая, Крейон. Я давно выросла... А ты и не заметил.
Мир наполнился любовью. Эрлис, обделенная с детства теплом и лаской,
сама не понимала, откуда в ней столько нежности. Они с Крейоном могли
говорить о самых простых, самых будничных вещах, но каждое слово звучало
признанием в любви, а каждый взгляд, каждое движение приобретали значение
события, способного изменить целую жизнь.
Однако уже на четвертый день Эрлис проснулась и почувствовала, что
Крейон не спит - и не спит давно. В свете утра видно было, каким
отрешенным и сосредоточенным стал его взгляд. Она поняла, что случилось,
она ожидала этого, но не думала, что так быстро...
- Эрлис, Эрлис, - сказал он, - недаром тебя называли счастливицей. Ты
и вправду приносишь счастье. И не мне одному, нет... Мне кажется, я нашел
решение! Среди ночи я вдруг проснулся - наверное, оттого, что ты
зашевелилась, - и уже не смог заснуть. И вот, пока лежал без сна, я
вспомнил... Давно когда-то мой учитель рассказывал мне о мудрецах, из
страны Хэл. Они в совершенстве умели владеть своим телом и проделывали
удивительные вещи. Ну, например, по собственному желанию замедляли или
убыстряли биение сердца, подолгу обходились без пищи... Они научились
управлять своим телом и своим разумом и потому не страшились болезней.
Грозный бог был бы бессилен перед ними, он не смог бы их одолеть. А теперь
смотри, что происходит у нас. Одни бегут, стараясь спасти себя и своих
детей от власти Бисехо-Сутара, другие выбирают смерть, чтобы не предать
своих друзей, третьи надевают желтые плащи и золотые шлемы, чтобы нести
новые беды своим соотечественникам, четвертые - четвертые утрачивают разум
и волю и попополняют послушное стадо правителя... Четыре пути, и ни один
из них не выводит из тупика, в который мы попали. Неужели мы настолько
ослабели, отупели, выродились, что не способны восстать против зла и
должны лишь покориться или погибнуть?.. Кажется мне, что должен быть еще
один путь, пусть он нелегок, но приведет к победе: найти в себе самом силы
для отпора и для защиты. Научиться так закалять свой разум, свою волю,
чтобы никакой захватчик, подобный Сутару, не мог их сломить. Я увидел
начало этого пути, когда вспомнил о мудрецах из страны Хэл. Они не считали
человека ничтожеством, как Сутар, они вели его по пути
совершенствования... И если Ратасу не удастся в ближайшее время сбросить
Сутара с трона, то у нас все равно появится надежда. Пусть никогда не
найдут способа вернуть разум и душу тем, кого искалечил Грозный бог. Но
наших детей нужно не просто прятать от него - рано или поздно он может их
отыскать, - а научить противостоять ему, дать им оружие для успешной
борьбы с ним. Я должен проложить хотя бы начало этого пути, за мною пойдут
и другие, и это приблизит час падения Грозного бога. Ты понимаешь, Эрлис?
- Даже не верится, - тихо сказала она и покачала головой. - Неужели
все это когда-нибудь кончится?
- Кончится, непременно кончится, маленькая моя! И тогда я увезу тебя
в Комину. Мы никогда не расстанемся...
Эрлис прижалась к его плечу и закрыла глаза. Как хорошо было бы
уехать с ним далеко-далеко и зажить так, как она никогда еще не жила:
никого не боясь, ни от кого не прячась... Может, это и сбудется, недаром
ведь она всегда так верила в Крейона. Что поделаешь, беззаботные дни
кончились, он снова вернулся к своей работе, но иначе и быть не могло. Ей
придется привыкать к этому... Сейчас она чувствовала себя старше и
умудренней, чем Крейон и даже чем мудрецы страны Хэл.
- Моя помощь тебе сегодня понадобится? - спросила она.
- Вряд ли. Я хочу разобрать свои книги, там должно быть несколько
трактатов, в которых упоминается о том, что я тебе рассказал. Надо их
отыскать, но с этим я и сам справлюсь. Разве что завтра... - добавил он и
как-то виновато взглянул на Эрлис.
Она только улыбнулась. Можно было и не спрашивать об этом. Эрлис
знала, что, когда новая идея завладевала умом Крейона, он стремился
остаться в одиночестве. Не надо его отвлекать. Ей пора уже отправиться на
охоту. Нужны свежие припасы. Праздник кончился, настали будни...
На пороге она поцеловала Крейона, а дойдя до поворота, обернулась и
махнула ему на прощанье рукой.
Счастливые, они забыли о ненависти, подстерегавшей на каждом шагу.
Крейон так зарылся в книги, что не заметил приближения воинов Сутара, а
Эрлис, охотясь, забралась в заросли и слишком поздно увидела огонь
сигнального костра. Как она мчалась назад! Но во дворе уже хозяйничали
золотые шлемы. Из-за скалы хорошо было видно, как они выносили инструменты
и приборы Крейона, его книги и записи, тащили для чего-то даже стулья.
Самого Крейона нигде не было.
Рубец на щеке запылал огнем. Глаза были сухи, сухо стало в горле, и
сердце, казалось, остановилось, она не ощущала его ударов. Движения
сделались точными и четкими. Эрлис отложила добычу в сторону, умостилась
половчее среди скал, пересчитала стрелы. Прежде всего - попасть в вожака.
Определить, кто он, несложно. Она не имеет права промахнуться. На
остальных у нее все равно не хватило бы стрел, но Эрлис знала, что такие
отряды состоят в основном из тех, кто утратил собственную волю и способен
лишь выполнять приказы. Они растеряются и разбредутся, если некому будет
ими командовать. Чтобы действовать наверняка, она достала из складок
одежды иглу и своим волосом прикрутила ее к острию стрелы. Прицелилась.
Впервые ей доводилось целиться в человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11